Глава 10
Янка плакала. Сидела позади женского барака в темноте и растирала льющиеся градом слезы по лицу. Впервые за все это время она была в отчаянии.
В ночном воздухе, будто напоминая в недавнем провале, витал запах гари.
Все пошло не так! Все вышло совсем не так, как она планировала. Грег почему-то предал ее, Халк оказался совсем не таким, каким должен был, обман раскрылся, не успев состояться, а будущее теперь выглядело не просто мрачным, а ужасающим. Вместо комнатушки в особняке, вместо увеличения зарплаты, вместо улучшения жизни, на которые Янка так рассчитывала, на горизонте нынешнего утра маячили стены тюрьмы в тюрьме — Верховного Суда Тали.
От одного упоминания имени этого заведения, кровь стыла в жилах.
Не понаслышке Янка знала об этом суде, недаром провела она в заключении почти два года, собирая любую, имеющую значение информацию от каждого, кто готов был ей поделиться. А о Верховном суде всегда говорили всегда одно — никогда и ни за что не окажись там, потому что именно в этом месте раскрывается настоящий смысл слова «беда». Туда отправляли тех заключенных, кто, по мнению работодателей, не сумел показать удовлетворительного поведения в обычных условиях и к кому должны будут примениться дополнительные меры по исправлению «характера». А исправлением характера в пяти случаях из десяти являлся публичный расстрел или повешение, в трех случаях каторга, редко когда что-то другое. Поговаривали, вроде, про что-то еще…. но редко.
Рассматривавшие дела судьи не отличались кропотливостью чтения о совершенных нарушениях, им хватало того факта, что человека признавали негодным даже для жизни в Тали. А что тогда можно было говорить о жизни где-то еще? Да и вообще, о дальнейшей жизни…. Таких отбросов просто перемалывали за ненадобностью, потому как если не сумел приспособиться ни к одному месту на этой планете, так зачем впустую тратить воздух и топтать землю, предназначенную для более способных индивидов.
Янку знобило, несмотря на то, что от прогретой за день земли поднималось тепло.
Жесткая сухая трава царапала ноги и впивалась в бедра. Янка поерзала на комковатой земле и обхватила себя руками, стараясь согреться. Куда теперь идти, что делать?
В бараке оставаться было нельзя — каким-то образом прознавшие правду женщины, отстраненно молчали, изредка перешептываясь меж собой. И даже когда нависала зловещая тишина, она была наполнена такой враждебностью, что Янке хотелось бежать оттуда, куда глаза глядят.
Ну, почему же ей так не везет? Почему?
Янка всхлипнула и опустила голову.
Почему жизнь не хочет выдать ей хотя бы один счастливый билетик? Почему за все приходится бороться, кричать, вырывать, отгрызать и завоеванное прижимать к груди, чтобы не отобрали другие? Почему никто никогда не хочет помочь? Есть ли где-то на земле вообще место, где ей было бы хорошо? Где ее любили бы, поддерживали, понимали….
Подняв усталое зареванное лицо к небу, Янка не увидела ничего, кроме одиноко висящей луны, смотревшей на нее — толстую некрасивую — с укоризненным молчанием.
Если раньше были силы бороться, то теперь их не осталось совсем. Не осталось желания спорить, драться, отвоевывать лучший кусок, махать руками, чтобы получить что-то. Эта ночь незаметно и тихо обнажила ту суть, которую Янка так тщательно оберегала от посторонних глаз — ее неуверенность и нелюбовь к себе, ее беспомощность и страх перед каждым, кто мог насмешливо указать пальцем и оскорбить резким словом. Только ожесточенность и грубость помогали выживать той, которая на самом деле не была ни сильной, ни особенно талантливой, ни, как показала практика, везучей.
Янка знала, что некрасива.
А некрасивым жизнь не делала подарков. Если смазливым мордашкам все давалось без усилий, все само текло к ним в руки, то таким как Янка, приходилось бесконечно бороться, полагаясь на мозги, случай или интуицию. Но и те, раньше или позже подводили. Вот как сейчас….
Казалось, безукоризненно продуманный план, провалился так стремительно, что настало время усомниться и в умственных способностях. А это был последний оплот, на котором Янка базировала хоть какое-то уважение к себе. Теперь, разрушилось и это.
И она сидела, прижавшись спиной к стене барака — тихая и подавленная, маленькая и потерянная, где-то на затерянном ранчо, окольцованном горами, далеко от дома, далеко от нормального мира, далеко от знания о том, что же делать дальше до тех пор, пока слезы на лице высохли, и она не начала клевать носом. Голова ее постепенно опустилась на грудь, а усталое скрюченное тело сморил сон.
