6
Я не могла в то время осознать замысел игроков, двигавших пешку по белым и черным клеткам моего маленького мира, по Белым горам и королевской столице с Черной часовней. А ведь это так просто понять: пешки не становятся королями.
Предположим, король Роберт Сильный передаст мне силу вместе с короной, верну я этот дар в горы. И что дальше? Трон? С моими-то чисто теоретическими и подчас устаревшими знаниями о дипломатии и упраатении, и совсем никакими — о политической обстановке в мире?
Мы жили почти в изоляции. Из гостей нас изредка посещали ближайшие соседи — лорд и леди Этьер. Но приезжали они вдвоем, без детей. Дигеро у нас не появлялся, его отправили в воинскую школу горцев. Я подозревала, что и Рагар слинял именно туда, сколько можно возиться со мной, бездарем.
Нас же не приглашали никуда. Возможно, лорды гор сделали выводы из моего давнего посещения дома Этьеров, и никто не желал снисходить до нахального кронпринца и признавать его статус. Ну и обойдемся.
К тому же кланы взяли нас под опеку, и мы ни в чем не нуждались благодаря им. Какое уж тут равенство положений.
Гордая Хелина старалась свести их помощь к минимуму. Из охраны у нас остались только вейриэны, и работали мы все как каторжники. С ними и с сэром Лорганом я и ездила на охоту, добывая дичь, как настоящий кормилец семьи. Мы солили оленье мясо в бочках, дубили шкуры лесного зверья, ловили сетями рыбу в горных озерах и коптили, собирали целебный мед в труднодоступных пещерах, я училась валить лес в долине междугорья и жечь уголь на зиму, как это делают простые дальеги.
Такая жизнь мне нравилась до определенной поры, пока не возникли вопросы.
К моим шестнадцати я почти ничего не знала даже о жизни горных кланов, не говоря уже о Равнинном королевстве. Только Эльдер приносил слухи, что Роберт вымещает ярость на соседях и все пять лет после моего бегства непрерывно воюет то с каким-нибудь восточным царством, то с южным, то с оскорбленным отцом очередного фаворита, то за честь и наследство старших дочерей.
Мои старшие сестры уже овдовели, не успев обзавестись детьми.
Дряхлый герцог, муж Агнесс, скончался от несварения желудка, и поговаривали, что старика отравили не без помощи юной супруги. Взбешенный Роберт лично влил яд в глотки сплетников.
Адель бежала к отцу с погребального костра мужа — восточного царька, погибшего на охоте якобы от случайной стрелы, и Роберт в гневе захватил варварское царство и сжег всех, кто напугал его дочь костром.
Обе старшие принцессы теперь главные распутницы королевства.
Со средними сестрами всё наоборот. Берта ударилась в религию, категорически отказалась от замужества, стала послушницей и готовится принять постриг, а Беатрис отчего-то вдруг сошла с ума, бежала из дворца, бродяжничала и теперь заперта в монастырской лечебнице.
Лишь младшие, Виола и Виолетта, не давали поводов для сплетен, став практически затворницами во дворце родителя. Девочки просто боялись разгула отцовских фаворитов.
Королевство обезлюдело от бесконечных воинских повинностей, оставшийся народ стонал от налогов, а торговля страдала от непомерно взвинченных пошлин. Но главное — голод. С каждым годом усиливалась засуха. Равнины вымирали.
Все это я узнавала от Эльдера. Изредка мастер Морен подтверждал сведения, если в лоб спросить. Но матушка никогда не обсуждала со мной плачевные дела Гардарунта.
Это первое, что меня насторожило: добившись от супруга признания наследника, Хелина не готовила меня на роль правителя. О внешней и внутренней политике, о финансовом управлении мне было известно только из трактатов.
Какой же тогда из меня король?
Общих знаний, полученных от библиотечных духов, для этого мало.
Второе: почему-то только сейчас до меня дошло, что монарх обязан жениться, чтобы дать короне наследников. То есть я, если стану королем, обязана буду… Вот на этой мысли мне стало страшно как никогда.
Хелина должна понимать всю невозможность такого поворота дел, следовательно, править мне не дадут. Моя роль исчерпывалась тем, чтобы взять дар и отдать. Всё. Что будет дальше со мной, изуродованной, и с Равнинным государством — горам не интересно. Люди мрут, монархии падают, горы стоят вечно.
Жертвенная пешка — вот кем я себя ощутила.
Смотрим, что мы имеем.
В большое, во весь рост, зеркало смотрим, чтобы ничего не упустить.
Урод — это еще мягко сказано про меня. Девушкой, благодаря эликсиру королевы Хелины, я не стала. Юношей — тем более. Бесполое существо. Чересчур высокое, выше Лилианы почти на голову, крепкое и мускулистое для девицы. Но нечто среднее для горца. На равнинах совсем сморчки встречаются, с ними не сравниваю.
Плечи не так широки, как хотелось бы. Бедра узкие, это радует, но ступни маленькие. Кисти рук… тьфу. Как еще меч держат? Такими пальцами только на лютне играть. Учитель изящных искусств доволен, а мастер Морен страдальчески морщится на тренировках.
А физиономия! Лоб широкий, подбородок узкий, а я еще сестер куклами называла. Губы припухлые и никак не складываются в суровую нитку, даже если поджать и сделать волевую рожу. Глазищи вполлица и ресницы, как у Дигеро, длинные и пушистые, попробуй тут изобразить стальной королевский взгляд. Сплошное расстройство. Не спасает и мой излюбленный короткий ежик на голове, из-за которого Лилиана обозвала меня «черный одуванчик».
Мужественности не хватает. А где ее взять?
Прет совсем другое, эликсир слабоват оказался. Грудь приходится перетягивать тугой повязкой, чтобы не росла и не мешала стрелять из лука. Под рубашкой не видно, но движения стесняет, и я хожу, как жердь, прямая, длинная и тонкая. Прижечь, что ли, эти смешные выпуклости, как делают степные воительницы? Так ведь не получится: огонь мне стал как вода. Беру раскаленный уголек в руку, а он не жжется, волдыри не вспухают. Теплый, нежный такой уголек, как родной.
Об этой новой странности я узнала в утро моего шестнадцатилетия, когда ворвавшийся с поздравлениями Эльдер случайно опрокинул на меня жаровню, потому не могу сказать, как давно она появилась. Приятное открытие: охранные чары короля Роберта защищают не только от холода, но и от огня.
Завязав ворот рубашки, я натянула штаны. Они сразу оттопырились в нужном месте: качественная матушкина иллюзия, скрывающая мое естество. Мерзость какая.
