Новогодний Город 2015
В кухне горела одна лишь лампа — та, что над раковиной. На столах громоздилась посуда: тарелки, блюдца, дополнительные стаканы, рюмки, вилки. Часть унесли в зал, а эта осталась — пригодится позже, когда съедят первую порцию салатов и придет время горячего, что томилось и грело бока в духовке. В большой комнате надрывались голоса: лились за столом шутки, зеркалил от стен смех — мужской и женский, — пузырилось в позолоченных бокалах вино, вторил сам себе пока обделенный пока вниманием телевизор.
Янина смотрела в окно. За ним летел снег. Не тот мягкий и пушистый, который приятно наблюдать в праздник и которому здорово подставлять лицо, а другой — колкий, стеклянный, резкий, терзаемый порывами ветра. Ветер в этом году выдался злой и постоянно раздраженный. Кристаллики льда кидало то вправо, то влево, то вверх; то резко заворачивало по кругу. Холодно, стыло.
Янина посмотрела на часы.
Почти десять.
Самое время, пора. Никто не хватится ее сейчас, когда первый хмель уже притупил умы и внимательность, никто не заметит пустующего стула — отлучилась по нужде? А нужда, она, мало ли, большая или небольшая? И в туалете ли? Сейчас Фелька-певец густым баритоном затянет хороводную, а через минуту Грин достанет из угла гитару, и тогда уже точно станет не до нее, не до Янины. И хорошо.
Под длинной кофтой натягивал карман джинсов плотный тугой конверт. Самое ценное с собой, всегда с собой.
Да, пора. Если не сейчас, то уже никогда.
У самого порога ее поймала Римма, а как поймала, сразу же укоризненно уперла пухлые руки в бока и набычилась; состоящая из блесток кофточка, напоминающая Янине то о зеркальном дискотечном шаре, то о об усеянном битым стеклом полотне, грозно натянулась на внушительной груди.
— Ты куда это, а-а-а? За порог, да еще в десять вечера.
— Я должна.
— Янка!
Не Янка, Янина. А по документам так вообще Инига.
Ответ прозвучал блеянием провинившейся овечки.
— Обещала Катрин и Нику, что зайду к ним, поздравлю. Тут близко.
— Катрин она обещала! — Римма прищурила глаза; густо намазанный помадой рот принял неодобрительные очертания. Янина любила подругу — обычно, но не теперь, когда стояла у порога, а внутри болезненно пульсировала необходимость уйти. — А с нами кто обещал посидеть?
— Я вернусь.
— Когда, за полночь?
— Нет, еще до двенадцати вернусь. Говорю же, тут рядом.
— А поедешь на чем?
— Я уже такси вызвала.
Не соврала, вызвала.
— Так и подожди в теплой квартире.
«Не могу, — захотелось кричать Янине, не могу, мне надо… надо!» Вслух лишь пролепетала:
— Оно уже здесь, у подъезда.
И, не дожидаясь новых реплик и не успев как следует застегнуть шубу, выскочила за дверь.
Теперь на кружащий и вихрящийся снег она смотрела из окна машины.
Мелко тряслось заднее сиденье — кожаное и теплое, обиженно таяли налипшие на локоны кристаллики льда; не смотрел в зеркало водитель. Ему, работающему в новогодний вечер, и оттого хмурому, было все равно куда ехать — он молча принял бумажку с адресом, молча кивнул.
И поплыл за окнами одинокого желтого такси погрязший во вьюге город.
Над домами клубились низкие серые облака — такие плотные и вязкие, что редкие просветы между ними, высвечивающие синюшную черноту, сами казались темными заплатками, спешащими по пепельным просторам. Не белое на темном, а темное на белом.
Янина почти любовалась. Почти. Нет, она бы любовалась, если бы думала об облаках, но думала она в эту минуту совсем о другом — о пачке денег, завернутой в белую бумагу.
Пять тысяч.
