ТРЕВОЖНЫЕ ДНИ

На ледоколе "Иосиф Сталин" люди мирно отдыхали. Это был заслуженный отдых после двух суток тяжёлой, напряжённой работы, обеспечившей своевременный и успешный полёт группы Иванова.

По существу основная задача, поставленная группе, была выполнена. Полёт доказал на практике осуществимость идеи Бесфамильного: тяжёлые самолёты могут подняться со случайного ледового аэродрома и могут сесть на него без предварительной подготовки. Воспользовавшись случаем, учёные, полетевшие с Ивановым в качестве пассажиров, решили провести с ним несколько суток на дрейфующей льдине, занявшись своими исследованиями. Не было никаких причин возражать против этого разумного желания, и Беляйкин с лёгким сердцем санкционировал задержку самолётов. Больше того, успокоенный блестящим ходом перелёта, он не обратил внимания на легкомысленное решение Иванова прекратить связь с ледоколом на двенадцать часов.

Арктика – страна неожиданностей. Начальник экспедиции прекрасно знал, что немало загадочных причин влияет на погоду в этих широтах и нередко приводит к внезапным переменам. Ему было известно, что неустойчивость погоды – основная характерная особенность этого гигантского погреба. Он знал и не учёл этого. Теперь Арктика мстила ему…

…Повинуясь неведомым законам передвижения воздушных пластов, с востока внезапно надвинулся шторм. Высокая, занимающая полнеба туча быстро надвигалась на ледокол. Вдоль её чёрно-лилового барьера мчались завихрения безжизненно-серых снеговых туч.

Всё погрузилось во тьму. Ветер усиливался с каждой минутой. Мокрые хлопья снега непроглядной массой навалились на могучий ледокол. Мгновенно палуба стала непроходима. Всё, что лежало на ней и не было закреплено, полетело за борт.

Шторм обрушился на судно внезапно, как снежная лавина в горах. Где-то вблизи, заглушая рёв бури, раздались звуки, напоминающие гром и канонаду одновременно. Началось грозное шествие льдов, разбуженных непрошенным штормом…

Силясь перекричать бурю, капитан в рупор отдавал какие-то распоряжения с мостика. Внизу, падая и скользя, метались люди. Моряки знали, что такое шторм. Не слыша приказаний капитана, они с риском для жизни делали своё дело.

Гонимые мощным дыханием шторма льдины стремились на запад. Не выдерживая напряжения, они ломались с таким грохотом, словно во мраке происходило грандиозное сражение и непрестанно били сотни батарей одновременно…

Беляйкин спал. Чудесные вымыслы сна перенесли его далеко-далеко от ледокола. Вот он с винтовкой, одетый в рваный полушубок, шагает со Зверинской к Балтийскому вокзалу. За плечами сумка, в ней несколько печёных картофелин. Он только что простился с матерью и уходит на фронт вместе с группой студентов-комсомольцев. Юденич грозит Питеру…

Нужда и голод владели холодным, нахмуренным городом. Вон старушка стоит в очереди, ожидая открытия булочной. Рядом с ней ребёнок. Какое худое, истощённое лицо у этого маленького старичка! Беляйкину жаль его. Он останавливается и вынимает из сумки картофель. И в это время где-то вблизи раздаётся оглушительный взрыв. "Это выстрелы. Юденич пошёл в наступление", – проносится мысль. Забыв о сумке, юноша бросается вперёд, приготовив винтовку к бою…

Беляйкин проснулся внезапно от нового удара, потрясшего ледокол. В темноте рука привычно нашла выключатель. Вспыхнул свет, колеблющийся и жёлтый. "Что это? – тревожно подумал Беляйкин, натягивая шинель. – Неужели шторм?.."

Выскочив из освещённой каюты, он сразу же попал в тёмную бездну. Ноги скользили по палубе. Мощная сила ветра подхватила его и понесла к борту. Руки судорожно уцепились за какой-то тёмный предмет. Кругом, с всё возрастающей силой, бушевала снежная буря.

Беляйкин пробовал крикнуть, но не услышал собственного голоса.

Много минут прошло, прежде чем ему удалось пробраться в капитанскую рубку. "За ледокол нечего бояться – справимся", – прочёл Беляйкин в глазах старого моряка. Сорвав с рычага трубку телефона, он крикнул в неё:

– Есть ли сообщения со льдины?

