8. ПОИСКИ СОБСТВЕННОГО «Я»
Когда мы въехали в пальмовую рощу, меня снова охватило напряжение. Я чувствовал, непонятно почему, что где-то за этой рощей находится цель нашей поездки.
Над автобусом промелькнули последние пальмовые кроны, и мы въехали через широкие ворота во двор, охваченный с трех сторон обширным зданием в форме подковы.
При виде здания, на крыше которого застыло несколько вертолетов, у меня снова закружилась голова.
«Но ведь ты и в самом деле тот профессор, роль которого разыгрываешь и за которого тебя здесь все принимают, — сказало мне вдруг второе, умудренное опытом «я». — А это научно-исследовательский институт гравитации и антивещества, который мы создали общими усилиями. Ну, вспомни же хорошенько! Эти огромные окна посреди «подковы» дают свет монтажному цеху, где ты недавно вместе со своими коллегами закончил строительство гравиплана. А ты живешь вон там, на краю глухого леса, в деревянном срубе вместе с Манго. А тот человек с монгольскими глазами, Чан, натолкнул тебя на мысль овладеть гравитацией при помощи антивещества».
Я чувствовал, как события, связанные с Пегасом, превращаются в смутное воспоминание, и скверный, тяжелый сон, который уже прошел,
Мне все вдруг стало ясно. Жизнерадостный африканец Манго, заботливый китаец Чан, настойчивый австралиец Ван-Гоот. воинственный исландец Гретти и практичный американец Борелли — это же все мои старые товарищи, с которыми мы выиграли и проиграли немало битв на поле науки. Да, я действительно профессор! Мне знаком и этот высокий человек, встретивший меня у входа в институт. Это мой друг академик Орлов!
— Ну, что поделывает наш злой дух? — спросил я его.
— А разве Манго вам еще не сказал? — удивился Орлов. — Вчера ночью он напал на след. Загадка дыры в потолке монтажного цеха объясняется просто. На одной из батарей с антивеществом, помещавшейся в углу цеха, отошла планка из новодюраля. Находясь в наведенном гравитационном поле, она сразу потеряла свой вес и под влиянием центробежной силы устремилась в пространство.
— Но почему она полетела не прямо вверх, а наискось, через весь цех?
На это мне ответил Чан: это случилось отчасти под действием вращения Земли, а отчасти потому, что планка, точно так же как снаряд в орудийном стволе, выбрала простейший путь между двумя полями — антигравитационным и гравитационным.
Вполне логично! И все же меня эти объяснения почему-то не успокоили. Какое-то странное чувство мне подсказывало, что оторвавшаяся планка — сигнал о неведомой опасности, угрожающей нашему грандиозному опыту.
Но почему? Ведь безупречная во всех отношениях модель гравиплана выполняет любой наш приказ, и выполняет с изумительной точностью…
Мне вдруг снова пришла на ум папка… И тут же резкая головная боль пронзила меня. Ноги подкосились, и я рухнул в кресло, которое успел подставить Манго.
Дрожащими руками я тер виски.
— Что с вами? — встревоженно допытывался Орлов.
Манго прикоснулся к моему вспотевшему лбу.
— Лихорадка. Ему надо немедленно лечь, — определил он.
Не успели меня уложить в постель, как я тотчас же перестал быть профессором.
«Я же редактор! Редактор научно-популярного журнала, а все остальное — химера, — рассуждал я. — Ведь всего три-четыре дня назад я встретился на Карловом мосту с Эвой и отправился к Пегасу. В подземной лаборатории он чем-то оглушил меня, а когда я очнулся, то нашел его мертвым. А еще часом позже он исчез. С безлюдной Малой Страны я неожиданно попал в фантастическую Прагу будущего, потом в Москву и, наконец, сюда, в тропическую Африку. Но, с другой стороны, еще минуту назад я чувствовал себя профессором, мне было абсолютно понятно и близко все, что делается в институте».
Утром меня разбудило солнце, пробившееся сквозь шторы.
— Доброе утро, профессор! Как спалось? — приветствовал меня вошедший в комнату Манго.
Я с трудом собирал мысли.
— Что со мной случилось? — спросил я.
— Вчера в лаборатории вам стало плохо, началась лихорадка, и вы, по-видимому, бредили. Сначала вы уверяли, что меня не знаете. Я принял это за шутку, но когда вы с самым серьезным видом стали доказывать, что вы редактор, а не профессор и что сейчас 1957 год, я понял, что вам действительно скверно. Врач подтвердил мои опасения. Вы совсем не думаете о себе, профессор! Не щадите своего здоровья. Вот и случай в лаборатории вы приняли слишком близко к сердцу. Досадно, что вас вызвали из отпуска! Теперь вам надо вернуться домой. Так распорядился Орлов.
— Но мне не нужен отпуск. — решительно запротестовал я при мысли о встрече с неведомой семьей.
В комнату пошел Бенко, человек с экрана в атомном поезде. Он заговорил со мной по-словацки.
— Орлов прав: перед полетом вам следует набраться новых сил. Испытании от вас не убегут. Да, чуть не забыл! Я привез вам папку, о которой мы говорили. Вы ее и не теряли, она лежала у вас дома на письменном столе.
Я поспешно открыл папку и вытряхнул на одеяло се содержимое. Несколько фотографий, сложенный план пражской Малой Страны… Я еще и еще раз безнадежно проверял все отделения, но ничего больше не обнаружил. Тогда я внимательно просмотрел фотографии. Это были большей частью кадры, изображающие двух мальчиков.
— У вас чудесные ребятишки, — заметил Бенко. — Сами снимали?
Я кивнул головой. Зачем усложнять ситуацию!
— Но ведь это действительно твои дети! — нашептывало мне второе «я». — Или ты позабыл, как они выглядели десять лет назад?
Мало-помалу я снова вошел в роль профессора. Разумеется, Манго в течение нескольких дней не допускал меня в лабораторию. Он всеми силами старался отвлечь мои мысли от работы, и мы совершали небольшие прогулки в тропических зарослях.
В один из таких дней Манго по приказу академика Орлова посадил меня в ракетный самолет, и не успел я опомниться, как очутился в Праге.
— Дома вас сегодня не ждут. Я нарочно им сказал, что мы прилетим только завтра, — широко улыбался Манго.
Сердце у меня разрывалось от противоречивых чувств. Страх и ожидание сменялись в ритме метронома.
— Вы спрячетесь, а я позвоню, — предложил Манго тоном заговорщика, когда мы очутились у входа в квартиру.
Он нажал на кнопку. Дверь отворилась. Передо мной стояла… Эва. Эва, которая уже столько времени тщетно ожидала меня в кафе «У художников»! Мы бросились друг другу в объятия. Манго что-то проворчал и мгновенно скрылся.
— Ты даже не представляешь, как я тревожилась, — заговорила наконец Эва. Она была все так же красива, но теперь это была уже не юная девушка, с которой я встретился на Карловом мосту. В ее черных волосах поблескивали серебряные нити.