На них можно было бы припеваючи жить месяца три или четыре, а то и полгода — это, если припевать поменьше и не так часто. Или можно было бы купить что-нибудь полезное (красивое?). Или смотаться в отпуск — недолгий, но насыщенный. Или же просто положить всю сумму на счет и долгими холодными ночами, глядя широко распахнутыми от бессонницы глазами в потолок, вспоминать, что она у тебя есть.
Деньги. Мало ли какое им всегда можно сыскать применение? Но нет же, Янина упертая, Янина решила снести их именно туда — в здание под номером двадцать пять, что по улице Раттингтон — в офис службы «Вторая половина».
— Да какая вторая половина?! — Немилосердно орала на нее этим утром все так же Римма. — А ты уверена, что за пятак тебе там покажут суженого? Так ты его называешь? Ты вообще уверена, что это сервис Комиссии? А если подставные? Пять тысяч, и за что?! За то, чтобы увидеть на экране лицо какого-то мужика?
Не какого-то, а своего. Будущего. Идеального. Специально выбранного для тебя системой. И не просто увидеть, а чтобы знать, верить — уже точно, наверняка, что он для тебя существует.
Все это Янина могла бы возразить вслух, но не высказала — без толку, не услышат. Для подобных доводов Римма слишком прагматична (или неромантична?) Отскочат Янинины доводы от угрожающей маски подруги, как теннисный мячик от бетонной стены, а, если так, надо ли тратить слова?
— Ну, пусть даже тебе покажут кого-то, — продолжала сокрушаться не в меру логичная Римма. — Пусть покажут лицо, но ведь ты не будешь знать ни имени, ни адреса? И для чего все? Чтобы ты потом полжизни его искала — неизвестно кого?
«И найду, — поджимала губы тихая собеседница, найду. — Когда-нибудь»
— Да где найдешь, если он на другом Уровне живет? Знаешь, какие штрафы за переход на другой Уровень без должной бумаги? Смертная казнь, я слышала!
Да где ты могла слышать? Комиссия свои правила на сайте не пишет, по телевизору не объявляет. Одни слухи это.
— И с чего ты взяла, что он тебе подойдет?
— Но ведь суженый. — То был первый ответ вслух, не в голове. — А если суженый, то мой — любименький, родненький, единственный.
— Да какой единственный?! Ты себя-то слышишь? Как система может определить, какой мужчина для тебя идеален?
— Но ведь это система Комиссии. Значит, может. И работает она только под Новый Год…
— И берет за это пять тысяч хрустящих. С таких лохушек, как ты, кто в чудеса верить не разучился.
«Дура ты, — метали молнии зеленые глаза подруги. — На таких и наживаются, кто поумнее. На наивных лохушках»
И, несмотря на знание о том, что Римма ее любила, Янине сделалось горько.
А когда еще верить в чудеса, как не в праздник? Когда давать им допуск в сердце, когда позволять себе хоть чуть-чуть наивности? И пусть пять тысяч, и пусть только лицо, но зато она будет знать, как он — тот самый единственный и предназначенный только для нее — выглядит.
— Да тот самый, пока тебя не знает, шпилит пока других баб, поди, направо и налево.
— Пусть. Он ведь меня пока не знает, не бобылем же сидеть?
— Тьфу на тебя! А если лицо тебе красивым не покажется? Если уродом будет?
Не может он быть уродом, если ее. Не может. Сердце узнает…
Раскатистый и басовитый голос Риммы преследовал Янину даже в такси. А утренний разговор царапал — натирал ум, как неудобная обувь пятку, скрипел на зубах песком, нет-нет, да и вгонял в тоску. Ненадолго, правда.
Потому что продолжала брезжить надежда — яркая и неугомонная; Янина бы и сама рада от нее избавиться, вот только никак. До боли в стиснутых зубах надоели ей одинокие вечера перед компьютером, надоело на каждого встречного думать «он», надоело постоянно высматривать его лицо на улицах. Да и чье лицо высматривать, если не знаешь черт? А так хоть знать будет. Будет знать, что он есть.
С этими мыслями и ехала.