Прижимая трубку к уху, он с трудом разобрал ответ радиста:

– Нет, я вызывал Иванова дважды…

– Я иду к вам…

– Куда вы? Унесёт за борт… – откуда-то издалека донеслись тревожные слова капитана.

Но Беляйкин не слушал. Выскочив из каюты, он скатился с обледенелой лестницы и побежал по палубе, перескакивая от предмета к предмету, с трудом удерживаясь за них…

Через несколько часов шторм утих так же внезапно, как и налетел. Сразу посветлело. В иллюминатор радиорубки Беляйкин увидел, что льдина – аэродром, с которого вчера поднялись самолёты, – превратилась в мелкое крошево. Кое-где проступила чёрная вода. Мелкий снег продолжал падать. Дул холодный ветер, и снег почти сразу же смерзался.

Радисты ледокола несли бессменную вахту у своих аппаратов, хотя до назначенного Ивановым срока было ещё далеко. Ждали тревожных сообщений со льдины. Но среди сотен наполнявших эфир радиознаков не было слышно знаков рации Иванова.

На льдине, где расположились самолёты Иванова и Титова, эта ночь была спокойной и солнечной. Машины мирно стояли на своих местах. Молчали моторы, заботливо укутанные тёплыми чехлами.

На превращённых в постели креслах пассажирской кабины "З-1" мирно похрапывали Титов, Фунтов и Дудоров. Киш дежурил. На его обязанности лежало следить за примусами и всё время поддерживать в кабине нормальную температуру. Семёнов и Вишневский были заняты своими наблюдениями. Иванов мало интересовался их работой, но ему почему-то не спалось, и он охотно согласился помогать учёным.

– Будете у нас за чернорабочего, – весело сказал ему гидролог.

Втроём опустили они в просверленное отверстие, под лёд, тяжёлый прибор для автоматической микросъёмки. Помимо троса в воду уходил толстый кабель, соединённый с аккумуляторами. Ряд других отверстий, просверленных во льду, свидетельствовал о том, что первые часы, проведённые на дрейфующей льдине, учёные не потеряли даром. Научные наблюдения впервые производились на этой широте, и этим объяснялась активность учёных, отказывающих себе даже в необходимом отдыхе. К концу ночи Семёнову удалось точно определить характер, направление и скорость дрейфа их льдины, измерить с помощью эхолота в нескольких местах глубину моря и определить температуру воды на различных глубинах.

Вишневский поставил на одной из льдин автоматическую метеостанцию, каждые полчаса передающую свои показания при помощи ультракоротких волн. Сейчас он застрял у своей станции, и поднимать из воды гидрологические приборы пришлось одному Иванову: Семёнов был занят тем, что тщательно записывал в свой блокнот их показания.

Гидролог и лётчик работали не спеша, изредка перебрасываясь шутливыми замечаниями. В небе бессменно сияло полуночное солнце, заливая своим ровным светом нагромождения льдов. Иногда, словно играя, проносился ветер. Ничто не нарушало тишины и спокойствия ледяной пустыни. И каким-то резким, заставившим невольно вздрогнуть, диссонансом прозвучали в этой тишине тревожные крики Вишневского. Он бежал к самолётам и кричал, размахивая руками:

– Товарищи, надвигается шторм!

– Да поди ты к чорту, – невольно выругался Иванов. – Какой шторм, когда кругом солнце?

Запыхавшийся Вишневский и обеспокоенный его криками Киш почти одновременно подошли к Иванову. Вишневский взволнованно доложил, что его приборы давно показывают приближение шторма, но он не хотел беспокоить командира звена, проверяя их показания. Теперь всё проверено, и "шторма следует ждать с минуты на минуту, не доверяя обманчивой тишине".

Всё время спокойно лежавшие у большого самолёта ездовые собаки, как бы подтверждая его слова, стали беспокойно нюхать воздух. Вожаки подняли головы и протяжно завыли.

– Ну, начался концерт, – недовольно заметил Иванов. – Это ты, кудесник, виноват, – повернулся он к Вишневскому, – всех собак переполошил. Чего ты испугался? Шторм нам не страшен, самолёты прикреплены надёжно, не оторвёт…

– Не оторвёт – это верно, – вмешался Киш. – А что будем делать, если аэродром лопнет и расползётся к чортовой бабушке?

