Книга: Красная маска
Назад: 11. Амакские копи
Дальше: 13. Змеев

12. НИАЛ

Кончалась вторая неделя поисков, но Язин пока не мог даже предположить, где база врага — копи ли Амака, Главалмаз или НИАЛ — научно–исследовательский институт алмазов. Сообщение о подозрительном охраннике Лапине, убийство Белова, странные слухи, двойная кража алмазов, казалось, говорили, что противник затаился на Амакских копях и что здесь надо ждать главный удар. Однако похищение камней из Главалмаза и «Голубого Амура» из НИАЛа, важные изыскания в его алмазных лабораториях были свидетельством того, что враг мог обосноваться и здесь.
НИАЛ стоял на Озерной, 40, в большом саду, где в нетронутом виде сохранился лес, росший здесь до постройки Сверкальска. Двухэтажное здание НИАЛа тянулось почти на сто метров. Розовый доломит и фальшколонны украшали его фасад, высокий каменный забор защищал НИАЛ от посторонних взглядов. Под зданием шел сухой светлый полуподвал. Верхний этаж НИАЛа занимали лаборатории спектрального анализа, рентгенографии, петрографический кабинет и гордость института — лаборатория алмазов. На первом этаже шли кабинеты химической и фотолабораторий, а так же кабинеты лаборатории искусственных алмазов. В подвале находились склады, вспомогательная подстанция и специальная большая печь для нагрева воды, которую сотнями кубометров поглощала лаборатория алмазов.
Каждое утро институт наполняли ученые. Специалисты по химии, силикатному анализу, петрографии, кимберлитам, алмазам расходились по кабинетам и лабораториям. Они надевали на себя белые халаты и целеустремленным, согласованным отрядом штурмовали тайны горных пород, изыскивали простейший способ добычи алмазов. В этом храме кристаллов ученым служили тысячи простейших приборов, сотни трубок, реторт, колб, реактивов, платиновых, графитовых тиглей, фарфоровых и агатовых ступок, точные до волшебства весы, катодные и рентгенаппараты, микроскопы — поляризационные, полярографические и электронные. Изо дня в день ученые все глубже проникали в тайны алмаза, решая проблемы, скрытые от человека в дальних углах отраслей изучения природы. И в секретных кабинетах лаборатории искусственных алмазов готовился переворот в экономике алмазов.
НИАЛ возглавлял седой как лунь профессор Рублев. Лучевая болезнь избороздила его длинное лицо сетью глубоких морщин. Рублев вел синтез драгоценных камней и порой днями не выходил из стен лаборатории.
Заместитель Рублева Нилов был известен как первый после профессора специалист по алмазам. Он обожал драгоценные камни. Если речь шла о самоцветах, его глаза загорались подобно камням, и он был готов говорить о них бесконечно. Нилов вышел из семьи потомственных геологов — его отец разведывал недра, мать помогала отцу в экспедициях. После трагической смерти жены Нилов носил темные костюмы, и лишь платиновый перстень с большим изумрудом, подарок отца, диссонировал с его строгим нарядом. Нилов был одинок и работал исступленно, просиживая в лаборатории ночи напролет. И только редкие выходы на работу отвлекали его от трудных изысканий.
Люди НИАЛа встречались с Ниловым больше, чем с Рублевым. Он часто обходил свое «царство», знал ученых и работников института по именам, помогал, если мог, решению отдельных проблем. И каждый работник института знал, что, несмотря на семейную драму и кажущуюся замкнутость, Нилов был человеком отзывчивым и расположенным к людям.
Таинственная пропажа «Голубого Амура» была воспринята в НИАЛе очень болезненно. О случившемся знали только четыре человека — Рублев, Нилов, парторг Литвинцев и начальник первой части Корнилов. Но углубленная работа мысли, постоянная интеграция и анализ бесконечного числа выводов, фактов и данных поглощали все умственные силы этих людей, и горечь пропажи постепенно сглаживалась из памяти. Лишь визиты работников следствия напоминали ученым, что кражу не забыли и преступников ищут.