Не к Катрин и Нику, как соврала Римке, а к зданию номер двадцать пять по улице Раттингтон пять. В желтом такси, за рулем которого сидел водитель с усталым лицом, по заснеженной дороге.
Потому что только одну неделю работает сервис. Потому что, если не сегодня, то уже никогда не решится Янина узнать, как же выглядит суженый.
Янина. Инига, Нега, Снега, Снежка…
Именно так она любила себя называть. Мысленно, втайне от всех.
Она боялась толпы. Очередей, давки, толкотни. Боялась, что когда такси остановится у входа, на улице, ожидая права войти, будет стоять множество людей. Все, как один, не глядя друг на друга, потому что, если посмотришь соседу в глаза, это все равно что признаешь: «Да, я одинок. Одинокий я. Невезучий». И Янина не хотела становиться в очередь, не хотела признавать одиночество.
Но встала бы, если бы пришлось.
Не пришлось.
Желтобокая машина притормозила у квадратного некрасивого и совсем заброшенного на вид здания; под ложечкой засосало от тревоги — вдруг дверь окажется заперта? Почему в окнах темно, почему у крыльца пусто?
— Здесь пятьдесят долларов. Сдачи не надо.
Она протянула водителю мятую купюру — плату в два раза большую, чем требовалось.
— За такую деньгу я могу дождаться и обратно отвезти.
Мужик с помятым лицом, отросшей щетиной и темными глазами оказался честным.
Надо? Не надо? Как потом отсюда уезжать?
— Да, надо, — решилась Янина, — подождите, если не сложно. Я быстро. Я потом еще доплачу.
— Не надо доплачивать, — пробубнили ей вслед, — я подожду.
Наверное, тоже одинокий, подумалось ей вдруг, наверное, не к кому ему возвращаться, вот и ждет.
Дверь отворилась сразу — не заперта.
Как резко Янина шагнула внутрь, в полутемную теплоту, так резко и остановилась; с капюшона посыпались снежинки. Перед ней открылся просторный холл. Внутри никого, лишь три двери напротив, все без номеров.
Куда дальше? Кого спросить?
Впервые ей сделалось тоскливо от отсутствия очереди — в ней можно было бы подождать, обдумать принятое решение. Поговорить, поделиться. Вдруг кто вышел бы из кабинки и рассказал — каково оно и стоит ли?
Молчал мраморный пол, притихли штукатуреные стены.
Гулкая тишина. Один холл и три двери. В какую шагать? Ни бабки-вахтерши, ни учтивого мужичка в фуражке, ни даже угрюмого охранника. Как странно.
Поборов растущую неуверенность, Янина потопталась у двери, медленно стянула варежки, огляделась вокруг и направилась к дверному проему, что расположился в центре. Остановилась на секунду, обхватила пальцами круглую прохладную ручку, затем потянула.
Все. Правильный или нет, но выбор сделан.
Экран оказался большим, стул удобным; с шубы стекала вода, от ботинок на шершавом полу темнели следы — не страшно, бранить некому. Автомат для приема денег высился справа — купюры он съел быстро, разве что не облизнулся: р-р-раз! — и нету пачки — исчезла в железном брюхе насколько тихо, настолько же и навечно. Наверное, пойдут эти средства на благо города в итоге. Может быть. Ей не узнать, да и не надо — она не за этим здесь.
Повинуясь внутреннему чутью, Янина опустилась на стул и принялась ждать. Чего ждать — голоса? Команд? Текста на экране? Что делать после того, как заплатил?
Ее сердце не успело потонуть в волне сомнений, так как не прошло и пяти секунд как из стен возникли лазеры — принялись бороздить периметр комнаты, наплыли, как концертные прожекторы, сосредоточились на ней, на Янине.