– Ты прав, Киш, – сразу посерьёзнел Иванов и приказал будить отдыхающих. – А вы, товарищ Семёнов, – обратился он к гидрологу, – собирайте своё хозяйство. Надо всем быть наготове.

Иванов направился к самолёту. Киш уже разбудил товарищей, и они наряжались в полярное обмундирование, готовясь к шторму. Натянул кухлянку и командир. Он послал Дудорова помочь гидрологу, а сам принялся проверять крепление самолёта. Ничто не вызывало сомнений. Вмороженные в лёд стальные тросы крепко держали машину, пристёгнутые толстыми ремнями чехлы прочно обнимали моторы.

Неуклонно передвигаясь по часовой стрелке, шторм быстро подходил к самолётам. Темнело. Солнце скрылось за набежавшими невесть откуда тучами. Ветер, непрерывно усиливаясь, запевал свою невесёлую песню, пробуя на крепость натянувшиеся, как струны, тросы. Собаки, видимо совсем отчаявшись, уже не лезли под ноги, а пытались поудобней устроиться где-то под хвостом самолёта. Киш предусмотрительно бросил им по одной юколе. "Пусть заправятся перед штормом, – подумал он, – когда-то ещё придётся о них вспомнить!"

– Который час, Фунтов? – крикнул Иванов, приоткрыв дверь кабины.

– Двадцать три десять, – по-военному отчеканил тот.

Иванов закусил губу. Он понял, какую оплошность допустил, прервав связь на двенадцать часов. До назначенного срока ещё пятьдесят минут, а шторм ждать не станет. Вот он уже здесь, он нарастает, как неизбежность. Шквалистый ветер рвёт так, что в воздух поднимаются мелкие осколки льда и звонко бьют по гофрированному телу машины.

– Сидите на месте и попытайтесь, как наступит срок, связаться с ледоколом. Сообщите им, что мы организованно встретили шторм и отстоим самолёты во что бы то ни стало.

– Есть!..

Отправив Киша к "В-45" на помощь Титову, Иванов расставил свой экипаж вокруг "З-1". Недовольно ворча, занял своё место под крылом машины и гидролог Семёнов – он не успел вытащить из прорубей несколько приборов и теперь опасался за их судьбу.

Все семеро, дрожа от пронизывающего ветра, стояли у машин. Несмотря на тросы, самолёты содрогались от порывов ветра.

Не прошло и получаса, как шторм разыгрался не на шутку. На помощь ветру пришёл мокрый снег, облепляющий всё. Температура медленно падала, и снежные наросты на самолётах, на тросах быстро превращались в лёд. Не выдержав напряжения, со звоном лопнула отяжелевшая ото льда антенна. Этот звон отдался в сердце Иванова звоном погребального колокола. С трудом открыв дверь кабины, он крикнул Фунтову:

– Антенна лопнула… Вам больше здесь нечего делать, вылезайте!

Радист присоединился к людям, оберегающим самолёт…

Около двух часов ночи шторм достиг своей наибольшей силы.

Температура непрерывно понижалась. Теперь уже термометр показывал четыре градуса мороза. На крыльях обоих самолётов образовались глыбы льда из быстро намерзающего мокрого снега. Среди серого полумрака были видны с грохотом и звоном обваливающиеся льдины. Люди почувствовали, как под их ногами заколебалась ледяная почва. То там, то сям, угрожая машинам, вздымались и проходили мимо страшные ледяные валы. Противоположный конец аэродрома медленно, но верно покрывался огромными глыбами льда. Получился барьер, неумолимо надвигавшийся на лагерь. "Если буря через час не утихнет, то самолётам гибель", – с тревогой думал Иванов. Но ветер не утихал. Непрерывно усиливаясь, он буквально валил с ног защищающих самолёты людей.

Цепляясь за неровности льда, вокруг своей машины ползал Дудоров, проверяя крепление тросов. Он десятки раз мысленно благодарил себя за привычку делать всё тщательно, аккуратно и с большим запасом. Вморозь он тросы немного слабее – и с машиной пришлось бы проститься!

