ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Антония позвонила мне ранним утром. Она настаивала, чтобы я немедленно приехал к ней. Из-за этого я отложил свой визит к Джорджи. Я застал Антонию возбужденной, взволнованной и очень нежной. Провел с ней все утро и остался на ленч. Палмер решил в тот день уступить мне место. Утро было многообещающим, и в конце его я почувствовал, что мне стало легче общаться с Антонией, чем за все время после ее признания. Она действительно постаралась на славу. Заставила меня рассказать историю моих отношений с Джорджи вплоть до мельчайших подробностей. Раньше одна мысль о таком разговоре вызывала у меня отвращение, но теперь, когда дошло до дела, я с облегчением выложил все начистоту. Пока я говорил, Антония держала меня за руку. Да, это тот самый интимный разговор, с мстительной радостью подумал я, которого, как я обещал Джорджи, никогда не будет. Предав ее, я ощутил, как расширились границы моей свободы, и это меня воодушевило.

Я попытался честно изложить Антонии мои сомнения и колебания по поводу Джорджи, и мне самому многое стало ясно. Антония была на редкость мила и проницательна. Я мог почувствовать и чувствовал с нежностью и даже изумлением ее скрытую тревогу, как бы я не утаил чего-нибудь, как бы не пожалел о своей искренности и не прервал поток признаний. Ей хотелось знать все, она желала повернуть течение моей жизни вспять, снова привлечь его к себе, и с какой любовью это у нее выходило! Ей хотелось держать меня и Джорджи в своих руках и смотреть на нас сверху вниз заботливо и с полным пониманием. Я не отказал ей в этом. Она была в восторге.

Мы согласились, что я должен ненадолго уехать — мне необходима небольшая передышка. Не для того, чтобы подумать, как нам жить дальше, а просто отдохнуть, да я и правда страшно устал. Мы перебрали варианты — Бретань, Венеция, Рим, — но так и не решили, куда мне поехать. Она в основном настаивала, что мне следует и даже необходимо выждать довольно долгое время и лишь потом сделать выбор. Нелепо изводить себя и переживать, когда я так измотан и подавлен событиями, а проблемы все равно никуда не уйдут. Мне надо позаботиться о себе и дать себе небольшую поблажку, иными словами, отдохнуть. Антония обещала мне поближе познакомиться с Джорджи в мое отсутствие. Это, сказала она, доставит ей истинное удовольствие.

Мы также договорились — и мне сделалось легче на душе — свести до минимума хлопоты по перевозке мебели и вывезти только самое нужное с Херефорд-сквер. Теперь жизнь в квартире на Лоундес-сквер впервые начала вырисовываться передо мной как нечто реальное. Я признался в этом Антонии, и она поздравила меня. Когда настала пора уходить, она крепко обняла меня и принялась осыпать поцелуями, чему я отнюдь не противился.

— Мартин, милый, загляни к нам после обеда, ладно? Андерсон так хочет с тобой встретиться!

Просто повидать тебя, понимаешь? Сейчас я чувствую себя много счастливее, и завтрашний день меня уже не пугает!

— Хорошо, — сказал я. — Як вам забегу и принесу вина, если хотите. Шато Лориоль де Барни 1957 года очень недурно. Думаю, вам с Палмером стоит его попробовать.

— Пожалуйста, принеси его, — обрадовалась Антония. — В конце концов, ты должен меня просвещать. Дорогой, мы можем часто встречаться наедине, в любое время, когда тебе удобно.

Я согласился и отметил, что в первый раз представил себе эту перспективу как что-то не слишком болезненное и потому возможное. При расставании мы были измучены, но чувствовали себя лучше и увереннее.

Я направился к Джорджи. Полдень выдался холодным и туманным. Подходя к ее дому, я подумал: в общем, я благодарен Джорджи за то, что она вынудила меня пойти с ней к Антонии. Антонии стало известно обо всем, и это сняло определенный груз, который я стоически нес в прошлом. Только теперь я понял, что это было больно. Хорошо, что я очистился от лжи, и хотя по-прежнему не знал, как повлияет это признание на мои отношения с Джорджи, но, по крайней мере, мне сделалось ясно одно: без него, до него между нами не могло быть настоящей честности. Пришла пора выздоровления. Да, я был благодарен Джорджи или, вернее, как я позднее догадался, Гонории Кляйн. Поднимаясь по лестнице к Джорджи, я мысленно представил себе странный облик Гонории Кляйн, сидящей с мечом самураев на коленях. Ее образ снова возник передо мной не без причины: подойдя к двери Джорджи, я вспомнил, что Гонория снилась мне прошлой ночью. Но каков был мой сон, я забыл.

