Глава 13
Нордейл.
Я проспала почти сутки. И в этом длинном, то плотном и вязком, как свежий гудрон, то легком и почти неосязаемом, как звездный свет, сне мне снова виделся далекий Архан: рыжие волнистые пески, шумные рынки, темные своды коридоров, светящийся, постоянно норовящий выскользнуть из рук горячий шар. «Держи его!» — кричал далекий и знакомый голос, ворошило небесный свод красноватым светом зловещее и всевидящее око Уду, летала вокруг зубастая фурия-лангольер, крошилось на части пространство.
Когда же я, наконец, вздрогнув, проснулась, вокруг царила полная тишина.
Тепло, мягко, светло. Сквозь персиковые занавески заглядывал в окно любопытный день, стояла в углу плетеная корзина с проложенным на дне оранжевым одеялом (пустая), мне в ухо упиралась белая пушистая лапа; рядом со мной на подушке спал Михайло.
— Миша… — тихонько прошептала я, и кот, не открывая глаз, тихонько муркнул. Затем, лежа на боку, выгнулся каралькой, вытянул вперед напряженные лапы и отчаянно сладко зевнул. — Вот мы с тобой спать. Ты-то ладно, но я?…
Из- под двери тянуло чем-то вкусным; в гостиной, судя по гомону, радостно общались смешарики — как ни странно вслух, — на кухне работал радиоприемник.
— Встаем, да, соня? Встаем?
Кот моих убеждений сегодня не разделял, лишь подставил под ласковые пальцы пузо и растянулся по подушке тарахтящим бумерангом.
— Поняла. Ты сегодня вставать не намерен.
И я спустила ноги с кровати.
— Он здесь давно, — шептала Клэр и смотрела туда же, куда и я — на сидящего в гостиной и окруженного смешариками, как непоседливыми детьми, Дрейка. На столе перед ними стоял знакомый шар — фурии глазели на кристалл с откровенным и легко читаемым по мордочкам благоговением.
— Приехал сразу же после того, как ты поднялась в спальню. Может, минут через десять — быстро, в общем. Отвез Тайру домой, а после сразу вернулся. С тобой долго сидел наверху, не знаю, что делал, наблюдал, наверное, чтобы у тебя все хорошо было, чтобы ты спала…
В моей груди разливалось тепло. Так хорошо, как теперь, мне в последний раз было только в детстве, когда просыпаешься в бабушкиной квартире, а на окне, освещенные солнцем, покачиваются листья герани. И пахнет пшенной кашей и пончиками, а впереди полный чудес и приключений день.
Дрейк.
Он все это время был здесь, наблюдал. Бросил работу, отложил встречи, нашел возможность быть рядом.
Любимый мужчина — он любим всем. Но иногда он особенно любим — до ощущения разливающегося жара в конечностях, до розовой каши в голове, до сумасбродства, до желания подойти и обнять так крепко, чтобы стало нечем дышать. Чтобы стало понятно, сколько внутри чувств, нежности, благодарности, чтобы любовь через край и в другую чашу, чтобы поделиться…
— Иди, поздоровайся, — аккуратно подтолкнула меня вперед Клэр. — Они тебя давно ждут. Соскучились.
Мы сидели на утепленном балконе второго этажа, пили кофе и смотрели на припорошенный первым снежком сад. За дверью шум, гам, хохот, отрывистая речь и звон посуды — Клэр после обеда убирала со стола, — а здесь тишина. Запах булочек с корицей, ароматный напиток в чашках, занявшийся по углам прозрачного стекла инеевый рисунок. Плетеные кресла, мягкие подушки.
— Так что же получается, они теперь уйдут?
— Они не уйдут, — мягко возразил Дрейк. — Они к тебе привыкли. Но и ты пойми — я вырастил их в лаборатории, они никогда не видели собственного дома, не общались ни с кем, кроме тех, с кем росли, не видели родной планеты.
— Теперь увидят.
Я пыталась не грустить. Я к ним, оказывается, привыкла — к своим маленьким пушистым фуриям. А кристалл… может, лучше было его не приносить?
Дрейк сказал, что с помощью коллектора и той энергии, что смешарики смогут в него собрать, однажды они откроют далекий, ведущий сквозь пространство портал — портал на свою собственную планету «фуриандию». И тогда они обязательно посетят ее. Чтобы познать, как выглядит их мир наяву, чтобы познакомиться с другими, чтобы продолжить обучение, чтобы соединиться с ядром.
