НА ДРЕЙФУЮЩЕЙ ЛЬДИНЕ

Тяжело опираясь на лыжи, "З-1" побежал по ледяному аэродрому. За ним несколько справа поднимался "П-6" лётчика Титова.

Беляйкин тревожно следил за взлетом, но самолёты оторвались от земли и поднялись безукоризненно.

Делая традиционный прощальный круг над аэродромом, как это было условлено ещё на земле, лётчики и механики тщательно проверяли свои машины. Радист самолёта "П-6" Киш выпустил антенну и немедленно связался по радиотелефону с самолётом Иванова. Одновременно он прислушивался к звуку работающего мотора. Опытное ухо не уловило ничего подозрительного.

Проверив работу своих приборов, Иванов приказал радисту связаться с "П-6" и спросить его о готовности продолжать полёт. Но Фунтов, как оказалось, не терял времени даром. Он уже несколько минут разговаривал с Кишем и, в ответ на приказание командира, доложил ему:

– У них всё в порядке.

– Прикажите Титову держаться справа, в тридцати-сорока метрах от меня. Передайте ледоколу, что мы легли на курс.

Советские моторы, впервые нарушив ледяной покой Арктики, уверенно и ровно несли на север прекрасные машины. Первый опытный перелёт в высокие широты начинался благополучно.

Яркий солнечный день. По небу плывут редкие облака. Видимость отличная. Ничто не мешает лётчику Иванову управлять своей машиной. На нём нет традиционной "кухлянки", лицо не закрыто неудобной и неприятной меховой маской. Да и нет необходимости в связывающих движение тёплых меховых одеждах. В полёте кабины самолётов хорошо согревал тёплый воздух мотора, а на стоянке можно было включить специальный отеплитель системы Дудорова, работающий от простого примуса.

Рядом с Ивановым в пилотской рубке расположился плотный, кряжистый Дудоров. Он не был рядовым механиком. Немало ценных "мелочишек" (как он называл свои изобретения и рационализаторские предложения) подарил он своему любимому воздушному флоту. Применённые на практике, они сильно облегчали работу пилотов и бортмехаников. Вот, например, сейчас, в этом полёте, благодаря одному из предложений Дудорова лётчики были совершенно спокойны за свои моторы. Им не страшен мороз! В радиаторы налита особая смесь дудоровского изобретения. Эта смесь – обычная вода с добавлением небольшого процента специального состава, надёжно предохраняющего её от замерзания. В этой надёжности и заключалась важность дудоровского изобретения.

Дудоров с лёгкой улыбкой следил за термометрами. Температура моторов была именно той, о которой мечтает механик в Арктике.

– А сколько споров было, – вспоминал он, прислушиваясь к ровной работе моторов. – "Только на моторах воздушного охлаждения можно летать в Арктике", говорили сторонники воздушной системы. Они резонно ссылались на неудобства применения радиаторов и воды в полярных условиях. Они упоминали о сложности подогрева воды, о необходимости выпуска её после окончания работы из-за опасности замерзания и разрыва системы. Но и предлагаемые ими моторы воздушного охлаждения были также далеко не идеальными в Арктике. У них были недостатки: отрицательная реакция на резкие изменения температуры, замерзание карбюраторов и много других. И только после того, как Дудоров изобрёл незамерзающую смесь, стала возможной вполне надёжная эксплоатация радиаторных моторов в Арктике.

Со скоростью двести пятьдесят километров в час самолёты уверенно шли на север. Вверху – прозрачная голубизна неба, внизу – сколько хватал глаз – на десятки километров расстилалась бескрайная белая пустыня. Иванову казалось, что его машина плавно скользит по невидимым рельсам и, доверив управление особому прибору – "автопилоту", – он не мог оторвать глаз от развернувшейся внизу картины. "Автопилот" точно вёл самолёт по заданному курсу.

Ничем не нарушалось спокойное движение вперёд. Даже стрелки многочисленных приборов "З-1", оборудованного всем необходимым для слепого полёта, как бы застыли. Беспокойно рыскали по циферблату только стрелки обоих магнитных компасов. Они чувствовали неуклонное приближение своего хозяина – полюса, окружённого невидимыми вихрями магнитных бурь. Но на них Иванов обращал мало внимания. Здесь были бесполезны эти приборы, бесценные во всех местах земного шара, кроме полюса. Их сейчас с успехом заменяли жироскопический и солнечный компасы. Последний считался самым надёжным, но и он страдал серьёзным недостатком: для его показаний необходимо солнце. Когда оно закрыто, солнечный компас превращается в бесполезную игрушку. Недаром самым надёжным средством, контролирующим показания всех компасов самолёта, Иванов считал установленной на ледоколе радиомаяк. Вшитые в шлём лётчика маленькие наушники неустанно передавали его показания.