Джорджи была не одна. Я услышал голоса и немного подождал, перед тем как постучать. Лестница и входная дверь были покрашены и выглядели как-то непривычно. Я заметил подставки, мольберты и попытался стереть конвертом свежую краску с руки. Кругом пахло не так, как раньше. Гость явно не собирался уходить, они смеялись, и я понял, что они от души веселятся. Я постучал в дверь и через некоторое время вошел. Джорджи сидела у газовой плитки и наливала гостю кофе. Ее гостем был мужчина. Мой брат Александр.

Когда я появился в комнате, они оба вскочили. Мы все долго глядели друг на друга. Джорджи приложила руку к груди. Я с трудом мог поверить увиденному и ощущал себя словно в ночном кошмаре, когда с тобой происходят невероятные и в то же время неизбежные события. Такое и должно было случиться. Но как это произошло? Сначала мне померещилось, что я сам давно познакомил Джорджи с Александром и забыл об этом. Затем я подумал, уж не схожу ли с ума. Я сел в кресло у двери и спросил моего брата:

— Как ты здесь очутился?

Александр ссутулился и посмотрел на меня подчеркнуто печальным и виноватым взором. В своем темно-сером костюме он выглядел элегантно, казался выше, хотя в нем сильнее проступали черты вырождения.

— Я встретился с Джорджи сегодня за ленчем. Извини меня, Мартин.

— Почему ты извиняешься? — удивилась Джорджи. — Это не слишком вежливо! И тебе не в чем оправдываться. — Она раскраснелась и взволновалась. Я догадался, что она успела немало выпить.

— Естественно, что для Мартина это шок, — объяснил Александр, обернувшись к Джорджи. Они стояли рядом, склонившись над каминной полкой, и смотрели друг на друга. — Я убежден, что он предпочел бы сам познакомить нас.

— Я часто просила его об этом, — сказала Джорджи и вызывающе резко засмеялась. — Так что виноват он сам.

— Кажется, вы отлично поладили, — заметил я. — Позвольте поинтересоваться, как это вы набрели друг на друга?

Ноздри Джорджи расширились, совсем как у кролика, а затем сузились, и она коснулась кончика носа указательным пальцем. Она надела свой лучший черный бархатный костюм. Ее волосы были причесаны тщательно и даже с некоторым изыском.

— Нас познакомила Гонория Кляйн.

— Опять эта проклятая баба, — не удержался я. — Ну когда люди перестанут лезть в мои дела?

— Если люди вмешиваются, то лишь потому, что тебе это нравится, — парировала Джорджи. — Тебе до смерти хочется, чтобы они вмешивались. У тебя внутри пустота, и ты засасываешь в себя других. Впрочем, к тебе это не имело отношения. С чего ты решил, будто все лезут в твои дела? Я попросила Гонорию познакомить меня с Александром, и она любезно согласилась. Мы встретились за ленчем по ее приглашению. В конце концов, я свободный человек!

— По-моему, ты должна понять, как мне это обидно, — проговорил я. — Полагаю, что тебе это ясно!

— Полегче, Джорджи, — предупредил ее Александр.

— С тобой я, слава Богу, могу обходиться попросту, — заявил я брату. — Ты знаешь, что Джорджи — моя любовница?

— Да, — ответил Александр. — Она мне сказала. — Он поглядел на меня участливо, виновато и иронически.

— Не обольщайся, — остудил его я. — Она это всем говорит. Но кажется, ваша беседа была восхитительна. А теперь не пора ли тебе убраться отсюда?

— Ты ведешь себя как последняя скотина, Мартин, — набросилась на меня Джорджи. — Александр ни в чем не виноват. Конечно, ты давно должен был нас познакомить. Я знаю, в какой-то мере все получилось неудачно, и очень жаль, что ты появился именно сейчас. Но я чувствовала себя такой несчастной и связанной по рукам и ногам… Мне захотелось хоть что-то сделать самой, я желала ощутить себя хоть чуточку человеком. Я и не думала тебя обижать, просто решила как-то расслабиться. И в общем-то, это не так важно.

— А теперь грубишь ты, — упрекнул ее Александр.

— Ты отлично знала, что это меня обидит, — произнес я. — Но может быть, мы продолжим разговор после ухода моего дорогого братца?

— Не надо так волноваться, Мартин, — сказал Александр. — Неужели тебе трудно сдержаться и не шуметь? Лучше выпей кофе. Джорджи, принеси еще одну чашку. Сохраняй чувство меры, Мартин.

