Вероника Мелан
Игра Реальностей. Джон
Глава 1
«Разочарован будет ждущий.
И тот лишь одарен, кто ничего не ожидает».
«Посвящается тем, кто хочет понять»
(Лууле Виилма)
Рабочий полдень. Срочные дела.
Спешу по тротуарам вдоль дорог.
А осень наш перешагнув порог,
Вступила вновь в законные права.
Красивый многокрасочный ковёр
В гостиной по-хозяйски развернула,
Дождём звенящим лихо пыль смахнула,
На небе хитрый вышила узор.
И я, замедлив шаг, залюбовалась,
Свернула в сквер, притихший вдалеке,
В покрытом медью дивном уголке,
От восхищения даже растерялась.
Легла на лавку документов папка,
Звонки, вопросы тоже подождут.
Украв у спешки несколько минут,
Глаза закрыла, потянулась сладко.
Вдохнула горько-пряный аромат,
Лицо подставив солнечным ладошкам.
Мурлыча, словно ласковая кошка,
Счастливей, легче стала во сто крат.
Казалось очевидным, что сейчас
Из собранной под клёном листьев груды
Появится хохочущее чудо
И элегантно пригласит на вальс.
Наш день расчерчен лихо на отрезки,
На «надо», «должен», «сделать обещал».
Привычный совершаем ритуал,
Для изменений нужен повод веский.
Мы копим деньги, чувства про запас,
Порою календарь вперёд листаем,
В режиме ожиданья пребываем,
А жизнь — она не «завтра», а «сейчас».
(автор: Марина Яныкина)
Залог успешного дня — прекрасное утро.
И, чтобы утро стало прекрасным, по мнению большинства, требуется несколько факторов, сошедшихся, если повезет, воедино. Таких как (например): неторопливое пробуждение, пробивающийся сквозь занавески солнечный свет, доносящийся с улицы щебет птиц, запах чая (кофе / апельсинового сока), разливающийся по дому аромат любимого блюда, покой на сердце, отличное настроение и время, чтобы неспешно простроить самые что ни на есть грандиозные планы на день. А еще не помешает какая-нибудь отличная новость.
Я с большинством согласна.
Вот только понять, является ли мое утро прекрасным, не успела — помешал разметавшийся поперек лица пушистый кошачий хвост, зацепившаяся за волосы когтистая лапа, гомон у кровати «Не от-ры-вай!» и настойчивая, можно сказать, изводящая нервную систему, бесконечно длящаяся трель дверного звонка.
И кто, простите, в здравом уме и с добрыми намерениями может так звонить?
Никто!
С постели я подлетела ракетой, то есть с фитилем в пятой точке, жжением в пятках и зудом в ладонях — кому бы заехать по физиономии? По возможности ласково отпихнула в сторону кота, отбросила одеяло, попыталась не споткнуться о Смешариков, которые облюбовали ковер у кровати, и, натянув шорты и длинную майку, понеслась открывать дверь.
Где Клэр? Почему не открыла она? И не проспала ли я занятие? У-у-у, где часы?!
Мда, не самые счастливые мысли, но у этого утра еще был шанс.
Ровно до того момента, пока я не распахнула входную дверь.
— Это ваши?! — заорал с порога сосед из дома по правую сторону забора от моего. — Ваши коты обожрали мои кусты?! Да подчистую — можете себе представить?
— Какие кусты? — я растерянно захлопала ресницами.
— Мои кусты чарины!
Господи, прости, что такое чарина? И почему он приплел сюда моих котов?
— Не понимаю…
— Я тоже ничего не понимал, пока не вышел в сад и не увидел, что на том месте, где раньше висели спелые и сочные ягоды, остались лишь листья и голые ветки! Как вам это нравится? А ведь я специально не снимал плоды, любовался ими каждое утро — они прекрасно сочетались по цвету с растущими понизу Тигридиями!
Тигридиями? А почему не «медведиями» или «зайцаниями»? Это утро меня добьет…
Сосед, очевидно, был близорук — его глаза метали молнии за толстыми стеклами очков, — лоб хмурился, короткие волосы вились, серые брюки поверх клетчатой рубашки держали широкие подтяжки. Он чем-то напомнил мне долговязого одноклассника Михаила, ставшего впоследствии выпускником художественного училища в славном городе Красноярске.
Чем-чем? Очками на минус сорок.
Мда, тот стал художником, а этот, видимо, был ботаном.
— Почему вы решили, что вашу чернину…
— Чарину!
— …обожрали мои коты? При чем здесь вообще мои коты?
— При том, что я их видел! Серых, пушистых!
— Лазающих по деревьям?
И улыбающихся, как чеширские?
Гость на мгновенье смутился. Задумался.
— Они… жрали мою ягоду! — не стал оспаривать беспочвенность собственных обвинений и вновь закричал он (точно: лучшая защита — это нападение). — И сожрали всю! На всех ветках!
— А вы собирались делать из нее варенье?
Хотелось потереть глаза, захлопнуть дверь и снова завалиться в постель. И куда, спрашивается, подевалась Клэр?
— Какое варенье! Чарина едва ли съедобна! Это декоративная ягода с крайне кислым вкусом, но прекрасно вписывающаяся, как садовый элемент, чтобы….
Чарина — черная малина? Хотелось завершить диалог.
— Простите, но у меня нет серых котов.
— А какие у вас?
— Один белый, второй рыжий. Рыжая.
— А грызуны есть?
— Грызунов нет.
— Покажите их!
— Кого? Отсутствующих грызунов?
— Котов! — потребовал сосед, и я не стала спорить.
Не покажешь — не уберется.
— Миша! — позвала ласково, как делала перед едой. — Миха-а-айло!
И белый пушистый кот неторопливо спустился по лестнице со второго этажа — вопросительно взглянул на меня, потом на гостя — в зеленых глазах читался вопрос: ну и где моя еда?
— Вот мой кот. Позвать второго?
— Черт, — выругались через порог, — черт! Я точно видел кого-то серого! Или коричневого. И не надо звать второго. А вы уверены, что у вас в доме нет других… питомцев?
Уверена ли я? В чем мне в этот самый момент действительно хотелось быть уверенной (ибо я уже начала догадываться о корнях свершившегося), так это в том, что мои щеки не полыхают предательским цветом вареной свеклы.
— Ни других котов. Ни собак. Ни грызунов и не птиц, — избежала прямой лжи я.