Значит, не лохотрон; всколыхнулось облегчение. Если сканируют, значит, что-то считывают — какую-то информацию, которую потом будут анализировать, сравнивать, обрабатывать. А вот если бы сканировать не начали, тогда Римма оказалась бы права…
И, чувствуя странную, почти неуместную радость от того, что световые лучи копаются в ее сознании, проникают туда, куда даже рентгену хода нет, Янина откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Ненадолго, правда, всего на секунду. Чтобы не пропустить момент, когда зажжется экран и на нем покажут того, за кем она в эту студеную пору, променяв теплую компанию на нетеплое и незнакомое здание, пришла; холодные пальцы нервно сжались на белом, куда раньше были запрятаны деньги, пустом конверте.
* * *
Когда-то было иначе. Разговоры шли все больше об оружии, об учениях, о заданиях. Вспоминались бои, тяжелые случаи, смешные — разные, теперь же темы в основном поднимались мирные, спокойные, теплые. Семейные.
Теперь вместо заполненного до отказа «взрывотой» бункера Дэлла обсуждался его же сад и новая баня, что воздвиглась после поездки в Финляндию, теперь Эльконто называл повстанцев «беленькими», а солдат «черненькими» — не иначе, как слишком часто играл с Ани в шахматы, теперь даже из рыжих глаз доктора ушла вечная скорбь о неспасенных пациентах, а на ее месте топтались веселые смешинки. И все, потому что под надежным плечом Лагерфельда укрылась хрупкая, сияющая довольной улыбкой черноволосая красавица Тайра.
Все довольны. Все не в одиночку. Почти все.
И хорошо ведь… Наверное.
И только он, Логан, грустит, но не на поверхности, а где-то глубоко — так, чтобы другим незаметно. Он, да еще Канн, который этим утром получил записку.
Целый день Эвертон ходил за ним по пятам, пытался выспросить, что в ней, но стратег лишь болезненно хмурился и молчал, будто страдал от донимающей сердце раны. Наконец не выдержал, открылся, показал написанное неровным и кренящимся вправо почерком письмо от некой Райны. Терпеливо ждал, пока Логан его прочтет, а потом затравленно спросил:
— Как думаешь, зачем она подписалась «Райна Канн»? Ведь она Вильяни? Была… Нашла себе другого Канна? Или же решила выказать принадлежность мне? А если так, то зачем?…
Логан не смог ответить. Но теперь, когда смотрел на молчавшего среди других Аарона, понимал, откуда у того на лице пришибленное выражение.
Женщины.
Одних они делают счастливыми, других несчастными. Хотя, несчастным можно быть и без них, когда вот так, как сейчас, в большой компании и один.
На столе вкусная еда, в углу чудесно украшенная ель, в коридоре ящики с выпивкой, вокруг лишь друзья. Шутки-прибаутки, веселье, чужих нет, чего не хватает? Впереди салюты, хлопушки, валяние в снегу, концерт по телевизору. Бернарда, вон, предложила перенести всех на вершину какого-то Монблана, говорит, там красиво… Если все согласятся, он все равно не пойдет, останется здесь, посидит на кухне, подождет, покурит. Подумает, поразмыслит, откуда незарастающая дыра внутри — год за годом стараешься заделывать, а она, кажется, только ширится.
От меланхоличных мыслей Логана отвлек невпопад пикнувший браслет. Взгляд устремился вниз, под стол, одернулась на запястье рубаха — горела красная лампочка.
Эвертон тут же схватился за сумку, что висела на спинке стула, собрался подняться.
— Эй-эй, друг, ты опять к ноутбуку? Да оставь ты его хоть сегодня, ничто там без тебя не треснет и не сломается, а почта твоя подождет. Посиди с нами. — Одернул программиста сидящий рядом светловолосый мужчина с серыми, как зимний рассвет, глазами — Халк Конрад.
— Мне… надо, — сам того не зная, пробормотал совсем как недавно Янина, Логан и качнул головой. — Это не почта. Надо. Я быстро.
Вслед ему послышался тяжелый вздох.
Кроме всеподмечающего сенсора, ухода Логана из шумной комнаты, кажется, никто не заметил.
Мигающая третья слева именно на этом звене металлического браслета лампочка могла означать лишь одно — несанкционированное считывание личных данных.
Личных.
