Глава 11
Главное, сосредоточиться. Все пройдет правильно и хорошо. Глубокий вдох, выдох.
Я стояла у окна спальни, в российской квартире, глядя во двор, снова и снова прокручивая в голове все детали.
Клэр предупреждена — я сказала ей, что сегодня приведу в дом одного человека, которого буду называть «мамой», а этот человек будет называть меня «дочерью». Объяснила, что у моего… народа принятые такие обращения между очень близкими людьми. Клэр кивнула и пообещала, что дом будет готов к визиту гостя.
Далее следовал долгий с кропотливый разговор со Смешариками, которых я настоятельно просила не выскакивать из-за углов, не кататься по дому, не превращаться в непонятного рода предметы, не кричать, буйствовать и уж, упаси Господи, не пукать. Во время путаных объяснений Фурии внимательно буравили меня желтыми глазами, после чего с пониманием ответили: «Рошо. Спря.»
Умницы. Они все понимали. Не хватало, чтобы у матери случился приступ из-за неожиданно возникших в поле зрения пушистых шаров с глазами. Если уж по рассказам Дэйн, и тот, едва не получил удар, увидев их.
В коридоре хлопнула дверь туалета — кто-то из родственников встал.
Так, еще раз, без спешки — обо всем ли я подумала? С Клэр я поговорила, с Фуриями тоже. Воспоминание о реакции Дрейка вызвало новый прилив тепла. Я улыбнулась.
Сонный, горячий, мускулистый… Я лежала, прижавшись щекой к его груди, ласково поглаживая плечо. Его пальцы медленно вычерчивали узоры на моей спине; по коже волнами пробегали мурашки.
— О чем ты думаешь, любовь моя? С самого утра пребываешь в глубоких размышлениях.
— О том, что вечеринка только завтра, а сегодня свободный день.
— И? Хочешь провести его по-особенному? Мне сегодня все-таки стоит появиться на работе. Сиблинг, наверное, уже замучился один.
— Я понимаю, да. Скажи, а отчего зависит течение времени в разных мирах?
Пальцы на мгновенье застыли, пробыли без движения несколько секунд, затем продолжили свой путь вниз по позвоночнику.
— От того, какая именно между ними сцепка. Она просчитывается специальной формулой, регулирующей взаимодействие течения времени.
— Это сложная формула?
— Очень.
— Но ее можно изменить?
Я осторожно подняла голову и посмотрела в его лицо, затаив дыхание.
Дрейк лежал, не открывая глаз, и улыбался.
— Скажи, тебя всегда с самого утра посещают глобальные мысли?
— Нет, не всегда…
Красивое лицо довольного мужчины, от которого неизменно перехватывало дыхание, а в голову лезли греховные мысли. Взгляд смеющихся серо-голубых глаз из-под век.
— Я понял, о чем ты хочешь попросить меня. Решилась?
— Да.
— Молодец. Не забудь показать ей осенний парк и городской центр «Сфера».
Выдох от облечения. Я обожала его. До умопомрачения.
— Не забуду. — Прошептала тихо, погладила его лицо ладонью и коснулась губ, вложив в нежнейший поцелуй столько любви и благодарности, сколько была способна. Дрейк шумно втянул воздух, сдерживая растущее возбуждение.
— Так вот, значит, как из мужчин вьют веревки…
— Нет, их еще вьют с помощью ежедневной заботы, внимания, обожания, ласки… — Я нежно прикусила его нижнюю губу и едва не застонала от наслаждения, когда сильные руки затянули меня поверх мужского тела и сжали ягодицы. — С помощью завтраков в постель, понимания, окружения любовью…
Слова кончились, стоило горячему пенису прижаться к пульсирующей промежности.
Вспоминая об утренней сцене, я снова вспыхнула и почувствовала, что низ живота наполнился теплом.