— А мне почему-то казалось, что они шмыгнули в сторону вашего дома, — теперь гость и вправду смутился. — Значит, не ваши. Простите. Я спрошу других соседей — тех, что слева. Или, может, через дорогу… Еще раз простите, если разбудил.
И он, поправляя на ходу подтяжки, которые сползли от резвого махания руками, пошел по дорожке.
Я же закрыла дверь и с хмурым и крайне решительным выражением лица направилась на второй этаж.
— Ну и где вы? Где, я спрашиваю?
Смешарики попрятались.
Проблема в том, что когда они прячутся, то могут притвориться чем угодно: вазами, кухонной утварью, полотенцами, дополнительными у двери тапками, букетами цветов или книгами — такова аморфная природа Фурий — перевоплощаться. Интересно, нельзя было перевоплотиться птицами, прежде чем жрать соседскую ягоду?
— А ну-ка идите ко мне! Искать вас сутками я не намерена. И чем лучше прячетесь, тем громче и дольше буду впоследствии ругаться!
Они выползли минуту спустя.
Нехотя. Из-под дивана.
Разговаривали мы на кухне у серебристого холодильника.
— Покажите язык. Кто-нибудь! Быстро!
Языки показались из маленьких ртов еще менее охотно, чем до того сами Смешарики. Черные, конечно же, языки.
— Все ясно. Ну и зачем, спрашивается?
Я хмурила свои тонкие брови, безнадежно силясь притвориться товарищем Сталиным.
Признаюсь, это сложно — смотреть Фуриям в золотистые глаза, когда те принимают виноватое выражение — эдакая невинная детсадовская группа во время пикника на природе. Мол, а мы чего? Мы же маленькие, нам все можно. Прозвучавший ответ растрогал меня еще больше.
— Лодные!
«Голодные».
— Ма атели ку-шать!
Я вздохнула; мгновенно пропал всякий гнев, даже напускной. Тем более что на столе рядом с раковиной обнаружилась записка следующего содержания:
«Ди, я поехала вместе с Антонио на студию — съемку передачи назначили на самое утро. Покорми, пожалуйста, как проснешься, Смешариков — ягоды для них я оставила в холодильнике. Они тебя будить, наверное, постесняются. Меня не теряй, скоро вернусь. Клэр».
Ягоды в холодильнике действительно обнаружились, и всякие разные — смесь из крыжовника, малины, черники и чего-то мне неизвестного на вид, но, видимо, вкусного.
Блин… Ну, как их ругать? Голодных питомцев, которые не коты, не собаки, не птицы и не грызуны?
— А зачем было к соседу в сад? Нельзя было залезть в наш собственный холодильник?
— Ни-зя-я-я… Лэр пре-щает.
Ах, Клэр запрещает! А к соседу, значит, можно.
— И что мы теперь будем делать? Как будем заглаживать вину?
Золотые глаза сделались из виноватых еще более расстроенными. И почему-то хитрыми.
— Дай иму ашу!
— Отдать ему вашу ягоду?
— Да. Аша куснее.
— Вот уж не сомневаюсь, — фыркнула я, — вот только представляю, что он обо мне подумает, если теперь я заявлюсь к нему на порог с мисками. Он-то растил какую-то чарину — ваша ему не нужна, хоть она и вкуснее.
И я выставила еду для Смешариков из холодильника на пол.
— Ешьте.
Детский сад. В самом деле, не наказывать же их?
— Только в сад к нему больше не лазьте и на глаза не попадайтесь.
Ответом мне служило счастливое хоровое чавканье.
А утро продолжало удивлять.
Ладно, я осталась без завтрака, Смешарики без своих ягод, а сосед без чарины, но почему на телефонный звонок не ответила Тайра? Перед школой мы обычно созванивались, и диалог всегда выходил одним и тем же:
— Привет, ты сегодня идешь?
— Ага!
— За тобой «зайти»?
В смысле: «забрать тебя методом телепорта до здания Реактора, чтобы быстрее?»
— Нет, я на велосипеде.
Тайра любила свой велосипед — новый, последней модели, подаренный Стивом, — но иногда все же соглашалась на мое предложение.
— Ясно, я не могла не спросить.
— Знаю.
На этом месте мы обе улыбались и пару секунд молчали.
— Тогда до встречи в школе!
— Уже бегу!
Все коротко и понятно. Сегодня не случилось и этого. Семьдесят гудков в пустоту и полное отсутствие ответа. Куда же она подевалась? Почему не позвонила заранее, не предупредила? Не заболела ли? Я волновалась.
Одевалась я хмурая, голодная, в полной тишине, в доме, где не было Клэр, — все наперекосяк. Оставила котам корма, обулась во что-то в коридоре, и, продолжая думать о подруге, хлопнула дверью.
Новый день. Новое утро. Новое занятие.
Иногда мне казалось, что я прибыла в этот чудный город только вчера. Все так же разглядывала плитки под ногами, немногочисленные пока еще листья у тротуаров, величественные деревья, уютные особняки и ухоженные за витыми оградами клумбы. Все так же глубоко вдыхала прозрачный и чистый воздух знакомых улиц, с тем же, как в первый раз, упоением, наслаждалась видом нешироких аллей, втягивала долетающие из раскрытых окон ароматы, и заглядывала в них — в окна, — подглядывала за чужим счастьем. Не потому что мне не хватало собственного, а потому что это интересно — смотреть на лица, выхватывать моменты чужих будней, слышать обрывки не предназначенных для твоих ушей разговоров.
— Ореховый? Если испечешь ореховый, я не дождусь вечера.
— Кого, вы говорите, позвать? Нет, вы ошиблись номером…
— Линн, где мой галстук? Уже нашел, не ищи…
Чужая жизнь, чужие тайны, чужие хитросплетения судеб.
И объединивший всех Нордейл.
Удивительный город не похожий ни на один другой. С тем же ароматом выпечки, что стелется вдоль дорог — с тем же, но с другим. И чуть другим запахом кофе, чуть иными фасонами одежды и неизменной доброжелательностью на лицах жителей.
Иногда я задавалась вопросом, а не разлил ли чего волшебного в воздухе Дрейк, облюбовавший в качестве постоянного места жительства этот город? Не добавил ли в воду капельку Любви? Не рассыпал ли повсеместно искорки ожидаемого чуда, которое, кажется, вот-вот случится. И потому на душе хорошо, светло, спокойно. Где еще, как не в Нордейле, можно мечтать, но не страдать от отсутствия желаемого, делать, но не загонять себя, наслаждаться результатом своих трудов или же просто наслаждаться? Наслаждаться не чем-то особенным, а каждой минутой текущего дня.
