17
Вот она — уютная, как палантин из овечьей шерсти и с тем же домашним запахом — печать шестой башни. Раздвинулись огненные складки, я выкатилась на дощатый пол, следом — долговязый Зольтар. Воин мгновенно встал на ноги и ухватил меня за локти, не дав нырнуть обратно.
— Не двигайтесь, ваше высочество. Дигеро, прочь!
— Как ты смеешь! — я вырвалась, ударив его огненным кулаком, нырнула в камин, но… уйти не получилось. Из огня поднялась, зарычала рыжая гончая и клацнула зубами.
Башня впустила, но не выпустила! Дьявол!
— Вам не уйти, ваше высочество. Ваш дар еще ограничен, как и у Дигеро. Вы должны быть в безопасности, пока Азархарт не уйдет, — Зольтар зажал ладонью обожженную щеку, чуть поморщился, и мне стало стыдно и горько: совсем у меня разум помутился. А вейриэн встал стражем у камина, всем видом показывая, что умрет, но не пропустит. — Это решение высших мастеров и короля.
Получалось, что Роберт в очередной раз обманул. И Дигеро… Я оглянулась. Растрепанный и осунувшийся, мой бывший друг с трудом, потирая плечо, поднимался с пола у самой стены. На лбу набухала кровью свежая ссадина. Видимо, вейриэн отшвырнул его, как муху.
— Так вы с королем разыграли меня, сэр рыцарь?
Диго промолчал, бросив непонимающий взгляд из-под насупленных бровей.
— Ты действительно пробрался сюда тайком по приказу Совета кланов, Дигеро, или это план короля, чтобы в последний момент заманить меня сюда под предлогом твоего спасения? Впрочем, уже неважно, — я отвернулась. — Подвинься, Зольтар.
Вейриэн недоверчиво оглядел меня, подвинулся, подпустив ближе к горстке тлеющих углей, но предупреждающе положил мне руку на плечо. Я стерпела такую непочтительность. Ясно же — живой меня не выпустят к Азархарту. Да и мертвой тоже.
Едва я протянула руку, рыжая псина подняла голову из огня и оскалила клыки.
— Дай хотя бы увидеть, ты обещал, — попросила я, усаживаясь на пол. Глаза щипало от злых слез.
Гончая вылезла, отряхнулась, рассыпав искры, и, встав лапами на мои колени, лизнула лицо влажным шершавым языком.
«Смотри, Лэйрин, — прошелестело в сердце. — Но не плачь. Это обессиливает, помнишь? И не верь всему, что услышишь. Лучше дай мне немного любви, если сможешь. Если перестала презирать меня и ненавидеть, как в детстве. Совсем чуть-чуть любви. Хотя бы искру».
В первый миг голова закружилась до тошноты: я увидела Роберта из множества точек сразу, как будто стала стоглазой.
«Осторожней. Сосредоточь фокус зрения на каком-нибудь факеле, потом выбирай следующий», — долетел совет.
Сидя перед камином и вперившись в пламя, я увидела сквозь него еще одно мерцающее пятно огня. Сосредоточилась. В следующий миг я словно перенеслась в эти пляшущие блики, став одним из них, как маленькая саламандра. И увидела весь зал.
Король поднимался на возвышение пустого тронного зала, тонувшего во тьме с едва тлеющими искрами факелов. Пустота ощущалась так, как будто поблизости не билось ни одно горячее сердце, кроме сердца короля.
Но в зале он был не один.
Ощущалось еще чье-то присутствие — большого, властного и тянущего к себе, как магнит — железную пылинку.
«Ближе не подпущу, Лэйрин. Береженого боги хранят. Не забывай, что твой отец уже сотни лет — владыка Темных».
— Не рано ли ты занял этот трон, Азархарт? — услышала я насмешливый голос Роберта. — Я только что подарил его твоему сыну. Нехорошо отбирать игрушки у детей.
Пятно мрака, заляпавшее трон, пошевелилось.