Полёт был экспериментальным во всех отношениях. Во время его Иванов не только знакомился с ледовой обстановкой тех мест, где через несколько месяцев ему предстояло организовать базу великих перелётов Бесфамильного и Блинова, но и проверял в реальных условиях проверенные сотни раз в лабораториях многочисленные приборы самолёта.

Перед полётом Иванов особенно опасался за радиомаяк ледокола.

– Пользуясь нашим маяком, – уверял его инженер, – ты с завязанными глазами можешь долететь до полюса и затем вернуться на ледокол. Мои волны приведут тебя туда, куда нужно.

Собственно для Иванова эти уверения были излишни. Он прекрасно знал и значение радиомаяка и принципы его работы. Но, начиная серию ответственных полётов, он ничего не хотел принимать на веру. Во время экспериментального полёта он решил возможно тщательнее проверить работу маяка.

– Одно дело – береговая рация, – рассуждал он, – другое – наша пловучая, на ледоколе…

Сейчас Иванов с удовлетворением слушал непрерывные и равномерные сигналы радиомаяка ледокола. Он попробовал уйти немного влево от намеченного курса. Маяк чутко реагировал на это затуханием буквы "а". Выровняв самолёт и несколько минут пролетев по заданному курсу, Иванов круто взял вправо. Немедленно потухла буква "н". Возросшая слышимость буквы "а" резала ухо. Иванов несколько раз проверил работу радиомаяка и остался доволен ею. Как видно, маяк не подведёт.

Спокойный полёт и тепло располагали к работе всех, кто находился за треугольной дверью, ведущей из пилотской рубки в просторную пассажирскую кабину самолёта.

Гидролог Семёнов как бы прирос к окну со своим блокнотом. Он читал сменяющиеся под самолётом льды, как книгу. И, по мере того как менялся характер льдов, росло количество торопливых записей в его блокноте.

– Замечательная штука самолёт! – делился он своей радостью с метеорологом Вишневским. – Вы представляете себе, сколько потребовалось бы времени и лишений, чтобы пройти пешком две сотни километров по этим льдинам? Да и что бы я увидел? Пятнадцать квадратных метров у себя под ногами! А с самолёта я хорошо вижу десятки квадратных километров и за один час успел составить целую таблицу изменения характера льдов между восемьдесят третьей и восемьдесят четвёртой параллелями! Мне даже удалось зарисовать характерные очертания разводий и их расположение относительно севера…

Вишневский работал молча, не разделяя восторгов Семёнова. Он втайне считал себя старым "полярным волком". В своё время ему пришлось совершить не один десяток полётов, осваивая самую длинную в мире полярную линию Архангельск – Владивосток. Сейчас, не обращая внимания на то, что творилось внизу, за окнами, он заботливо укладывал разбросанные по кабине вещи.

В переднем углу кабины, у входа в пилотскую рубку, сосредоточенно возился у своей рации штурман и радист самолёта Фунтов. Его в шутку звали "центральной телефонной станцией". И в этой шутке была доля правды. Фунтов одновременно держал радиосвязь с летящим самолётом "П-6", с ледоколом и – по внутреннему телефону – со своим лётчиком Ивановым.

Все три рации экспедиции с честью выдержали первое испытание. За всё время полёта связь ледокола с летящими самолётами не прерывалась ни на минуту. Беляйкин задавал Иванову десятки вопросов:

– Как меня слышите? Есть ли связь с Титовым? Какова температура? Хорошая ли видимость? Помогает ли радиомаяк?

Иванов отвечал точно и коротко:

– Слышу вас хорошо. С Титовым связь непрерывная. Температура минус два градуса. Видимость очень хорошая. Маяк работает безупречно…

И добавлял от себя:

– Высота тысяча метров. Идём строем. "П-6" летит почти рядом справа. Под нами такой же лёд, как и в начале полёта. Кое-где попадаются разводья…

Около Беляйкина неотступно находился Уткин. Он быстро писал бюллетени и вывешивал их на дверях радиорубки. Команда с удовольствием читала эту "жуткинскую газету", издававшуюся непрерывно в течение часа. Через каждые пять-десять минут выходил свежий номер.