Как я теперь.
Купленный на углу в пластиковом стаканчике кофе жег пальцы; слоеная булочка, покрытая шоколадом, таяла на языке; в воздухе, чем-то напоминая подводное царство, плыли тонкие белесые зонтики-щупальца — семена каких-то растений.
Сосед-ботан бы точно знал, каких.
От этой мысли я усмехнулась.
Ну и утречко получилось.
Конечно, можно было бы прыгнуть, если не в сам Реактор (на некоторых ошибках все-таки учатся), то хотя бы непосредственно к его входу, но я не стала этого делать по двум причинам: во-первых, не желала тратить силы понапрасну, а прыжки, так или иначе, отнимали львиную долю энергии, которую потом приходилось восполнять; во-вторых, банально хотелось размять ноги. К чему упускать возможность воочию увидеть еще одно утро своей жизни, если никуда не опаздываешь? А я не опаздывала — хоть в этом повезло.
Накануне, перед тем как уехать («Дина, этим вечером мне нужно отлучиться по важным делам на другой Уровень» — «Окей, без проблем»), Дрейк перенес время занятия с привычных восьми утра аж на десять, и потому теперь я бодрым шагом стаптывала подошвы любимых мокасин. Не стала обувать каблуки — красоваться перед представителями Комиссии не собиралась, а любимый в городе отсутствовал, — вертела головой, прихлебывала кофе и с интервалом в пять минут пыталась набрать номер Тайры — та не отвечала. Я даже попыталась позвонить доктору, но с таким же результатом, как и подруге — нулевым.
Куда же они все подевались?
Если кто и знал ответ на этот вопрос, то это Дрейк. И потому я поспешила вперед.
Незнакомый пустой кабинет, на стене экран, стол узкий, стул на одного. Почему попавшийся по пути Джон — заместитель Великого и Ужасного — уточнил, что мне сюда? Обычно мы занимались в другом «классе».
Тайра не появилась; экран не светился. До десяти оставалось несколько минут — я выложила на стол тетрадь для записей, разложила по цветам маркеры для подчеркивания, откинулась на удобную спинку стула и погрузилась в размышления.
Сколько я уже занимаюсь? Долго. Долго, а поток Знания бесконечный — он всегда разный и никогда не утомляет, потому что всегда несет в себе частичку чего-то важного и нужного, постепенно собирает сложный пазл устройства мироздания, позволяет прикоснуться к неведомому, далекому и по-настоящему прекрасному — основе постижения науки о зарождении жизни. О чем будем говорить сегодня? Всегда тайна, всегда предвкушение. И думать об этом — все равно, что гадать, какой из десертов тебе сегодня подадут к кофе, — никогда не угадаешь, но всегда останешься доволен.
Пока я философствовала, зажегся настенный телевизор, и с него на меня посмотрело до боли знакомое лицо.
Начальник. Дрейк. Любимый мужчина.
— Доброе утро, — улыбнулась я.
— Доброе. А у тебя оно точно доброе? — от взгляда с экрана ничего не укрылось.
— Точно, — во все детали вдаваться совершенно ни к чему, а вот один вопрос задать стоило. — Только Тайра почему-то не отвечает. Не знаешь, где она?
— Знаю.
Он всегда все знал.
— Вчера я передал им со Стивом билеты на Кахоа, сообщил, что неплохо бы Тайре изучить высокогорные озера, присмотреться к местной энергетике. Там места силы, и ей понравится. Пусть побудут.
«А мне? Мне бы тоже понравилось — почему не вместе?» — кольнуло расстройство. Было бы здорово слетать на Кахоа вдвоем с Тайрой или же втроем (если я им не помешаю), но меня уже «отсекли». Чуточку обидно, хотя вслух я этого говорить не стала.
— А надолго они?
— На пару недель.
Ничего себе. Две недели одиноких занятий? Наружу прорвался разочарованный вздох.
— А как же госпиталь без Стива?
— Я нашел ему временную замену.
Ну да, конечно. С Дрейком каждый раз заново приходилось привыкать к одному моменту: знать, что если тебя посетила некая дельная идея, то его эта идея посетила уже дважды или трижды. А то и раз триста, причем не накануне, а еще год назад. Трудно рядом с таким человеком чувствовать себя умным и особенным, но этот уникальный тип — Дрейк Дамиен-Ферно — умудрялся во мне это чувство пробуждать — ощущение собственного ума и «особенности». И спасибо ему за это.
Значит, две недели без Тайры — что ж, так тому и быть. Не прыгать же, в конце концов, за ними без спроса и не портить отдых? Позанимаюсь одна.
— Плюс, — будто прочел мои мысли виртуальный человек с экрана, — я решил, что пласт знаний, который мы затронем, начиная с сегодняшнего дня, тебе лучше начать постигать в одиночестве.
— Почему?
— Так он лучше и правильнее осядет внутри. Тебе предстоит проделать огромное количество внутренней работы, а Тайра будет сбивать тебя своим «видением» энергетики. Я хочу, чтобы до многих вещей ты дошла самостоятельно.
Как ни странно, я была не против. Тайра действительно умела многое видеть «внутренним вздором» и иногда по доброте душевной подсказывала мне верные ответы на вопросы, чем, по мнению Дрейка, замедляла мой образовательный «рост». А видеть, как могла видеть Тайра, у меня научиться пока не выходило — каждому свое.
— Хорошо, — я с любопытством подалась вперед и принялась крутить в пальцах ручку. — Так какой же пласт знания мы будет поднимать сегодня?
Серо-голубые глаза смотрели серьезно, но с хитринкой.
— Человеческие болезни и их причины.
«Ого», — выдохнула я мысленно.
— Как ты думаешь, Ди, почему люди болеют?
Каверзный вопрос длиною в жизнь.
Я задумалась.
— Потому что имеют физическое тело?
— Могли бы иметь и не болеть.
— Потому что вокруг находятся микробы, бактерии, вирусы, грибки и прочее, которые ничего хорошего не провоцируют?
— Тогда задам еще один вопрос: почему, находясь в одном и том же помещении, где есть вирус, один человек заболевает, а другой нет?
— Иммунитет?
— А от чего зависит иммунитет?
