16
Когда-нибудь в следующей жизни, если таковая у меня будет, я напишу трактат о магических парадоксах, о спиралях времени, об иллюзорном узоре, порожденном поворотом калейдоскопа с осколками, оставшимися от распада божественных айров.
Первое настоящее прикосновение к магической истине мира подарил мне благороднейший наш король Роберт Сильный, оболганный в хрониках горных домов и возвеличенный равнинными менестрелями в балладах (к созданию коих и я, признаться, тайно приложила руку).
В тот бесконечный день и не менее бесконечную ночь…
Перед тем, как шагнуть в угли огромного камина, тлевшего в спальне, он сказал:
— Все в мире соткано из огня и света, и одежда тоже. Если хочешь, чтобы она уцелела, запечатлей в душе узор ее тихого пламени и сохрани своей властью. Выдохни внутренний огонь и задержи на расстоянии ладони от тела. Это создаст защитную оболочку от того огня, что снаружи, хотя он тоже — твой, если захочешь.
Пока я соображала одновременно над двумя загадками — над двусмысленностью в речи моего нового учителя и над тем, как запечатлеть то, чего не видишь, мы уже вышли из огня в знакомом мне убежище, и, разумеется, ни нитки на мне не уцелело. У меня никогда ничего не получалось с первого раза: ни магия, ни любовь, ни жизнь.
— Когда я овладевал даром, портные искололи пальцы до крови — столько одежды сжег, — соврал король, помогая мне облачиться.
— Неправда. И почему вы солгали, что дар убьет меня, если уже передали его, смешав кровь? И почему я не почувствовала?
— Еще не весь. Если сравнить с даром зрения, то ты еще полуслепая. Дар уже есть, но у него нет силы. Кроме того, дар заперт, как заперт твой дар горной леди. Считай, что у тебя еще повязка на глазах, не позволяющая видеть, а я вожу тебя за руку, как поводырь. Когда я сниму «повязку», твой дар оживет. И его можно передать по-разному. Тогда я влил каплю — проверить, возможно ли это в принципе или отторжение будет непреодолимым. Я же не знал, что в тебе заперт еще один дар — твоего рода и таится куда больше светлых сил. Но и сейчас еще велика опасность, что полный исход моей силы убьет тебя. Ты больше не сердишься?
— Как можно! На короля?
— Маленькая лгунишка.
Пока я минут пять тренировалась, как войти-выйти из огня, сохранив облачение, король рассказывал:
— Это лесное убежище — на границе с аринтами. Все мои тайные логова соединены в цепь, охраняющую рубежи. Потому я всегда в курсе, когда кто-то пересекает границу, не имея охранной грамоты с моей печатью. На мелких контрабандистов внимания лучше не обращать, они как блохи. Описание системы найдешь здесь, в библиотеке. Достаточно, Лэйрин. Главное сделано: башня усвоила, что ты здесь уже не на правах пленника, а на правах хозяина. Идем дальше.
И снова камин. Так проще для меня, пояснил огненный маг. Ему было бы достаточно язычка свечи для перемещения.
На этот раз я почувствовала едва уловимую разницу при переходе. Любое сравнение грешит против истины, но, пожалуй, понятнее всего будет сравнить с прикосновением к ткани: сразу почувствуешь, где шелк, а где бархат, да еще вышитый золотой нитью. Этот огонь был бархатным. Но я, сосредоточившись на удержании штанов, осталась без верхней одежды.
— Уже лучше. Уловила разницу? — улыбнулся Роберт. — Это другое убежище, и защитная печать на нем отличается. Постой немного. Она тоже впервые с тобой знакомится, запоминает. Потом ты будешь чувствовать огни и печати на расстоянии, душой, и переноситься почти мгновенно от огня к огню. И не обязательно телесно. Можно просто смотреть или слушать.
— Почему же вы тогда тратили столько времени на конные путешествия, если можете вот так пренебрегать расстоянием? — спросила я, окинув взглядом сиявшее огнями высокое помещение, опоясанное открытой галереей, куда вела изысканная лестница.
На втором этаже просматривались шкафы с книгами. А ведь во всем королевском дворце не нашлось бы и пары книжных томов, если не считать молитвенников. И библиотеки в столице были только монастырские, куда ведьмино отродье не пускали. Вот они где все спрятаны!
— Тащить целую армию неподготовленных людей через огонь опасно для их душевного здоровья, а животных — возможно только в случае, если в точке выхода хочешь иметь готовое жаркое, — король, сцапав рубашку из лежавшего на диванчике вороха одежды, протянул мне, подождал, пока оденусь, и провел меня на галерею, к столу у окна, за которым ни зги не было видно. — Если ты читала мои письма… Нет? Так и знал, что Хелина не даст. Я предусмотрел это. Здесь хранятся их копии. Лирику можешь пропустить, а вот важное, что касается внутренней и внешней политики, я тут подчеркнул. В ящике найдешь записи по огненной магии, начатые еще дедом. Я дополнил. Выучи наизусть.
— Сир, но вы же не собираетесь…
— Лирику пропустить! — отрезал Роберт. — Это убежище — на границе с землями инсеев. Всего их шесть, и надо успеть познакомить тебя со всеми. Идем дальше.