Так прошли первые двадцать минут после вылета. Затем Иванов сообщил, что лёд стал гуще, показались огромные нагромождения ледяных гор. Разводья исчезли, появились ровные ледяные поля. А ещё через двадцать минут в мирный разговор Иванова и Беляйкина ворвался взволнованный голос Киша:

– Справа видим два острова…

– Где, где? Я не вижу, – заволновался и Иванов.

– Вероятно, я их загораживаю. Сейчас отстану, смотри, – ответил Титов.

"П-6" немного отстал, и Иванов различил среди белоснежных, ослепляющих льдов два серых невыразительных пятна. Поручив Вишневскому примерно определить местоположение неизвестных островов, Иванов соединился с Беляйкиным.

– Справа… – начал было он, но Беляйкин перебил:

– Я вас подслушал. Об островах знаю. Если позволяют условия – подойдите и нанесите их на карту. Но не рискуйте…

– Есть! – ответил Иванов и приказал Титову взять курс на землю.

Сделав круг над небольшими, покрытыми обледенелыми скалами островами, Иванов убедился, что сесть там невозможно. Боясь потерять связь с ледоколом и ориентировку, он решил продолжать полёт. Фунтов сообщил решение командира на ледокол.

– Одобряю ваше решение, – ответил Беляйкин. – Не теряйте времени, идите к цели. Неизвестно, удастся ли вам найти подходящее место для посадки. Выть может, придётся вернуться к ледоколу.

Прошло ещё двадцать минут. Воспользовавшись ярким солнечным светом, Вишневский с Фунтовым определили местонахождение самолёта. Оказалось, что попутно-боковой ветер помог самолётам, и они находились недалеко от цели. Иванов немедленно сообщил об этом Беляйкину.

– Какая обстановка внизу? – спросил начальник экспедиции.

– Сейчас "П-6" пойдёт на разведку.

– Не садитесь до тех пор, пока не сядет Титов.

– Есть!

Титов снизился до двухсот метров. Яркое солнце, отражённое льдом, ослепило его. Кругом бело, нигде ни одного тёмного пятнышка, по которому можно было бы почувствовать высоту. На секунду показалось, что высоты нет и вот-вот самолёт врежется в лед. Между тем стрелка альтиметра была где-то около цифры 200.

– Возьми правее! – крикнул ему по телефону Киш.

Титов взглянул направо. Действительно, там оказалась большая ровная льдина. Но по мере снижения снова терялось представление о высоте.

– Бросай шашки! – приказал Титов.

Киш сбросил несколько дымовых шашек. Сразу же стала чувствоваться высота. По отклонению дыма Титов определил направление ветра. За шашками полетели вниз несколько развёрнутых пакетов с сажей. На девственной белизне льда возникло несколько серых полос. Они помогли лётчику определить периферическую глубину ледяного поля, которому суждено было через несколько минут стать первым полярным аэродромом экспедиции.

Сделав ещё круг, Титов легко и уверенно пошёл на посадку. "Но что это? – подумал он в самый последний момент. – Неужели надувы?" Менять решение было уже поздно, и самолёт, ударившись о первую волну замёрзшего снега, подпрыгнул и сделал, как говорят лётчики, "козла". За первым "козлом" последовал второй, третий… Содрогавшаяся от ударов машина замедлила свой бег и скоро остановилась. Её спасла только опытность Титова: после каждого "козла" он немедленно прибавлял газ, чтобы предотвратить потерю скорости и спасти самолёт от неизбежной поломки шасси.

– Как же ты не заметил надувов? – удивился Киш, выпрыгивая из самолёта.

– Да я вообще чуть-чуть не ослеп. Скверные светофильтры попались!..

Выключив мотор, Титов выбросил из багажника чёрные полотнища, и они вместе бросились раскладывать посадочные знаки.

Всё это время "З-1" плавными кругами ходил над ними. Убедившись, что посадка произведена благополучно, Иванов сообщил Беляйкину:

– Титов сел. Раскладывают посадочные знаки. Иду на посадку. Связь прекращаю минут на тридцать.