Стоп, срочно расслабиться и переключиться. Впереди довольно сложный разговор, и потребуется предельная собранность. Спокойствие, глубокий вдох… еще один…
Дрейк по моей просьбе изменил формулу — начиная с этого дня, время в обоих мирах потекло с одинаковой скоростью, и сутки в Нордейле стали равны суткам в родном мире. Удобно, непривычно и немного страшно. Придется многое пересмотреть и переучиться. Но овчинка стоила выделки; с мамой давно стоило поговорить.
На кухне зашумел чайник. В раковину полилась вода.
Пора.
Дождавшись, когда завтрак завершится, я привела ее в спальню и усадила на кровать.
— Динка, ты зачем меня сюда привела? — Мама, одетая в домашний халат, улыбалась и немного нервничала. — Хочешь посекретничать?
— Хочу.
Я плотно закрыла дверь, подошла к окну и задернула занавески.
Так будет проще воспринимать.
На секунду прикрыла глаза и сконцентрировала внутреннюю силу. Теперь это давалось легко, без усилий. По комнате медленно начали расходиться невидимые круги, воздух задрожал.
Все получится просто и легко. Потому что теперь я умею…
Мама повозилась на кровати и едва заметно вздрогнула, когда мой голос зазвучал вновь — теперь в нем были новые, необычные ноты, спокойные и певучие.
— Сейчас,… — сорвавшись с губ, слова материализовывались в символы, сплетались из искорок и проникали в окружающее пространство, — …я расскажу тебе одну историю. От начала и до конца. Ты поверишь каждому ее слову и воспримешь все новое без удивления, без шока и стресса, ты окунешься в новый загадочный мир и захочешь увидеть его своими глазами.
Предметы в полутемной комнате замерцали, очертания смазались, сделались неточными. Возникла невидимая связь со Вселенной, единение, гармония, тишина.
Как это приятно, ощущать силу, пользоваться ей.
— Ты готова?
Она медленно кивнула, завороженная.
* * *
— Значит, ты все-таки, особенная… А я ведь… верила…
Ее глаза беспомощно и растерянно оглядывали незнакомую улицу — снег на тротуарах, стройный ряд изогнутых фонарных столбов, витрины магазинов, идущих навстречу людей.
Это был странный день. Радостный и странный.
С того самого момента, как я перенесла маму в Нордейл, где, несмотря на мои программирующие сознание слова, ей потребовалось около получаса чтобы подняться с лавочки и сделать первый шаг по незнакомой парковой дорожке, я рассказывала, рассказывала и рассказывала.
Все, что знала об Уровнях и их устройстве, об этом городе, о языке, о людях, о местной валюте, о Комиссии, Рассказывала о первом прыжке в парк и собственной панике от обнаружения паранормальных способностей. О том, как за мной прислали в книжный магазин мужчину на машине, потому что захотели поговорить. О новом Начальнике, новой работе, обучении, первых шагах…
Об отношениях с Учителем я пока умалчивала. Время этой темы еще придет.
Понадобился не один час, чтобы объяснить такие сложные темы, как взаимодействие и остановка времени при прыжках, отсутствии в этом мире рождаемости и старения, измененные механизмы поведения общества. И еще столько же, чтобы, осторожно выбирая слова, поведать о коллегах и собственной специализации, (не стоило маме знать об опасностях, войне, рисках, и уж тем более, о моей недавней гибели), показать собственный дом, позволить полностью осмотреть его, познакомиться с каждой деталью, представить Клэр…
Все это время, глядя на ее лицо, я чувствовала себя странно. Трепетно, гордо, радостно, но странно.
Она здесь. В Нордейле. Со мной.
Чтобы не перегрузить ошалевшее от обилия новой информации мамино сознание, я говорила мягко и по большей части кратко, внимательно наблюдая за ее реакциями.
Мама молчала. Иногда что-то спрашивала. Лицо ее было бледным, а глаза блестели.
Она за несколько часов узнала то, на что мне понадобилось полгода. Могло быть и хуже.
— Ты подумаешь?