Я шагнула в огонь. На этот раз умудрилась как-то сохранить одежду, но потеряла… короля, оказавшись в самом первом убежище.
Через миг он меня выдернул за шкирку, проворчав:
— Не успел научить, уже сбегает!
Огненная стена пахнула жасмином, обласкала тонким батистом, а когда искры опали и рассыпались, меня ослепило золотыми кистями и завитушками на бесчисленных коврах, ширмах, занавесях.
— Моей первой жене понравилось здесь. Устроила тут будуар, и я ничего не менял после ее смерти, — виновато признался Роберт. — Здесь недалеко граница с шаунами.
Я заглянула за парчовую ширму и замерла в восхищении. Над роскошным ложем, заваленным подушками, висел портрет юного рыцаря и девушки в пышном золотом платье. Они держались за руки и смотрели друг на друга так восторженно и нежно, что мне стало неловко подглядывать за их чувствами. Девушка удивительно напоминала королеву Лаэнриэль темными косами и распахнутыми, лучистыми, как изумруды, глазами. Только совсем еще ребенок. А этот мечтательный сероглазый юноша с золотисто-рыжими локонами… я перевела взгляд на Роберта. Не может же человек так разительно измениться!
— Ей было пятнадцать, мне — на год больше, когда нас поженили, — глухо сказал король, отвернувшись. — Через полгода она погибла. Потом Виннибор разнюхал, что и она на самом деле была горной леди, но мне все равно, кто она. Я был влюблен в нее, девочка. И долго не мог забыть. Когда я увидел тебя на мосту первый раз, ты напомнила мне ее. И я поклялся спасти хотя бы тебя. И был обречен полюбить.
Обречен… Мне стало холодно до озноба. Пронзило понимание всей сыгранной горцами партии, где главным призом был огненный дар. Они использовали все слабости короля. Моя мать должна была знать и о сочувствии, если не детской влюбленности, Роберта к Лаэнриэль, и о трагедии с его первой женой. Хелина — великая волшебница. Моя карикатурная похожесть на прабабушку тоже не может быть случайной. Мама вылепила мой образ. И коронованная рыбка клюнула на наживку. Как же мерзко… Прощу ли я когда-нибудь тех, кто играл моей жизнью?
— Как же выйти из этой бесчестной игры? — невольно прошептала я.
Роберт удивленно приподнял бровь, но, похоже, что-то понял, потому что ответил:
— Ты умная девочка и знаешь ответ.
Я пожала плечом. Мол, даже не догадываюсь.
— Перестань жалеть себя, Лэйрин. Жалость — это слепящая тьма. Ну же, думай!
Я молчала. Если не знаешь правил, то единственный выход — попробовать играть не фигурами, а самими игроками. Ну хорошо, играть — нереально. А вот влиять… Исподволь… Но кто они, эти игроки? Главное — понять, кто все это затеял. Как? Вынудить его или их совершить нужный тебе ход.
Боги, как сложно!
Но именно в этот миг созрело главное решение, определившее мою жизнь: я больше не позволю собой играть. Сдохну, а не позволю.
— Молчишь? — вздохнул король. — Что ж, подскажу. Если я правильно догадался, то главное в этой партии, Лэйрин, уже не мой дар. Мой — лишь эпизод, тактический маневр для достижения глобальной цели. Как ни обидно мне это признавать, но главная тут — ты. И твой дар, который почему-то заперла Хелина мощью всего рода.
— Вы же знаете почему. Меня готовили принять ваш дар. Сосуд должен быть пуст, чтобы в него налить свежее вино.
— Кто бы говорил мне о винах! — весело фыркнул рыжий бык. — Запомни, трезвенница, разные виды магии могут сосуществовать и в одном сосуде. И такие коктейли в крови полукровок могут оказаться куда опаснее чистой родовой магии. Подумай об этом. А теперь идем дальше, мы и так слишком тут задержались.
Еще два пламени: одно пахло льном, второе прошелестело шелком. А выйдя из третьего, я увидела Дигеро.
Он сидел за шахматной доской, сосредоточенно хмуря брови, то и дело сдувая упавший на карий глаз локон. Убрать его он не мог: в одной руке зажат слон, в другой — книга с миниатюрами, расчерченными черно-белыми квадратиками. Позиция на доске оказалась знакомой: с нее я обучала Диго игре в шахматы. Миллион лет назад в таинственной библиотеке горного замка Грахар. Сразу после моего позора в долине Лета.
Король несколько секунд молчал, созерцая начинающего шахматиста. Я слышала, как слабое эхо в горах, мгновенную смену его чувств — изумление, гнев, раздражение и в конце концов снисходительную благосклонность. Удивительное ощущение присутствия сторонней — уже не чужой, вот еще что дивно! — души в душе. Оно и помогло мне удержаться от бегства обратно в камин при воспоминании об обстоятельствах нашей последней встречи с Диго.
— Кхм… — кашлянул Роберт. — Помочь, мальчик?
Застигнутый врасплох, Дигеро вскочил, опрокинул доску. Что-то мучительно знакомое было в поверженных, разлетевшихся веером фигурках. Так и есть. К моим ногам подкатилась черная королева. Истории любят повторяться. Эту я не стала поднимать, оттолкнув с пути мыском сапога.