Эти несчастные тридцать минут Беляйкину показались вечностью. Он нервно ходил по маленькой радиорубке ледокола, ожидая восстановления связи. "Удастся ли тяжёлой машине сесть на случайную льдину? – беспокоился он. – Да, это будет опыт! Он решит правильность расчётов Бесфамильного, предрешит всю судьбу нашей экспедиции. Эх, скорей бы проходили эти злополучные тридцать минут!"

Минуты шли.

В это время в двухстах пятидесяти километрах к северу "З-1" грузно коснулся лыжами импровизированного аэродрома и, после мягкого торможения, вскоре остановился на месте. Он сел вдоль надувов, а не поперёк их, как это сделал "П-6". Титов и Киш, понадеявшись на слабость ветра, пошли на это отступление от правил. Их решение оказалось верным.

Выскочив на лёд, Фунтов сразу же принялся налаживать свою наземную рацию. Застывший на морозе мотор никак не хотел заводиться. К нему на помощь бросился Киш.

В это время на ледоколе беспокойство достигло высших пределов. Назначенные Ивановым тридцать минут давно прошли, а самолёты молчали.

Весть об этом быстро разнеслась по ледоколу. Около радиорубки столпились все свободные от вахты люди. "Жуткинская газета" не выходила.

– Не пришлось бы им обратно пешком топать, – заметил кочегар Маркин.

– Зачем пешком – прилетят! – возразил влюбленный в своё дело молодой моторист. Всего несколько часов тому назад он вместе с бортмеханиками собирал на льду их самолёты.

– Вот молчат… Разбили, верно, большой самолёт и молчат…

– А вторая машина на что? На второй машине всех перебросят.

– Все-то сразу не улетят!

– Два раза слетают. "П-6" троих свободно поднимет. Вон челюскинцев по шесть человек на двухместный самолёт сажали, лётчик седьмым был, и то ничего.

– А если и второй самолёт угробился? – не унимался пессимист Маркин.

– Балда ты после этого! – вспылил моторист. – Угробился!.. Вот как двину…

– Тише, товарищи! В чём дело? – почувствовав ссору, подошёл к группе помощник капитана.

– Да как же, товарищ старпом…

– Ничего с ними не случится, – уверенно сказал помощник капитана, узнав причину спора. – На крайний случай у них с собой собаки есть. Экое расстояние – двести пятьдесят километров, подумаешь!

– Да что там собаки, – безнадёжно махнул рукой Марков. – Ведь они сообщали, что по пути попадаются разводья. Через разводья на собаках не поплывёшь…

– Да ты и впрямь пессимист, Маркин! У них есть ледянки (надувные лодки). Впрочем – что тут спорить! Сейчас будет связь – всё узнаем. Иди-ка ты лучше умойся да ложись отдыхать.

Но Маркин отдыхать не пошёл. Он любил побузить и сейчас подзадоривал молодого моториста:

– Нет, дудки! Уж я-то не полетел бы. Лети куда-то над льдинами, ветер, мороз, брр… – Он картинно поёжился. – То ли дело у меня в кочегарке! Тепло и не дует…

В эту минуту из радиорубки выскочил сияющий Уткин и вывесил последний номер своей газеты. В нём наспех, кривыми и расплывающимися буквами, была написана только что полученная радиограмма Иванова:

"Сели хорошо. Укрепили самолёты. Не теряя времени, приступаем к научной работе. Сверлим лёд для определения глубины моря, температуры воды и течений. Вишневский устанавливает метеостанцию. Настроение у всех хорошее. Связь прекращаем на двенадцать часов. Завтра слушайте для проверки наш радиомаяк. Иванов".

Несколько часов назад кровно обиженный Уткин молча расхаживал по ледоколу. Ещё бы, его не взяли в экспериментальный полёт! Но сейчас к нему вернулась прежняя весёлость.

– Пойду писать подробную телеграммочку, слов этак на тысячу, – говорил он помощнику капитана. – Материал мировой!

Беляйкин сиял: прекрасное начало лётной работы означало правильность всех расчётов, на которых построена экспедиция.

На ледоколе воцарилось праздничное настроение.

Не желая нарушать охватившей всех радости, забытый всеми метеоролог ледокола решил не напоминать о себе и умолчал о тревожных показаниях своих приборов. На ледокол надвигался шторм…