Вот это мы и имеем в зеркале.
А что я имею в душе — это никому не интересно. Да и сказать некому. Не матушке же. Она свою жизнь принесла в жертву высшему долгу, и мою тоже, не спросив, даже врожденного дара лишила. Впрочем, меня это не сильно расстраивает. К дьяволу все эти дары гор.
Так с чего вдруг пешка стала задавать себе такие вопросы и разглядывать себя в зеркало?
А с того, что случилась моя личная катастрофа.
Началось всё с Лилианы.
Матушка хорошо ее приняла, а сэр Лорган вообще удочерил. Фрейлина освоилась в замке и расцвела, став прелестной девушкой с изящной фигуркой, где всё на месте и ничего лишнего. Не так красива, как леди-риэнна Хелина и ее дочери, но очень мила.
К волшебствам Лилиана почти привыкла, хотя библиотеки дико боялась, а при виде духов учителей падала в обморок. Единственное исключение — уроки танцев. Потому в библиотеке я занималась одна, а потом пыталась учить фрейлину.
Она так восторженно внимала, что я сама стала на диво усердным учеником у духов, чтобы потом удивлять единственную подружку, какой принц умный. Это было легко: сравнивать-то ей не с кем. Но… Наш обычный диалог:
— Лилиана, повтори, что я только что говорил! Ты меня вообще слышишь?
— Конечно, ваше высочество! — с жаром утверждала она, краснея и убирая русый локон за ушко. — У вас такой удивительный голос, век бы слушала!
Голос у меня ужасный: я тщетно пыталась копировать волшебный рокот Сиарея. Результат был противоположным — не пронизывающим до ужаса, а, наоборот, каким-то бархатным. Но я тренировалась на Лилиане, пытаясь вогнать ее в трепет, и не теряла оптимизма: трепет был налицо, а священный ужас еще приложится.
— Тогда повтори правила исчисления функций Анту фьерр Кари, ученица, — этак сурово сведя брови и с рычащими нотками в голосе.
— Ах, ваше высочество, не понимаю я эту геометрию, зачем она фрейлине?
— Алгебру, Лилиана, алгебру!
— Тем более, — отчаянный вздох и потупленные ресницы голубеньких глаз.
Кроме танцев, она еще часами могла слушать сказки. Страшные — о Темной стране. Волшебные — об исчезнувших айрах.
Айры — бессмертные существа, не имевшие ни пола, ни возраста, — населяли мир, бывший прежде нашего. Маги, соединившие в себе все стихии и проникшие в суть вещей настолько, что могли становиться любым другим существом. Или просто явлением. Хотите радугу в ясном небе? Айр способен стать радугой. Разумной причем. Или ветром. Или плыть облаком в небе над своей дивной землей.
Они были столь могущественными, что однажды остановили время в своем мире, и в нем ничто не менялось долгие тысячелетия. И, хотя тот мир не описывался, как нечто непредставимое, я придумала для Лилианы такую картину: в тот остановленный миг была весна, ставшая вечной. Бушевала гроза, и огненный росчерк остался в небе. Повисли в воздухе капли дождя, и их можно было собирать и нанизывать на нитку как жемчуг. Замерли птицы в гнездах с так и невылупившимся потомством. Ничто не рождалось ъ не умирало.
Айрам было все равно — они размышляли над вопросом, существует ли Бог.
И миру было все равно. Никто и не заметил минувших тысячелетий, когда капли дождя вдруг упали, молния ударила в дерево с птичьим гнездом, и птенцы так и не вылупились — вернулись время и смерть.
Лилиана слушала, открыв рот, и я безбожно привирала, айрам понравилось бы. Они и сами любили сочинять о себе небылицы и никому не запрещали. Вот и библиотечный дух давно умершего собирателя мифов как-то признавался по секрету, что половину он сам выдумал, дабы поразить ученую братию. А я чем хуже?
— А почему они исчезли? — интересовало подругу.
Кого только не интересовало! В версию Безымянного бога не верилось. Другого ответа не знал никто. Кроме принца Лэйрина, конечно.
— Они устали от бессмертия, — я с умной миной возвела глаза к потолку. — Айры усомнились в собственном существовании и решили проверить, в чем разница. Перестанут они существовать или, наоборот, начнут. И вот — перестали! Жаль, что сами они уже не узнали, как печально закончился их опыт.
Лилиана, поняв, что ее нагло обманывают, надула губки.
— Вы смеетесь надо мной, ваше высочество!
— Да ничуть! Их мир был так идеален, послушен и уравновешен — просто тоска смертная наступила, — тут же вдохновилась я новой идеей. — Маги равновесия заскучали и сами нарушили равновесие мира. Они разделились, выпустив все стихии. Но, потеряв силу, тут же забыли, кем были когда-то, и навсегда стали неразумными радугами и звездами, облаками и ветром. Так и был создан новый мир для людей.
Лилиана очень расстроилась от этой грустной сказки, и я отправилась в библиотеку за новой.
Каково же было мое удивление, когда после допроса библиотечного духа с пристрастием (то есть с угрозой нажаловаться матушке), это нечистоплотное существо, похожее на светящегося червя, призналось, что утаило от меня найденный им уже после смерти древний манускрипт, где действительно говорилось об утрате целостности мира и разделении древних магов, после чего они и исчезли, а мир стал таким, какой он есть сейчас.
Раз уж я упомянула о библиотеке, то уместно будет сказать и о том, что матушка не только на словах постаралась извиниться передо мной за секреты. В хранилище появилось много нового, особенно об истоках магии в человеческом мире.
Тут опять не обошлось без таинственных полубогов. Перед исчезновением айры пришли к диким племенам пралюдей, выбрали наследников и изменили их, подарив магию. Одно племя — одно магическое пламя.
Холодным синим огнем с тех пор владеют ласхи Севера.
Жадное желтое пламя Юга хранят шауны в пустынных землях.
Жестокий красный огонь — у воинов-аринтов Востока.
А зеленый, двуличный, имеющий две основы, — это инсеи Запада.
Но центр мира — белое пламя Белых гор.
А раз было зажжено в людях волшебное пламя, то с тех пор наш мир называется Эальр — «очаг» на языке айров.
— А как же Темная страна? — пытала я духа.
Он испуганно померк, зашептал:
— Свитки говорят о пятерых наследниках. Откуда пришла шестая сила — неизвестно, но магия у Темного владыки есть, и очень сильная. Может быть, темные крадут силу у той земли, куда приходят, извращают и создают черное пламя. Об этом никто не знает доподлинно.