Эта мысль вгоняла в ступор. Не корпоративных, не взлом системы, не утечка информации Комиссии. Кому, прости Создатель, могли понадобиться личные данные Логана Эвертона в одиннадцатом часу в новогоднюю ночь?
Вместе с сумкой он укрылся в одной из небольших комнат — читальном, судя по обилию полок с книгами, зале с двумя мягкими креслами и небольшим столом. Быстро разложил ноутбук, поставил систему на загрузку, пшыкнул на пытающегося пробраться в оставленную щель мелкого серого кота — Хвостик обиженно попятился задом и тут же был таков — ну и ладно, сиди, мол, один, я всего лишь хотел поиграть…
Мужчина поднялся, плотно прикрыл в мини-библиотеку дверь, вновь упал в кресло и нетерпеливо, дожидаясь конца загрузки, забарабанил пальцами по стеклянной поверхности стола. Давай же, давай… Нахлынул оставленный, как он думал, за порогом Ренова дома адреналин. Хорошо провожаем старый год, весело, судя по всему, начнется новый…
Стоило на мониторе вспыхнуть знакомому голубому свету, как тут же начали всплывать нужные окна. Открыть программу-сканер, следом подборщик паролей, дебаггер, отладчик — весь нужный для отслеживания хакерский ассортимент. Не на того напали, не на того.
Беспроводной интернет работал исправно и быстро.
Подключившись к сети, Эвертон принялся один за другим вводить запросы — когда ушли данные, куда, зачем, почему, в каком объеме? По черному прямоугольнику поплыли строки кода, ай-пи адреса, линки провайдерских соединений — тонна нужных и не очень данных — мусор для обычного пользователя, бесценные залежи информации для мастера-умельца.
Пароль. Обойти. Еще один запрос на авторизацию — доступ разрешен. Подтвердите личность? Да не ему ли, Логану, даны полномочия на доступ куда угодно в местном сетевом мире? Пальцы запорхали над клавишами быстрее прежнего.
Так-так, посмотрим…
Когда в ответ на все запросы подчинившаяся система выдала-таки искомое, Логан на секунду замер — его персональные данные, судя по отклику, затребовала система Комиссии под кодом «2.08H1».
Что это? Почему он не помнит ее навскидку?
За оконным проемом властвовала стужа. Мелким стеклянным порошком колотил по подоконнику снег, температура продолжала понижаться — не поваляться им сегодня в сугробах; свет монитора выстилал вокруг себя голубоватое размытое пятно. Синими казались корешки книг, черными и острыми тени от деревянных полок.
Прищуренные глаза задумчиво смотрели на цифры, длинные пальцы теребили гладко выбритый подбородок.
Еще запрос. Еще ответ.
Что такое система «2.08H1»? Дать расшифровку.
Выкатившаяся надпись заставила его опешить. Прежде чем вновь запустить мыслительный процесс, пришлось прочесть ее не менее пяти раз.
«2.08H1 — система подбора идеальной второй половины для жителей Уровней. Активируется на пять дней в году, начиная с 13:00 27 декабря, и деактивируется в полночь 31 декабря. После запроса и оплаты в размере пяти тысяч денежных единиц сканирует личные данные заказчика и на их основе предоставляет информацию о потенциальном идеальном спутнике жизни…»
Челюсть Логана брякнулась о край стола.
Предоставляет сведения о потенциальном идеальном спутнике жизни?…
Он все верно прочитал? Получается, что некая программа, о которой он ранее слыхом не слыхивал, десять минут назад на запрос неизвестной дамы выдала на далекий, неизвестно где расположенный экран его фото?
И только ли фото? А, может, еще и имя? Адрес, рост, вес, мобильный телефон, вредные и не вредные привычки? Описала характер, предпочтения в еде и сексе, рассказала о длине ступни и поделилась размером ворота рубахи?…
Непривычно быстро и даже зло вновь заскользили, будто и не касаясь их, над клавишами пальцы.