Лучше всех чувствовали себя собаки. Их давно занесло снегом, и они сладко спали, прижавшись друг к другу, в своей тёплой берлоге.

В это время на ледоколе текли тяжёлые минуты неизвестности. Все попытки радистов связаться с Ивановым не привели ни к чему. Беляйкин в раздумьи шагал по капитанскому мостику. "Если у них такой же шторм, – раздумывал он, – то самолёты вряд ли останутся целы. Придётся людям идти пешком. Да, как ты ни предусмотрителен, Юрий Давидович, а, видно, всего не учёл! Разве можно было допускать такой большой перерыв в связи? Разве можно было идти в такую экспедицию, не имея на ледоколе резервного аварийного самолёта?"

Делать было нечего, и Беляйкину оставалось только горько раскаиваться в своей непредусмотрительности.

Москва каждые полчаса запрашивала о судьбе Иванова. В два часа ночи Беляйкину пришлось сообщить о том, что связь с самолётом прервана. В три часа утра в Москве вышли экстренные выпуски крупнейших газет, а диктор, передавая экстренный выпуск "Последних известий по радио", грустно известил об этом страну…

К трём часам утра, когда ледяной барьер придвинулся на десять метров к самолётам, дрожащие от холода, отчаявшиеся люди по-прежнему не покидали своих постов. Они решили умереть вместе со своими машинами.

И когда казалось, что спасенья больше нет, когда ледяной барьер, неуклонно двигаясь на самолёты, один за другим порвал четыре передних троса, – шторм стал утихать так же стремительно, как и начался. К четырём часам туча ушла на запад, робкий солнечный луч озарил разрушения, произведённые на льдине, и люди поняли, что опасность миновала. Приказав Фунтову разжечь примусы отопления, Иванову разрешил всем забраться в кабину. Это было совершенно необходимо, потому что промёрзшие до костей люди едва стояли на ногах от усталости.

Отогревшись и подкрепившись стаканом горячего какао, участники экспедиции приступили к работе. Было ясно, что самолётам на этом месте дальше оставаться нельзя. Иванов послал Дудорова, Вишневского и Киша по трём направлениям отыскивать новый аэродром. Вскинув винтовки за плечи, они ушли. Семёнов уже давно карабкался по льдинам, разыскивая среди них неубранные приборы. Напрасные поиски! Все неубранные до шторма приборы погибли.

Титов, у которого до сих пор сильно болели глаза, ушёл в кабину самолёта, где сразу же набросил на голову одеяло. Фунтов возился наверху, на крыльях самолёта, восстанавливая разорванную льдом жёсткую антенну. Скоро связь с ледоколом была восстановлена, и Иванов услышал тревожный вопрос Беляйкина:

– Как самолёты?

– Самолёты целы…

Командир звена подробно изложил всё, что произошло на льдине за эти несколько часов.

– Больше связь прерывать не будем, – пообещал он.

В это время невдалеке раздались один за другим три винтовочных выстрела. Иванов выскочил из кабины.

Скоро к самолётам вернулся Дудоров, а вслед за ним и его товарищи, ходившие на разведку. Они слышали условный сигнал и решили, что их миссия окончена.

Оказалось, что подходящая площадка есть всего в полукилометре от нынешней стоянки самолётов, но кратчайший путь к ней закрыт огромным айсбергом. Не теряя времени, было решено айсберг взорвать. Пока Семёнов с Вишневским закладывали аммонал под ледяную гору, остальные ломами и лопатами расчищали широкую дорогу к ней. Работали весело, с огромным подъёмом, позабыв об усталости.

После взрыва, разрушившего айсберг и освободившего путь самолётам к новому аэродрому, Иванов подал сигнал к окончанию работ. Собравшись к самолёту, все почувствовали звериный голод.

Вишневский вызвался стать "коком" и быстро сварил суп из консервов. Никто и никогда до сих пор не ел такого вкусного супа!

Обед окончательно успокоил изнервничавшихся людей. Послышались обычные шутки, весёлый смех. По телу разлилась приятная теплота. Хотелось растянуться на удобных, раскинутых креслах самолёта.