— Как ты сюда попал? — прищурился Роберт. — И почему оставил Виолу?
Дигеро, скользнув по мне взглядом, покраснел, опустился на колено, приветствуя монарха.
— Простите, сир. Случайно получилось. Я лишь хотел попробовать, смогу ли пройти в огонь сам, без вас, а меня выкинуло здесь, и уйти уже не сумел.
На меня он старался больше не смотреть.
Роберт тоже. Да и зачем ему? Для него теперь моя душа — куда более открытая книга, чем его — для меня. И сейчас он тоже чувствует мои подступающие слезы, смятение, желание прикоснуться к мягким каштановым локонам, попросить прощения, все объяснить и… Хватит. Видел бы сейчас Рагар свою вдребезги раскисшую ученицу. О нет, лучше не надо!
Спина выпрямилась, слезы заледенели где-то очень глубоко, куда даже огню не достать и не растопить. Вот так.
Однако…
Мы же, дочери Хелины, хоть и дуры, но таковыми себя не считаем, да? И разгадка самовольному, как выяснилось, присутствию Диго в защищенном (ну-ну) убежище — только одна.
Так не будет ли кто-нибудь тут так любезен сказать мне…
— Сейчас, Лэйрин, — опередил Роберт назревавший взрыв. — Я не успел поставить тебя в известность… и, похоже, уже многое не успею… Как я говорил, дар можно передать по-разному и регулировать силу. Можно поджечь ветку от костра и перенести в новый очаг, затоптать и развеять старый. А можно один костер разделить на несколько, и каждый будет слабее. Я разделил свою силу и выполнил условие Белых гор. Первый рыцарь ордена Священного Пламени Дигеро фьерр Этьер теперь обладает даром «огненной крови».
Представленный мне в новом качестве Диго поклонился кивком головы, а карие глаза озарились знакомым отсветом расплавленного металла. О боги…
Все мотивы и последствия решения короля я еще не могла представить, но уже стало ясно, что Роберт подстраховался. Может, под давлением Белых гор или по договору с Рагаром. На тот случай, о котором не хотелось думать, — если придется меня убить, чтобы не досталась Темной стране, — и до которого осталось… Я прислушалась к себе. Огненный хаос. И бушующее пламя совсем рядом, крупными рунами — РОБЕРТ. И как понять, где сейчас солнце, когда в мире вообще-то ночь?
— Остался час, Лэйрин, — сказал король, не поворачивая головы.
Определенно, что-то странное происходило со временем…
Роберт меж тем его не терял, приступил к допросу:
— Значит, решил сам, Дигеро? И вернулся сюда, говоришь, эдак совсем случайно?
— По просьбе Совета кланов, сир, — уличенный опустил ресницы. — Демонстрация с угольками их не удовлетворила.
— И с кострами тоже? — усмехнулся король. — Или, посмотрев, как одаренный легко справился с заданием, решили сразу на разведку моих убежищ отправить? Способный мальчик, очень способный. На лету все ловишь, дорогу запомнил… Но очень неосмотрительно со стороны кланов расшвыриваться только что возвращенными дарами, отправлять их в ловушку. Вот и посиди пока здесь, потренируйся, может, и сумеешь сломать печать. Она тебя впустила, помнит еще мой приказ, когда я тебя привел сюда. Но как собака не выпустит вора в отсутствие хозяина, так и эта башня.
— Я не вор!
— Неужели? У тебя час. Подумай, стоит ли начинать службу с измены королю, с предательства источника твоей силы. Пока еще она зависит от меня, как свет луны — от солнца. И не факт, что с моей смертью дар не уйдет от тебя, а значит, из Белых гор. Он, да будет тебе известно, капризен, не каждый носитель ему нравится. И отдается он не каждому, как дорогая шлюха. А другого вы не получите.
— Так вы обманули нас? — побледнел Дигеро.
Государь расхохотался:
— Разве я? Вы сами решили себя обмануть. А я — проучу напоследок. Король в Белых горах — никто и ничто? Со мной можно не считаться? За дурака держать? В дом без спросу лезть? Неужели ваши напыщенные лорды надеялись, что я и в самом деле так глуп, чтобы отдать все, не получив ничего, кроме обещаний? Но я все-таки король, и слово чести для меня — не пустой звук. Дар — у тебя, и твое присутствие здесь — лучшее тому доказательство. Но ключ к нему — у меня. И, пока я не открою, твой тлеющий огонек не станет самостоятельной силой. Он ограничен парой фокусов и ходьбой взад-вперед по хоженым дорожкам. Даже жаль, что у тебя мало шансов передать эту новость пославшим тебя на смерть. Через час башня самоуничтожится.
Лукавил наш государь при этой впечатляющей речи. Не верил он в смерть Дигеро, не хотел ее и не собирался допустить — это я чувствовала. Попугать хотел. Не получилось. Горец, хлопавший длиннющими ресницами и гневно сжимавший кулаки, гордо вскинул голову, улыбнулся:
— Пусть я умру, ваше величество, но меня ждет вторая жизнь в стране духов и возвращение во плоти силой моего рода. А вот вы умрете навсегда, и не будет вам никакого бессмертия. И роду вашему не будет. А я все-таки выйду отсюда. Час — большой срок. И если дар — во мне, то и ключ к нему когда-нибудь найду, вот увидите. Мне горы помогут, а вам, простите мою дерзость, уже не поможет никто.