— А огненный дар короля Роберта как вписывается в эту схему? А подземный огонь?
— Тут нельзя путать стихию и магию, о любопытное дитя гор. «Магическое пламя» — всего лишь красивое слово из гимнов айров для обозначения особой силы, самой способности к магии. Дар «огненной крови» — это власть над стихией огня, она в родстве с белой магией. А подземное пламя порождается раскаленными недрами земли, это не магия, а сама стихия.
Надо ли говорить, что из-за Лилианы я так увлеклась сочинительством недостающих мифов, что все правила исчисления функций у меня благополучно выветривались из головы.
Рагар приезжал раз в полгода меня экзаменовать, и не только по боевым искусствам, но и по всем остальным наукам. А когда я поначалу возмутилась, белый воин нагло заявил, что учителей много, а он, мой наставник, единственный и неповторимый (кого-то мне это напомнило, да), и он как был им, так и остался. Уезжал этот гад всегда очень недовольным: мол, я лодырь и бездельник, если так плохо учусь в его отсутствие, а мастер Морен потом с меня семь шкур драл.
Драть оные шкуры он повадился не только на замковой тренировочной плошадке и близлежащих скалах, но и отвозил меня на полигоны, созданные для убийства нерадивых учеников. Взять хотя бы ущелье Голодных духов… нет, лучше долину Лета, потому как там всё и случилось.
Небольшая высокогорная долина называлась так совсем не из-за растительности — ее там не было вовсе на каменистой ячеистой поверхности, а из-за бьющих из-под земли разноцветных гейзеров всякой жидкой дряни, а то и ядовитого пара. Заляпаешься — сразу не отмыться, вдохнешь — можешь уснуть и не проснуться.
Подземные фонтаны начинали особенно активно бить на рассвете и в самых неожиданных местах. Не угадать, какая ячейка оживет. Моей задачей было в белых развевающихся одеждах пройти долину по ребрам ячеек, не свалиться и не испачкаться. Чем больше брызг попадет на одежду, тем хуже результат.
Эти танцы среди фееричных цветных струй до смерти не забуду, как и танцы с мечами в долине Огней — там то же самое, но бьющее из-под земли пламя можно погасить, срубив клинком, а атакующие огненные шары и пики — отбивать. Потом считать прожженные дырки на одежде.
Я решила облегчить себе задачу, понаблюдать за поведением гейзеров и огней и вычислить периодичность. Когда мастер Морен отлучился по каким-то делам белых вейриэнов, я не делю моталась на полигоны с Эльдером. А когда запомнила основные ритмы, хотя каждый раз вторгался какой-нибудь сюрприз, решила показать долину Лета Лилиане. Издали гейзеры смотрелись волшебно, ей понравится.
К Эльдеру она тоже привыкла, и ласх частенько катал нас вдвоем. Девушка обычно сидела позади — моя спина защищала фрейлину от бьющего в лицо ветра, но на этот раз я посадила ее перед собой, чтобы она еще издалека увидела сад гейзеров, распускавшихся дивными цветами.
Лететь было не близко, примерно час на восток от замка, и Лилиана замерзла, хотя прижималась ко мне, как к печке, и прятала лицо на груди. Я ощущала себя настоящим рыцарем, у которого ищут защиты слабые. Это льстило.
Эльдер сжалился над дрожавшей фрейлиной и угостил «корнем солнца», и опять последствия оказались катастрофическими.
Когда ласх принес нас в долину и тут же слинял — находиться там было для него опасно, — девушка неловко ступила и подвернула ногу. Пострадавшая конечность была тут же мной осмотрена. Красноты и припухлости не появилось, но идти Лилиана явно не могла — ойкала и страдальчески морщилась.
— Больно?
— Нет, — шепчет, а глаза жалобные, полные слез. — Вы так добры, ваше высочество.
— Ты меня с кем-то путаешь, — усмехаюсь. — Я злой принц. У меня мать — ведьма, отец — тиран, извращенец и убийца, а остальные родственники — голодные горные духи. С чего мне быть добрым?
Она рассмеялась и даже не пискнула, когда я, посадив ее на валун, туго перетянула лодыжку полоской ткани, оторванной от моего белого тренировочного балахона. Но когда, надев на девушку сапожок, я начала подниматься с колена, руки фрейлины обвились вокруг моей шеи, а ее губы прижались к моим.
Меня как громом оглушило. Кошмар какой! Я отпрянула, едва не грохнувшись, и впервые у меня получился рык, близкий к тому, каким гипнотизировал Сиарей — глубокий и вибрирующий:
— Никогда так не делай, фьеррина Лилиана. Никогда! Терпеть не могу, когда ко мне прикасаются без моего дозволения.
Ну, и где священный трепет? Девушка вспыхнула, покраснев, но глазки засверкали:
— Простите, ваше высочество. Я бы никогда не осмелилась. Не понимаю, что на меня нашло сейчас… Не могу я так больше. Не могу молчать. У меня внутри все горит, я умру, если не скажу. Я прекрасно осознаю, кто вы и кто я, но… я люблю вас. Больше жизни люблю, всем сердцем. Прошу вас, не гневайтесь!
Она упала на колени и обняла мои ноги, а в памяти вспыхнуло видение, как Светлячок вот так же, с рабским обожанием и обреченностью обнимал ноги Роберта, и я совсем перепуталась и одновременно разъярилась.
— Встань, Лилиана! Немедленно прекрати, мы же друзья. Ты не должна так унижаться и… — почувствовав, что эта взбесившаяся девчонка, глотнувшая горячительного «корня солнца», пытается поцеловать мне руку, я рванулась и заорала: — Не смей приставать ко мне, как дура!
Лилиана всхлипнула, а позади раздался громкий хохот, и высокомерный, полный яда голос, который я узнала мгновенно, хотя столько лет прошло, произнес:
— Милая леди, действительно, поцелуйте лучше кого-нибудь из нас. Мы-то не будем сопротивляться.
Он совсем не изменился, словно пяти лет для него не прошло. Тот же двадцатилетний красавец с презрительной усмешкой тонких губ, надменным взглядом янтарных глаз хищника — Наэриль фьерр Раэн в черном костюме лорда с вышитым гербом рода и клана. Не парадный вариант, но тоже впечатляющ. Белоснежные волосы распущены, но на висках заплетены две тонкие косицы — знак главы дома. Прическа многое может сказать о горце. Разумеется, если он не бреется периодически налысо, как я.