Мы гуляли по городу целый день. Мимо чистых скверов, припорошенных снегом машин, высоких светящихся небоскребов, уютных кафе, магазинов. И разговаривали. Когда первичный шок схлынул, вопросов появилось бессчетное множество, и на каждый маме хотелось знать ответ. Как я хожу на работу, сколько зарабатываю, дорого ли здесь жить, действительно ли люди забывают, откуда пришли и правда ли, что никто ничего не помнит о детях?
— Правда, мам. Правда. Но они от этого не страдают. Нельзя сожалеть о том, чего не помнишь.
Еще дома, перед тем, как прыгать, я коснулась маминого сознания, закладывая новую установку — помнить все, невзирая на изменение обстановки; я не могла допустить того, чтобы она забыла. Меня, дом, свой мир… Сколько на это требовалось времени другим людям, я не знала, но рисковать не собиралась.
И теперь, уже под вечер, уставшие от прогулок, мы сидели в маленьком кафе на первом этаже «Сферы». В белых фарфоровых кружках поблескивал чай. Мама рассматривала серебряную ложку; ее брови хмурились.
— Дин… тебе легко спрашивать. Дай мне время. Для тебя прошли месяцы, а для меня ты еще два дня назад ходила в офис на работу.
— Я понимаю.
— А теперь ты говоришь — переезжай. Это ведь даже не другой город, не другая страна. — Она беспомощно посмотрела на меня, и в ее глазах отразились сияющие вывески бутиков, окружающие обеденный зал. — Это все просто невероятно, дочь… как в фильме.
К концу дня она уже устала удивляться, но все еще качала головой, будто неспособная до конца осознать, принять, поверить.
— У тебя хороший дом, шикарный просто. Мы о таких и мечтать в свое время не могли, только если где на Западе жить. И подруга хорошая, мне понравилась, она отлично готовит.
Топот ног вокруг, голоса покупателей, мелодичная трель чьего-то мобильника.
— Надо же… ты здесь работаешь. И не стареешь; никто не стареет. Неужели такое возможно? Если бы наши узнали сюда дорогу, то проложили дорогу из трупов, лишь бы попасть в такое место.
Я кивнула, узнавая собственные мысли полугодичной давности.
Точно. Многие бы заплатили миллионы, чтобы я их сюда перенесла.
— Вот поэтому на мне и лежал запрет на разговоры.
— А теперь не лежит?
— Нет, мам. Теперь… (я другая) … теперь не лежит.
— И ты транспортируешь этих ребят — своих коллег, которые выполняют разные задания, туда, куда они скажут?
— Да.
— Они как работники ФСБ?
— Не совсем.
— А это не опасно?
Да.
— Нет.
— Полгода… Динка… Не верится. Полгода ты живешь здесь, и ведь я верю тебе. А для меня прошло всего-ничего… А парень? У тебя здесь есть парень?
Я смутилась.
— Есть мам.
Ее лицо просветлело, но затем на лбу собралась складочка.
— Дочь, а дети? Ты говоришь, что у вас здесь не может быть детей?
— Я ведь больше не обычная, мам… Я могу вернуться в наш мир и забеременеть. В любое время.
Она улыбнулась, глядя на меня, расслабилась.
— Ты стала такой взрослой,… А я только вчера об этом думала, что что-то изменилось в твоих глазах. Мудрыми они стали. А знаешь, я ведь всегда хотела вот так…
Мама с восторгом оглядела торговый центр.
— Как?
— Научиться чему-нибудь необычному. Я ведь читала об этом, но никогда не верила.
— Никто не верит. В этом и проблема.
— А ты теперь раз, и тут! Когда хочешь, где хочешь… безо всяких билетов… Не то, что я со своей Турцией.
Наконец-то, в тебе проснулась радость. Это хороший знак.
— И не говори. Тебя дома…
— Дин, а тут продают напитки покрепче?
Опа!
— …отчим не потеряет?
— Да пусть меня ради такого дня хоть кто потеряет! — И она впервые с тех пор, как шагнула в мир Уровней, рассмеялась. — Закажи нам что-нибудь, и покажи мне уже, что здесь продают!
