ГЛАВА 44,
где Почетный член Императорского общества Символ Сакуры примет участие в поэтическом турнире, поразит всех своим уникальным даром, заслужит всеобщее одобрение и Особый Взгляд императора Акихито, его очаровательной супруги Митико,а также наследных принцев Нарухито и Акисино, естественно, – с супругами (как же без них?!).
В холле профессора и Йоко-сан встретил сам Начальник управления Императорского двора господин Oсаму-сан, который полностью соответствовал значению своего имени – Твердость закона.
От имени Императорского двора он выразил непомерную радость, что имеет счастье приветствовать на турнире Верного друга всего японского народа, Самобытного поэта, Видного специалиста в области Влияния берегового ветра на Мировой Хаос и желает ему успеха в поэтическом соревновании. Затем, после длительного поклона, он добавил, что нисколько не сомневается в победе Секретного агента № 17.
Лицо, приближенное к Сэнсею, долго благодарил за оказанную честь, Твердость закона терпеливо улыбался и, как показалось профессору, с повышенным интересом его слушал. Наконец, Йоко-сан перевела всю речь каким-то, одним словом.
Начальник управления облегченно вздохнул и с поклонами отступил к очередному гостю, а самобытный поэт погрузился в размышления о небывалой ёмкости японских понятий и о том, что его секретное назначение в Мировом правительстве, оказывается, известно и здесь.
Йоко-сан вывела профессора из задумчивости, и они прошли на большую открытую веранду, где содержалась императорская коллекция бонсая, здесь их встретил господин Sen-сан, что означает– Дух дерева.
Маленький, тщедушный Сен-сан был бодр и подвижен и очевидно черпал свои силы из тотемной связи с лесными духами.
Он повел гостей вдоль роскошной вереницы бонсаев, в которой, как гордо заявил Дух дерева, насчитывается около 350 деревьев.
По дороге Сен-сан увлеченно рассказывал, что самое первое упоминание о бонсай относится к VIII веку, что как искусство он развился из чисто практических задач. Далекие императорские лекари выращивали лекарственные растения для лечения императора и его придворных в специальных садах, а во время военных походов их пересаживали в различную посуду и брали с собой.
Но потом обратили внимание и на их необычную красоту. Деревья передаются от отца к сыну, становясь при этом истинно семейными реликвиями, а со временем – даже национальным достоянием, и есть список растений, которые нельзя вывозить за границу, а с возрастом цена бонсай увеличивается в геометрической прогрессии.
Здесь профессор поинтересовался, нельзя ли купить какой-нибудь недорогой бонсайчик – естественно, в гуманитарных и лекарственных целях. На что хранитель загадочно улыбнулся и не заметил неуместного вопроса.
– Это искусство требует огромного терпения, – признался Сен-сан и подвел к миниатюрному растению. – Вот сосна, за которой садовники ухаживали со времен самураев, а это – можжевельник, известен ещё с тех пор, как португальские корабли причалили к острову Кюсю – тогда императора считали Богом.
Сидоров-сан хотел, было, спросить, когда императора считали Богом, но Дух дерева неожиданно признался:
– Мне так приятно, когда наши растения выставляют во время императорского приема. Я переживаю за них, как за родных детей.
И дрогнувшим голосом нараспев стал читать стихи. По-видимому, поэтический турнир влиял на всех, кто в это время находился в Императорском дворце.
Прекрасна юная дева —
шелковая кожа, нежный стан, струящиеся локоны.
Безобразна старуха!
Древняя сосна – потрескавшаяся кора, изогнутый ствол, корявые согнутые ветром ветви, но прекрасна, как юная дева!
Это и есть бонсай! – со слезами на глазах завершил господин Сен-сан.
Профессор хотел обнять Духа дерева, чтобы ободрить его, но не решился.
Настроившись на поэтический лад, вместе с Йоко-сан они вошли в большой светлый зал Мацуномо, где уже сидели участники турнира.
Церемониймейстер провел их к местам, предназначенным для почетных гостей.
Сидоров огляделся. Зал был разделен на несколько групп. Пять человек сидели в центре за небольшим столом и едва слышно что-то обсуждали, вокруг в каре расположились другие участники, в том числе приглашенные гости, члены жюри и лауреаты предыдущих конкурсов.
Йоко-сан объяснила, что среди них министры Просвещения, Культуры, Спортивных состязаний, Науки и техники, члены Японской Академии Искусства и Комитета практикующих поэтов, гости, стихи которых были отобраны для конкурса.
Сидоров вспомнил, что надо вручить почетную акцию № 88 Комитету практикующих поэтов, а потом задумался, бывают ли поэты не практикующие, и решил, что, скорее всего, он и относится к не практикующим.