Десяток фигур за спиной Наэриля выстроены в полукруг — такие же высокие, широкоплечие, стройные, в белых тренировочных одеяниях. На головах повязки, потому положение в кланах не видно — ученики равны перед учителем. Какой же из Наэриля учитель?
Хохот стих, пока мы с лордом сверлили друг друга взглядами. Ни он, ни я не поклонились. С чего бы мне-то?
— Что делает посторонний на школьном полигоне? — вздергивает бровь беловолосый, делая шаг ко мне.
— Целуется с девушками! — фыркает кто-то за его спиной.
— Если бы, — протягивает лорд, и гримаса становится брезгливой. — Мальчик от них отбивается. Как это не по-рыцарски. Впрочем, милая леди наверняка не знает, что этот хорошенький мальчик предпочитает не такие поцелуи и объятия. Король Роберт так любит принца Лэйрина, так любит… совсем как своих фаворитов. Говорят, он в спальне этого мальчика проводил больше времени, чем в собственной. И богомерзкая страсть короля к наследнику так велика, что Роберт даже поседел в разлуке.
Неожиданно на меня снизошло какое-то вселенское, несокрушимое спокойствие. Солнце нельзя оскорбить, оно выше любой грязи.
Я улыбаюсь в глаза мерзавцу и тоже делаю шаг вперед, сокращая дистанцию.
— Леди Лилиана, как многого ты не знаешь, — говорю. — Например, о том, что некоторые лорды предпочитают валяться в чуланах со старыми чужими служанками, такими же сплетницами, как эти лорды. И, говорят, позорная страсть этих горцев так велика, что бедные старушки умирают в их объятиях и они их любят даже мертвых.
Ха-ха. Пусть теперь попробует отмыться. Прости, Сильвия. Но неужели эта белобрысая сволочь рассчитывала на благородство оскорбляемого или ждала опровержений?
Вжик. Наэриль в ярости выхватил меч из ножен:
— Дуэль, щенок!
Хрясь. Этой подлости он от меня никак не ожидал: удар ступней между ног, и лорд с воплем валится, держась за драгоценное, раздавленное, надеюсь, достоинство. Его выпавший меч лязгает о камень.
— Это тебе за мою кормилицу, кобель! — рычу. — Рук пачкать не буду. Для дуэли со мной ты слишком низок.
Вжик-вжик — двое учеников из его сопровождения обнажают мечи.
— Стойте! — орет кто-то и выскакивает вперед, загораживая меня спиной. — Уберите оружие!
— Уберите, — поддакиваю. — Пока я его не вижу. Увижу — сочту за покушение на жизнь кронпринца. А папа меня очень любит, как утверждает вон та белобрысая сво… э-э… лорд. Кстати, может, он завидует папиным фаворитам, а? Такой красавчик пропадает! Так я могу слово замолвить, король обожает блондинчиков.
Ох, какое жуткое рычание издал лорд:
— Порву, ублюдок!
Мой защитник отлетел в сторону: Наэриль, отшвырнув его, кинулся вперед, двигаясь на полусогнутых и без меча. Прелестно. Разворот, удар ступней в подбородок, а нога у меня в сапоге, если выше целить, по носу, — убью, а пока нельзя, как ни жаль…
— А это за меня, красавчик, — говорю. — Поцелуй пока мой сапог. Даже жалко пачкать хорошую обувь о твой грязный язык.
Что-то хрустит. Мой враг валится ничком. На меня кидаются уже четверо, но тот же парень орет:
— Не сметь! Назад! — И снова его спина передо мной, руки с двумя мечами разведены в стороны. — Драка недопустима! Не гневите горы, фьерры. Баэрри, Соил, Миранер, поднимите старшего. И придержите его. Принц Лэйрин, — короткий взгляд через плечо, — уведите леди.
Его попытались отодвинуть:
— Отойди, Дигеро! Он на лорда руку поднял.
— Не руку, а ногу, — прыскает кто-то, не охваченный общим безумием.
— Имел полное право. Наэриль первый начал, — еще один голос в мою защиту, и передо мной уже три спины. Внушительно смотрится, особенно на фоне разноцветных фонтанов, вспухающих в долине.
Позади потянуло ледяным сквозняком.
— Ваше воинственное высочество, я не опоздал к зрелищам?
— Похоже, нет, Эльдер, — говорю, не поворачиваясь. — Устраивайся поудобнее и Лилиану прикрой.
А ученики Наэриля замерли. Лица испуганные. Они что, снежных дьяволов не видели? А я разглядываю Дигеро — троица, видя, что никто не атакует, тоже оглянулась. Только глаза дружка своего детства и узнала — светло-карие, спокойные, теплые. Итак, это не совпадение имен, он тоже тут и все слышал. Про меня и короля.
А мне-то, собственно, что? Удавиться теперь?
Но горько невыносимо.
— Привет, Лэйрин, — улыбается уголками губ. — Я тебя едва узнал. По глазам.
Он все еще выше меня, но уже не на голову — ведь и я не маленькая. Из-под его повязки выбилась одна каштановая косичка — младший лорд. Плечи… мне бы такие плечи — широченные. Мускулы, вырисовывающиеся под белым обтягивающим одеянием, — недостижимая мечта. И вообще. Нервно сглатываю, не понимая, с чего это я впала в такой ступор? Это же Диго!
— Привет, Дигеро. Рад тебя видеть.
За плечами учеников появилась фигура блондина. В янтарных глазах ненависть. Наэриль прижимает платок к подбородку, но челюсть на месте, а ведь хрустнуло так, что думала — надолго поломался красавчик.
И тут позади еще один сюрприз. Незнакомый властный голос вопрошает:
— Кто посмел поднять руку на лорда?
— Я посмел, — разворачиваюсь.
Ой-ё! Вот я влипла. Рядом с ласхом — еще трое. Седой горец в простом сером плаще, но с властным выражением породистого лица. Второй — помоложе, лет тридцати, но тоже весь из себя благородный и с царственной осанкой. А третий — глаза бы не видели! — вейриэн Рагар. Все суровые, как зима в горах.
Седой сразу мне понравился. Он сначала отправил покалеченного лорда на ласхе и лишь потом выслушал свидетелей происшествия. Дигеро, явный лидер в группе, рассказал очень дипломатично. Выслушав, седой решил, что случившееся — наше личное дело с Наэрилем, и кланы наказывать никого не будут, но новой дуэли не допустят. Впрочем, седой глянул вслед улетевшему белобрысому очень недобро.
— Мастер Рагар, — повернулся он к моему наставнику. — Насколько мне известно, сын леди Грахар — ваш ученик?