Все. Теперь она стала прежней — знакомой, родной, лучащейся довольством. Шок прошел, и я впервые за долгий день расслабилась сама. Ничто не могло увлечь маму настолько же сильно, как шопинг, а мы находились в одном из самых роскошных для подобного времяпровождения месте. И спустя десять минут, стояли у одной из витрин, глядя на пластиковый, изысканно одетый, женский манекен.
— Динка! — С благоговейным шепотом мама указала пальцем на элегантное женское пальто. Черное, с меховой оторочкой и большими стильными пуговицами. — Да, у нас же такое же с руками оторвут!
Я улыбнулась, глядя на хитрое накрашенное пластиковое лицо женщины-куклы, одетой по последней моде.
— А дорогое оно?
Таблички с ценниками стояли у туфлей на высоком каблуке.
— Нет, не особенно. Хочешь, купим его тебе на пробу? Принесем домой, продашь кому-нибудь.
— Ты серьезно?
Как же редко в своей жизни я видела настолько сияющий восторженный взгляд собственной матери. И от этого становилось одновременно светло и грустно.
— Знаешь что? Пойдем и купим все размеры!
* * *
В старую квартиру мы ввалились с огромным ворохом пакетов, красными от их тяжести руками и запахом кокосовых коктейлей.
— Вас где это так долго носило? — Анатолий прошлепал с кухни потрепанными тапками на босу ногу и с деревянной лопаткой для жарки в руке. — Время девять вечера, а вас все нет.
— Уже есть, Толенька, уже есть!
Довольно улыбаясь, мама водрузила — нет, не пакеты даже — баулы с блузками, кофтами и драгоценными экземплярами пальто на диван.
— Во, понабрали! На рынке, что ли, были?
— Где мы только ни были! — мама хитро подмигнула мне и принялась стягивать с себя верхнюю одежду. — А что у нас на ужин, Толь? Есть хочется, умираем просто.
Отчим что-то недовольно пробубнил про любящих погулять и потратить всю имеющуюся наличность женщин, для которых должны готовить мужики, после чего коротко бросил «рыба» и вернулся на кухню.
Когда я переодевалась к ужину, в спальню вошла мама, обняла меня и уткнулась носом в плечо.
— Спасибо тебе, Дин…
— Да что ты, мам. Мне стало гораздо легче теперь, когда ты знаешь.
— Мне кажется, я так давно не была… живой. А сегодня снова стала. Это как подарок.
— Все подарки у нас еще впереди.
Она посмотрела на меня, сияя:
— Как же здорово! Все эти вещи — они уйдут за баснословную цену. Динка, мы ремонт сделаем!
— Конечно, сделаем.
Мы помолчали, глядя друг на друга. Казалось, счастье, подобно воде в бассейне, плескалось между нами.
— Ты ведь знаешь, что после ужина я уйду? Мне нужно будет вернуться туда.
Она грустно улыбнулась и кивнула.
— Нужно будет как-то объяснить все отчиму и бабушке. Теперь, когда время снова пошло, они заметят мои отсутствия.
Беззаботный взмах рукой:
— Об этом не переживай. Я что-нибудь придумаю. Скажу, что ты нашла работу за границей или что-нибудь еще. Бабушка порадуется. Главное, чтобы ты иногда приезжала к ней. Нет, Динка, представляешь, мы же теперь заживем! Я отдам тебе деньги за сегодняшние покупки, а потом мы сходим еще…
Я наградила ее теплым и укоризненным взглядом.
— Не нужно никаких денег. У меня их достаточно. И будет замечательно, если теперь они появятся и у тебя. У вас. Ты ведь подумаешь над тем, что я говорила?
— Конечно, подумаю, дочь. Ты когда придешь в следующий раз?
— Завтра вечеринка… Давай через пару дней? Как раз определюсь с дальнейшим графиком работы. А то у меня короткий отпуск был. Заодно принесу нам средство связи, чтобы ты могла со мной в любой момент связаться.
— Вот это было бы здорово!