— У тебя уже меньше часа, — уточнил Роберт. — Интересно было бы посмотреть, какую отмычку ты найдешь. А нам пора, Лэйрин. Попрощаться не хочешь?
— Нет.
С Диго я бы попрощалась, как с единственным другом детства. С рыцарем Священного Пламени, взявшим на себя вину за многочисленные мои «подвиги», — тоже, из признательности. Даже с нареченным женихом сестры Виолы — как с братом. Но от младшего лорда фьерр Этьера, огненного мага на побегушках у Совета кланов, мне не надо было ни прощаний, ни прощений.
— Прощайте, принц. Или правильней было бы — принцесса? — склонился мой бывший друг, пряча блеснувшие злой усмешкой глаза в чересчур почтительном поклоне.
— Как ты сказал? — остановился король.
— Принцесса, — остро и недобро глянул исподлобья новый для меня Дигеро. — Я видел достаточно в том зале. Трудно не опознать девушку.
— И кому ты доложил о своих… видениях? Совету кланов?
Он поколебался мгновение. Потом решительно бросил:
— Да.
— И тебя не подняли на смех?
— За что? — обиделся юный рыцарь. — Нам стало известно, что миледи Хелина применяла к принцу запретную магию — зелья, меняющие естество. Лорды не успели ее допросить — она исчезла, как и духи рода Грахар, и без королевы их тоже не допросить как свидетелей, но это уже и не требуется. Все знают, что я никогда не лгу.
Мне стало его жаль. И одновременно начал разбирать смех: если лорды решили, что я под действием зелья стала девушкой… то тут явно чувствуется рука Рагара. Мой премудрый наставник подстраховался на случай моего разоблачения. А вспомнив о высшем мастере, я вдруг вспомнила и тот его таинственный, источавший жемчужное сияние облик, подсмотренный мной, когда он лечил Эльдера. Жемчужный свет! — озарилось сердце радостью отгадки. Вот откуда он может быть у тебя, незнакомый парень с глазами цвета моря…
Почувствовав этот отблеск радости, Роберт сжал мое плечо, словно я пыталась сбежать, но при этом король обратился к Дигеро:
— Какая гордыня, сэр рыцарь. Может, когда-то ты и не лгал. Но это заявление уже не соответствует настоящему времени. Я, похоже, выбрал недостойного, хоть лишай тебя дара. Ты в который уже раз непростительно ошибся, Дигеро. Не простительно! Впрочем, у тебя осталось три четверти часа на исправление ошибок. Может; успеешь еще, — огненный маг, потеряв всякий интерес к предателю, направился к камину, подхватив меня за плечо. Скорбно вздохнул: — Не сердись на него, мой возлюбленный сын. Кстати, горжусь твоей королевской выдержкой, весь в меня. А эти горцы не перестают меня удивлять склонностью к фантазиям. Одному померещилось невесть что, другие слушают, развесив уши, и верят… И еще Белые горы считаются страной мудрецов! И кому, подумать только, я собирался отдать мою красавицу Виолу?
— Ваше величество! — взмолился растерянный Дигеро.
Мы не оглянулись, и потом я укоряла себя за высокомерие.
Вышли в первом, хорошо знакомом мне убежище. Король опять меня удивил: постояв с минуту с чрезвычайно сосредоточенным лицом, он резко выдохнул, уселся на софу, вальяжно облокотился.
— Слушаю, Лэйрин.
Я поперхнулась от неожиданности.
— А разве у нас есть время?
— Здесь и сейчас его вечность. Я говорил тебе: все в мире соткано из огня, и если запомнить и удержать своей властью положение каждой крохотной искры вокруг себя неизменным, то такое место выпадет из круга времени. Почитаешь мои записи, поймешь лучше. Сейчас я создал здесь «карман времени», исказил его, и оно течет по-другому. Там, — он показал на опаленную пасть камина, — не пройдет и минуты. Здесь, — широким жестом обвел замершее недвижно сияние стен, — может пройти вечность, если иметь бесконечную силу. У меня она весьма конечна, — грустно усмехнулся он, запустив пятерню в рыже-белые волосы и откинув их со лба. — Немного передышки выкроим, но больше у нас ее не будет.
Теперь понятно, как Роберт ухитрялся быстро привести себя в божеский вид после любого разгула. И дело оказалось не в том, что в его крови перегорает любой яд, в том числе винный. Хитрец втихаря отсыпался, как таракан в щелке! Ну и как теперь обращаться к такому почти божеству со своими мелкими человеческими заботами?
— Вы ведь не убьете Дигеро, сир?
— Садись, ты на ногах едва держишься, — король похлопал ладонью по софе рядом с собой и обнял меня за плечи, когда я рухнула на указанное место. — Ты знаешь, что я его пощажу. И не из-за несвойственного мне милосердия, а из-за того, что смерть этого породистого щенка осложнит все мои планы. Хотя таким, как он, вредно прощение, они принимают его как само собой разумеющееся. После того, как я его выпущу, башню придется уничтожить. А за предательство он заплатит позже, я найду способ взять долг.