Стояла напряженная тишина, вдруг все поднялись и склонились в поклоне – к своим местам у большой сиреневой ширмы прошли члены императорской Семьи, включая Ее Императорское Высочество кронпринцессу Масако и наследных принцев Нарухито и Акисино, естественно, – с супругами. Мужчины расположились на одной стороне, женщины – с другой.
Члены Семьи склонились в поклоне, и весь зал стоял без движения в едином благодарственном порыве. Профессор подумал, как замечательно, что Поэзия роднит этих очень разных людей, и твердо решил бороться за внедрение в России этого прекрасного праздника.
Тут в зал вошли Их Величества император Акихито и его очаровательная супруга императрица Митико, которая, как и положено, по ритуалу, семенила на два уважительных шага позади супруга. Они подошли к двум отдельно стоящим столам у самой сиреневой ширмы и также склонились в поклоне.
Какое-то мгновение стояла полная тишина – весь зал отдавал дань уважения Императору и Поэзии. А Гребень белой волны вдруг ощутил величайшую ответственность перед всеми поэтами мира, почувствовал необыкновенный прилив поэтических сил и стал мысленно повторять свои стихи.
Наконец, император и императрица сели, а за ними и весь зал.
Докудзи (конферансье) что-то объявил, и чтец, которого, как сказала Йоко-сан, называют Кодзи, стал громко читать стихи, акцентируя и растягивая концы фразы. Ему принялись заунывно подпевать сидящие вместе с ним за столом – Хассей пел первую строку в одиночку и к нему присоединялся хор из четырех Косхо – на следующих четырех строках.
Йоко-сан объяснила, что вначале исполняются стихи начинающего поэта, а пораженный Сидоров стал думать, не придется ли ему также распевать свои стихи.
Пятерка певцов запела
Бабочка
Пьет торопливо
С хризантемы росу —
Завтра она станет
Душою умершего.
Когда пропели последнюю строчку, встал юный начинающий поэт и глубоко поклонился. Склонились в поклоне и все певцы. Последними поклоном поблагодарили юного поэта Император и его супруга.
– Как здорово, – подумал профессор и стал размышлять, станет ли бабочкой душа тещи, когда она отправится в Лучший мир. Так и не придя ни к какому определенному выводу, он услышал, что певцы, также завывая и подхватывая друг друга, пропели стихи мешуидо – Председателя поэтического Жюри:
Моя любовь уязвима, —
Похожа на бабочку,
В клетке моего сердца
Ее прелесть растекается на ветру.
В своем блеске я счастлив.
Сидоров задумался о своей любви к Зеленым Глазам, а затем забеспокоился, сумеет ли он достойно выступить перед Императором и не время ли отказаться, чтобы избежать позора и международного скандала.
Но тут Йоко-сан шепнула, что объявляют его имя, вместе с длинным перечнем званий и наград.
Сидоров-сан хотел, было, подняться, чтобы лично с выражением продекламировать стихи Императору, но Йоко-сан его удержала, напомнив, что еще накануне передала их в Жюри, и стихи будут петь всё те же чтецы.
Профессор огорчился, ибо не был уверен, смогут ли они передать всю глубину и неповторимость его поэзии.
Я не знаю,
То ли я – Человек —
И мечтаю стать Бабочкой,
Или я сейчас – Бабочка,
И мечтаю быть Человеком.
После наступившей паузы все, включая императора Акихито, его очаровательную супругу Митико, а также наследных принцев Нарухито и Акисино с супругами, склонились в благодарственном поклоне, а Митико, как показалось профессору, даже ласково на него посмотрела. На лице Акихито не отразилось ничего другого, кроме явного погружения в Вечность и стремления цивилизованного мира к Самопознанию и Совершенству.
Сидоров облегченно вздохнул, ибо очень опасался, что его стихи, которые он позаимствовал (на время!) у известного китайского философа Чжуан-цзы, не будут достойно оценены.
Но затем он заметил несколько насмешливый взгляд Ее Императорского Высочества кронпринцессы Масако, и профессор заволновался ещё больше.
Впрочем, тут же пропели ее стихи.
Бабочка-Ангел блеснула на сверкающих шелках.
Птицей счастья.
У счастья два крыла —
нетронутая крыльев красота,
одно твое, другое – у меня
– Да, – подумал Сидоров, – она знает толк в поэзии, – и стал мучиться, разоблачат его или нет.
Далее дважды пели миута – стихи императрицы Митико.
Порхать с цветка на цветок,
Тянуться к свету, огню.
Какое странное свойство:
Тянуться к огню, Чтобы в нем сгореть.
Быть может, Бабочка дана нам
Как символ мимолетности, Дуновения души?
Он поинтересовался у Йоко-сан, почему пели дважды одни и те же стихи.