— Я не хочу… не хочу, чтобы они уходили…
Наверное, так горько бывает только ребенку, в спальню к которому каждую ночь приходили существа из сказки. Да, пусть они странные, пусть для взрослых их не бывает, но они — друзья, и с ними можно путешествовать по далеким местам, учиться колдовать, можно слушать звучащую музыкой речь, можно смотреть на светящиеся в темноте пальцы… А потом все — переезд на другую квартиру. И ты взрослый. И существ больше нет.
— Ди, а если бы дверь в мир к твоей маме всегда была закрыта, ты бы не грустила? Если бы хотела знать, как она живет, чем дышит, здорова ли, но никак не могла этого проверить, было бы правильно? Я понятно объясняю?
— Понятно. Но нечестно! Ты не предупредил, не сказал сразу…
А я оказалась неготовой. Пусть портал откроется не сейчас, пусть позже, но…
На языке стыла горечь.
А про маму-то он прав. Всем хочется знать, что родители здоровы, что у маленького брата появилась новая игрушка, что через месяц он пойдет в детский сад. Без новостей жить тяжело. И когда нет доступа в родной двор, каждую ночь вспоминаются его узкие дорожки, растущий у подъезда куст, покосившаяся без одной доски лавочка. Тогда кажется, что и фонарь над подъездным козырьком светит призывно, и что нет в мире лучше места, чем один единственный ничем не примечательный пятак с детской горкой и растущими по его периметру елочками.
Кофе остывал; неторопливо темнело за окном низкое, почти уже зимнее небо.
— А почему ты думаешь, что они вернутся?
— Потому что фурии очень привязываются к тем, кто их любит. А здесь им всегда было хорошо.
— Но родной мир лучше.
— Он лучше и для тебя. Но ты здесь.
Идейный шах и мат играючи умел ставить только Дрейк. Вот так легко, одной фразой, за секунду.
Я долго смотрела на застывшие в безветренную погоду ветки старого дуба, на сидящих на них птичек, на видимые отсюда крыши соседних домов — их темнеющие абрисы навевали мысли о чем-то далеком и в то же время родном, — а потом вынесла для себя вердикт. Да, прав Дрейк. Вместо того чтобы грустить, я лучше порадуюсь. Ну, сходят фурии домой; ну, обучатся, чему хотят, пообщаются, побудут с другими подобными себе меховыми комками, а после вернутся, обязательно вернутся. И будут снова довольные и счастливые кататься по моим комнатам и этажам, превращаясь то в картины, то в горшки, то в цветастые зонтики и тапки.
А если не вернутся…
Тогда я порадуюсь тому, что они нашли лучшее для себя место. Потому что нельзя жить взаперти и нельзя жить без выбора. Так нечестно. Даже если кому-то это не по нраву.
— Хорошо. Пусть будет портал. Отнесу, как ты и сказал, этот кристалл в подвал — пусть там с ним играются.
На мою руку легла теплая ладонь; кожу привычно защекотало крохотными искорками — вечный Дрейков фон.
— Отпуская, ты получаешь гораздо больше. Так всегда. Со всем. Распахни дверь, чтобы кто-то в нее вышел, и в нее войдет много нового.
Он умел находить слова. И он был прав. Я грустно — не так грустно, как раньше, но все же, — улыбнулась.
*****
Самая лучшая ночь — это ночь, проведенная в объятьях любимого мужчины, а самое лучшее утро — это утро, проведенное в компании Клэр и ее фирменных сырников, пытающегося забраться на колени кота и хохочущих у телевизора смешариков.
— Как думаешь… — пока я намазывала на пышный золотистый бок оладушка ягодный джем, моя экономка не отрывала глаз от блокнота и задумчиво чесала пластмассовым колпачком щеку, — может, сделать многоэтажное здание Комиссии? Только я сама его никогда не видела, тебе придется нарисовать.
— А в нем ничего необычного нет. Серебристое, очень высокое, выглядит так, как будто полностью состоит из отражающего свет стекла.
— А надпись какая-нибудь есть? Или вход особенный? Или детали какие? Ну, чтобы сразу стало ясно, что это оно.
— Никаких деталей. Дрейк поймет, что это оно, только если ты напишешь кремом «Реактор».
— Ну, так не пойдет! Примитивно и неинтересно. Тогда, может, сделаем его машину?
— Такую же серую с белой полосой на борту? Так в подобных все представители Комиссии ездят. Тоже непонятно.
— Э-э-э… — поставленная в тупик Клэр изнемогала от сомнений. — Тогда как насчет мужского классического пиджака, а рядом дорогих часов?
— Очень типично для любого богатого мужчины.
— Гостиная с роялем?
— Ты в ней не была.
— Портрет?
— Ты имеешь в виду голову? В которую нужно будет вонзить нож? Вот Эльконто порадуется. — Я прыснула в салфетку.