– Эх, соснуть бы сейчас маленько, – мечтательно сказал Киш, – минуточек этак шестьсот…

Все понимали, что сейчас не до сна, но никому не хотелось встать и первому покинуть уютную кабину "З-1". Почувствовав настроение товарищей, Иванов решительно поднялся и, затягивая пояс поверх кухлянки, негромко сказал:

– За работу, товарищи!

Бодрящий мороз быстро разогнал остатки усталости. Ветер утих совершенно, и на бледно-голубом небе, как ни в чём не бывало, сияло солнце. Только безобразящие самолёт намёрзшие глыбы льда напоминали о случившемся.

Скоро работа закипела. Киш кормил развеселившихся, почувствовавших сборы собак. Остальные под руководством обоих лётчиков скалывали лёд с фюзеляжей и крыльев самолёта. Несложная на первый взгляд работа заняла много времени. Лёд, как припаянный, пристал к металлу, и казалось, никакими силами его нельзя оторвать. Но изобретательный Дудоров остался верен себе. Он предложил простую вещь – растопить лёд на крыльях при помощи аппаратов для борьбы с обледенением, установленных на обоих самолётах. Подогретые моторы, один за другим, быстро заработали. Дудоров оказался прав – оставшаяся на кромках крыльев тонкая неровная ледяная корка быстро стаяла. С обледенелым фюзеляжем пришлось мириться.

– Теплей будет, – пошутил Фунтов.

Дорога на новый аэродром готова. Обледенение самолётов уничтожено. Можно двигаться. Сняв закрепляющие машины тросы, Иванов полез в кабину, решив отрулить самолёт на новое место. Не тут-то было! Моторы ревели на полном газу, а самолёт не двигался с места. Несмотря на принятые меры, лыжи "намертво" примёрзли ко льду. Пришлось на помощь моторам мобилизовать все силы, которыми располагала экспедиция. Дудоров приспособил к лыжам домкраты, Киш запряг в самолёт всех ездовых собак, а Титов расставил людей. Только после этого самолёт тронулся с места.

Усталый, с ввалившимися глазами, Семёнов не удержался от шутки:

– Вишневский, вы знаете мощность нашего самолёта?

– Будто сами не знаете? Тысяча двести сил!

– Нет, ошибаетесь, батенька! Больше.

Заметив недоумение на лице Вишневского, он добавил:

– Тысяча двести лошадиных, двадцать собачьих и семь человечьих сил!

Вишневский криво улыбнулся.

Лишь к утру следующего дня обе машины были перетащены на новый аэродром. Иванов сдержал своё слово. Несмотря на передвижения, связь с ледоколом ни на минуту не прерывалась. Всё время, пока самолёты, по выражению Фунтова, "меняли квартиру", он сидел за большой льдиной, раскинув красную шёлковую палатку аварийной рации, и каждые десять минут сообщал новости Беляйкину.

Наконец машины прочно укреплены на новом месте. Дудоров не удержался и "про запас" вморозил пару лишних тросов. Свернув в кольца, он уложил их на лыжах своего "З-1". Заметив это, Иванов улыбнулся.

– По местам! – коротко скомандовал он и прибавил: – Ложитесь, отдыхайте, товарищи. Дежурным останется Фунтов.

Не прошло и десяти минут, как все заснули богатырским сном. Бодрствовал один Фунтов. Уложив на место свою аварийную рацию, он сейчас сидел на своём обычном месте в кабине.

После длительного пребывания на морозе Фунтова быстро разморило. Но он не сдавался, разгоняя сон непрерывным разговором с радистом ледокола. Когда тема разговора иссякала, а сон клонил непреодолимо, Фунтов выскакивал на мороз, поправлял весело шумящие примуса обогревателя и бегал взапуски с собаками.

Ледокол "Иосиф Сталин" вторые сутки рыскал по разводьям, то и дело меняя курс. Беляйкин почти бессменно шагал по капитанскому мостику. Глаза его покраснели от бессонницы и напряжения. Он то и дело хватался за висящий на шее большой морской бинокль и всматривался в окружающие ледокол льды. Он искал и не мог найти льдину, пригодную для посадки самолётов. "Вот будь у меня сейчас на борту хотя бы "Ш-2" – совсем другое дело, – с досадой думал он. – Самолёт давно бы нашёл необходимую льдину".