— Для Дигеро это не предательство. Он выполнял волю гор.
— Лордов, а не гор. Да и какая разница чью? Он принес мне присягу и тут же нарушил, подняв на меня руку, когда защищал тебя, не разобравшись. Это я еще мог понять. Но он разболтал твою тайну и поставил интересы горстки лордов выше моих! Без королевы кланы слишком много о себе возомнили. Но, когда она появится, и если это будет… — он приподнял мне голову за подбородок, вгляделся в глаза и… чмокнул в кончик носа. — Чудо мое… Ты будешь изумительной женщиной, когда совсем проснешься… Так вот, если их королева будет не твоей дочерью, Лэйрин, то у тебя будет еще больше проблем с горцами. А я и так оставляю тебе королевство в отвратительном состоянии. Но кое-что я еще успею поправить.
— Я не хочу вашей смерти! — задохнулась я от внезапной острой боли в душе.
Он болезненно поморщился:
— Не надо, девочка. Огонь водой не кормят. Жалость обессиливает мужчину, а мне сегодня понадобятся все силы, и даже чуть больше. Мне некому оставить корону, не дарить же ее соседям. Я рассчитывал на Виолу и ее консорта, девочка подавала большие надежды, в отличие от остальных моих девиц, но темные убрали и эту фигуру. Могло быть и хуже. Твое появление — незаслуженный мной дар богов.
Скорее подарочек от Хелины с Азархаргом, дьяволы его задери, нашел же момент вмешаться!
— Но вы же не собираетесь умирать, сир!
— Только чуть-чуть, если придется. Совсем ненадолго, — рассмеялся этот удивительный человек и маг. — Если бы не собирался — не торговался бы с горцами за дар бессмертия. Ты уже поняла мой план?
— Куда мне, — самокритично призналась я, даже не пытаясь строить предположения.
— Видишь ли, Лэйрин, я не хочу такого бессмертия, какое имеют горные лорды. Плевать я на него хотел, на такое.
— Тогда я совсем не понимаю.
— Ты еще поймешь, какая это мерзость, когда Хелина откроет твой родовой дар или он откроется сам после ее смерти. Лучше навечно сгнить в земле, чем сосать живую кровь собственных потомков. Я, хоть и грязно жил, но, представь, захотел чистоты хотя бы за пределом.
— А это возможно? Другое бессмертие?
— Вполне. Высшие белые мастера обещали принять мою грешную душу и дать ей тело вейриэна. И, может быть, сбудется моя детская мечта стать странствующим белым рыцарем. А горы получат «огненную кровь» через Дигеро. Вот и всё.
Вот и всё.
Всё.
— А я?
— Ты станешь королем. Ты же мечтала надеть корону? Вот и наденешь. Исполнишь заодно и мечту Хелины. Надо же и ее чем-то порадовать.
— Но я же не…
— Не мальчик. Но раньше тебя это не останавливало.
— От меня требовалось только взять дар.
— А теперь я требую за него плату, — жестко сложились его губы. — Придется потрудиться, Лэйрин. Запомни главное: огонь нуждается в любви, как в воздухе. Если он не любит, то его нет. И огонь нуждается в пище: в том, чтобы его любили, иначе — безумие. Он поглотит всё, и самого мага. В конце концов, если будет совсем одиноко, научись создавать фантомы, я тебе оставил записи, разберешься. Все в мире соткано из огня, помнишь? Дорри, ко мне! — он протянул ладонь к камину, призывно свистнул. Тлевшие угли радостно вспыхнули, клубок алого пламени потянулся на четырех лапах, вильнул сполохом хвоста, и на пол прыгнула рыжая гончая, метнулась к хозяину, рассыпая искры со шкуры, но не оставив на ковре ни единой подпалины. Через миг это была уже собака собакой, даже нос влажный, когда она, принюхиваясь, ткнулась мне в ладонь.
Король потрепал ей загривок, повозился, ловя за пасть и посмеиваясь. Псина, порыкивая и поскуливая от счастья, азартно охотилась на королевскую руку и обступала мне ступни довольно ощутимо — весила она, как живая.
— Порвать она может по-настоящему. Все, иди на место, Дорри. Место! — Роберт указал на камин. Повинуясь приказу, гончая уныло повесила голову и очень-очень медленно поплелась назад, то и дело укоризненно оглядываясь.
— До сих пор не разобрался толком в их сущности, — пожаловался маг, когда клубок пламени, поворочавшись на углях и обиженно посопев, истаял бесследно. — И ведь знаю, что они не живые, а ведут себя подчас… обижаются, видишь, словно душа есть. Так что поосторожнее будь с фантомами. Тебе надо удержать трон до тех пор, пока у Виолы и Дигеро не родится их ребенок, тогда ты отречешься от короны в его пользу и обретешь наконец свободу.
А чтобы лженаследник не засиживался на троне, достаточно того, чтобы его ненавидели. Огонь нуждается в любви? Какая насмешка.