— Дина!
А что «Дина»?
Это была не моя, а, между прочим, ее идея — соорудить на Дрейков день рождения, который состоится через неделю, особенный торт — мол, пусть Начальник порадуется. Да, пусть, я же не против, я только «за», но вот с идеями пока было туго — они вот уже десять минут отметались нами одна за другой.
— Портфель?
— Дрейк не ходит с портфелями.
— Его компьютер?
— Он вызывает перед лицом виртуальные экраны.
— Ну, что-то же у него есть особенное? Любимая вещь, уникальный предмет…
— Дрейка отличают не предметы, а способности. И его уникальным предметом является его собственный мозг — мы же не будем его воплощать в кремовом варианте?
Пока Клэр делала вид, что дуется, а на самом деле продолжала прокручивать в голове творческие мысли, я наблюдала за смешариками, которые все, как один, смотрели в этот момент на экран, где по обыкновению показывали утреннее кулинарное шоу. Готовили утку с финиками.
Периодически от меховой группы долетали восхищенные вздохи и слово «кусно!»
Я пробежала взглядом по толпе фурий и безошибочно выделила одну — Ива. Странно, но со времен похода я перестала путать его с другими, теперь всегда знала, что это он — Ив. Наш, родненький. Хотя родненькими на самом деле были все.
— Слу-у-ушай! Я знаю! — взгляд Клэр просиял, а кончик ручки, готовый через секунду начать носиться по странице, выжидательно завис в миллиметре от страницы. — Я знаю, что сделать!
За окном начинался не очень теплый, но яркий и солнечный осенний день. Один из тех, в которые приятно делать что-то для души: бродить по тротуарам, бесцельно пить кофе на лавочке, слушать в гостиной музыку или читать отложенную до лучших времен интересную книгу.
— Что? — сырники на моей тарелке закончились. Я посмотрела на стоящее в центре стола блюдо с золотистой башенкой, но тянуться к ней не стала — пора бы после Архана взять себя в руки.
— Я сделаю Мир Уровней!
— Ого! Глобально. А как?
— Да просто. Так, как я их представляю. И пусть моя фантазия не соответствует действительности — на то она и фантазия, все поймут, — зато я сделаю торт многослойным, сложным, воистину прекрасным. На одном этаже вылеплю город и его улочки, на другом поставлю домики, на третьем магазинчики и кафе и везде натыкаю маленьких человечков. С чемоданчиками, собачками, зонтиками… Сделаю разных — молодых и старых, парами и поодиночке. Кусты вылеплю, цветочки, машинки…
— Тогда тебе точно можно начинать сегодня.
— А то!
— Я-то думала, ты шутишь и просто начала планировать заранее. А если такая затея, то вы с Антонио все это ночами лепить будете. И еще младших поваров подключите.
— Но ведь оно того стоит?
— Стоит!
Ее затея действительно поражала воображение, и я была уверена, что Дрейк оценит и идею, и вложенный труд, и исполнение. А Клэр… Она делала не за оценку — просто любила творить, любила радовать.
— Ты съездишь со мной до кулинарного магазина?
— Я…
Вообще- то сегодня я собиралась убраться в подвале, чтобы перенести туда фурийский шар-портал.
— Ну, пожалуйста! Вместе выберем глазурь, ингредиенты для начинки. Ты столько раз обещала, что прокатишься со мной на «Нове», но так и не нашла времени, а я, между прочим, уже стала отличным водителем, хоть похвастаюсь.
— Я хотела…
— Ну, давай же! Выдели пару часиков. Смотри, какой отличный день стоит?
День действительно стоял отличный, и от вида озорной улыбки и умоляющих глаз я сдалась.
— Хорошо. Но мне бы до обеда вернуться, ладно? А то там столько нужно разгрести.
— Где?
— В подвале.
— Разгребешь! — легко махнула длинная тонкая рука не менее тонкой экономки. — А пока будешь разгребать, я приготовлю тебе пиццу с сыром лифраджо и уманскими томатами. Хочешь?
— Конечно, хочу! Спрашиваешь.
— Тогда едем!
*****
Удивительно, какое количество ненужных вещей скапливается за пару месяцев, если вы владеете хотя бы одной комнатой, а уж если вы владеете домом и владеете им не пару месяцев, а пару лет, то просто парадоксально, сколько ненужных вещей может скопиться в подвале.