8 августа в шесть часов утра отдохнувший Иванов лично разговаривал с Беляйкиным. Он сообщил начальнику экспедиции, что может вылететь немедленно.

– К сожалению, не могу принять вас. Кругом ледяное крошево. Самолётам сесть негде.

Иванову совсем не улыбалась перспектива "сидеть на льдине и ждать погоды". Перенесённый шторм многому научил его. Но делать было нечего. Беляйкин приказал, ни на минуту не прерывая связи, продолжать научные исследования.

– Есть! – коротко ответил лётчик.

За завтраком Иванов сообщил экипажу о своём разговоре с Беляйкиным. Семёнов и Вишневский не скрывали радости – они могли продолжать свою работу. Правда, командир звена был вынужден несколько охладить их пыл, приказав далеко не отлучаться и всякую минуту быть готовыми к отлёту.

– Мы вылетаем не позже чем через двенадцать часов, – многозначительно добавил он.

Определив астрономическим путём место стоянки самолётов, Вишневский обнаружил, что шторм значительно сместил льдину на северо-запад и помог её дрейфу. Это ещё больше подзадорило Семёнова. Теперь у него не было недостатка в помощниках, и скоро в разных местах появилось несколько новых лунок, пробуравивших толщу льда. Уже первые промеры дали замечательные результаты. До шторма эхолот показывал головокружительные глубины в четыре-пять тысяч метров. Здесь же стало значительно мельче, и установленный над одной из лунок эхолот дал совершенно неожиданный результат: сорок метров! Для Семёнова стало совершенно очевидно, что дно в этом месте гористо и острые вершины подводного хребта поднимаются очень высоко, чуть ли не до самой поверхности. Общее же падение глубины привело Семёнова к выводу, что где-то поблизости на западе должна находиться неизвестная земля.

Присущая всякому учёному осторожность заставила Семёнова взять себя в руки и не делать опрометчивых предположений. Однако мысль о земле он крепко затаил в себе, решив во время предстоящих полётов к полюсу обязательно проверить свои предположения. Во всяком случае он был рад, что не с голыми руками, а с богатейшим сырым материалом вернётся на зимовку в Тихую.

Иванов показал себя неисправимым оптимистом, когда собирался улетать со льдины "не позже чем через двенадцать часов". Прошло трое суток, прежде чем Беляйкин сообщил, что льдина найдена и ледокол готов принять звено. Всё это время каждый из экипажа Иванова был занят своим делом. Семёнов и Вишневский, углубившись в свои исследования, не замечали, как летит время. Фунтов и Киш спокойно работали. Им тоже некогда было скучать – ледокол вызывал лагерь круглые сутки, каждые десять минут. Нередко к аппарату подходил Беляйкин, требовал Иванова и подолгу разговаривал с ним. Четыре раза в сутки рация ледокола передавала лагерю составленные Уткиным обзоры международных событий и новости с родины. Их нужно было записывать. Пользуясь этими записями, Титов "вспомнил старинушку" и, как некогда в аэропорте, выпускал "первую ледяную" стенгазету. Дудоров почти не выходил из пилотской рубки самолёта, что-то подсчитывая. Видимо, и здесь его не оставлял изобретательский зуд…

11 августа Беляйкин предложил вылететь. Через час оба самолёта, покружившись над ледоколом, совершили посадку на льдину.

Вся команда радостно приветствовала вырвавшихся из ледового плена людей. Худые и чёрные от полярного загара, они по трапу поднялись на палубу.

Через несколько дней ледокол вернулся в бухту Тихую. Отсюда Иванов дважды выступал по радио, рассказывая о своём полёте и пятидневном пребывании на дрейфующей льдине. Гидролог Семёнов выступал вместе с ним, сообщая о своих научных наблюдениях, впервые произведённых на 85-м градусе северной широты. Оба доклада транслировались почти всеми крупными станциями мира. Слушали их и на Шпицбергене. Об этом раньше других узнал Иванов, получивший неожиданную весточку от Ани. Она поздравляла его с удачным перелётом и желала весёлой зимовки. "Видно, не только погода изменчива в Арктике… – радостно думал он, сочиняя ответ. – Неизменно только одно: после шторма всегда наступает штиль!.."

Наступали будни зимовки в Тихой.