– Такова традиция, а вот стихи Императора (гиосэй) будут петь трижды. Сидоров решил, что, скорее всего, это для их лучшего запоминания.
И действительно, их трижды пропели:
Хрустальная Бабочка неба
В ладони вселенной спит,
Звёзды мерцают,
Сны безмятежные тают
На кончиках крыл Бабочки неба.
Император выслушал свои стихи, и на его лице по-прежнему отразилось лишь мудрое понимание вечного и, в конечном счете, бессмысленного движения к Самопознанию и Совершенству.
Докудзи (конферансье) медленно приблизился к столу Императора, дважды останавливался, чтобы поклониться, а затем бережно положил текст в специальный ящичек, стоявший на столе перед Акихито. Император в ответ поклонился, а докудзи задом долго и медленно отступал, еще раз остановился, чтобы поклониться, в ответ получил еще один поклон императора, а затем вернулся к своему месту.
Поэтический конкурс завершился церемонией ухода императорской семьи в порядке, обратном их приходу.
Затем к Верному другу всего японского народа приблизился Начальник управления Императорского двора господин Oсаму-сан (Твердость закона) и с поклонами пригласил пройти в церемониальный зал – Сосновый холл (мацу-но ма), где профессор увидел несколько человек, ждущих, как сказала Йоко-сан, своего награждения.
Профессор вспомнил намёк Йоко-сан о приятном сюрпризе, и заволновался, стал вспоминать, какие ордена есть в Японии, и решил, что больше всего ему хотелось бы получить Орден Хризантемы или Орден Священного сокровища – неплохо звучит!
Начальник наградного бюро канцелярии премьер-министра, словно беспокоясь о возможной пропаже, пересчитал на специальном столе ордена и наградные документы. Всё оказалось на месте.
Стояла напряженная, звенящая тишина, награждаемые заметно волновались, поглядывая друг на друга.
В Сосновый холл торжественно вошли церемониймейстер и начальник управления по делам императорского двора. Все низко склонились.
Через несколько секунд появился Император в сопровождении старшего камергера и камергера. Все склонились в еще более глубоком поклоне и выпрямились лишь после того, как это сделал Акихито.
Сидоров с интересом наблюдал, как награждали орденами других.
Награждаемый предстаёт перед императором.
Премьер-министр передаёт императору предназначенный для него орден.
Император вручает орден.
Получив вслед за этим из рук премьер-министра наградной документ, счастливец удаляется в соседнюю комнату.
Йоко-сан объяснила, что ордена выдаются по нисходящей:
Орден Хризантемы, Орден Восходящего солнца, включая Орден с цветами павлонии на Большой ленте, Орден Драгоценной короны и
Орден Священного сокровища.
Йоко-сан объяснила, что знак павлонии считается императорским символом, он стоит на втором месте после хризантемы в иерархии, и на каждом ордене изображены цветы павлонии.
Сидоров со всё возрастающим беспокойством следил, как вместе с награжденными уходили лучшие ордена. Особенно он огорчился, когда увидел, что Орден Восходящего солнца с цветами павлонии на широкой Большой ленте из восхитительного муарового шелка красного цвета с белыми полосками и роскошной розеткой унес какой-то тщедушный, высушенный, как урюк, и еле передвигающий ноги старикашка. Профессор проводил его возмущенным взглядом.
Йоко-сан шепнула, что в свое время Орденом Восходящего солнца с двойными лучами награжден командир знаменитого крейсера Варяг Руднев, а недавно режиссер Юрий Любимов и дирижёр Валерий Гергиев
Профессор удовлетворенно кивнул ей, хотя из названных имен ему был известен только Варяг.
Процедура продолжилась возвращением в церемониальный зал награжденного с прикрепленным орденом, но уже вместе с супругой. Произнеся благодарственное приветствие в адрес императора, награждённый с супругой уходили из зала.
Верный друг всего японского народа огорчился, что не сможет появиться перед императором вместе с Ольгой. Йоко-сан успокоила его, что выйдет вместе с ним – всё рано надо переводить.
Сидоров не успел решить, хорошо это или плохо, как тут объявили его имя.
На сгибающихся ногах, постоянно останавливаясь и судорожно кланяясь, профессор приблизился к Императору, но тот, похоже, не собирался ему что-либо вручать. Он ободряюще улыбнулся, и в это время к Сидорову подошел премьер-министр и вручил ему Орден Культуры и наградной документ.
Профессор долго кланялся, думая, почему это его награждал премьер, а не Император, и стал подозревать какой-то подвох. Наконец, до него дошло, что пора уйти и уступить место следующему. Все присутствующие с едва заметной улыбкой следили за происходящим.
Йоко-сан увела его в соседнюю комнату, где прикрепила к его кимоно орден, и они вместе вернулись в Сосновый зал.