Роберт понял мое молчание. Прочитал.
— Не совсем так, Лэйрин. Когда мы хотим казаться безумцами, мы ими становимся. Уже незаметно для самих себя. Я не хотел, чтобы тебя ненавидели, но не смог устоять перед Дирхом, взявшим твое лицо.
— А если у Дигеро и Виолы не будет детей?
— Запасной вариант — дети Виолетты.
— Хорошо, я отрекусь. А потом?
— Потом, если захочешь, выйдешь замуж за странствующего белого рыцаря.
«А может, лучше сразу податься к папе?» — мелькнула тоскливая мысль.
— Идем, девочка, пора, — прозвучал на удивление созвучный королевский приказ.
Едва мы появились в дворцовой королевской спальне (предосторожность, если я опять не удержу на себе облачение), накрыло тяжелое, до тошноты давящее чувство, словно на мир опустилось что-то неимоверно огромное и продолжало надвигаться, вдавливая в пол. Шаг дался с трудом, как будто на ноги навесили пудовые гири.
— Соберись, Лэйрин, — сказал король, когда я пошатнулась, и поддержал под локоть. — Азархарт, похоже, решил явиться раньше срока.
— Значит, он не всегда держит обещания.
— С него станется прийти, сделать все, что ему надо, уйти и явиться второй раз точно в срок.
— Откуда вы знаете так много о Темном владыке?
— От Рагара, — ответил он и, опережая вопрос, пояснил: — В последние дни до его исчезновения мы с ним часто беседовали в одном из моих убежищ. Как он выразился, сидели в «кармане времени». Спал он там же.
То-то наставник держался на ногах круглосуточно, разгребая то, что натворил за эти годы помутившийся разумом король. Может, это не лечится, и Роберт еще безумен, если вполне серьезно предложил мне побыть цепной сукой в шкуре кобеля и посторожить его королевство до рождения внука? И откуда во мне такая злоба?
Можно не спрашивать — папа близко.
— В голове гудит, — пожаловалась я.
— Это колокола. Я убедил кардинала провести во всем королевстве всенощное бдение и молебен за дочь мою Виолу и ее жертву темным. Или мою отцовскую жертву, не помню точную формулировку… — и он смущенно отвел взгляд. — Никак не могу привыкнуть, что кто-то еще смотрит в мою душу. Есть в этом что-то нецеломудренное, не находишь?
Роберт и целомудрие. Могла бы — рассмеялась.
— Зато во всем королевстве в эту ночь мои подданные испытывают особо сильное чувство любви к королю. Разве что кроме отъявленных мерзавцев и ненавистников, но их мне не жалко. Сейчас мне нужна вся сила любви, на какую способны мои люди. Попривыкла? Теперь идем в зал совещаний. Придется в обход. Кардинал всегда нервничает, когда я появляюсь из огня.
Четверо вейриэнов несли стражу за дверями покоев и доложили, едва завидев нас:
— Приказ выполнен, ваше высочество. Ласхи улетели в безопасные для них места.
— Я не давал такого приказа! — опешила я.
— Это я распорядился от твоего имени, Лэйрин, еще во время твоего посвящения в нашем семейном святилище, — невозмутимо сказал Роберт, уходя вперед. Бросил вполоборота: — Не задерживайся.
Боги с ними, с ласхами, хотя это возмутительно, ибо кодекс гласит: «Вассал моего вассала — не мой вассал». Но — посвящение? Вот те поцелуи? Интересно, как король посвящал Дигеро…
Роберт, размашисто шагавший впереди, вдруг хохотнул, усилив мои подозрения, но ничего не сказал, а я как-то незаметно отвлеклась от давившей на сердце тяжести.
Стражи, стоявшие в коридорах, держали в одной руке пику, а в другой почему-то — зажженную свечу. По стенам обильно, через каждый шаг, горели факелы и свечи в высоких канделябрах. Иллюминация не рассеивала мрак, а только подчеркивала. Воздух во дворце казался неподвижным, густым, как черничный кисель, и огоньки висели в нем, как капельки воды на невидимой паутине.
В зале советов нас ждали десятка два приближенных — кардинал, канцлер, военачальники, герцоги, — бледные, с покрасневшими глазами, как с похорон. У каждого в руке тоже по мерцавшей огоньком свече, на овальном столе — кипа пергаментов и свечные связки.
— У вас минута доложить о готовности, — объявил государь, приняв их поклоны.
— Мои люди готовы, государь, — вытянулся начальник королевского гарнизона так, что даже его жесткие усы встопорщились по стойке «смирно». — Поленницы сложены, вязанки хвороста доставлены и разложены всюду, где указано. Костры зажжены, свечи раздали. Народ, кроме неходячих, весь на улицах молится, кто в храмы не попал. Стража у каждого дома — против воров, значит.
— Пострадавших много?
— Точных сведений еще не имеется, обходы мы не делали, но трупы уже есть. Сердце, у кого слабое, так оно не выдержало. А так — давки нет, паники тоже. Куда бежать-то нам? Да и тяжко, ваше величество, — вздохнул он, кашлянув. — Ноги едва движутся. Лечь бы да помереть. Даже дети на улицах не плачут — сил нет. Только и держит — вера в Бога да короля.