Эх, я не медик. И даже не студент-медик.
— От изначально заложенных физических данных? Передавшейся генетически иммунной устойчивости? Профилактики? Закалки?
— Закалки? Генной устойчивости? Бред.
В этом он весь — Дрейк. В своей очаровательной и непосредственной прямоте.
— То есть все, что я пока сказала, — бред?
— Практически, — он улыбнулся. — Да, в мире наличествуют вирусы и бактерии, но это не объясняет того факта, почему их попадание в один организм вызывает заболевание, а второму ровным счетом не наносит никакого вреда.
— Мы же уже сказали — иммунитет.
— Так от чего он зависит?
В кабинете повисла тишина — ответа на этот вопрос я попросту не знала и потому тупилась на собственные руки. Изредка поднимала глаза и снова их опускала — жест: помилуй, я не знаю.
С экрана улыбались.
Да, Дрейк. Загадочный Дрейк. Лицо без возраста, глаза без дна. В каждом серьезном слове есть доля шутки, в каждой шутке доля серьезности. Умеет подстроиться под каждого и остаться собой, умеет «опуститься» до твоего уровня, создав ощущение, что поднял тебя до своего. Как ему подобное удается?
А еще вызывал любопытство виднеющийся за его головой на экране фон: белая стена и кусок картины.
В Реакторе нет картин.
— А ты где сейчас находишься?
— Мы сейчас не об этом, не отвлекайся.
Да уж, не дадут сбиться с пути истинного.
— Лучше подумай вот о чем. Помимо физического тела существуют и невидимые — тонкие тела, так?
— Да, — но о них гораздо больше знала Тайра, нежели я. Я знала лишь теорию, она же видела их на практике.
— Какое из тонких тел лежит внутри физического и влияет на него непосредственно?
Вроде бы все на него влияют, даже те, которые лежат вне его контура, но я напрягла извилины.
— Астральное?
— Верно, астральное — тело эмоций. И к астральному же телу относится канальная система — механизм сплетения энергетических сосудов, распределяющих по физическому телу жизненную силу. Там же и местоположение чакровой системы — центров перераспределения.
Все страньше и страньше, сложнее и сложнее. Кажется, Дрейк рано поднял со мной эту тему — мои мозги уже тихо пухли. А «учитель» не замечал выражение лица «ученика-великомученика» — продолжал и продолжал:
— Так вот, Ди, ты практически уже получила ответ на главный вопрос — что влияет на физическое тело так, как ничто иное, если внутри физического лежит астральное?
— Эмоции?
— Верно!
Казалось, еще чуть-чуть, и он зааплодирует — очередная иллюзия. Мерцающие серо-голубые глаза — мудрец, хитрый бес.
— А во что зачастую перерастают неконтролируемые или плохо контролируемые эмоции?
Я в который раз нырнула в недра собственного сознания за ответом и радостно выудила его на поверхность.
— Нервозность? Психологическую уязвимость? Стрессы?
— Умница! Стрессы!
Кажется, я только назвала кодовое слово этого занятия. Хорошо — стрессы. Но ведь все знают, что стрессы не помогают здоровью — что в этом нового? Отовсюду только и слышится: «Не нервничайте, не переживайте, не расстраивайтесь, меньше беспокойтесь…» Тогда почему мой собеседник так искренне и очевидно радуется? Верно, тут есть какой-то подвох. И большой. Не стал бы Великий и Ужасный начинать пустяковую тему, если бы в той не крылся великий смысл.
— Но ведь о стрессах все знают?
— Что знают?
— Ну, что они существуют и негативно влияют на здоровье.
— А как именно, знаешь?
— Негативно.
Я чувствовала себя блондинкой-идиоткой.
С экрана мягко улыбались. Эту улыбку я видела много раз и никогда не могла растолковать — иногда она появлялась в моменты нежности, иногда в моменты критики, иногда безо всякой причины, но каждый раз многое в себе таила. Я же бесконечно дивилась тому, как Дрейку удается оставаться для меня «знакомым и привычным» и в то же время всякий раз быть новым, непознанным. Нет, к этому человеку нельзя было привыкнуть ни за год, ни за десять лет.
— То есть не знаешь, — подвели итог.
Мои глаза стали такими же, как у Смешариков этим утром — крайне виноватыми.
— Поэтому я дам тебе одно задание. Сгоняй в свой мир…
Слово «сгоняй» рассмешило меня — кажется, я научила «плохому» всех в этом мире, притащив множество странных выражений из своего. И каждый раз, когда кто-то вворачивал непривычную здешнему слуху фразу, я не могла сдержать улыбки (и краем сознания задумывалась о сдвиге истории в пространственно-временном континууме. Правда, ненадолго).
— … и купи одну книгу. Ознакомься с ней хотя бы поверхностно, а лучше не поверхностно. У тебя на это будет пара дней.
— Говори название.
— Автор… — Дрейк принялся бороздить невидимые информационные просторы в поисках нужных данных — его брови нахмурились, между ними залегла морщинка. — …Лувсан Гаваа. Название: «Традиционные и современные аспекты восточной рефлексотерапии».
Ого! Мелко не плаваем.
— А зачем мне рефлексотерапия?
— Прочитай, и все узнаешь.
Как обычно.
— А в этом мире схожих книг нет?
— Нет. Здесь, где не течет время, люди не так сильно торопятся познавать то, что лежало в древности. А ваша раса, в особенности китайская, передавала очень сложные и малодоступные теперь знания из поколения в поколение. И в этой книге содержится то, с чем я хотел бы, чтобы ты ознакомилась. Причем, изложено оно очень подробно и последовательно.
— Хорошо. Сделаю.
— Тебе не все сразу будет понятно, но за это не переживай, хорошо? Общая схема выстроится шаг за шагом.
— Угу.
Вот и закончилось, судя по всему, не очень длинное, но нагрузочное занятие этого дня. Прежде чем подняться со стула, я спросила.
— Дрейк, а когда ты вернешься домой?
Его уже кто-то отвлекал — я видела. Времени на ответы оставалось в обрез.
— Не думаю, что очень скоро, но заниматься будем каждый день. В следующий раз через день, как я сказал — из-за книги.
— Поняла. А где ты сейчас?
— На тридцатом Уровне. Здесь нужна корректировка положения места в пространстве, а так же уточнение контуров защитных полей — требуется мое присутствие. Достаточно энергоемкие процессы.