Наставник подтвердил с величайшим сожалением в голосе, а по его стылой морде стало ясно, что мне лучше сдохнуть прямо сейчас, не дожидаясь его разборок.
— Представьте нас, — попросил седой.
Пожилой незнакомец оказался главой Совета кланов, лордом великого дома Гардамир, но имя у него было равнинное — Эстебан. Он же опекал и военную школу для знатных горцев.
А вот его молодой спутник, когда до него дошла очередь, оборвал Рагара на полуслове и представился сам, коротко и ясно:
— Рамасха, северянин.
При этом он рассматривал меня так откровенно с головы до ног, словно просвечивал насквозь, до того неуютно я себя почувствовала. Лорд Эстебан покосился на него с удивлением. Рагар усмехнулся и едва уловимо пожал плечами. «Как хочешь, но это глупо», — означало это движение на языке жестов вейриэна. Большой палец левой руки Рамасхи словно случайно перекрестился с указательным: «Доверься мне, я знаю, что делаю».
Такие диалоги с помощью жестов мы с наставником частенько устраивали в королевском дворце, когда не было возможности говорить откровенно. Северянин знает тайный язык горных вейриэнов? Интересно.
И еще вопрос: он желал скрыть свое полное имя только от меня, раз все тут в курсе, или от всех учеников? Судя по удивлению лорда Эстебана, северянина представили бы иначе, не будь здесь меня. И с главой Совета на одном «драконе» кто попало летать не будет, и в тайные долины не каждого гостя повезут.
Ненавижу, когда от меня что-то скрывают, да еще так демонстративно.
— Мы несколько отвлеклись от цели нашего визита сюда, а время не ждет, — сказал лорд Эстебан. — Мастер Рагар, раз уж лорд Наэриль не в состоянии исполнить обязанности арбитра, не согласитесь ли вы заменить его?
— С удовольствием, лорд.
— Тогда приступаем, пока долина Лета цветет.
Я отошла к Лилиане, сидевшей на валуне с несчастным видом, сжавшись в комочек. Хотелось уйти немедленно, но у нее повреждена нога, а моего Эльдера нагло припахали, как какую-то лошадь.
— Нам придется подождать возвращения ласха. Лиль, не сердись на меня, — шепнула я, ободряюще сжав ее холодную ладошку.
— Как можно сердиться на вас, — всхлипнула она. И тут же улыбнулась. — Я восхищаюсь вами, ваше высочество!
Рамасха, следивший за нами, как удав за кроликом, обменялся парой слов с Рагаром и лордом Эстебаном и, сняв с руки тяжелый серебряный браслет, направился к нам.
— Не согласится ли прекрасная леди вручить победителю состязаний этот приз? — мягко улыбаясь, спросил он.
Ученики оживились, кто-то выкрикнул:
— Вместе с поцелуем от королевы турнира!
— Я? — пролепетала фрейлина, густо покраснев.
— Вы, прекрасная леди. Слышите, вас хотят видеть королевой турнира, — еще шире улыбнулся северянин, и его глаза, цвет которых я никак не могла определить, стали затягивающими, а в голосе отчетливо послышались глубокие вибрирующие нотки рокота Сиарея.
А ведь северяне применяют какую-то особую магию голоса, пронзила меня догадка, им не только нельзя смотреть в лицо, но и лучше заткнуть уши, когда они так говорят.
— Но как же… — девушка испуганно посмотрела на меня.
Я пожала плечами и уже хотела пустить все на волю Бога, но поймала ухмылку Дигеро и неожиданно решила:
— Я позволю фьеррине Лилиане принять ваше предложение, только если и мне разрешат участвовать в состязаниях.
Северянин поклонился и отошел очень довольным, словно именно моего участия и добивался, а вот Рагар потемнел лицом, резко отказал, но под давлением главы кланов и всех остальных согласился допустить меня к турниру.
До меня долетела насмешливая реплика лорда Эстебана, видимо, специально повысившего голос:
— Мастер Рагар, вам не из-за чего переживать, не думаете же вы, что ваш необученный толком ученик может выиграть у лучших из наших юношей? Даже думать смешно о такой нелепости.
При жеребьевке мне выпал последний номер. Хоть тут повезло.
Лилиана как завороженная любовалась долиной, ахала и охала. Посмотреть было на что: рассветное солнце играло на разноцветных струях, распускавшихся дивными цветами и опадающими мириадами лепестков. Гейзеры взметались каскадами арок, под которыми скользили гибкие фигуры горцев. Иначе как танцем эти пируэты не назвать.
Но мне было не до них, хотя краем глаза и отмечала некоторые приемы: вот здесь надо прогнуться пониже, пропустив выплеск над корпусом, там — не прыгать в сторону, а удлинить прыжок, тогда успеть можно, пока фонтанчик набирает силу.
Рамасха, значит? — думала я. «Тень Рам на земле» — в переводе с языка священных книг. А Рам — божок из давно забытого пантеона древних айров. Мифы Лилиана любила, мы их все перечитали.
Рамасха, простой такой северянин, случайно забрел в горы с большой дороги. С древним рунным браслетом на руке. Ну-ну.
У титулованных северян правило имен другое, не как у равнинной знати, где имя отца следует за именем сына и так до пятого колена с включением званий доблести. На моем полном титуле можно язык вывихнуть.
У северян имя небесного покровителя может включить в родовое только императорская семья, где у каждого члена свой покровитель, обычно это имя опускается во всех документах, потому как считается тайным, но оно оглашается при ритуалах рождения и похорон. А уж сведения о правящих в мире династиях, тем более таких крупных, как Империя Севера, кронпринц обязан знать наизусть.
Я улыбнулась: приятно познакомиться, ваше высочество Игинир Альер Дитан Рамасха вер Лартоэн. Это если коротенько.
И что делает наследный принц чужой страны на учебном полигоне горцев? Не военным ли союзом тут пахнет, и не потому ли гость хотел сохранить инкогнито? Никто же не ожидал, что меня сюда принесет.
Я оглянулась на северянина, по-новому оценивая. Видимо, промелькнувшее озарение отразилось на моем лице и было замечено, так как Рамасха, перехватив взгляд, не сдержал досады и вдруг… заговорщически подмигнул.
Интересная личность. А ведь если императору Севера триста лет, то сколько же его наследнику? Двести с большим таким таком? А по виду и не скажешь. Выглядит немногим старше Рагара. Жесткое лицо правителя, привыкшего к власти, но завораживающе красивое.
«Лэйрин, — спохватилась я, — ты же бесполое существо, тебя зельями накачивают каждый день, какого демона!»