— Хорошо. Будем надеяться, что везде, куда я успел отправить весть, тоже успели подготовиться. Отойди к камину, Лэйрин, — приказал Роберт, подошел к окну, распахнул медные рамы витражей.
Колокольный гул стал громче, а вот паузы между звонами увеличились, и отзвуки словно увязли в густом мраке. Сквозняком не повеяло, но пламя всех свечей как придавило — оно съежилось до едва синеющей точки, и на миг в зале совсем потемнело, но тут же огоньки вспыхнули еще ярче. И, даже отступив к дальней стене с камином, я видела, как в тяжелой непроглядной тьме, закупорившей и луну, и звезды, тоже что-то замерцало, но не в небе, а внизу, где простирался город, словно созвездия опрокинулись наземь.
— Мой король, — пошевелился державшийся одной рукой за сердце тощий, как щепка, и вечно суетливый герцог фьерр Фенц. Свеча в его правой руке дрожала и кренилась, талый воск разбрызгивался, капая на штаны. — Но почему? Ведь это идет вся Темная страна, вся! Даже младенцу это уже понятно. Когда Азархарт приходил один — такого не было. А еще не меньше получаса до полуночи!
— Мой добрый друг, — повернулся король. — Темные сочли, что Виоле полагается одна шестая королевства. Размером как раз с твое герцогство. Но ты же не захотел его отдать! Вот Темный и решил сам выбрать лучший кусок. И опять твои пастбища, луга и леса оказались лучшими в королевстве.
Мне осталось только ресницами хлопать в изумлении: в благороднейшем нашем короле Роберте Сильном скрывался, как оказалось, еще и талант сочинителя. Такое выдумать!
— Но почему мои? — застонал несчастный герцог.
— Потому что ты — скупердяй! — забрюзжал кардинал, прервав молитву. — Свечи тоньше волоса жертвовал в храмы! Зажечь теперь там нечего. А где слабее молитва и тусклее огонь, туда Темная страна и падет.
— Довольно! — рыкнул Роберт.
Ему ответило жуткое эхо, громовым хохотком прокатившееся по небу.
И сразу вокруг меня взвилось пламя, укрыв до плеч. Я чихнула и улыбнулась — кончик огненного языка щекотнул нос. Придворные помертвели в ужасе то ли от услышанного черного грома без молний, то ли от необычного зрелища молнии без грома, столбом вставшей в зале. Лишь военачальник блеснул решительно глазами, сжал свечу, как древко штандарта, и она едва не сломалась, а канцлер и казначей обменялись понимающими взглядами. Король в сердцах захлопнул раму, только стекла жалобно брякнули.
— Благородные фьерры, — сказал он, усаживаясь в кресло. — Пока в ваших руках горит свеча, а в сердцах — любовь к Богу и королю, Тьма не подступит и страх не коснется ваших душ. Но вы должны запомнить: ваша жизнь зависит от преданности трону. Я пожертвовал темным любимую дочь, но не могу отдать ни пяди земли, ни даже самого последнего из моих подданных. Потому я обратился к Белогорью. Вам известно, что Виола — дочь горной леди, и для ее брака нужно еще и согласие горных кланов в лице моего сына. А Белогорье и принц Лэйрин, видите ли, категорически не согласны.
И пришлось мне в знак категорического несогласия сложить руки на груди и надменно задрать подбородок. Сказать ничего не могла — онемела.
Огонь струился с плеч, как мантия, а ловкие язычки засновали по всему телу даже под одеждой. Как он может! В такой момент! При всех! Стыдно было невыносимо, мои щеки покраснели, а Роберт, блаженно улыбаясь, прикрыл веки.
— Потому нам предстоят еще одни переговоры с Азархартом, — довольным тоном сытого кота сказал этот заядлый лжец и бесстыдник. — И пока они не завершатся, Темная страна не падет на наши головы, удерживаемая на расстоянии силой ваших молитв, — он вскинул взгляд на замолчавшего, ловившего каждое слово кардинала, и тот, спохватившись, усердно забубнил под нос.
— Не изволь гневаться, государь, не выдержать нам долго этого, — вымолвил старый канцлер, герцог фьерр Холле. Дышал он тяжело, с присвистом в легких, на лбу старика блестели бисеринки пота, но держался спокойно и с достоинством.
«Тут люди страдают, а вы, сир, бессердечно развлекаетесь…» — подумала я и, выдохнув внутренний огонь, щелкнула по каждому наглому пальцу обнимавшего меня пламени. «Молодец, моя девочка, учишься, несмотря ни на что», — долетело эхо. Я чувствовала веселый и безудержный азарт, охвативший короля.
— Не потребуется долго, — он вытащил из кармана тот же фальшивый черный свиток, отмотал кончик чуть выше подделанной подписи и печати Азархарта, сделал вид, что читает: — В его ультиматуме мне сказано: «Если ты не отдашь прекрасную твою дочь Виолу, чья красота, ум и грация стоят царств, я вынужден буду возместить эту невосполнимую утрату и взять твое королевство, и это будет малая цена за потерю такого дивного светоча моей погрязшей во тьме и смраде страной, о благородный король Роберт Сильный. Прими почтительнейшие уверения в уважении к твоему величеству и мое восхищение твоей добродетельной доблестью и славой. Азархарт». Понятно вам? — свернув свиток, Роберт припрятал его подальше от чужих глаз.