— А мне туда нельзя? Хоть на пару минут?…
Я уже знала ответ. Когда-то мне выдали разрешение на путешествия по Уровням, включая двадцать пятый, но попросили выше пятнадцатого пока не прыгать. И я не прыгала.
— Нет, Ди. Когда будет можно, я скажу.
Ну вот, опять «отсекли». Обиженные глаза маленькой Динки мелькнули и спрятались внутри.
— Значит, скоро не вернешься?
— Нет. Потребуется неделя или больше.
Сначала Тайра, теперь он; я подавила очередной вздох.
— Ди, мне пора бежать.
Его уже звали.
— Да, я вижу. Понимаю. Иди.
Перед тем, как изображение погасло, Дрейк адресовал мне теплый, будто ласковая рука погладила по щеке, взгляд. Я помахала ему рукой.
* * *
Вот я как знала, что не стоило от порога Реактора сразу прыгать домой, вот не стоило! Лучше бы я снова прогулялась пешком, лучше бы занялась длительным и продуктивным шопингом или же совершенно непродуктивно посидела в кафе — так нет же! Есть возможность, надо перенестись сразу в гостиную… — а та-а-ам!
Там, простите, воняло, как в запертом и полном протухшей капусты вагоне, — смачно, густо и совершенно невыносимо. Нет, когда я говорю невыносимо — это значит «невыносимо»! Без преуменьшений. Вниз по лестнице я бежала со слезящимися и одновременно выпученными глазами, заткнутым носом и красная от недостатка кислорода. Зацепилась за перила, забыла, что, наверное, нужно снова куда-нибудь «прыгнуть», запнулась за чью-то обувь у порога, на автомате удивилась тому, что дверь особняка нараспашку.
А за дверью у стены, поодаль от двери, уже стояла Клэр и обмахивалась снятым с вешалки ситцевым шарфом. Первым делом, остановившись рядом с ней, я шумно вдохнула, выдохнула и снова вдохнула. Попыталась продышаться, восстановить нормальный ритм работы легких и заодно избавиться от стоящего в носу и горле приторно-сладкого ужасного запаха, который и запахом-то назвать было щедро. Вонь! Самая настоящая вонь, как из помойки. В сто раз хуже!
— Это что… у нас там… такое случилось?
Кажется, я все еще была красной; в ушах грохотал собственный пульс. Противогаз! Почему у нас в доме нет противогазов?
— Это, — Клэр ехидно улыбнулась. Я только сейчас заметила, что она полностью одета — видимо, вернулась со съемок и, как и я, не смогла толком войти в дом, — наших Смешариков пучит. Скажи, ты чем их с утра кормила?
— Я? Да знаешь ли ты… — на этом месте я воровато оглянулась, не видать ли соседа у изгороди, и понизила голос, — что этим утром они обожрали соседские кусты — съели какую-то ягоду.
— Чужую ягоду?
— Да! Просто я очень долго спала, а они проголодались. Вылезли за изгородь и объели чужие кусты — меня разбудил звонок в дверь и гневный визит. Ты бы слышала, как он орал!
— Сосед? Он что, их видел?
— В том-то и дело! Он видел «что-то» или, точнее, «кого-то» — подумал, что это наши коты.
— Лазают по деревьям?
— Вот и я о чем.
— А какой именно ягодой они объелись?
— Какой-то чариной.
И в этот момент она — моя любимая и знакомая Клэр — расхохоталась так громко, что на ее затылке развалился скрученный валик, и темные волосы рассыпались по плечам.
— Чарину? Ой, не могу! Тогда сегодня мы нормально в дом войти не сможем. Нескоро точно.
— Да что же это за ягода такая?
— Ягода-то как ягода, только свойства у нее слабящие. Хорошо, если еще ковры не уделают…
— Ты что, серьезно?
Я снова выпучилась на экономку. А та смотрела на стоящие у ног сумки с продуктами, которые хорошо было бы занести в дом — сверху лежала мороженая, купленная для котов рыба.
Дверь мы оставили открытой, лишь прикрыли вход антикомариной сеткой, чтобы не вышли коты — когда в доме Фурии, грешно опасаться грабежей, — а сами договорились следующим образом: Клэр возьмет машину и отправится в особняк к Рену — разложит в чужом холодильнике скоропортящиеся продукты, побудет с Антонио, — я же пока «сгоняю», как выразился Дрейк, в свой мир за книгой. Все равно в следующие несколько часов нам придется кантоваться вне дома, так хоть проведем их с пользой. А когда вернемся, глядишь, все уже и выветрится. А нет, так куплю противогазы или временно выселю фурий на «житие-бытие» в сарай — в конце концов, провинившаяся сторона сегодня именно они.
Нет, злости не было. Было смешно и еще немного неловко — надо же, как уделались с незнакомой ягоды. Что ж, впредь мы все будем немного умнее.
* * *
Наш мир. Ленинск.
Стоящая под кроватью жестяная коробка из-под элитной чайной заварки запылилась; я провела пальцами по крышке, и лица нарисованной на ней пары на фоне Эйфелевой башни вновь расцвели и порозовели. Открыла замочек, взглянула на лежащие внутри деньги: рубли, доллары, евро и одну кредитную карту — мда, прямо как у Джеймса Бонда или какого бандюка. Для полной схожести не хватало лишь паспортов разных стран: в одном я — Дина Кочеткова, во втором — Ди Монтро, в третьем — Дэйзи Фернандес, в четвертом — Дайнара Жумумбаева…
Сидя в старой спальне, которая давно перестала быть спальней и превратилась в кладовую для маминых вещей, я улыбалась. Эту коробку я засунула под кровать несколько месяцев назад как раз для таких вот случаев, как сегодня, — когда спешно требуется что-то купить в родном мире, а времени на поиск средств попросту нет. Наменяла какое-то количество рублей на доллары и евро, часть денег положила на карту, часть оставила наличными. А то вдруг Дрейку вновь приспичит быстро перекинуть сюда парней из спецотряда — на что снимать временную квартиру? На что кормить? Во что одевать? Предусмотрительность — великая вещь, и сегодня я порадовалась ей вновь.
В двух книжных, которые я успела посетить часом ранее, указанной Начальником книги не нашлось — ответ везде звучал схоже:
— Издание старое, перевыпуска не было. Ее никто и не спрашивает, поэтому поищите лучше по объявлениям.
Этим я и занялась.
