XIX. Голова Медузы
Наша лаборатория бездействовала недели полторы. Грохотов сидел у себя в кабинете, не показывался и даже выключил телефоны. Его никто не смел беспокоить. Леонид и Симон проводили дни и ночи в стеколевой лаборатории и мастерили какие-то приспособления к мегалотрону.
Мне и Оле было поручено проверить всю аппаратуру в лаборатории. Может быть, шаровидная молния что-нибудь напортила?
На фотоснимках, сделанных Грохотовым, ничего не получилось. Пластинки моментально чернели, лишь только их погружали в проявитель.
Лабораторное хозяйство оказалось в порядке. Правда, один из ртутных насосов испортился. Это был как раз стеколевый насос, сделанный Симоном. Нужного вакуума не получилось. Вчетвером мы осмотрели насос. Леонид сказал:
– Очевидно, где-то образовалась ничтожная трещина. Через нее устанавливается нежелательное сообщение полости насоса с внешним воздухом…
Мы заменили стеколевый насос простым металлическим. А испорченный насос положили на полку.
Оля узнала, что Леонид придумывает новую обстановку для третьего опыта с шаровой. Это было заметно. В лаборатории рабочие устанавливали большой изоляционный колпак из стеколя. Он должен был прикрывать тех, кто будет находиться здесь при эксперименте.
Потом Леонид и Симон принесли из лаборатории широкогорлую стеколевую колбу. Ее поставили под новыми гребенчатыми электродами мегалотрона. Колбу можно было закрывать, нажимая кнопку, находившуюся на пульте управления. Это была своего рода ловушка, в которую предполагалось поймать молнию. Все детали ловушки были вылиты и отштампованы из стеколя.
Однажды я была одна в лаборатории. Вошел Леонид.
Он обратился ко мне:
– Прошу вас, Татьяна Ильинична, приходите сюда сегодня ровно к десяти вечера. Кроме вас и меня, в институте будет только Симон. Он остается в резерве вне лаборатории. На всякий случай…
– Что вы хотите делать? – пробормотала я.
– Хочу проверить одно предположение, – тихо ответил Леонид. – Мы будем под надежной защитой, – улыбнулся он, кивнув на стеколевый колпак. – Так или иначе, но шаровая не выйдет из стен лаборатории. Посмотрим, как она будет вести себя. Я не сделаю прежней глупости и не открою двери…
И вот наступил вечер. Я в лаборатории. Леонид пригласил меня занять место рядом с ним. Шаровая не могла выйти из лаборатории. Все стены были изолированы стеколем.
– Кажется, удачно подобрал форму электродов, – сказал Леонид.
Он закрыл дверцу изоляционного колпака. Включил подачу кислорода и аппарат для поглощения углекислоты. Двинул рукоятку рубильника. Часы показывали ровно 22.40.
Шаровая – редкостный экземпляр! – подлетела к колпаку. Нас от нее отделяла только толстая стеколевая стенка. Огненный шар весь светился изнутри, но не ослеплял глаз. Леонид осторожно выключил напряжение. Шаровая мягко и ласково, словно пушистый котенок, обогнула колпак, будто постучалась к нам: «Пустите меня к себе, пожалуйста».
Она не имела никакого желания прятаться в колбу и легко избегала ловушку, которую Леонид подставил ей у электродов. Вот она опустилась к углу и покатилась по полу, словно отыскивала, нельзя ли ей пролезть в щель у порога. Потом она стала резвиться под потолком и вдруг упала на полку с лабораторной посудой.
Я ожидала разряда шаровой. Но никакого разряда не произошло. Мне показалось, что шаровая упала с полки и все-таки нашла щелочку, чтобы незаметно исчезнуть.
Леонид засмеялся и неожиданно открыл дверцу:
– Прошу вас, – сказал он, приглашая меня выйти.
Я остановилась на пороге, пораженная необычайным зрелищем.
Шаровая мирно лежала на полке. Лаборатория была освещена таким необычайным светом, что я зажмурила глаза. Потом открыла их снова.
Свет излучался из прозрачной надтреснутой трубки насоса. Той самой, которую положили мы с Олей. И я не сразу сообразила, в чем дело.
Подошли ближе и увидели – шаровая молния забралась в трубку и сидела там.
– Симона! – приказал Леонид.
Я бросилась к двери. Тот явился через считанные секунды, готовый на все.
– Фото! – было второе приказание.
Симон приготовил аппарат.
– Раньше, чем документировать такую необычайную вещь, – серьезно произнес Леонид, – примем необходимые меры предосторожности. Вдруг шаровой надоест сидеть в заключении и она вздумает выскочить на свободу!
Симон умел понимать все с полуслова. Он быстро помог Леониду протянуть от заземлительного шпунта идеально изолированный трос. Мы подтягивали конец троса к полке с таким расчетом, чтобы шаровая при первой же попытке выбраться из цилиндра натолкнулась на трос и ушла по нему в землю.
– Отставить! – вдруг очень весело произнес Леонид и смело дотронулся пальцем до светящегося цилиндра. Трос выпал из рук Симона.
– Почему? – пробормотал он.
– А потому, что она попалась, милая! – усмехнулся Леонид.
Он гладил цилиндр, как любимую собачонку, и говорил нам:
– Видите? Понимаете? Шаровая, проникнув в цилиндр, запаяла за собой выход. Может быть, она сейчас разорвется и разнесет все вдребезги вокруг? Но у меня такое предчувствие, что нет! Думаю, обойдется благополучно! И еще одно условие: никому не говорить о происшествии. Степану я скажу сам.
– Ага, – отозвался Симон.
– Теперь давайте ее фотографировать, – предложил Леонид.
Это было нелегким делом. Симон снимал шаровую и справа и слева. Даже вскарабкался на стол и заснял цилиндр с шаровой сверху.
Это был очень торжественный момент, когда Симон, будто священнодействуя в фотолаборатории, освещенной таинственным густо-красным светом, опустил негатив в ванночку с проявителем. Мы все трое наклонились над ней.
Вот обозначился неясный контур взлохмаченного фантастического очертания, и я вспомнила про голову Медузы.
В середине ночи автомобиль отвез меня домой. Мне было разрешено явиться в лабораторию после полудня. Леонид с Симоном остались. Они были осторожны и предусмотрительны. При шаровой следовало дежурить, как около бомбы замедленного действия.