Стены сотряслись, стекла жалобно звякнули под ураганным порывом ветра, но устояли. А глухой рокот прозвучал так, словно кто-то огромный лениво похлопал в гигантские ладоши.
— Он говорил о моем королевстве! — воздел король палец к своду, не обратив никого внимания на сотрясение. — А у меня его, вот незадача, уже почти нет.
Казначей горестно закивал, но венценосный тиран не позволил и рта никому раскрыть.
— Я собрал вас, верные мои подданные, в эту воистину тяжелую ночь, чтобы объявить о моем отречении от престола в пользу наследника — кронпринца Лэйрина Роберта Даниэля Астарга фьерр Ориэдра, седьмого ребенка моей последней супруги Хелины фьерр Грахар. Как видите, он обладает даром королевского дома Ориэдра — Священным Пламенем. Сим я передаю и корону, — Роберт требовательно глянул на хранителя печати, и тот, поклонившись, поднес свиток, перо и чернильницу.
Король расписался, хранитель приложил печать. Нахальный сполох незримо для всех запечатлел поцелуй на моих губах, и дар речи ко мне так и не вернулся.
Растерянные придворные, забыв о висевшей над королевством всеобщей крышке гроба, зашумели, кто-то горестно охнул, кто-то попытался славословить нового правителя:
— Да здра…
— Рано радуетесь! — оборвал их Роберт, полыхнув очами. — Отречение вступит в силу за миг до полуночи. Пока еще я — ваш король. Молитесь, благородные фьерры, молитесь… А если кто надеется, что за эти оставшиеся минуты со мной что-либо случится… — он повернул голову к черному лоскуту окна, и в стеклах утративших цвет витражей отразились два огненных блика от его глаз, — то завещание мое давным-давно составлено, и по нему, само собой, мое королевство тотчас переходит кронпринцу Лэйрину. Чтобы никаких неожиданностей.
Тьма за окном опять хохотнула так, что даже у меня выступили мурашки на коже. Король поднялся, оглядел измученных людей. Язычки свечей в их руках внезапно расцвели и пожелтели золотистыми лилиями, как и то пламя, что крепко держало меня, не давая дернуться.
Невозмутимый, как всегда, телохранитель Зольтар доложил:
— Белые вейриэны просят аудиенции.
— Пусть войдут.
Но вошел один — незнакомый мне статный воин с белой прядью на виске и очень светлыми для вейриэна глазами.
— Высший белый мастер Таррэ, — представил его Зольтар, встав рядом с вошедшим, как и еще трое моих телохранителей. — Имена остальных высших мастеров вам известны, сир, в том числе мое.
Таррэ, полюбовавшись несколько мгновений моей огненной мантией и округлившимися от изумления глазами (мои скромные телохранители — высшие мастера? все, кроме Морена? шестеро, если посчитать и Рагара, из семерых высших? какая неслыханная честь! с чего бы? как же опасна для Белогорья дочь Темного владыки!), улыбнулся мне уголком рта, чуть склонил голову перед Робертом, чье тщательно скрытое удивление я тоже уловила, и объявил:
— Мы готовы, король равнин.
Роберт с облегчением вздохнул:
— Тогда приступаем. Лэйрин, твоя задача — отдохнуть и подготовиться к завтрашней коронации. Ступай.
Не могла я уйти. Там, за стенами охваченного огнями дворца, терпеливо стоял и ждал своего часа мой отец. Родной отец, которого лишили его ребенка, мешали всеми способами его найти и обнять, воспитать под заботливым отеческим крылом. И даже сейчас его зов не долетает до единокровного чада, запечатанного жгучим пламенем, лишь тоска просачивается — беспросветная, мучительная, темная, как омут в безлунную полночь. В близкую, совсем близкую полночь.
— Ваше величество, — у меня прорезался наконец голос. — Дозвольте мне остаться.
— Нет! — вспышкой ярости Роберт выжег и мою (мою ли?) внезапную и невыносимую тоску, и злые (мои ли?) раздражение и обиду. Сказал властно: — И не забывай, что по нашим законам до твоего совершеннолетия опекунство остается на мне.
Так и знала, что с этим отречением не все чисто. Но я уперлась, сверля короля не менее яростным взглядом. И одновременно понимая, что он прав, прав, прав. Но в демонову глотку его правоту! Это моя кровь. И я хочу жить вся, целиком, какая есть, а не на одну половину, светлую или темную.
— Позволит ли нам король забрать одного юного горца, случайно переступившего дозволенные ему пределы? — вмешался Таррэ в нашу борьбу.
Дигеро! — споткнулось сердце.
— Пожалуй, — кивнул Роберт. — Лэйрин, придется тебе освободить нашего пленника. И поторопись.
В этот момент в окно зала, находившегося на третьем этаже, что-то премерзко скребнуло, словно железным когтем по сердцу.
И в тот же миг меня туго, с головой, спеленало яро взревевшее пламя и вышвырнуло вон.