— Лады…
В дверь раздался короткий нетерпеливый стук, а затем и ворчливый голос Анатолия:
— Ну, вы сегодня прямо сами не свои. Ужин на столе, остынет скоро.
— Идем!!!
Прокричали мы хором и захихикали, как две девчонки, хранившие один секрет на двоих.
* * *
Надежда Александровна всегда считала себя женщиной практичной. Ну, или хотела так считать. Романтика испарилась из жизни давно, много лет назад — дочка, работа, прокормить, одеть и не остаться бы одной, если Бог даст. С ребенком на руках в одиночку трудно.
Рядом, повернувшись спиной, храпел Анатолий. Сначала Надю обижало его появившееся в отношениях много лет назад безразличие, затем раздражало, потом и вовсе оставляло равнодушной. А сегодня, впервые в жизни, радовало.
Динка, знала бы ты, как ты похожа на Валерку… Твой отец всегда гнался за безумными идеями, желал, мечтал, жил в полную силу. И верил, что чудеса возможны, вот только не успел доказать. А ты переняла все его качества и продолжила его путь… Чудесный он был. С искрой в глазах.
Стоящий на тумбочке будильник отсчитывал секунды тихой ночи — каждый второй «тик» звучал громче. Или же так казалось? Храп справа то затихал, то вновь раздавался, ненадолго прерывая мысли.
Всю жизнь я держалась за Тольку не потому, что любила, а потому, что боялась одиночества. Ну и что, что поговорить почти не о чем? Зато мужик в доме. Забыла себя… Давно похоронила мечты о любви. Да и какие мечты в пятьдесят один-то год?
А сегодня вдруг проснулось что-то забытое.
Надя вспомнила сияющие огни торгового центра, радостные лица прохожих, свежий морозный воздух, огни высоких, как на американских фото, небоскребов, незнакомые, ласкающие слух мелодии, странное звучание языка, вроде бы понятного, а вроде бы и нет. Вспомнила взгляд темноволосого незнакомца с посеребренными висками — красивые ореховые глаза, глубокие как омут. Всего один взгляд, короткий, ничего не значащий. А оно проснулось.
Она с дочерью стояла у витрины, рассматривая одежду, а тот остановился рядом, всего лишь на секунду, Динка даже не обратила внимание, а вот она, Надя, заметила. И еще как заметила, до глубины души, до самого сердечного дна, каждой женской клеточкой. И впервые за долгие годы почувствовала себя красивой.
В последний раз я была красивой для Валерки…
Наверное, сегодня просто показалось. Слишком много всего свалилось — невероятного, просто невозможного.
Дочь научилась перемещаться в пространстве… Нашла работу в другом мире. Боже, я сплю, и мне все это снится.
Тик. ТИК. Тик. ТИК.
Противный будильник. Заменить бы его. Мысли хаотично прыгали.
Может, она и, правда, все еще ничего? Ведь не толстая, еще по-своему привлекательная, морщин не так много, а волосы всегда можно покрасить. Как было бы здорово вновь обуть каблуки не для себя, а для того, кто их заметит, оценит, полюбуется все еще стройными ногами?
Динка сказала — там не стареют. Наверное, ошиблась… Как можно где-то не стареть?
Надя стареть не боялась. Но она боялась прожить остаток лет в одиночестве. Жизнь с Анатолием — не жизнь в одиночестве, но и не жизнь вдвоем. Обидно. А теперь даже и не обидно.
Почему-то вдруг показалось, что, несмотря на половину прожитой жизни, а, может, и большую ее часть, все еще впереди. Что все хорошее и новое обязательно придет, потому что уже ждет рядом, за поворотом.
Лежа на спине и глядя широко распахнутыми глазами в потолок, Надя попыталась, было, одернуть себя за девчачью, непонятно откуда взявшуюся восторженность, вливавшую в сердце ожидание чего-то чудесного, но перед мысленным взором продолжали плыть незнакомые улицы, приветливые лица прохожих, а в ушах звучал мягкий выговор незнакомых, но интуитивно понятных слов.
Два дня. Приходи, дочь…
Она заснула, улыбаясь.