— Думаю, Лэйрин не обидится, если папа отдохнет тут после дальней дороги, — с иронией ответил низкий, бархатный баритон.
— Смотри сколько грязи натащил, не отмыть. Я настаиваю, как его опекун.
— Опекун при живом-то отце? — удивился собеседник.
— Живом? — выгнул бровь Роберт.
Сидевшее на троне Нечто мягко рассмеялось.
— Невежественный разум темнее самой Тьмы. Подумай, может ли мертвое зачать живое? Ты не устаешь меня восхищать своей наглостью, внук Астарга. Но наглость — еще не сила. Да сядь ты куда-нибудь. Ты пока еще мне не подданный, чтобы изображать истукана, хотя в артистизме тебе не откажешь. Развлек меня сегодня, хвалю. Какой талант шута! Я рукоплескал. Садись, не стой над душой.
— Над душой? — хмыкнул Роберт. — Трудно стоять над тем, чего у тебя нет.
— Не повторяй клерикальных заклинаний. В душу может заглянуть только душа. И позвать: Лэйрин, дитя мое…
— Освободи трон! — взвился король, полыхнув пламенем.
Оно растеклось по невидимому щиту и впиталось бесследно, не долетев даже до ступеньки трона.
— Тьфу, какой грубый опекун у моего ребенка, — миролюбиво проворчал Азархарт. — Страшно представить, чему такой может научить… Нервничаешь, Роберт? И с чего это ты вдруг застеснялся своей собственности? Формально это еще твой трон и твое королевство. А я пришел за долгом.
— Неужели ты отберешь его у сына?
— Как ты мог подумать такой ужас обо мне?! — возмутился говорящий мрак. — У сына — не отберу. У тебя. А ровно в полночь Лэйрин получит его обратно, мне хватит и минуты власти. Кстати, где мой мальчик?
— Заперт в огненной башне под стражей высших белых вейриэнов и за миг до полуночи будет убит. Или раньше, зависит от тебя.
— Вот, значит, как… — Азархарт на несколько мгновений задумался. — Ну, ничего, бастардов у меня много. Одним больше, одним меньше… Земли вот маловато. И зачем было огород городить с отречением?
— Чтобы успокоить подданных. Не люблю панику.
— Я тоже, — доверительно признался темный. — Какое потрясающее совпадение во вкусах! Ну, садись уж на свой трон, пока еще король, а то получается, что тебя неоткуда и свергнуть. Непорядок.
Сгусток мрака колыхнулся, разлетевшись облаком черной, искрящейся фиолетовым и багровым сажи, с трона поднялась человеческая фигура, шагнула вперед, свет факелов вспыхнул ярче, и я наконец увидела облик владыки Темной страны.
Ни рогов, ни хвоста, ни свиного рыла, врут страшные сказки.
Очень высокий, но пропорционально сложенный и стройный мужчина с приятными чертами смуглого горбоносого лица, обрамленного волнистыми черными волосами длиной до плеч. Линию подбородка смягчала аккуратная, как у южан, бородка, открывавшая чувственные губы с пристывшей к ним лукавой полуулыбкой. Одежда выдавала щеголя — изысканный сливочного цвета камзол с вышитыми странными символами на обшлагах рукавов, черная рубаха с кружевным жабо и пышными манжетами, из-под которых выглядывали изящные кисти рук с длинными пальцами, украшенными единственным кольцом. Серьга в ухе поблескивала черным алмазом. В руке — трость с круглым набалдашником. Этакий вальяжный столичный ловелас, похититель женских сердец.
Повернув голову, он взглянул на факел, вставленный в кольцо на массивной колонне — именно его я выбрала для наблюдения, и теперь, судорожно обняв рыжую гончую, съежилась от долгого и пристального взгляда ярко-зеленых, удлиненных к вискам, нечеловеческих глаз Азархарта, живших словно отдельно от лукавой полуулыбки и всего щегольского облика.
«Лэйрин! — запоздало достучался зов Роберта. — Отвернись!»