Включила старенький компьютер, мысленно поблагодарила мать за то, что та своевременно оплачивает интернет, и принялась бороздить сетевые просторы. Электронные магазины отмела сразу — ждать доставки долго, — а вот «Авито» очень даже пригодился. Искомый талмуд нашелся в нескольких городах одновременно и стоил примерно от семисот до девятисот рублей за экземпляр — приемлемо. Осталось выбрать продавца.
В Москву и Питер прыгать не хотелось — если предложат встретиться у метро, найдутся ли фото? Не у Кремля же, в самом деле, проводить сделку? Нет, требовалось что-то знакомое — место, в котором я уже бывала и которое помнила; палец нетерпеливо завращал колесико мышки: Астрахань, Нижний Новгород, снова Москва, Ижевск, Казань, Новосибирск…
Новосибирск — а этот город я помнила, — не так давно путешествовала через местный вокзал. Хм, почему бы и нет?
На звонок ответили сразу:
— Здравствуйте, я бы хотела купить книгу, которую вы продаете. По восточной рефлексотерапии. Вы ее еще продаете?
Спустя минуту мы договорились о встрече.
В запасе сорок минут.
Бело-зеленые шторы на окнах, коричневый палас, многократно метеный веником, «пылесошеный» и тертый (в том числе и мной) сырой тряпкой; удобные, но уже порядком продавленные кресла. Убивая время, я сидела в одном из них. Ни о чем конкретном не думала — рассматривала сервант, книжные полки, стоящее в рамке фото, неизвестно кем подаренную в незапамятные времена тяжелую хрустальную вазу без цветов.
Здесь все пахло «мамой».
Когда-то это была «наша» квартира, теперь она принадлежала ей одной — целиком и полностью. Ни меня, ни дяди Толи. Я большую часть времени пребывала на Уровнях, отчим неизвестно где — ушел, когда у матери начался финансовый подъем, — не вынес того, что ему не позволили возвыситься за счет унижения женщины (кто из нас главный? Кто из нас мужик?) — обиделся и хлопнул дверью. Туда и дорога.
А мама…
Мама — удивительный человек. Да, она знала о мире Уровней, даже бывала там несколько раз (правда, в последний раз довольно давно), но не «двинулась» головой. Не попыталась тут же переселиться или моментально извлечь из нового знания выгоду, спокойно приняла тот факт, что ее дочь теперь живет в другом месте (тебе хорошо? Тогда и мне хорошо), какое-то время просила меня привозить из Нордейла одежду, довольно успешно продавала ее здесь, а потом… Потом уехала на дачу, точнее, тогда еще на голый, покрытый одной лишь травой и сорняками садовый участок. Накопила на постройку маленького деревянного домика, наняла бригаду, взялась за дело и вдруг внутренне успокоилась, стала совершенно счастлива. Вкладывала все свое время и силы в новое место — отдыхала на природе, дышала лесом, возилась с рассадой — и, как ни странно, пребывала в гармонии с самой собой.
Я за нее радовалась, хоть и не всегда понимала, как можно просто «подзабыть», что где-то есть другой мир — интересный, незнакомый, красочный? Но что-то держало ее здесь — может, родные места, а, может, бабушка или подруги? Старые знакомые, исхоженные дорожки, привычная уютная суета? Чувствуя ее умиротворение, я не лезла с глубоким анализом. Наверное, немолодому человеку проще «принять» новое, нежели захотеть этим «новым» воспользоваться.
Так вышло и с мамой. Теперь она редко появлялась в квартире, но часто пребывала за городом, где я ее и навещала — ее, и бабушку, которая, как ни странно, вдали от городской суеты ожила тоже.
И слава Богу. Все живы, все счастливы, и это главное.
Я посмотрела на часы — ух ты, двадцать пять минут незаметно улетели в небытие — пора на Новосибирский железнодорожный вокзал.
«Мегафон», «Связной», аптека «Мелодия Здоровья», кофейный киоск с огромной вертушкой в виде стакана сверху — иногда я не могла понять, скучаю я по всему этому или нет? По всему знакомому, потрепанному, российскому, побитому жизнью, пыльному, но по-своему благоухающему и цветущему? Наверное, в какой-то мере.
Толпы людей через перекресток, ряды похожих друг на друга, как близнецы, маршрутных такси, обратный отсчет на табло светофора, протяжные гудки поездов. Через дорогу здание вокзала и зев входа в метрополитен, за спиной ярко-желтая и покрытая потрескавшейся краской будка «Дяди Дёнера» — именно здесь, на остановке, мы и договорились встретиться с неким Андреем Михайловичем — «я буду в серых штанах, голубой рубашке и клетчатой кепке, а вы?»
А я стояла спиной к будке. Обычная я — в джинсах, бежевой блузке и с распущенными волосами — смотрела на то, как шумит большой сибирский город, вдыхала его, слушала, чувствовала. Любовалась деревьями, которые в конце августа еще стояли зелеными, но которых, будто пробуя собственные силы, уже потрогала пальчиком близкая осень — кое-где на березах виднелись желтые пряди. Пока еще мало, еще почти незаметно.
— Здравствуйте, вы — Дина?
— Добрый день, — он появился чуть раньше — человек в кепке, — Андрей Михайлович?
— Он самый.
Тянуть мы не стали. Проверив содержимое увесистого пластикового пакета и убедившись, что приобретаю «то самое», я достала из кармана сложенную вдвое тысячу рублей, отдала ее продавцу и поблагодарила за скорость доставки.
— Ну, что вы, мне в радость. Давно мечтал от нее избавиться.
— Почему?
— Потому что сложная. Думал, осилю, а вместо средств к существованию заработал дополнительный комплекс.
Я хихикнула. Интересно, а что с этой книги заработаю я?
Попрощавшись, я зашагала в сторону ближайшего двора — до сих пор не любила прыгать на виду у сотен людей. Уж лучше в тишине и где-нибудь за «козырьком».
Нордейл. Мир Уровней.
Половина седьмого вечера.
В доме почти не пахло. Почти. Смешарики, приоткрыв маленькие рты, спали на диване в гостиной — не в стоящей в моей спальне корзине, — я была им за это признательна. Вернувшись в свою комнату, я распахнула настежь окно, какое-то время созерцала вид мирной улицы и пыталась решить, что именно почитать — то, что нужно, или то, что хочется? Победила не рефлексотерапия, а банальный, но очень приятный любовный роман, с которым я и провалялась на кровати до позднего вечера.