Чем поделилась система? Чем?! Кто, едрит его, дал право?…
Кто? Дрейк. Кто же еще. И если дал, то ему, Логану, его оспаривать. Будь на его месте другой мужик — не хакер, так вообще бы не узнал, что данные ушли в сеть, а Эвертон узнал. Почти случайно.
«Только фото», — раз за разом ответствовала система кодом. Только фото. Внешнее обличье. Ни имени, ни адреса, ни другой информации.
Сильнее прежнего пальцы терли подбородок и натерли его уже до красноты. Пристально вглядывались в буквы и цифры глаза; из большого зала доносился смех.
Эвертон, удивленный, раздосадованный и непривычно пустой, откинулся в кресле.
Значит, кто бы ни был заказчиком — «заказчицей», поправил он себя мысленно, — ничего о потенциальном идеальном спутнике жизни, кроме фотографии, не узнал.
Но узнал лицо. Внешний вид. Приметы. Визуальные данные.
Это много или мало? И… это хорошо или плохо?
Из-за закрытой двери послышался хлопок пробки от шампанского, затем звон стекла и дружный хохот — кто-то метко сшиб с полки вазу. За окном завывала стужа. Под дверь требовательно и просительно просунулась серая кошачья лапа, затем в щель между полом и ковром мяукнули. Эй, ты там, играть, мол, будем?
Вперившийся глазами в экран неподвижный программист Хвостика не услышал.
* * *
Янина впитывала — облизывала фотографию глазами, пила, глотала и никак не могла напиться. Запоминала, расфасовывала детали по закоулкам памяти и тщательно их там запечатывала.
Темные волосы и брови, кожа не светлая и не темная — в меру смуглая, а глаза… таких синих глаз она не видела никогда. Таким синим бывает море перед штормом, таким звеняще синим бывает осеннее небо в солнечный полдень, такими насыщенно синими бывают тени прогалин, когда недолгое весеннее солнце уже уступило дорогу сумраку.
Римма не поверит, скажет, выдумала. Скажет, ты увидела старого, лысого и рябого мужика, а мне рассказываешь про красавца, чтобы не обидно.
Но ведь не выдумала Янина — ни одной детальки не выдумала! В углу тикал состоящий из крупных пикселей счетчик — смотреть на фото ей осталось две минуты и четырнадцать секунд. И не имени, ни адреса, ни телефона, ничего — следовало ожидать.
Но лицо! За то, чтобы хоть раз увидеть это лицо, Янина отдала бы куда больше пяти тысяч — она с радостью поделилась бы годом жизни лишь бы только знать, что именно таким прекрасным ликом обладает ее суженый.
Суженый. Ее. Идеальная вторая половина. Не зря ехала, не зря, узнала — он есть!
Одну-единственную вещь (самую правильную и логичную за весь сегодняшний вечер) она все-таки сделала — достала из сумки сотовый и изображение сфотографировала — успела до того, как в комнате погас свет. Сначала разволновалась — а можно ли? Не заставят ли стереть? Потом утешилась мыслью о том, что за пять тысяч можно получить хотя бы копию экрана — вещественное доказательство ее здесь пребывания.
Синеглазый, красивый, серьезный, чуть хмурый. Чем же она будет его кормить, когда встретит? Чем поить? Как называть? Она научится, всему научится…
Шуба уже стекла, высохла и вновь распушилась. В комнатенке нагнелась жара; следы на полу высохли — будто и не было ее, Янины, тут.
Обратно через холл, не в пример тому, как мялась, когда только вошла, она бежала быстро. Теперь можно и назад, в теплую компанию, к праздничному столу.
* * *
Для кого-то он — идеальная вторая половина.
Эта мысль не укладывалась в голове.
Логан никак не мог заставить себя вернуться в зал, стоял теперь у кухонного окна, курил, смотрел на белую мечущуюся за стеклом россыпь; тянулся в открытую форточку дым.
От нагроможденных в раковине тарелок плыли и смешивались разнообразные ароматы — салатов, лимона, мяса, печеного картофеля и еще Бог знает чего; аппетит у хохочущей из другой комнаты компании только разрастался — впереди много блюд, успеет поесть и он сам.