Новый шкафчик для кухни? Коробку в подвал — картон, пригодится. Новый фен? Коробку сохранить, чтобы в случае чего по гарантии… Новый чайник на кухню? Коробочку сложить и оставить, в ней же может быть инструкция. И кому, спрашивается, нужна инструкция для чайника, ведь там все просто? Нет-нет, ведь чайник-то необычный, с температурной шкалой и цветными лампочками, которые зажигаются тогда, когда вода достигает нужного градуса. Ну и что, что есть интернет, ну и что, что там можно почитать. Ведь это Клэр, ведь надо по старинке…
И это что касается коробочек.
А ведь еще есть газеты и журналы, которые когда-нибудь и зачем-нибудь обязательно пригодятся — вырезки, там, например, визуализированные доски желаний… По глянцевым страницам всегда можно отследить моду прошлых сезонов или перечитать бородатые анекдоты, да мало ли?…
А еще в подвал, если он сухой (а наш вполне себе сухой), можно уносить старые ненужные вещи: одежду, ставшие неинтересными смешарикам игрушки, пыльную обувь, старую, но все еще рабочую бытовую технику — не на помойку же в самом-то деле? В подвал можно стаскивать ведра, метлы, тряпки, складывать намозолившие глаз портьеры, которым нет места в шкафу наверху; заваливать стенные — такие пустые и привлекательные — полки канцелярской и хозяйственной мелочевкой. Все. Всегда. Пригодится.
Угу.
В связи со всем вышеперечисленным совсем не мудрено, что для того, чтобы перебрать и пересортировать все ненужное, вынести на улицу (восемь раз) и сложить в бак хлам, вымести, вымыть и отдраить каждый миллиметр давно неиспользуемого пространства, мне понадобилось — да-да! — несколько часов. И это с перерывом на обед.
Зато к шести часам вечера я привела фурий в аккуратное и вполне уютное помещение, где в центре комнаты стоял сооруженный из плотного картона и накрытый старой портьерой постамент, наверху которого, почти как в зале у Уду, красовался сияющий бледным светом шар.
На полу, чтобы было удобно сидеть, постелены мягкие коврики, углы выметены, старые игрушки сложены в ящики, вещи пересортированы, пространство оптимизировано.
— Ну все. Дверь будет постоянно открыта, можете проводить здесь столько времени, сколько хотите. Играйте, работайте, спите — в общем, сами решайте, что здесь делать. Только ешьте, пожалуйста, наверху.
Они смотрели на меня, как на любимого бога — с восторгом, обожанием и благодарностью, и от того, сколько нежности читалось в золотистых глазах, я улыбнулась и даже забыла о навалившейся, было, усталости.
— Это вам. Все. А я пошла в гости к Тайре. Она еще с утра звала.
«Па. Сиба», — слышалось вслед.
И это было самое искреннее «спасибо» из тех, что я когда-либо получала в свой адрес.
*****
Я не знаю, кто поставил в ее саду старые потертые качели, но они пришлись здесь, среди увядающей, но все еще зеленой травы и двух раскидистых деревьев к месту. Позади забор, впереди небольшой, поросший сорняками пустырь, а дальше дом. Уютно. Прохладно снаружи, но тепло внутри. Золотистый прозрачный и хрусткий вечер позднего октября; на сидушки мы постелили газеты.
Не в первый раз уже я задавалась мыслью о том, какой он — человек, который проектировал улочки, дворики, сады и дома Нордейла? Все строения разные, все интересные, все оригинальные. Редко, когда встретишь дом, получив документы на владение которым, ты не прыгал бы до потолка от радости. Клумбы у стен, витые оградки, выгнутые спинки уличных фонарей, эти качели… Ведь кто-то же поставил в Тайрином саду качели? Как будто знал, что пригодятся. Как будто для нас. А ведь дом-то новый и сад нетоптаный.
И думала я не только об этом.
Так получилось, что та чаша, которую я однажды представила, лежа на кровати в родном мире, волею судьбы оказалась именно здесь, в Нордейле. А ведь могла бы случайно найтись в другом мире, ну, или хотя бы на другом уровне — например, где-нибудь на восьмом или пятнадцатом. В городе Дрентор-сити, Улларен или Трайбург. И тогда, наверное, я не встретила бы Дрейка. И Мака. Нет, Дрейка, наверное, встретила бы — все-таки Начальник, ему плевать на географию, — а вот Мака и весь отряд, находясь на пятнадцатом, точно нет. Там были бы другие лица, другие друзья, другие знакомые. Если были бы. Там мне достался бы другой дом и другая экономка — не Клэр, именно там жил бы сейчас кот Миша, и в ином подвале стоял бы теперь на постаменте бледный и могучий «шар-смешар».