* * *
Следующее утро вполне можно было считать «удачным», так как началось оно не с кошачьей лапы на голове (Миша дрых в ногах) и не с нервозной трели в дверь, а совместило в себе почти все то, что должно совмещать прекрасное утро: солнечный свет, щебетание птиц, негу в постели и разливающийся по квартире запах свежеиспеченных вафель.
Вот это дело! Это приятно!
На кухне по своему обыкновению колдовала Клэр — мурчал в такт ее шагам веселой песней радиоприемник, Смешарики баловались у телевизора, деловито вылизывала лапу сидящая на каминной полке между двумя панно рыжая Ганька — мы больше не пытались ее оттуда гонять — бесполезно. Своенравная кошка по имени Огонек, вопреки человеческому мнению, считала, что там она смотрится лучше всего. А что изредка с полки падают предметы? Так они там для того и стояли, не так ли?
Завтракать сели под миролюбивое бормотание кулинарного канала, шорох развевающейся у балконной двери тюли и шепоток обдуваемой августовским ветром листвы.
— Ты дома сегодня?
— Угу.
Любопытно, но каждый раз, когда звучал этот вопрос, я всегда задумывалась на тему «дома у кого»? Формально этот дом все еще принадлежал мне, но жила я с Дрейком, а здесь, наводя порядок и занимаясь повседневными делами, ежедневно обитала Клэр. Кормила Смешариков, приглядывала за кошками, варила для себя и для меня, отдыхала, рукодельничала. И переезжать, как ни странно, не соглашалась, хотя ей давно предложили собственное, не хуже этого жилье, да и Антонио периодически поднимал беседы о том, что, кхм, «неплохо бы им уже съехаться».
— Может, и неплохо, — с улыбкой отзывалась она, — но кто тогда будет смотреть за Фуриями? И придется разделить котов? А они любят быть вместе.
Клэр подобный расклад не нравился.
Согласна, коты привыкли быть вместе — вместе спали, вместе играли, просто знали о присутствии друг друга, и этого им хватало для беспечной кошачьей жизни. Смешарики же при разговорах о возможных переменах вдруг начинали жутко нервничать, а то и обижаться — подолгу прятались, не отзывались на имена и вообще не желали общаться, демонстративно показывая, что без привычного расклада они, может, и проживут, но далеко не так счастливо, как сейчас.
— Ты, конечно, сможешь их кормить и поить — я не сомневаюсь, — пожимала Клэр плечами и всякий раз безуспешно пыталась натянуть на лицо беззаботное выражение, сквозь которое проглядывал страх, — но ведь ты часто уезжаешь, так? Как же они будут одни? А так кто-то дома…
«Дома».
Это ее дом. И я не собиралась ее — уже давно ставшую подругой — ни увольнять, ни гнать прочь, хотя помощница мне не требовалась.
Я лишь улыбалась в ответ. Клэр — прирожденная мама, а Фурии — те, кто заменил ей в этом мире детей. Такие союзы нельзя разрушать — это противонравственно. И я не рушила; вместо этого со смаком уплетала свежие вафли и наслаждалась жизнью.
— Дрейка нет. Надавал мне заданий, а сам укатил, так что буду прилежно выполнять.
— Все как обычно. А надолго он?
— Говорит, что надолго.
— Так это же здорово! Побудем все вместе, как в старые добрые…
С каминной полки упала рамка. Ганька взглянула на нас недовольными зелеными глазами (будто это мы скидываем расставленные ей же самой предметы) и лениво спрыгнула вниз.
Я хмыкнула и покачала головой — точно, «как в старые добрые».
А сразу после завтрака взялась за книгу. Не отлынивала, не пыталась найти оправданий — положила тяжелый том на кровать и открыла первую страницу. Знала: если к завтрашнему дню не подготовлюсь, буду медленно тлеть под укоризненным взглядом серо-голубых глаз и костерить себя последними словами — «мол, не могла прочитать? Лучше бы вчера взялась за дело и не стыдилась бы теперь…»
И пока мое «постыдное» завтра не наступило, я вгрызлась в гранит рефлексотерапии невидимыми зубами, словно новым сверкающим ковшом, и с упорством только что спущенного с конвейера бульдозера.
…
А уже через полчаса мои зубы если не сломались, то порядком сточились о тысячу слов про малопонятные меридианы, типы энергии, расположение каналов в организме и некие первоэлементы. А при взгляде на сложные таблицы зависимости этих самых первоэлементов между собой, тихо и печально начал угасать всякий энтузиазм.
Но я старалась.
Продиралась через дебри текста, смысл которого оставался мне малопонятен: что такое структура дерева, и почему она находится в легких? И почему, если легкие человека представляют собой древесную структуру, символизируют они первоэлемент «металл»? Как «огонь» может перетечь в «воду», и почему «вода» уничтожается «землей»? И что такое, в конце концов, «тройной обогреватель»? Где он расположен, черт подери, и для чего нужен?
Мои губы беспрестанно шевелились, а мозг кипел в попытках разобраться в деструктивных структурах между энергиями Инь и Янь: как, спрашивается, в одном и том же канале утром может течь «холодный» и «соленый» тип энергии, а вечером «жаркий» и «горький»? И почему избыток одного тут же перерастает в болезнь?
А книга меж тем повествовала: «Металл символизирует: осень, сухость, белый, острый, тоску».
Спустя какое-то время с этой самой всуе упомянутой тоской я смотрела в окно и почему-то вспоминала о том, что там, снаружи, расположен прекрасный мир — красивый, манящий, понятный. Где-то там беззаботно прогуливаются люди — пьют кофе, сидят в кафе, ходят в кино, общаются с друзьями. На их кроватях не лежат сложные книги с древним мутным текстом, им в глаза завтра не будет заглядывать Дрейк, их никто не спросит: «А ты понял смысл таблицы номер три?»
Чертовы китайцы. Великие мудрецы…
С одноименным успехом можно было попросить меня почитать «квантовую механику» или «процесс распада ракетного топлива при сгорании»; я — Дина, Дина, и у моих мозгов есть предел…
Нет, Динка, предела нет — нужно сменить убеждение.
Я пыхтела, хмурилась и работала над изменением восприятия мира — я могу, я могу, я могу… — и на какое-то время это помогало — мне удавалось осилить еще сколько-то.