И я зажмурилась, уткнувшись для верности в горячую, вздыбленную шерсть зарычавшей огненной собаки. А когда снова решилась заглянуть в зал из другого факела, Роберт, брезгливо морщась, очищал свой трон огнем, а владыка Азархарт успел соорудить напротив монументальное аспидно-черное кресло с высоченной рогатой спинкой и развалился, закинув ногу на ногу и нетерпеливо поигрывая тростью.
— Так что ты там говорил своим болванам о переговорах со мной, Роберт? Зачем-то ведь пригласил меня раньше времени. Так излагай свой взгляд на нашу проблему, немного уже осталось до ее кардинального решения мной.
Король с той же брезгливой гримасой занял свое законное место, стряхнул с львиной головы на подлокотнике невидимую пылинку.
— А что тут излагать, Азархарт? Ты уходишь вместе со всем темным барахлом, что притащил сюда и сложил у порога, и навсегда забываешь о моей дочери Виоле, а твой сын останется жив.
— И все?
— Еще я могу изредка выпускать его из башни прогуляться и поиграть на моем троне.
— Что еще?
— И я могу уговорить горных лордов отдать тебе сына Виолы, если он родится.
— Больше предложений нет?
— Жизнь сына владыки Темной страны бесценна, а я-то всего прошу за нее жизнь одного маленького королевства и одной женщины.
Трость в руках Азархарта переломилась.
— Ах, Роберт, Роберт… — вздохнул мой темный отец. — На что ты тратишь последние мгновения жизни? Кого дерзаешь обмануть этим глупым торгом? Свечечки зажег по всей стране, как будто они когда-то меня останавливали. Не говорю уж о неискренних молитвах, которые своей лживостью только увеличивают мою силу. Я вижу все твои темные страсти и грязные мысли. Ты не дашь и волосу упасть с головы Лэйрина. Ты трепещешь от одной мысли, что с ним случится что-то худшее, чем насморк. Ты так жаждешь обладать им, что едва не отдал в мои руки полмира, огненный маг. Знали бы твои возлюбленные аринты, чья неутоленная похоть на самом деле сжигает их леса. Шауны подозревали, кто виновен в их бедах. Инсеи давно поняли, какую угрозу представляет твой дар, управляемый лишь безудержными страстями, а когда их озера с молодняком вскипели от приступа твоей тоски по Лэйрину, они начали борьбу за жизнь.
— Лжешь, как всегда, — побледнел Роберт.
— Я никогда не лгу, — с лукавой усмешкой заявил Азархарт. — И ты сам догадывался об истине, старый похотливый ко… роль.
Темный добился своего: Роберт в ярости метнул в него огненный протуберанец, впитанный невидимым щитом с той же легкостью. Азархарт перестал улыбаться, недовольная морщинка прочертила высокий лоб, но и на этот раз не последовало ответных действий. Удивительное терпение.
— Не твоему темному мерзейшеству читать мне мораль! — прорычал Роберт, подавшись вперед и вцепившись в подлокотники — вот-вот вцепится и в горло жуткому гостю. — Не ты ли изнасиловал мою жену? Не ты ли растлил души моих старших девочек и…
— Нехорошо сплетничать о леди, — торопливо сказал Азархарт, скользнув по факелам обеспокоенным взглядом. — Но я не прикасался к твоим девкам. Они грязны даже для меня.
— Грязны? После того, как на черной мессе их взяли все тринадцать твоих князей по очереди. Ты не прикасался к ним — они прикасались к тебе. Мыли тебе ноги и вытирали своими волосами, ты же любишь подражать древним мифам айров. А когда они доставляли на твою мессу очередную одурманенную девственницу, ты благосклонно дозволял им причаститься твоей спер…
Роберт осекся на полуслове, а темный снова улыбнулся — грустно, сосредоточившись на разглядывании обломков трости:
— Значит, мне не показалось. Лэйрин все слышит и видит. Потому ты и дерзишь сверх дозволенной смертным меры, и всякую гнусь несешь. Скажи-ка, Роберт, ты на этих мессах сам свечку держал? Или через чужую видел то, в чем меня обвиняешь?