Окажись чаша и знаменитый фонтан на пятнадцатом, все было бы иначе. Совсем все. И, вероятно, для того, чтобы «случайных случайностей» не происходило, за всеми совпадениями сверху следит кто-то добрый и справедливый — мне до сих пор хочется в это верить. Хочется, несмотря на то, что я понимаю: окажись я в Трайбурге, и любила бы, наверное, Трайбург — его витые улочки, его цветные домишки, его абрис на горизонте, его жителей.
Мы, люди, так устроены: только лишь находим что-то душевное, хорошее и родное, и тут же обнимаем это руками, прижимаем к сердцу и держимся мертвой хваткой. Не желаем сдвигаться с места, не желаем отпускать. Консерваторы. А вдруг оно уплывет? Вдруг новое будет хуже? Вдруг… Иногда мы боимся что-то менять, иногда просто не хотим менять хорошее на лучшее. Нас можно понять.
Кружка с горячим кофе приятно согревала пальцы; с темно-коричневой поверхности поднимался пар; пробивался сквозь ветки, трубы, провода и крыши оранжевый свет закатного солнца. К этому моменту я уже рассказала Тайре и о сегодняшней уборке в подвале, и о том, как сооружала из картона постамент, и зачем перенесла на него кристалл. Сидя на качелях и слушая скрип проржавевшей цепи о перекладину, мы успели и пофилософствовать, и погрустить, и снова воспрянуть духом: все к лучшему, и все правильно — так мы решили. Любому человеку хочется увидеть родной дом, так почему того же самого не хочется фуриям? А Уду использовал кристалл для куда худших целей, так что — аллилуйя — порадуемся.
— Дрейк сегодня звонил, сказал, что наше первое занятие состоится послезавтра. Надо в девять быть в Реакторе — с блокнотами и ручками. Как всегда.
— Будем.
Тайра отталкивалась пятками от земли, покачивалась взад-вперед на седушке и улыбалась; на ее руках красовались вязаные перчатки со снежинками.
— Холодно?
Она не ответила, только шире улыбнулась. Без платка, с распущенными кудрявыми волосами, в шарфе. Вместо тулу короткое пальтишко и бежевые штаны, вместо сандалий осенние ботиночки.
— Да, привыкли мы с тобой к жаре, а тут…
— Ты так и не привыкла! — блеснули под черными бровями яркие глаза; весело качнулись кудри.
Я сделала глоток горячего кофе.
— Ну, не привыкла. Но уже начала.
Мы помолчали. Здесь этим вечером время будто застыло. Тихо тлел в вечерних лучах Нордейл, стыли припорошенные утренним и растаявшим к обеду снежком сады, наблюдали с антенн за тихими тротуарами и дорогами черные длинноклювые птицы; уют в это время предпочитал оставаться в тепле за укрытыми прозрачными занавесками окнами.
А мы сидели на качелях и стыли вместе с вечерним воздухом. Хорошо стыли, душевно. После путешествия на Архан из «новых» подруг мы превратились в подруг «старых» — тех, кому не нужны слова, чтобы чувствовать друг друга.
— Странный у нас вышел поход, да? Ходили за книгами, а вернулись без них. Может, в следующий раз.
— Может быть. Я тоже об этом думала. Никогда не знаешь, чем обернется принятое решение, и какое истинное назначение оно скрывает. Может, этот, как ты его называешь «шар-смешар» и был той самой целью? Фурии будут очень рады.
— Может, — я тоже оттолкнулась от земли и принялась покачиваться. Вспомнилось детство. — А, может, мы туда пришли, чтобы ты спасла тех людей в подвале.
— Не я, а мы. Без тебя и Ива я бы никого не спасла.
— Не важно. Я не об этом. Помнишь Архангела и его меч? Он говорил, что дал тебе второй шанс, и не зря дал. Видишь, как все обернулось?
Тайра качнула головой, соглашаясь.
— Второй шанс, — повторила она задумчиво. — Я до сих пор не знаю, для чего именно дан второй шанс, но постараюсь сделать все, чтобы не подвести себя, Кима и Архангела.
— Конечно, ты не подведешь. Уже не подвела. И надо ли делать что-то еще?
— Надо. Всегда надо использовать все шансы — второй или первый — не важно. А люди не понимают: суетятся, тратят жизнь попусту, не стремятся даже высунуть голову на поверхность и оглядеться — вдруг там что-то интересное?
— Да, это есть. Здесь, в этом мире, в твоем, в моем… Слушай, — я неожиданно вспомнила про другое и переключилась, хитро заулыбалась и перестала раскачиваться, — у Дрейка через неделю день рождения…
— День рождения Правителя? О-о-о! А он, правда, в этот день родился?