Решилась ведь… В этот странный вечер неизвестная ему женщина решилась приехать в один из офисов «Второй половины», заплатила деньги и сделала запрос.
И попала на него.
Вот где совпадение…
Где находился тот офис? Будет ли он его искать? Будет? Готов ли?…
Со спины кто-то подошел — тихонько скрипнул под грузным телом паркет. Оперлись о подоконник широкие ладони, подались вперед могучие плечи, звякнули на кончике косы бусины.
Эльконто.
— А я знаю, чего ты тут стоишь, — улыбнулся друг. Говорил он тихо; дохнуло вином, — тебе скучно с нами.
Дэйн по-своему истолковал нежелание Логана сидеть за столом, по-мужицки.
— Думаешь, мы все прогнулись, раз с бабами, да? Размягчились? Поддались на их уловки, сменили темы разговоров, осопливели…
— Да я так не…
— Думаешь, я знаю. Я и сам раньше так думал. Что бабы… Что от них только одни проблемы. Но так бывает, только пока не встретишь свою.
Теперь они вместе смотрели на снег; старый год заканчивался, уходил, метя улицы полами белой снежной юбки. О чем думал снайпер, Эвертон не знал — сам он все думал о таинственной незнакомке, о том, что, если бы не браслет, мог бы так и не узнать, что она искала его.
— Сначала думаешь, что без них жить нельзя, — монотонно гудел рядом Дэйн, — потом думаешь, что без них жить и надо. Потом ищешь особенную, потом сдаешься и не раз, а потом находишь ее.
— Не все находят.
— Не все. Но тот, кто находит, становится счастлив. Не соплей, не размазней, но становится счастлив. Как должно быть. Потому и темы за столом другие.
— Да я не… — «не поэтому ушел», вновь хотел возразить Логан, «не из-за тем». Хотя не сам ли о них думал? Но почему-то вновь оборвал сам себя. На него смотрели светло-серые глаза с легкой примесью голубизны — смотрели глубоко, задумчиво. А хмелек — тот играл лишь на поверхности.
— Нам везет, Логги… — белобрысый балогур еще ни разу не называл Логана этим именем — получилось как «Локки» — инородный Бог, вечный шутник. — Кто-то смотрит за нами, знаешь? Для каждого из нас находит свою.
— А свою ли?
— Ты узнаешь, когда увидишь ее.
«Я не увижу». Если не буду искать. А я, может быть, не буду. Потому что одна — это насовсем, это конец свободе.
Снайпер читал его мысли по лицу, а потому с улыбкой, но как-то тяжело и наставительно покачал головой.
— Ты все увидишь, — повторил он с несвойственной ему загадочностью и отсутствием прямоты. — А пока не сиди один, ни к чему. Пойдем в зал, там хорошо. Там и думай свои думы, там мы рядом, если что. Свечи скоро жечь будем…
Логан уловил скрытый во фразе смысл, принял поддержку. Улыбнулся, затушил окурок в пепельнице, поправил висящую на плече сумку.
— Пойдем. А то я, кажется, проголодался.
Казалось бы, прошло всего минут десять-пятнадцать, а за столом он теперь сидел с другим настроением. Не хмурый, не одинокий, но вдохновленный. Старый год не уносил с собой все хорошее, а новый не клубился впереди неизвестностью — теперь новый год, грозящий неизбежно наступить уже через какие-то шестьдесят минут, таил в себе миллион новых возможностей. Действий, которые можно сделать, а можно не сделать. Он предлагал выбор.
Станет ли Логан искать незнакомку, не забоится ли потерять свободу? Поддастся ли азарту, любопытству и неуемной жажде узнать, кем же та все-таки была? Или же забудет о мигающей когда-то на браслете лампочке, чтобы продолжить привычную размеренную жизнь? Время покажет.
Хорошо, когда есть выбор. Когда понимаешь, что грядущее — это не ловушка, где все предрешено, а вихрь искрящихся летящих к тебе в руки шансов: хочешь — бери, хочешь — отринь.