— Дочери мне во всем признались на допросе.
— А допрашивал ты с Рагаром?
— Он отказался присутствовать.
— Жаль. При нем они не посмели бы… Так вот, Лэйрин, — Азархарт поднял нечеловеческие глаза, безошибочно выбрав именно тот факел, через огонь которого я подслушивала. — Небольшая справка к твоему сведению. Еженощно в мире за пределами Темной страны проходит несколько тысяч якобы черных месс, не говоря уже о банальных оргиях. И на каждой — безумные или пьяные глупцы убеждают себя и друг друга, что им, как шавка на свист, является сам владыка Темной страны, а уж тринадцать моих князей — непременно. Какая гордыня. Стольких девственниц, которых я и мои князья якобы лишаем невинности каждую ночь, единовременно и повсеместно, не наберется во всем мире, даже если считать младенцев. Пикантность еще в том, что у меня уже лет полтораста как князей осталось десять, а после встречи с Рагаром — семеро. Что-то тут не сходится, не так ли, Лэйрин? И не стоит тебе подслушивать разговоры взрослых мужчин. Некрасиво это. Да и не умеешь ты еще отделять правду от видимости правды, некому было научить. Оставь нас минут на пять.
Да ни за что!
Не знаю, как я уловила его намерение, но успела сфокусировать взгляд на другом факеле, и уже смотрела через него, а за эту долю мига прежнее мое огненное «око» погасло. Роберт тут же его запалил. Так и порезвились несколько мгновений, мечась от огонька к огоньку, пока Азархарту не надоело и он одним всплеском тьмы не погасил все факелы разом.
Мне глаза как сажей запорошило. Испугалась, что ослепла.
Дорри смачно лизнула лицо, я прозрела и разозлилась. Ах, вот как, ваше темнейшество, без свидетелей решили обойтись на пять минут?
А там и полночь грянет.
Мне необходимо быть там, во дворце, и немедленно. Душой, если не телом. Она, душа моя, ныла, как рана. Сердце рвалось, стуча в глухую стену, — даже Роберт не пускал меня в зал. О чем они там договариваются? Или уже убивают друг друга?
Я оглянулась. Зольтар и Дигеро сидели на полу у стены. Младший лорд выглядел бледным и смущенным, а вейриэн, что-то сурово ему выговаривая, сторожко поглядывал на меня — не натворю ли чего.
А ведь и натворю.
Мы же связаны нитью Айшери, мой король. Мы — сообщающиеся сосуды. Не дают огонь извне — есть другой, изнутри. И в нем нет уже ненависти. Ты просил искру? Так возьми!
Он дрогнул, не смог не взять. Глухая стена озарилась жаркими отблесками благодарности — «Лэйрин, душа моя…» — раздвинулась, впустила.
— … и я уведу темное войско, не трону твое королевство, и забуду о Виоле с ее ребенком, — услышала я баритон Азархарта, глубокий, как ночное небо. Он сидел напротив, поигрывая сложенными обломками трости, и я видела его так, словно сама сидела на королевском троне, — глазами Роберта.
— И что же взамен?
— Ты станешь моим князем.
Роберт расхохотался.
— Я — король! А ты предлагаешь мне роль слуги? Нет.
— Еще четыре минуты король, — уточнил темный. — Все же роль слуги — лучше, чем роль трупа. Подумай. Кроме того, королевство пожизненно останется под твоим управлением, а инсеи и шауны с процентами вернут взятое.
— Нет. Я бы еще подумал, если б ты предложил мне стать владыкой Темной страны, но уж слишком грязная у тебя работа, потому даже не предлагай.