— Мамай бы знал, когда он на самом деле родился и где, но я не об этом. Может, подшутим? Принесем нашим в качестве первого блюда арханский суп с паутиной?
Тайра прыснула так резко, что едва не расплескала на колени кофе.
— Чтобы они бегали голые по улицам Нордейла?
— Ну, мы же не знаем, какой эффект он произведет? Может, они не голые будут бегать…
— …а ловить галлюцинации, — категорично закончила за меня подруга. — Нет, лучше не надо. Такое надо пробовать не на общественных мероприятиях.
— Да я знаю! Это просто… Мысль.
— Дался он тебе, этот суп.
Мы просто болтали, улыбались и вспоминали. Нам нравился сам процесс — общие впечатления, общая на двоих память, нравилось проводить время с тем, кто слышит и понимает. Нравился этот вечер.
— Слушай, а ты ведь никогда не праздновала Новый Год?
— Почему? Праздновала. Только в Рууре.
— И как там празднуют?
— Танцуют, поют, готовят специальные блюда.
— Но ведь не ставят новогодние елки?
— Нет. А что это за елки?
— Это такие растения с зелеными иголочками, которые умопомрачительно пахнут. Их ставят в дома и квартиры только под Новый Год. Украшают стеклянными шариками, мишурой, игрушками и гирляндами — светящимися лампочками. И все-все улицы украшены гирляндами — идешь, и светло, будто в сказке! В окнах висят декоративные снежинки — их или покупают, или вырезают из бумаги сами — все вокруг мигает и переливается. Полки магазинов ломятся от мандаринов и шампанского, у касс очереди. А на улице столько снега, что вязнут машины!
— Да что ты? — желто-зеленые глаза Тайры восхищенно распахнулись, а рот приоткрылся. — Прямо столько много снега? И не тает?
— Нет, не тает! Идет и идет, бывает, прямо в новогодний вечер с неба валит, и тогда вообще красиво. И еще свечи бенгальские — они горят, как ежики…
— А кто такие ежики?
Она, такая чужая и родная, закутанная в шарфик, с остывающим в кружке под варежками кофе, слушала про сугробы, «Оливье» и ежиков, а я рассказывала — захлебывалась и не могла остановиться. Ведь Новый Год — это так здорово, а Тайра никогда его не видела — ни местный, ни наш, ни тот, что с елками, звездами, выступлением по телевизору и хлопающими бутылочными пробками.
На улицы и дома опускался вечер, синело над головой далекое небо, лежали на холодной траве желтые, состоящие из комнатного света пятна, чернели над крышами силуэты антенн.
На двух девчонок, сидящих на скрипучих садовых качелях, улыбаясь, смотрел поздний октябрь.
Эпилог.
«На Архане можно продавать укроп».
«Почему укроп?»
«Его легко растить. Дешево».
«Это специя?»
«Да, трава. И еще петру…»
Когда Дрейк повернулся от доски и адресовал мне грозный взгляд, я как раз собиралась дописать слово «петрушку». Пришлось срочно прерваться, принять невинный вид и переместить непослушный взгляд на доску, на которой красовалась сложная и крайне занудная, не вызывающая ничего, кроме тоски, формула искривления времени.
Ну, как можно такую разобрать? Тем более слету? Конечно, придет время, я упрусь лбом, вникну, разложу каждый символ по полочкам и постараюсь понять, как все эти завитушки работают вместе, но не теперь же? Не сейчас, когда так хорошо бездельничать, а мысли в голову лезут не о временных искривлениях, а о жарком и уже не совсем чужом мире.
— Так, девочки. Вот, что я хочу сказать — Начальник, до дня рождения которого осталось всего два дня, не выглядел ни добрым, ни размякшим, ни собирающимся давать какие-либо послабления. — Пока вы не сдадите мне «Базовые основы пространственных векторов», никаких вам больше путешествий. Будете сидеть и зубрить материал часами, будете спать, если понадобится в Реакторе, будете жить одними мыслями об учебе, поняли меня?
Записки тут же полетели в мусорное ведро.
А Клэр ему еще торт…
Пришлось упереть взгляд в доску. Как такое понять, как разобрать?
— Пространственно-временной ниам делится на шесть частей, и, если изобразить его графически, напоминает лепестки цветка…
По темной поверхности забегал мел.
Почему мел? Почему не какая-нибудь новая технология — так лучше усваивается?
Моей предельной концентрации хватило на минуту или около того, затем она охотно рассеялась, и освободившиеся из заключения мысли тут же переползли на приставленный к парте с внутренней стороны пакет — легкий, но объемный. С еще одним размером тридцать на сорок сантиметров внутри пакетом — бумажным.