Тут из долины вышел Дигеро. Его одеяние слегка задело брызгами, но такая мелочь не в счет, а два небольших пятна, разукрасивших тунику не в области жизненно важных органов — самый лучший результат. Явный победитель.
Моя очередь.
Накинув белый балахон, я скользнула к ячеистой поверхности, ступила на ребро толщиной чуть шире моей стопы. Это сейчас преимущество — маленький размер, на который я еще жаловалась. И небольшой, по сравнению с юношами, рост, и легкость тела, и знание ритмов. Зря, что ли, я здесь каждый день пропадала? Главное — попасть в ритм и не дать себя сбить сюрпризам. Фонтаны — это музыка, струны водяной лютни.
И я начала танцевать, слушая долину, как биение своего сердца.
Прыжок, разворот, прогнуться, коснувшись ребер лопатками, взвиться пружиной. Покружиться с водяной змеей, нырнуть под арку…
Внутри вспыхнул огонь, и я ощущала издалека, как тянутся к нему мягкие водяные пальцы, как плещут и смеются вокруг цветные сполохи и не могут достать. Нам было радостно — мне, и долине Лета, мы любили друг друга в едином ритме, соприкасаясь дуновениями ветра — влажного и такого горячего, что даже брызги испарялись.
Я уже видела возбужденные лица ожидавших меня на краю долины горцев, восхищенною улыбку Лилианы, оцепенелую маску Рагара и темное золото глаз Дигеро, в азарте кричавшего что-то приветственное, подняв руки.
И вдруг — ледяной порыв в спину и удар под лопатку. Чем-то твердым и холодным. И еще. Меня сбило, я упала на самом краю, ободрав пальцы о каменное ребро, перекувырнулась.
Когда я поднялась, все молчали, фрейлина чуть не плакала, а принц Севера вперился в моего наставника, едва сдерживая гнев. Так я не одна догадалась, откуда лед в долине Лета?
Стянув балахон, протянула Рагару. Ни единого пятнышка. Впереди. А позади расплывались по белоснежной ткани два больших лиловых цветка.
— Смертельное ранение в бою, ученик, — равнодушно прокомментировал наставник.
«Сосульками в спину», — могла бы я сказать. Но промолчала, пристально глядя ему в переносицу. Гад, какой же ты гад, Рагар. Зачем ты так подло со мной поступил?
Приз получил Дигеро.
Я не хотела смотреть, как Лилиана надевает на его руку браслет и как мой друг целует мою подружку, но смотрела и держала лицо.
Это было нетрудно для мертвой. Именно в тот момент я в мыслях постарела на сотни лет, умерла и поняла всё о своей прожитой и еще не прожитой жизни, совсем всё.
Потом мне было больно, и не раз, но уже не так, как тогда — в миг, когда раскрылась вечность и показала мою жизнь. Потом были слезы, но не такие сухие. Потом тоже рвалось сердце, но разве это было сердце? Его живую плоть словно подменила колдовская иллюзия, сотворенная моей матерью. Она билась точно так же, но уже не болела. Не так сильно.
Но тогда же пришло решение, что я сделаю, когда выполню навязанный мне долг. Долг? Я бы назвала это проклятием, но слишком противное слово. Горы забрали у меня так много, что я возьму за это плату. А не дадут — вырву. Или еще раз умру, уже плевать.
До меня доносился смех парней, окруживших победителя, когда он отпустил королеву турнира, и полный раскаяния щебет фрейлины. Я вставляла реплики в нужных местах, но слушала другое: ветер, бившийся о скалы, шорох осыпавшихся камушков, шум распускавшихся в долине гейзеров.
Тишину моего нового сердца.
Потом почему-то очень четко зазвучали голоса старших, стоявших довольно далеко от нас с Лилианой.
— Признаюсь, я потрясен вашим учеником, мастер Рагар, — говорил лорд Эстебан. — Не ожидал, совсем не ожидал. Считаю, ему необходимо обучаться в нашей школе, пока не поздно. Почему вы упорствуете?
— Нет, — отрезал наставник. — Не обсуждается.
— У меня тоже есть вопросы к вашему мастеру-вейриэну, лорд, — процедил северянин. — Но я хотел бы задать их наедине.
Лорд Эстебан кивнул и направился к Дигеро, окруженному веселой толпой, а Рамасха отвел Рагара еще дальше, но эта перестановка не повлияла на качество подслушивания.
Я не понимала, что происходит, как это возможно — слышать их, пока не поймала короткий взгляд оглянувшегося наставника. Ладони за его спиной сложились в невидимый его собеседнику знак «Оставайся на месте и слушай», и от сердца отлегло: опять какие-то хитрости вейриэнов. Но злиться на ледяного гада я не перестала.
— Почему ты не допустил победы Лэйрина? — зло спросил северянин. — От меня такое не скрыть, ты знаешь.
— Ты уже всё понял, Рамасха, зачем спрашивать? Потому не допустил, что победитель отправится с тобой. У меня другие планы на будущее моего ученика, и Север там не предусмотрен.
Это он так резко с наследником императора разговаривает? И на «ты»? Или я ошиблась в выводах, и Рамасха — не принц?
Северянин не сдавался:
— В нашем соглашении говорилось, что Белогорье позволит мне отобрать двух лучших из детей лордов! Я ведь могу счесть твой поступок за нарушение, Рагар.
— Не можешь. Лэйрин — гость гор, как и ты. У тебя соглашение с кланами, а не со мной, его наставником.
— Но он же горец!
— Ты не на Севере, Рамасха, здесь другие законы. Мой ученик — совершеннолетний, но пока даже не младший лорд. Законы кланов для него не обязательны с тех пор, как ему исполнилось шестнадцать и он вышел из-под опеки матери. Сейчас он находится тут как гость, под покровительством рода Грахар, но только наставник может распоряжаться его судьбой. И сразу скажу: не надейся, что мы с тобой договоримся.
Лукавит мастер, усмехнулась я про себя. А как же мой официальный отец Роберт Сильный? По законам королевства мое совершеннолетие наступит в восемнадцать, но и тогда кронпринц не имеет решающего голоса и будет подчиняться королю, как вассал. При чем здесь наставник?
— Ты слишком много берешь на себя, Рагар… — сощурился Рамасха. — Для тебя будет лучше договориться со мной. Одно мое слово, и тебе не придется…
— Нет, — оборвал его вейриэн.
Северянин помолчал, видимо, давил в себе ярость. Успешно, потому как спокойно спросил:
— И до какого возраста сохраняется власть наставника?