— Удивительно встретить такое понимание моих тягот. Жаль, что ты так категоричен, потому что времени на уговоры не осталось. Видишь ли, если раньше твоя жизнь представляла для меня какую-то ценность исключительно из-за твоего дара, то теперь — никакой. Ты совершил большую ошибку, когда наградил «огненной кровью» Лэйрина.
— С чего ты взял, что я это сделал?
— Я много знаю об «огненной крови». Наслышан за века, насмотрелся, — по губам Азархарта скользнула ироничная улыбка. — Даже натерпелся. И уж могу понять, что никакая наложенная тобой защита не даст Лэйрину способности смотреть «огненным оком». Только дар. Ты совершил вторую ошибку, когда не придержал любопытное дитя подальше от моих глаз. Я охотился несколько лет за тобой, Роберт, а не за твоим королевством. Для Темной страны я присмотрел другое местечко. Но ты оказался так глуп, что перестал быть для меня бесценным.
— Зачем же ты предлагал мне поклониться?
— Два огненных мага под моей рукой — лучше, чем один. Но главное — я обещал самому себе позвать тебя, а я всегда выполняю такие обещания. Я позвал, ты отказался. Прекрасно. Дар уже есть у моего сына, и успешно адаптирован к моей крови в нем. То, что и было нужно. Даже если ты предусмотрительно запер «огненную кровь», оставив ключ при себе, я знаю одну универсальную отмычку, которая открывает всё.
«Лэйрин, сердце мое, отправь в горы нашего пленника, пока я не забыл, — внезапно отвлек меня мысленный голос Роберта. — Ничего такого важного не пропустишь, обещаю».
Но, пока я сопротивлялась, растопырившись, как куст шиповника, еще успела услышать заинтересованный голос короля:
— Любопытно узнать, что за отмычка и настолько ли она универсальна.
И увидеть, как Азархарт засмеялся, довольно сощурив зеленые очи:
— Не могу отказать в такой просьбе.
Обломки трости в его руках щелкнули, раскрываясь веерами вороненой стали.
В тот же миг полыхнуло.
И той же яркой вспышкой озарило в памяти слова: «… сожгу в том случае, если сюда явится Темная страна. Они не получат ни эту землю, ни моих подданных в свою армию мертвецов…»
И мелькнуло запоздалое понимание, зачем Роберт приказал зажечь костры и раздать свечи для всенощной во всем королевстве. «Сожгу…»
Всех, боги мои. Всех…
И все это пронеслось одновременно — в миг, когда полыхнуло и огненный маг разорвал наше соприкосновение.
Поздно.
Пламя хлестнуло в сердце, в мой отчаянный крик:
— Нет! Не надо!
Я, разметнув руки, то ли падала, то ли летела, захлебнувшись шквалом огня. Он врывался, заполнял легкие, пронзал до пяток, скручиваясь в спираль, прорастал в кровь и рвал жилы изнутри, и я уже не знала, о ком кричала, не издавая уже ни звука, — своей и чужой мукой, пылавшей душой кричала:
— Не-е-ет!
О неистовом короле равнин, пришпиленном к спинке трона веерами Тьмы, вонзенными в его грудь и горло. О чудовищном моем отце, чьи крылья горели, не успев распахнуться в щит мрака. О безвинных людях, что держали в ночи огоньки своей смерти и верили, что этим спасутся.
— Не-е-ет!
О себе, чьи темные, еще не проклюнувшиеся крылья вырывали огненные пальцы, умирающей наполовину и теряющей вторую. О том, что смертью смерть не попрать — смерть станет только сильнее. О том, что и свет может быть мертвым, а тьма — живой…
«Пощади! — глянули из небытия два изумрудных глаза королевы Лаэнриэль. — Ты убиваешь ее. Нас. Больше она не может принять».
Мощь, наполнявшая сердце и душу, ужаснулась и схлынула, оставив меня на этом берегу бытия, как раздавленную медузу на камне.