Понравится ли подарок Тайре? Не расстроит ли?
Нет, не расстроит. Потому что, если бы такой кто-нибудь подарил мне, я бы очень обрадовалась. Пусть даже через слезы.
К тому же я старалась.
И днем ранее я действительно старалась.
Вытащила из шкафа обе тулы, расстелила их на стуле — они благодаря усилиям Клэр были выстираны и выглажены — и какое-то время придирчиво их рассматривала. Как хорошо, что Тайра все это время таскала наши торговые одежды с собой, как хорошо, что не выбросила их, как когда-то монастырские. И платки сохранились — настоящая удача.
Хотя я могла бы и без них.
Хороший фотоаппарат отыскался у Ани — она, оказывается, увлекалась фотографией и с удовольствием поделилась сложным агрегатом и накрученной на него линзой-телевиком со мной. Долго объясняла, как пользоваться, долго рассказывала, как защитить от пыли. Как следствие, домой я вернулась с раздувшейся от информации головой и кучей разрозненных знаний.
Теперь камера лежала на дне смешариковой корзины — кто отличит такую от местной, арханской? И я знала, что подарить самой Ани-Ра, когда у той наметится праздник. Отличную фотокамеру — что же еще? Или объектив. В общем, идеи были.
Стоило мне облачиться в темно-синюю тулу и привычным движением повязать на голову платок, как дверь в спальню приоткрылась. В образовавшуюся щель проворно вкатился Ив, взобрался на кровать и уселся рядом с корзиной, проникновенно глядя мне прямо в глаза.
— На. Акан?
— На Архан. А тебе чего? Ты как узнал-то?
— Зьми ми. Ня. То. Жи.
— Зачем я буду тебя брать?
Он определенно делал успехи в произношении слогов человеческой речи.
— Для зопа. Насти.
— «Для зопа» слушается как-то не очень. Для чего тебя взять?
— Зопа. Насти.
— А-а-а, для безопас-ности?
Я весело фыркнула и покачала головой — а почему бы и нет? Ив прав: Архан опасен, фурия не помешает. Раньше не мешала.
— Ладно. Залазь.
Смешарик проворно забрался вверх по туле до самого платка и тут же превратился в знакомый мне уже ободок.
Как знал. Да, как знал.
Потому что она видела меня именно в этом платке, с корзиной и в этом ободке.
Молодец Ив.
На Архане мело. Жаркий ветер кропотливо мастерил у стен маленькие дюны, перебрасывал песок из одного места в другое, трепал одежду. Я снова взмокла.
Ничего. Ненадолго.
Бесценная камера Ани лежала на дне крытой вторым платком корзины; поскрипывала плетеная ручка.
— Это здесь, Ив?
— Лево.
Налево, хорошо. Потели в новых кроссовках ноги. Я боялась лишь одного — не того, что она меня не узнает, но того, что во дворе не окажется маленького Тира. Жаль, если так, но тут лишь на удачу — либо повернется лицом, либо нет. Навряд ли у меня появится второй шанс. Надо, как говорила Тайра, использовать и первый.
Темноволосая женщина, хвала местным богам, оказалась во дворе, а с ней (тут я была готова поклониться до пола и личной госпоже Удаче) рядом играл и сын.
Меня узнали сразу. Поднялись со ступеней, зашагали к ограде, доброжелательно улыбнулись:
— День добрый, почтенная. Воды? — мать Тайры улыбнулась, морщинки вокруг губ углубились. — Как торгуется орехами? Хорошо ли идут?
— Идут потихоньку, — проскрипела я, вспоминая роль торговки, — идут, спасибо. Но я не за этим. Хотела поблагодарить.
— За что?
— За воду, что вы дали мне в прошлый раз.
— Да не стоит, зачем? Воды много, а Рамин наказывает поить путников, какая благодарность?
— Пусть маленькая, но все же. Бог рад доброте, бог рад и ответной благодарности.
Я вспотела еще сильнее. Нащупала в кармане маленькое блестящее зеркальце — одно так и осталось у Тайры непроданным — сжала его в ладони, помолилась Создателю, чтобы все прошло гладко, чтобы получилось, — и протянула его женщине, чьего имени до сих пор не знала. Почему не спросила? Забыла, дурочка, стыдно.
— Вот, — я протянула зеркальце через забор. — Возьмите. Из дальних земель, осталось непроданным, значит, вас ждало, так я решила. И не обижайте меня отказом. Мне не в убыток, это подарок от сердца.
Ее ладони дрожали, но глаза смотрели с радостью. Взгляд долго изучал незнакомый предмет — крышечку, переливающиеся на солнце кристаллики, гладкую поверхность; пальцы осторожно касались металла.