Из какого-то мутного небытия начали выплывать встревоженные голоса.
Кто-то бубнил, ругался?
Янка резко вздрогнула от холода и проснулась. Тело окоченело, руки покрылись гусиной кожей и затекли. И еще было страшно. Что-то было не так…. Что разбудило ее?
Она резко огляделась вокруг и поняла, что уснула сидя прямо на земле позади барака. Луна все так же висела на черном небе, но теперь уплыла правее и одним боком закатилась за деревянную крышу.
Янка пошевелилась и вдруг снова услышала голос. Знакомый, грубый, надтреснутый.
— Где она может быть? Куда ей деваться ночью?
Грег! Янка резко и судорожно выходнула.
Грег пришел за ней! Он ищет ее. Не иначе, как хочет наказать, что она сдала его Халку. С чего бы еще ему будить ягодниц?
Она застыла от страха, прислушиваясь. Кто-то из женщин недовольно ответил ему.
— Почем нам знать, куда она подевалась? Затемно уже пришла, мы уже спать легли, кто ее знает….
— Ну-ка зажги лампу, покажи мне ее кровать! — Прорычал Грег. — Небось прячете ее где-нибудь….
— Да, смотри, жалко что ли? — Огрызнулся кто-то в ответ, после чего зашуршали шаги и заскрипели половицы.
Бежать! Нужно бежать!
В первую секунду Янка не могла ни думать, ни говорить, ни двигаться. Зачем он пришел за ней посреди ночи, даже еще и злой, как собака? Убить? Боже мой! Боже мой! А если не убить, то точно покалечить. Нужно к черту убираться отсюда, куда угодно, куда-нибудь, лишь бы не нашел….
Она подскочила с земли, куксясь от боли в коленях и продрогшем паху, и стала перебежками продвигаться к ближайшим зарослям. Как только достигла их, юркнула в кусты и затаилась с гулко бьющимся сердцем. Колени снова опустились на что-то колючее, но Янка сдержала стон и сжала зубы. Казалось, невыносимо громко шумело в легких собственное дыхание.
Что же теперь делать? Как спастись от Грега? Вот ведь черт мстительный, никак отстать не хочет. И плевать ему, что уже завтра ее здесь не будет, хочет сам руку приложить, пока еще есть возможность. Маньяк какой-то!
Она затравлено огляделась по сторонам, пытаясь прикинуть, в какую сторону лучше двигаться. Скоро Грег поймет, что ее нет в бараке, и тогда ринется искать ее по периметру. И если не взял с собой других охранников, значит, не хочет, чтобы они были в курсе дела. А это еще хуже…. Значит, точно добром не кончится, если найдет.
Ветки полностью закрывали обзор, приходилось полагаться на память. Первым делом, нужно как можно дальше уйти от барака. Не дай Господь, засечет ее майку в кустах, тогда никакие бабы рядом не помогут.
Выбрав направление, Янка быстро и по возможности тихо, пробралась сквозь царапающие ветки с противоположной стороны и выбралась из зарослей. К полю! Там можно ненадолго укрыться. Перебежав пустынную дорожку, что отделяла урожай кукурузы от ягодных посадок, она юркнула в высокую густую траву, которая недовольно зашелестела и сомкнулась у нее над головой.
Здесь укрытие хорошее, но спрятать надолго не сможет, потому что примятые листья укажут след беглянки лучше всякой сигнальные ракеты. Любой, у кого есть фонарик, тут же увидит, куда двинулась «добыча». А у Грега фонарик точно есть. Всегда был. С чего бы сегодняшний день стал исключением?
Стараясь не обращать внимание на панически колотящееся сердце, Янка пыталась собрать судорожно разбегающиеся мысли в более менее приемлемый план.
Где можно спрятаться?
Поля отпадают (любое движение будет заметно по верхушкам растений), до каменоломни не добраться, потому что дорога до самого холма просматривается другими охранниками, там только появись, и сразу же скрутят….
«Думай! Думай! Думай!»
То и дело поглядывая в сторону женского барака, Янка отчаянно боялась засечь появившуюся где-нибудь в поле зрения фигуру Грега.
«Ну, куда же пойти?»
В особняк Халка не пробраться, вокруг постоянно ходят патрули. Да и далеко внутри дома не убежишь. Изолятор на ночь закрыт. Для того чтобы попасть в ягодные заросли, придется снова идти к бараку, а где-то там Грег….