Наверное, это длилось миг. Или вечность. Из-за какой грани смотреть…
Я смотрела уже с этой стороны мира — на Диго, державшего меня за плечи, не давая упасть. Ослепительно белое пламя гудело огненной стеной в зеве камина, вихрилось на шкуре отчаянно скулившей гончей, потерявшей хозяина. «Если фантом существует, значит, и его создатель — тоже, еще не все кончено», — коснулась сознания мысль.
— Лэйрин, как ты? — выдохнул Дигеро, увидев, что я пришла в себя.
— Жив. Уходите, сэр рыцарь. Вас ждут горы.
— Вейриэн мертв, — Диго глянул на Зольтара, сложившегося на полу сломанной куклой с прижатыми к животу руками.
— Вижу. Поторопитесь.
Отпустив мои плечи, он сжал губы в нитку, шагнул к огню, но гончая метнулась наперерез, оскалилась, вырастая в размерах.
— Пропусти, — сказала я, и она, ворча, отошла.
Дигеро шагнул в огонь. Через миг между пляшущих языков проявилось небо с белой-белой луной, освещавшей склон скалы. Оглянулся:
— Лэйрин, прости, если сможешь. Меня допрашивали духи рода, я не смог тогда промолчать об увиденном. Теперь смог бы.
Какое это имеет теперь значение.
— Верю. Не до разговоров сейчас, сэр Дигеро. Потом. Закрыть, — приказала я печати.
Стена пламени сомкнулась.
Теперь вейриэн. Я опустилась на колени, проверила пульс. Его не было. Сломанный деревянный солдатик из моей детской шкатулки сокровищ.
Гончая тоже сунулась, лизнула ему руку, лицо. Зольтар внезапно открыл глаза.
— Король сделал это! — прохрипел. У губ запузырилась пена.
— Что сделал?
Вейриэн через силу улыбнулся:
— Огонь. Воссоединил. Очистил. Белый. Смотри.
Ослепительное, как пустынное солнце, пламя срывалось с кончиков моих пальцев.
— Как мне помочь тебе? — я боялась прикоснуться к нему такими руками.
— Ты не сможешь. Здесь я почти мертв. Блокировал боль. Я уже там, в Белогорье. Видишь, даже могу… говорить с тобой.
— Как это случилось?
— Пытался прикрыть тебя. Миг смерти огненного мага — как вулкан. Сила стихии нисходит в преемника. Она слепа. А тебе… нельзя брать много.
— Король еще жив, — мне хотелось так думать. — Разве ты не должен был меня убить, Зольтар?
Пристальный взгляд черных глаз. Впрочем, неважно. Но вейриэн ответил:
— Да. Если бы Азархарт успел первым… дотянуться до тебя.
— Я оставлю тебя здесь, вейриэн, найду ваших и пришлю помощь. Башня не разрушится. Он передал мне ее.
Его руки, прижатые к животу, дрогнули и опали, стукнув о пол, как сухие ветви. Вейриэн был выжжен изнутри. Он должен был умереть сразу.
— Я ухожу. Дожги уж. Я еще увижу тебя… ваше величество, — слабая улыбка озарила его лицо, с ней он и ушел. Умер.
Я сожгла его останки в камине и ушла через этот огонь во дворец.
Попыталась.
В тронный зал не смогла — выдавило неумолимой силой, отбросило на дворцовую площадь, в пламя горевшего костра. Рядом со мной белым бликом выросла гончая.
Полночь не наступила.
Тяжелое черное небо рвалось в клочья, проткнутое выраставшими из земли белопламенными пиками. Их были сотни тысяч со всех сторон, до самого горизонта.
По этому небу можно было составлять карту: над столицей, над селами и деревнями свет бил ввысь плотными снопами лучей. А над окружавшими столицу лесами, где из какой-нибудь нищей землянки изредка поднималась тонкая паутинка света, небо кишело вспышками тьмы и света, как огненная рябь на смоляного цвета воде. Там шла битва, схватились белые вихри с черными, мелькали радужные молнии.