— А я пойду. Пойду. Еще много продавать. Не хворайте.
— Спасибо вам огромное! И заходите, если что. Я всегда…
«Всегда напою, накормлю», — я знаю, что она хотела сказать, как знала и то, что в этот момент она не находит слов. Это нормально, это правильно.
— Не за что. И вам не хворать.
Я успела развернуться и прошагать метров десять, когда за спиной послышалось:
— Тир, смотри, какая игрушка! Нравится? Блестящая, красивая, и в ней можно увидеть наши лица. Посмотри, сынок…
В этот момент я повернулась.
На меня не смотрели — смотрели в зеркальце. И фотоаппарат запечатлел этот самый момент: улыбающуюся маму, пухлощекого на ее руках малыша, чей палец был задумчиво прижат к щеке. Чуть насупленные детские брови, вытянутую вперед руку с зеркальцем и развевающиеся вокруг обеих фигур, растрепанные жарким ветром длинные и кудрявые, как у Тайры, волосы.
Хит сезона. Бесценный снимок. Пусть один, но кому-то он будет очень-очень дорог.
Длинноносая камера отправилась в корзину.
— Домой, Ив? Или тебе еще чего-то здесь надо?
— Амой, — рассудительно подтвердила фурия.
И мы, поскрипывая корзиной, неторопливо зашагали по заметенной песком дороге.
*****
— Говорю тебе, Халум, я купил два! А они не работают! То есть да, водичка та чем-то пахнет, а жена моя от нее нос воротит, говорит, достань ту, что была в прошлый раз. А я где ее достань? Где? Вот я купил сразу, как только услышал на рынке крик «чудо-вода» — понесся, как оголтелый, взял два пузырька, деньги, что собирался на табак потратить, выгреб. А оно, видишь, как обернулось? Надули. И пузырьки не те, и запах не тот, а цена еще выше. Туррум им в ребро. Надули, да.
— Те пузырьки были гладкими и синими, а те, что ты купил, прозрачными и стеклянными. Конечно, не те. Сразу мог бы понять. И крышки из глины…
— Мог бы. Да кто ж ее разберет — какая настоящая, а какая нет? У тебя жены нет, тебе не понять.
— Чего это не понять? Я, вот, не успел, а так бы на Ирейе испробовал. Давно на нее смотрю, а подойти все… ну никак.
— Отошьет она тебя. У ней отец богатый.
— Вот и говорю. А с водой бы подошел.
— Нет больше той воды.
Сидящий в тени у стены бородатый мужчина потер бок, принюхался к подмышкам — не сильно ли смердят? — расстроено, и с надеждой посмотрел на ведущую с рынка дорогу. Над его тюрбаном вот уже минуту кружила противная муха, маши — не маши, а не улетает. Его спутник с рябой кожей и рыжеватыми бровями размеренно чистил мундштук — тер его скрученными из шерсти палочками и время от времени продувал.
— Слышь, Халум, а поговаривают, что тех торговок опосля видели в пустыне. Да не рядом с Рууром, а далеко, уже в безымянных песках.
— Кто говорит?
— Да караванщики. Говорят, мол, да, те самые. В бордовой и синей одежде, с нашивками, без корзины, правда…
— И что, привезли они их?
Рябой собеседник прокурено рассмеялся, обнажил неровные желтые зубы, подумал о том, что сделал бы с незнакомыми женщинами сам, будь он на месте караванщиков. Повеселился бы, да. А чем плохо?
— То-то и оно, что не привезли.
— Чего так?
— Куйраб — их местный головорез — рассказывал другу моему: исчезли они, сутры призрачные. Просто взяли и растворились!
— Да какая вера может быть этому Куйрабу? За глит кому хочешь чего хочешь расскажет.
— Но-но! Хатым их то же самое говорил, а хатыму вера есть! Исчезли, подтвердил он, как миражи. Растворились, и все тут. К ним даже подойти не успели. А на плече у одной, говорят, сидел странный зверь — круглый и пучеглазый, но без лап.
— В пустыне-то, оно чего хочешь, увидишь, — рябой набил трубку по новой и закурил; вдоль белой стены потянулся дымок. — Пескам верить нельзя, сам знаешь.
Бородатый почесал пузо и лениво, привычно пытаясь отогнать улетевшую уже муху, махнул рукой.
— Да, пустыня — она такая. Пескам верить нельзя.
И он посмотрел на раскаленную присыпанную песком и пустую в эту самую минуту дорогу.
Конец.
Назад: Глава 12
На главную: Предисловие