— Так, значит, меридиан почек — «вода, инь», меридиан трех обогревателей — «огонь, янь», желчный пузырь — «дерево, янь»…
Тьфу… Это все нужно просто запомнить? Или еще и понять? И если первое с грехом пополам возможно, то второе — точно нет, не в ближайшие десять лет. Как вчера сказал на остановке Андрей Михайлович — «вместо средств к существованию я заработал еще один комплекс»? Я, похоже, на очереди.
А потом непонятным чудом случился обед, и от чертовой книги временно удалось сбежать.
Полчаса пролетели незаметно.
Есть такое понятие — «любовь в первого взгляда». Теперь я была уверена, что существует и другое понятие — «ненависть до последнего вздоха».
Так: каналы, меридианы — уберем эмоции и приступим к делу…
Я маялась и ежеминутно меняла позы — читала то на кровати, то на подоконнике, то на полу.
«3 ночи — «первые петухи». 4 утра — «вторые петухи». 5 утра — «третьи петухи»».
Если Дрейк хотел моей смерти, то мог бы быть помилосерднее…
Глаза слезились, сознание бастовало.
«Сердце — Шоу-Шао-Инь. Тонкая кишка «Шоу-Тао-Янь». Почки «Цзу-Шао-Инь»».
Хотелось почесаться, хотелось помыться, хотелось спуститься, обуться и идти куда глаза глядят, лишь бы прочь из этой комнаты, из этого дома и даже из города.
Великая Китайская раса. Знание сквозь века… лучше бы оно меня минуло.
Я малодушничала и знала об этом. Да, вначале всегда тяжело — постигать новое сложно, — но, черт возьми, не должно же быть НАСТОЛЬКО сложно? Дрейк и правда думает, что это все возможно понять? Да еще и за сутки?!
К шести часам вечера и еще через пятьдесят две страницы, сидя на постели с осоловелыми глазами, я почти что искренне его ненавидела.
На часах семь вечера — голова в полной отключке. Поза звезды, взгляд в потолок, при мысли о «Рефлексотерапии» требуется лечить один-единственный рефлекс — рвотный.
Дожили.
Я вздохнула и подумала о том, что мне необходимо отвлечься. Да, пусть я мало прочитала, а уяснила и того меньше, вот только, если сейчас не сменить активность, к завтрашнему дню с головой точно случится коллапс. А коллапса не хотелось.
Итак, какие варианты? Тайры нет — с ней не поговорить, Дрейка нет — в отъезде. Зато есть отряд специального назначения в полном составе, и к кому-нибудь из них вполне можно завернуть в гости, убить часок-другой.
Кого же выбрать?
С четой Аллертонов, равно как и другими парами (Шерин-Халк, Меган-Дэлл, Рен и Эллион), я всегда отлично ладила, вот только чувствовала, что у них другая жизнь — своя. Конечно, любой из них был бы рад меня видеть и счел бы за удовольствие отвлечь сторонней беседой, вот только хотелось другого — душевного комфорта. А такой, как ни странно возникал у меня либо с Тайрой, либо с Дэйном, либо — да-да, невероятно, но факт — с Баалом.
Хм, Баал.
Стоило темноволосому брюнету всплыть в памяти, как следом вспомнился и тот факт, что всего неделю назад Регносцирос неожиданно попросил меня о помощи — срочном переносе, — ему требовалось кого-то спасти.
Интересно, кого? И удалось ли задуманное? Ведь мне тогда срочно пришлось портироваться назад — вызвал Дрейк, — и конца истории я так и не узнала.
За окном призывно шумела листва — хотелось выйти и прогуляться, просто подышать; интересно, была там замешана женщина?
Пересилило любопытство; я села на кровати. А почему бы не наведаться в гости и не выяснить детали? А заодно извиниться, что так спешно исчезла, и не выпить чайку?
И — сказано-сделано! — бодрая духом, я принялась собираться.
Я знала, что это однажды случится.
Вот знала.
И представляла себе это именно так, только не думала, что Баалов зад такой волосатый…
О чем я обычно думаю, когда совершаю прыжок? О человеке, конечно же, — вспоминаю, как тот выглядит, воспроизвожу в памяти лицо, голос, пытаюсь ощутить, что стою рядом с ним, могу его коснуться. Перемещаясь в неизвестном направлении, я неизменно полагаю, что окажусь либо на улице, либо в чужом доме, либо в машине (кинотеатре-магазине-ресторане) — да мало ли где?
Но только не в спальне.
И не в тот самый момент, когда эта самая волосатая попа ритмично и очень динамично ходит вверх-вниз, не когда из-под мужского (и совершенно голого) тела торчат и покачиваются в такт женские ноги, не когда все помещение наполнено сладострастными стонами, рыками, скрипом и запахом вершащегося прямо сейчас на моих глазах секса.
Наверное, я была очень красная.
Очень.
И очень смущенная.
И хорошо, что делая шаг назад перед тем, как перенестись домой, я ни обо что не запнулась.
Дурочка! Дурочка! Ну, нельзя же быть такой наивной дурочкой?
Издержки телепорта, блин. И что с того, что до этого самого момента Регносцирос всегда был один? Это ведь совсем не означало, что он всю оставшуюся жизнь проведет один? А если бы меня заметили? Если бы эта самая дама, едва видневшаяся из-под его тела, случайно в разгар процесса открыла глаза и обнаружила стоящую у дверей незнакомку — о чем бы она подумала? О том, что я — его любовница? Бывшая любовница? Настоящая? Ужас!
А если бы меня увидел сам Баал? Да гнал бы он меня тогда из дому поганой метлой. И поделом.
Сидя на скамейке в собственном саду, я испытывала стойкое чувство вины и оттого вздыхала. Чужие крепкие ягодицы все еще продолжали ходить перед глазами, а в носу накрепко засел запах пота. Блин…
Надо было, конечно, позвонить. Поинтересоваться, можно ли прийти, вовремя ли я?
Стыдно. И даже грустно. Наверное, я сегодня устала и потому забылась. Наверное, впредь буду умнее. Ведь хорошо, что все хорошо кончается, — я здесь, а они ничего не знают…
Да, этим вечером я действительно была здесь — тонущая, как и все вокруг, в лучах заката — одинокая и потерянная, утомленная и, честно говоря, расстроенная.
Устала. Просто устала — день такой. Просто рядом нет Дрейка, просто уехала Тайра, просто я обчиталась тяжеловесной ерунды и совершенно забылась — перестала мыслить логически.
Ничего, завтра новый день. Завтра будет лучше.