— До тех пор, пока ученик не вырастет до своего мастера и не станет хотя бы равным ему, и тогда наставник может его отпустить, если захочет. Но мастер может и не захотеть. Я обязан отпустить ученика только в том случае, если он превзойдет и победит меня.
Северянин взорвался, аж искры полетели:
— Победит тебя? Тебя?! В мире немного найдется таких воинов, вынужден признать. Лэйрин никогда не сможет сравняться с тобой!
— Не сможет, — кивнул вейриэн. — Я удивлен твоей настойчивости, Рамасха. Зачем тебе такой слабый воин? То, что произошло сегодня, — случайность.
— Случайность, говоришь? — зло прошипел северянин. — Надеешься, что я ничего не понял, как эти напыщенные лорды и их сынки? Нужно быть слепым, чтобы не видеть, насколько отличалась его техника и на что она была похожа, а я не слеп. Откуда твой ученик знает искусство древних айров?
— О чем ты? Это невозможно! — искреннее удивление. — Их искусство давно забыто, как и они сами. Тебе показалось.
— Рагар, не держи меня за дурака, — с рокочущими нотками заговорил Рамасха. — Я узнал некоторые движения по описанию в тайных свитках. И его одежда была абсолютно сухой, я видел. «Огонь сквозь воду» — вот как называется то, что он сделал. Скажешь, не так? Не лги мне, это чревато.
Наставник почти смеялся:
— Неужели твой разум, о светоч Севера, угас за те годы, пока мы не виделись? Ты забыл, почему утеряно искусство древних. Для того, чтобы владеть им, нужно всего лишь… быть самим айром и жить в другом, давно не существующем мире. Мелочь какая, правда?
— Теперь я понимаю, почему император так ненавидит тебя, Рагар. Что ж, я принял твой вызов. Ты тоже забыл, что есть еще способы забрать ученика… Например, у мертвого наставника.
— Рамасха, для северянина ты странно горяч. Остынь и вспомни, кто моя мать и кем я стал. И подумай, долго ли я буду мертвым? Моя смерть ничего не изменит. Лучше займись тем, зачем ты сюда приехал, — забирай победителей в свиту, ищи себе невесту, бери и уматывай.
И тут Рагар быстро расцепил сложенные за спиной ладони, и я уже ничего не слышала, но судя по мгновенно пронесшемуся смерчу, взвихрившему одежды Лилианы и волосы горцев, Рамасха крепко выругался.
На этом стихийном бедствии потрясения дня не закончились.
Едва морозный ветер стих, северянин громогласно заявил:
— Я доставлю тебе радость, вейриэн, и долго искать не буду. Я уже нашел невесту!
И нагло уставился на нас с Лилианой. Ошеломленные присутствующие тоже.
— Ты рехнулся? — Рагар озабоченно свел брови.
— Иди ты… в Темную страну, — рыкнул Рамасха, направляясь к нам быстрым шагом.
Фрейлина, охнув, юркнула мне за спину, и я оказалась с глазу на глаз с бешеным северным зверем, в эту минуту почему-то подозрительно похожим на снежного дьявола Сиарея.
Капюшон плаща слетел с его головы при движении, и волосы оказались такого же цвета — лунно-серебристого, отливавшего на солнце мягкими радугами. Потом мне довелось увидеть северное сияние — вот оно и запуталось в длинных, ниже лопаток, волосах гостя, перехваченных тонким, как луч, обручем. Оно же сверкало в глазах Рамасхи. Красив до безумия. Страшен до обморока. Такой вот странный парадокс.
— Прекрасная леди, — голос северянина снова стал магическим, глубоким и вибрирующим, играющим на невидимых струнах души, настраивая их в лад со своими желаниями. — Не согласитесь ли вы стать женой кронпринца Севера Игинира Альер Дитан вер Лартоэна? Я буду счастлив, если вы отдадите мне руку и, надеюсь, сердце. Мое сердце уже принадлежит вам.
А вот и обморок. Лилиана беззвучно повалилась, я едва успела ее подхватить. Совсем слабые нервы у бедняжки. Похлопала ее по щекам — никакого эффекта.
— Леди подумает, — ответила я за нее.
— И сколько времени потребуется на размышления?
— Понятия не имею. Год… два…
— Я подожду.
Уступчивый какой. Правильно, торопиться ему некуда, еще лет двести впереди, успеется.
— До завтра, — ухмыльнувшись, уточнил Рамасха.
Я тоже усмехнулась ему в переносицу, стараясь не смотреть в глаза. В такие глянешь — согласишься с чем угодно, а единственную подружку я ему угробить не дам.
— Не получится. Требуется еще согласие опекуна, короля Роберта Сильного.
Принц опустил ресницы, вздохнул:
— И здесь этот чертов рыжий бык замешался, провались он в преисподнюю! Не отдаст — обойдусь и без его благословения.
— А если невеста не обойдется?
Ну скажи «тогда обойдусь без невесты», ну что тебе стоит, Северный?
Он хитро прищурился, улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами:
— Тогда заставим Роберта благословить. У нас получится, уверен.
Всё. Он меня покорил. За Лилиану можно не волноваться — они подружатся. Ей просто некого было любить, вот на меня и кинулась. Пусть теперь мужа любит.
Ох, и наивная же я тогда была, смешно вспомнить. Заморочил меня все-таки принц Севера своими чудными очами. Лучше бы я тогда язык проглотила, меньше бы потом проблем было.
Опомнилась я только от резкого окрика наставника:
— Ваше высочество принц Лэйрин! Вам пора! Ваш друг Эльдер вернулся и ждет вас.
— Принц? — расширились глаза Рамасхи.
Ах да, ему же меня представили просто как сына леди Грахар, и в моем официальном титуле имени рода матери нет.
— Так ты и есть кронпринц Лэйрин Роберт Даниэль Астарг фьерр Ориэдра? — со странным выражением спросил северянин. — Тот самый, из-за кого император остался без невесты уже который раз? Тот, из-за кого весь Север год стоял на ушах, просеивая снег в тундре в поисках королевича, похищенного какими-то снежными дьяволами? Тот, кого я поклялся лично придушить при встрече?
— Тот самый, — криво улыбнулась я. — Попробуй придуши.
— Правда можно? — обрадовался Рамасха, раскинув руки как для объятий.
Но между нами мгновенно оказался Рагар, только что стоявший шагах в пяти.
— Ваше сиятельное северное высочество, — закапал яд, — соблаговолите начать с меня или отойти на два шага от моего ученика.
Пока они молча измеряли друг друга взглядами, держа ладони на рукоятях мечей, я сама отошла, волоча Лилиану с помощью Диго, и не на два шага, а к Эльдеру, грустно взиравшему на неприглядную сцену.