Он поймет, когда настанет время, все поймет. Все, что должен понять.
Вино глядело на него из бокала сотней радостных пузырьковых глаз, рядом смеялся Халк. Напротив улыбалась Элли, задумчиво смотрел в телевизор Баал, как-то рассеянно скалился шутке доктора Канн. Лайза счастливо впечаталась в объятья Мака, недоверчиво хмыкал в ответ на заявление Дэйна Рен — последнее Логан пропустил мимо ушей, так как в этот момент Хвостик принялся, цепляясь острыми когтями, взбираться по его джинсам вверх. И чего этот кот к нему привязался?
— Иди, погуляй, — поднятый ладонями котенок обиженно вцепился когтями в штанину. — Вот же блин…
И дабы не обидеть хозяев, Логан позволил коту расположиться на коленях. Правда, тот неподвижно расположился ненадолго, тут же принялся цеплять лапой висящий на шее кулон.
— Ну что, проводим старый год? Все, кажется, за столом, все вместе. Проверьте, у всех налито?
Логан Эвертон, купаясь в волнах непонятного, но теплого и ласкового настроения, поднял за тонкую ножку сверкающий золотой окантовкой бокал.
За Новый Год. За новые возможности. За выбор.
И спасибо чудесам за то, что они все-таки случаются.
— Ну что, лохотрон?
Римма встретила Янину так, как язвительные Короли встречают шутов, решивших попробовать себя в роли великих мореплавателей и, естественно, потерпевших неудачу. Мол, быть тебе шутом до скончания времен, и время терять было незачем.
— Лохотрон, — кивнула Янина весело.
Не стала спрашивать, с самого ли начала Римма поняла, куда ударенная на всю голову подруга отправилась на такси. Если с порога спросила про «лохотрон», значит, знала. Хотела, чтобы Янина во всем сама убедилась.
— Ну вот, теперь хоть шило в твоей попе пропадет, и вечер досидишь спокойно. Грин еще не все сыграл, а Фелька только распелся. Твою тарелку с жарким я специально держала в духовке, чтобы не остыла…
— Риммочка, спасибо!
Хорошо, когда ты вернулся назад, но не побежденным, а победителем. Вернулся другим, со своей тайной, с новой надеждой, с новым смыслом. А говорить кому-то о нем незачем — друзья будут любить и так, а враги лишь помогут убить мечту. Молчание о важном — оно всегда надежней.
— Голодная?
— Голодная!
— Еще бы. Иди, садись, я сейчас все принесу. Про Катрин и Ника, я так понимаю, спрашивать мне не полагается?…
Язвительный тон-таки прорвался в комментарии, не сумел не явить себя миру, но фраза прозвучала уже с кухни, и Янина не стала тратить энергию — заводиться, отвечать, в очередной раз оправдываться и отстаивать право своего шаткого мнения на недолгую в пределах видимости Риммы жизнь.
Вместо этого нащупала в кармане джинсов телефон, погладила его сквозь плотную ткань и улыбнулась.
Все только начинается.
Праздник, улыбки, смех. Надежда, ожившая вдруг вновь мечта, запах застывшего в воздухе чуда.
Пусть все будет, как будет, потому что все будет прекрасно — теперь Янина знала об этом, верила в это. Что-то случится, что-то не случится, каким-то событиям настанет черед войти в дверь ее жизни, каким-то еще нет, но все совершенно точно когда-нибудь придет.
А пока звон тарелок, хлопушки, подначивания друзей. Их нелепые, но теплые тосты, хрустящие в зимнем салате огурцы, улыбающиеся с ломтиков рыбы половинки оливок.
— Все, убрала одежду? Давай уже, не топчись на пороге, пойдем.
И Янина следом за уверенно рассекающей пространство подругой, в руках которой исходила чудесным ароматом тарелка с жарким, шагнула в украшенную мишурой и снежинками комнату.
Назад: Но боли нет.
На главную: Предисловие