Кипела работа и в подвале НИАЛа. Лаборатория алмазов — одна из центральных частей института — пожирала тонны горячей воды. И в подвале почти всегда топилась большая чугунная печь. Здесь были владения истопника Рогова. Он нагревал воду, под огромным давлением она шла в лабораторию алмазов. Каждый ученый НИАЛа знал колоритного старика Рогова, так же, как знал его прозвище «ученый кочегар». Несмотря на свои 60 лет, Рогов не потерял щепетильной приверженности к чистоте. Круглый год он носил чистую синюю спецовку, шелестевшую складками поверх свежей сорочки, воротник которой всегда сверкал белизной. Рогов был неизменно гладко выбрит.
В образцовом порядке содержалась Роговым механизированная печь. Работал он быстро, легко. А когда пламя вырывалось через открытые дверцы гудевшей печи и яркие блики бегали по суровому лицу кочегара, освещая его мохнатые и еще темные брови, Рогов казался сказочным владыкой огня.
Порой близ него сидел Зотов — дворник НИАЛа, иногда замещавший Рогова у печи. Тихон Зотов — вторая достопримечательность НИАЛа — был контужен на войне в голову и медленно отходил от ранения. Тихон, как его звали все в НИАЛе, никогда не отдыхал. Этот глуховатый человек средних лет, сопевший во время работы, был трудолюбив как пчела. Зотов жил во дворе НИАЛа в небольшой комнате при складах института.
Бывший армеец любил чистоту не меньше, если не больше Рогова. На его брюках всегда стояла острая складка, на ботинках жарко блестел свет. Безответный и скромный труженик, Тихон был всегда готов услужить. Он подменял вахтеров, строгал доски, подбирал окурки и поливал цветы, мыл Рогову печь, сметал в коридорах паутину, помогал электромонтерам, даже заменял больных лаборанток. И все знали отзывчивого фронтовика, любили его за услугу.
У Тихона была, однако, и страсть — охота. Если Рублев или Нилов брали его в лес, Зотов весь преображался. Его бесцветные, подернутые тусклой пленкой глаза расширялись, он радостно сопел, словно олень, выпущенный из вольера. Рублев не раз говорил, что с охоты Тихона приходилось уводить почти силой.
Комната Зотова была всегда убрана, словно светелка невесты. Блестел вымытый с уксусом пол, на окнах росли цветы, ярко блестела чистая скатерть, сверкала эмалью подержанная стиральная машина — подарок Нилова товарищу по охоте. И только на кровати спали две кошки — его любимицы Мурка и Орел. Тихон ухаживал за ними, будто за малыми детьми. Он мыл кошек, вытирал их полотенцем и после бани сушил на солнце меж окон. В бытность на фронте Зотов хорошо стрелял, и как память об этом с потолка комнаты смотрели янтарные глаза чучел серого орла с острыми, как шило, когтями, черноклювого коршуна и хищного филина.
Всякий, кто не знал души и дел этого обиженного судьбой человека и кто в первый раз видел Тихона, долго не мог потом забыть его лица. «Экий вурдалак!$1 — говорил он себе, ибо при первой встрече Зотов пугал. Зачесанные назад редкие темные волосы открывали узкий лоб с большими надбровными дугами. Мутные слезящиеся глаза чуть косили и, казалось, смотрели мимо. Короткий нос, плотно прижатые к голове уши, толстая шея и угловатое лицо напоминали рубленную из дерева голову буддийского идола. Тихон ходил тяжело, ступая на пятку и сотрясая пол. Он знал, что непривлекателен лицом и старался не пугать людей своим видом. При виде женщин Тихон или отворачивался, или уходил вовсе. И лишь одна Нина Орлова из лаборатории Нилова вывала у Тихона давно забытые эмоции. При виде ее он замирал. Лицо его становилось жалким, из глаз капали слезы. Тихон поворачивался вслед Орловой и долго стоял без движения, забыв работу и лопоча что-то себе под нос.
Назад: 11. Амакские копи
Дальше: 13. Змеев