Лорд Эстебан приказал Дигеро помочь мне сопроводить избранницу принца Севера, и разнесчастному ласху пришлось тащить нас троих. Обиделся он тогда страшно и сожрал в отместку весь наш мед — Эльдер любил сладенькое, что медведь.
* * *
Лилиана решительно отказалась стать второй дамой огромной Северной Империи, ревмя ревела и обещала броситься в пропасть или отравиться, если ее принудят. Какие страсти.
Королева возилась с ней, как с малым дитем, а я сбежала в библиотеку и затребовала у духов свитки с описанием техники боя древних айров. Таковых не нашлось! Главный дух-хранитель собрания летописей — тонкое и длинное существо, подозрительно смахивавшее на гигантского книжного червя, — совсем истончился от моего возмущения и тихо исчез.
Вскоре в библиотеку прокрался младший лорд фьерр Этьер. Оказалось, мы оба не выносим женских слез и уж тем более истерик.
— Но почему она отказывается, Дигеро? — я подперла щеку кулаком и мрачно оглядела расположение фигур на шахматной доске: поддаваться дальше было уже невозможно так, чтобы друг не заметил и не взбесился. — Он — принц, ничего такой, вполне можно привыкнуть. Мечта моих средних сестер. Она — сирота с крохотным имением, если королевский управляющий его не разорил вконец. Не брак, а сказка!
— Мезальянс.
— Роберту ничего не стоит наградить Лилиану титулом попышнее, зато укрепятся связи с Империей. К слову о блестящих партиях. Верни ладью на место, она ходит только по прямой, ты ее перепутал с офицером.
Диго послушно вернул ладью, но тут же поставил ее под удар моего коня. Парень вообще был странно рассеян, никак не мог запомнить правила, и его ходы не поддавались никакой логике. Удивительно. Обычно он схватывал все на лету.
— Ты говоришь так, словно у тебя нет сердца, Лэйрин. Девушка влюблена в тебя, это же видно. Предложи ей стать императрицей — не согласится. А ты тоже принц. Забыл? — он улыбнулся моей любимой улыбкой — нежной и немного смущенной. — Кстати, почему твоя королева вырезана не из кости, как другие фигуры? Так и должно быть?
Вместо украденной Рагаром фигурки я собственноручно вырезала новую из редкого снежно-белого нефрита. Довольно примитивно получилось, так ведь и я не мастер гильдии резчиков.
— Настоящая потерялась, — я залюбовалась его задумчивым лицом, освещенным снопом солнечных лучей, падавших в окно и придававших золотистый оттенок белоснежной коже горца и особое мерцающее тепло карим глазам. — А сердце у меня было, Диго.
Он почему-то сжал кулаки и резко отвернулся.
— Прости, я сказал, не подумав, — буркнул сквозь зубы.
— Ты вообще о чем думаешь? Такой рассеянный, что не узнаю тебя.
— Я сам себя не узнаю сегодня, — тихо сказал он. — Мой ход.
Подвинул пешку и опять поставил под удар.
— Тебе так понравилась Лилиана? — я сняла пешку так, что потеряла своего коня.
— Нет.
Поспешно, слишком поспешно.
— Диго, у нее просто блажь, ведь мы пять лет жили в одном доме и никого не видели из сверстников. Если она не выйдет замуж за Рамасху, то немного настойчивости с твоей стороны, и…
— Неужели она совсем тебе безразлична?
— Ну сколько можно объяснять, — вздохнула я. — Лилиана — просто мой друг, как бы она ко мне ни относилась. У нас с ней ничего не может быть.
— Ничего не может быть… Лэйрин, ты меня не убьешь, если я спрошу?
— О чем?
Я подняла голову и… растаяла в золотистом свете его глаз. Разве могла я предположить, что он станет вот таким — родным, словно мы никогда не расставались, и моя душа давно лежала в его ладонях, и было ей тепло и уютно?
— Так о чем ты хотел спросить, Диго?
Он судорожно вздохнул и вперился в доску перед собой. Потом все-таки спросил, и явно не о том, о чем намеревался:
— Это Рагар сбил тебя на выходе из долины Лета?
Я пожала плечами:
— Не уверен. Всегда жалел о том, что на затылке нет глаз. Как было бы удобно в бою!
— А выглядело так, словно они у тебя там есть, на затылке, — снова улыбнулся он. — У тебя была необычная техника, мы все заметили. Только совсем непонятная. Кто тебя учил?
— Мастер Морен.
— Он тоже не мог научить такому, вейриэны так не умеют. Такое чувство, что ты дышал иначе, двигался… Как сполох белого пламени. Это было так здорово, что мы все едва не сдохли от зависти.
— Дигеро, ты всегда был со мной честен. Ты ведь не это хотел узнать?
— Не это. Я хотел спросить, Лэйрин… Тебя огорчит, если я убью Роберта за то, что он сделал с тобой?
Нельзя же так, Дигеро. Нельзя так сильно сжимать кулак, если взял в ладонь душу. Хотелось заорать: «Уходи! Не желаю тебя видеть. Никогда!» — или что-нибудь этакое из бабьего арсенала. Но я улыбнулась. Подошла к этому глупому благородному рыцарю и, пристально глядя в глаза, медленно провела кончиками пальцев по его красиво изогнутым губам, почти не дотрагиваясь, чтобы не обжечь — такое во мне бушевало пламя:
— Что сделал? За что убивать? Вот за это?
Он замер. А я наклонилась близко-близко, заглядывая в его ошеломленные глаза:
— А целовать нелюбимую девушку, как это сделал ты, — лучше и честней?
Он вскочил, опрокидывая столик с шахматами. Сплюнул:
— Тьфу, мерзость какая!
И его унесло из библиотеки, как не было.
Как я хохотала! По шкафу сползла от смеха, хребтом пересчитав полки, — очень качественное матушкино волшебство, все по-настоящему, до заноз в спину.
Я сама сожгла все мосты вот этими жаркими, словно с них струился невидимый огонь, руками. Не хочу ни перед кем оправдываться, даже если это ты, Диго. Ты, который держал мою душу и не почуял ее.
Ты никогда не узнаешь, светлый мой Дигеро, что стал моей честью и совестью. Мне, выросшей в невероятной лжи, не всегда их хватало, и тогда ты приходил в омраченную душу и обжигал горячим золотом укоризненных глаз. Это было единственным золотом, имевшим когда-либо для меня ценность. И разве я могла представить, что и оно может стать фальшивым?