— С твоей стороны очень мило хозяйничать в моем собственном доме, — съехидничал я.

— Это не твой дом, — возразила Джорджи, наливая мне кофе. — В том-то и дело.

— Пожалуйста, не злись, — обратился к ней Александр.

— Ладно, — сказал я. — Но все равно уходи.

Александр опустил руки по швам и полусмиренно, полуиронически поклонился мне. Он обернулся к Джорджи и взглянул на нее печально и с восхищением. Она тоже посмотрела на него открыто, без улыбки, но с большой искренностью и непосредственностью, и это значило больше, чем если бы она улыбалась. Очевидно, им удалось хорошо поговорить. Затем Александр, явно не сумев справиться с собой, протянул руку и провел по ее голове от макушки до затылка. Она оставалась неподвижной, но глаза ее слегка расширились.

— Да, кажется, это та самая голова, которая мне нужна, — пробормотал он.

— Убирайся, — сказал я, — убирайся, убирайся, убирайся.

— Ну что ж… — проговорил Александр. — Спасибо тебе, Джорджи. Извини, Мартин. До свидания. — На сей раз он поклонился Джорджи и вышел из комнаты. Я закрыл за ним дверь.

Я вернулся к Джорджи и наотмашь ударил ее ладонью по щеке. Она с достоинством отступила, и ее лицо резко покраснело. Прежде я никогда не бил ее в гневе. Она отвернулась от меня и произнесла низким голосом:

— Вот и началось царство террора.

Я снова повернул ее к себе, держа за плечи. Ее глаза наполнились слезами, но она старалась сдерживаться. С яростью взглянув на меня, она вынула из кармана носовой платок.

— Хорошо, — сказала она. — Ладно, Мартин, ладно, все в порядке.

— Нет, все отнюдь не в порядке, — уточнил я.

— Ты не понимаешь, — не сдавалась Джорджи. — Все вышло куда случайнее, чем кажется. Просто я сказала однажды Гонории Кляйн, что хотела бы встретиться с твоим братом. А потом забыла об этом и удивилась, когда она позвонила мне и предложила нас познакомить.

— Тебе не надо было этого делать, — проговорил я. — Ладно, теперь уже неважно.

Я присел на кровать Джорджи и не знал, куда деться от охватившей меня тоски и растерянности.

— Нет, важно, — возразила Джорджи. — Я дошла до последней точки. Ты себе этого даже не представляешь. Не могу тебе передать, как я страдала. И не только от лжи, но потому, что чувствовала себя скованной. Я должна была что-то сделать сама, по своей воле. Сейчас у меня вдвое прибавилось ощущения реальности. Ведь я последнее время перестала быть свободной. А для меня это равносильно смерти. В таком состоянии я не нужна ни тебе, ни самой себе. Ты должен увидеть меня такой, какая я есть, Мартин. Я сама виновата. При тебе я не была собой. Мне не позволяла ситуация. Неправда заражала все вокруг. Я должна была хоть немного это разрушить. Теперь ты понимаешь?

— Да, да, да, — согласился я. — Хотя это все не имеет значения.

— Перестань повторять одно и то же, — упрекнула меня Джорджи. — И, ради Бога, не смотри на меня таким удрученным взглядом.

— Как бы то ни было, но эра лжи миновала, — заявил я. — И мы всем скажем правду.

Джорджи промолчала. Я поглядел на нее. Она смотрела на меня как-то странно, ее лицо еще не высохло от слез. Оно показалось мне нерешительным, замкнутым, по-новому красивым и не таким молодым.

— Ты не хочешь всем сказать прямо теперь? — спросил я.

— Не уверена, — откликнулась она.

— Ты выйдешь за меня замуж, Джорджи? — задал я новый вопрос.

Она отвернулась и глубоко вздохнула. Это было похоже на плач. Потом она проговорила:

— Ты это не всерьез, Мартин. Ты просто сходишь с ума от ревности. Спроси меня позже, если тебе тогда захочется.

— Я люблю тебя, Джорджи, — сказал я.

— А, это, — она сухо засмеялась.

— Господи, — протянул я и закрыл лицо руками. Джорджи обняла меня за плечи. Мы повалились на кровать, и я обнял ее. Какое-то время мы лежали не двигаясь.

— Мартин, — обратилась ко мне Джорджи, — ты говорил, что знакомил своих девушек с Александром и передавал их ему. А ты уверен, что это не он уводил их от тебя?

— Да, — отозвался я. — На самом деле было именно так.

— Мартин, я так тебя люблю, — призналась Джорджи. Я опустил голову ей на плечо и застонал.