Йоко-сан шепнула Сидорову, чтобы он поблагодарил Императора.
Профессор стал в поэтическую позу и произнес:
Взмах крыльев Бабочки в Японии может вызвать торнадо на другой стороне Земли.
Мгновение стояла тишина, а потом в знак благодарности Акихито вместе со всеми поклонился.
Сидоров подумал, что наверняка Императору понравилось японское происхождение бабочки, он счастливо улыбнулся и с энтузиазмом воскликнул:
– Люби и береги бабочек, символ твоей бессмертной Души!
Все вежливо похлопали, а. Йоко-сан тронула его за рукав, и он торопливо поклонился.
В заключение счастливого профессора сфотографировали на память вместе с Йоко-сан.
В честь этого события Президент Наблюдательного совета Осака господин Иосида-сан устроил прием, на котором были Mики-сан (Стебелек), Главный хранитель императорских бонсаев Сен-сан(Дух дерева), Председатель Комитета практикующих поэтов Бенджиро-сан (Наслаждающийся миром) и Начальник управления Императорского двора господин Oсаму-сан, который, как мы помним, полностью соответствовал значению своего имени – Твердость закона.
Хозяин излучал крайнее довольство и благорасположение, и профессору показалось, что все они давно знакомы и, более того, действовали не без участия господина Иосида-сан. И Сидоров вдруг проникся к мафиози уважением, ибо понял, что не всё так просто, как это может показаться.
Между многочисленными тостами, воспевающими небывалый успех Верного друга всего японского народа, награжденный получил массу замечательных подарков – от господина Йосида-сан комплект кимоно – как он хотел, с изображением устремленного в светлое поэтическое будущее Кентавра-Пегаса, и в дополнение – роскошный самурайский меч, как сказал мафиози, помнящий многие отрубленные головы врагов.
Сидоров онемел и стал думать, как он использует это замечательное оружие против еще оставшихся врагов Пушистых технологий.
Для Ольги передали роскошное шелковое кимоно с летящими среди душистого горошка сиреневыми бабочками.
Главный хранитель императорских бонсаев Сен-сан(Дух дерева) вручил ему маленький ярко красный клен – очаровательный бонсайчик, а в замен с благодарностью получил Почетную акцию корпорации Пушистые системы № 99.
Председатель Комитета практикующих поэтов вручил Сидорову Диплом о Победе на ежегодном Императорском поэтическом турнире и включении навечно его имени в список практикующих японских поэтов.
Потрясенный профессор передал ему Почетную акцию корпорации за № 88.
И наконец, Начальник управления Императорского двора господин Oсаму-сан, который, как мы помним, полностью соответствовал значению своего имени – Твердость закона, бережно передал в руки Сидорова лакированную старинную шкатулку с иероглифами, в которой лежали стихи, написанные для профессора рукой самого Акихито.
Сидоров раскрыл рот и, прерывисто дыша, обводил всех сумасшедшим взглядом, пока Йоко-сан переводила те самые стихи Императора, которые звучали на конкурсе и специально дополнены и переосмыслены для Верного друга короны.
Прощальный поцелуй мира, Бабочка неба
В ладони Вселенной спит, Звёзды мерцают, Время неуловимо.
Сны безмятежные
Тают на кончиках крыл
Бабочки неба.
Получив в благодарность Почетную акцию корпорации за № 77-а, Твердость закона передал Сидорову царский подарок – двух великолепных бабочек из коллекции Его Величества Императора Японии господина Акихито, его очаровательной супруги Митико, а также наследных принцев Нарухито и Акисино, естественно, – с супругами.
В приложенном адресе на роскошной рисовой бумаге значилось:
Страна Восходящего Солнца, весь ее трудолюбивый народ будут и впредь делать всё возможное, чтобы избежать нежелательных последствий от порхающих бабочек, но считают необходимым напомнить всем:
Если в мире ничего не изменилось, значит, там не летают Бабочки .
Перед отлетом на родину Сидоров отправил в Корпорацию Код Хаоса (копия Ване) отчет о проделанной работе с последующим докладом на заседании Мирового правительства:
В садах Японии прекрасной,
Фиалковым взмахнув крылом,
Взлетела Ангел-Бабочка —
И сразу, мгновенно рухнул
Американский Белый Дом.
Р. S
Может быть… (Пока еще не рухнул).
И подписался
Верный друг короны, Секретный агент Хаоса № 17, включенный (на постоянной основе) в Список практикующих ведущих Поэтов, Счастливый обладатель стихов Императора, написанных собственноручно монаршею рукой специально для него (т. е. для меня!)
П. Сидоров.
P.S. (для VANJA)
Скучаю.
Твой несчастный викинг.