Грохот, тонкий свист и низкий вой доносились глухими раскатами, но так издалека, что зрелище совсем не походило на схватку. Скорее на грандиозный, невероятный фейерверк, потрясавший сердце не страхом и ужасом, а неуместным, перехватывавшим дыхание восторгом.
Я боялась опустить взгляд на площадь, боялась увидеть тысячи людей, сгоревших, как вейриэн Зольтар.
Они были живы, все.
Мужчины и женщины, старики и дети сидели на земле или стояли на коленях, и пламя их свечей — о нет, уже светочей — било невероятным фонтаном, протягиваясь в небо, и вместе с тем струилось, как вода из родников, омывало их руки, лица, стекало наземь, разбегаясь ручейками.
На одну ночь они все стали святыми.
Они ликовали и молились, плакали и обнимались, протягивая друг другу свои огни. Никто так и не понял, что в эти минуты над их головами шла битва небес.
— Да здравствует король! — кричали они, когда рядом вырастал сотканный из белого пламени сполох, и протягивали ему детей для благословения монаршьей милостью.
В эту ненаступившую полночь к каждому своему подданному, удержавшему свой свет, пришел сам король Роберт Сильный — поблагодарить за их любовь и укрепить веру. Так потом говорили.
Темная страна не нашла ни пяди земли, куда она могла бы опуститься. Ни одного мертвеца, которого сумела бы поднять в свою армию. А если и взяла свое, то эту грязь унесла с собой.
Тьма уходила.
Белая гончая потянула меня за рукав в распахнутые парадные ворота дворца, откуда извергалось неопалимое пламя потоком белой лавы.
В тронном зале разливалось сияние — ослепительное, до рези в глазах, словно я ступила в солнце.
Огонь исходил от неподвижной фигуры Роберта, сидевшего на троне так, словно он задремал. Голова его опустилась на грудь, сильные руки спокойно лежали на подлокотниках. Пламя струилось с его пальцев, обнявших львиные оголовья, истекало из-под ресниц полуоткрытых глаз, из разверстых, как маленькие жерла, ран на пробитой насквозь груди. Оно клубилось на факелах, снопами света вырывалось в окна и двери.
— Да здравствует король! — крики глухо доносились снаружи.
Он умер.
— Мой король! — я подошла, опустилась перед ним на колени и впервые в жизни прикоснулась губами не к перстню, а к его руке.
Она не поднялась, не дотронулась обжигающе до моих губ, не легла на голову, ероша ежик моих волос — единственное темное пятно в полыхавшем вокруг солнце. Я села у его ног на ступеньку трона, как сидели на пирах его фавориты, прижалась лбом к его колену.
— Ты просил не плакать. Я не буду.
А душа рыдала, оплакивая мое второе сердце, которое уже не билось на расстоянии вытянутой руки.
Гончая сунула мне морду на колени, толкнувшись в ладонь влажным носом. Мои пальцы зарылись в ее белопламенную шерсть с крохотными рыжими искринками.
— Твоя душа еще здесь, мой король, я знаю. Нас связал обряд. И я тебя не отпущу, даже не надейся. Я не буду плакать, потому что ты вернешься.
Мы сидели так долго. Стихал шум за стенами дворца, струилось неиссякаемое пламя, вздыхала гончая.
Потом какая-то тень мелькнула в белом сиянии. Дорри, скосив глаз, предупреждающе рыкнула, но морду с колен не убрала.
Высший белый вейриэн Таррэ остановился поодаль, чуть склонил голову в поклоне.
— Простите, что вошел без доклада. Хотя доклад у меня есть: Азархарт увел войско.
— Так он уцелел?
— Не совсем. Темный серьезно ранен. Пойдемте, леди. До рассвета совсем немного осталось, а Роберт еще не закончил то, что должен. Мне с вами нужно поговорить.
Преждевременный рассвет уже наступал: бледно-золотые лучи еще невидимого солнца смешивались на горизонте с белым маревом, полыхавшим над королевством и сплошным куполом опускавшимся на землю.
С восходом трон опустел.