Янка чувствовала, что начинает истерить. Время было на исходе. Нужно было куда-то убираться, но она никак не могла придумать куда. Любое место на ранчо теперь являлось потенциально опасным, и только за его пределы Грег не сунулся бы….
Она напряженно застыла, размышляя. Есть ли какой-нибудь путь за пределы ранчо? Можно ли хоть как-нибудь выбраться наружу?
Янка вздрогнула и вспомнила. Кое-что всплывшее в памяти, дало надежду. Пусть и слабую, но все-таки.
Чтобы не терять времени, она, размышляя на ходу, осторожно двинулась через кукурузу к дальнему краю поля, чтобы через дорогу нырнуть в еще одно, которое находилось максимально близко к чахлой лесополосе. Если удастся добраться до лесополосы, то появится шанс добраться и до старых грузовых ворот, которыми уже несколько лет никто не пользовался. А там…..
Тугие стволы кукурузы нехотя раздвигались в стороны, уступая дорогу натиску человеческого тела. Но тело было упертым. В жилах его бурлила горячая, наполненная страхом, кровь. Царапая руки об острые листья, шипя и ругаясь, Янка пробивалась вперед. Через какое-то время она остановилась и прислушалась, не гонятся ли?
Но вокруг, будто насмехаясь над ее страхами цикадными трелями, висела тишина. Ни звука. Ветер изредка теребил листья, они со скрипом терлись о початки и снова замирали.
Янка судорожно выдохнула. Погони пока еще нет. Но она появится. Она слишком хорошо знала Грега. Ни за что не отстанет, пока не выместит на ком-нибудь всю злость.
Лишь только Янка захотела двинуться вперед, как ее пронзило острие неприятной мысли — она же забыла откопать камни! Те самые, что украла в комнате. И если она собирается бежать за пределы ранчо, то нужно обязательно взять их с собой, ведь они могут помочь избавиться от браслета, если такое вообще возможно….
Мысли метались и путались, пытаясь сложиться в хлипкие комбинации спасения.
Если бы кто-то смог снять браслет, тогда ни Халк, и никто другой уже никогда бы не смогли отследить ее дальнейшие перемещения. Но есть ли такие умельцы? И сколько они могут запросить? В любом случае, нужны камни, иначе никак не расплатиться.
Но как вернуться к бараку?
Недалеко от того места, где она сидела, размышляя о собственной несчастной судьбе, и рост тот самый злосчастный куст, под корнями которого теперь покоилось целое состояние. Черт! Ну что за невезуха!
Не успела Янка принять какое-либо решение, как показалось, что позади раздался звук. Не то шорох, не то глухой кашель…. Она закоченела от страха и снова прислушалась. Показалось или нет? Неужели Грег уже близко?
«К черту…. К черту камни! Самой бы живой убраться, теперь не до жиру!»
Янка с новой силой начала продираться сквозь высокую траву. Широкие листья цеплялись за одежду и пластали по лицу, а в горле клокотала обида и злость — камни были хорошими, скорее всего редкими и дорогими. От того, что приходилось их бросить, она едва не выла в голос. Но выбирать больше не приходилось. Теперь вообще выбирать было не из чего. Утром, скорее всего, или расстрел или каторга, а если встретиться с Грегом, так и подавно до утра можно не дожить.
Наконец, после мучительно долгих тридцати метров зарослей, изрезав руки и ноги, Янка выбралась на пустынную освещенную лунным светом дорогу, за которой начинались деревья.
Уф! Справилась! Кое-как, но все-таки….
Сдерживая желание почесать кожу на ногах, она быстро перебежала пыльную тропинку и почти бухнулась в овражек на другой стороне дороги. Перекатилась на живот, залегла и затихла. Здесь была тень, луна не пробивалась сквозь кроны деревьев, так что можно было на мгновенье перевести дыхание. Чуть расслабившись, она все-таки потерла саднящую кожу на ногах, теперь сплошь покрытую мелкими порезами и поморщилась. Чертова трава…. А майка во что превратилась? Да и есть ли разница, как теперь выглядит одежда? Теперь только одно было важно.
Пробраться через забор.
Несколько раз прогуливаясь в этих местах, Янка сумела засечь старые ворота, через которые когда-то проезжали грузовики, на которых в город увозили урожай, но потом построили новые — серебристые и блестящие, расположенные гораздо ближе к дому, а эти забросили. И хотя старый пыльный металл накренился и заржавел, он все равно находился под напряжением двадцать четыре часа в сутки, как и весь остальной периметр ранчо. Но было, однако, одно «однако», которое делало это место отличным от остальных. И этим «однако» — была цепь, скрепляющая створки ворот.
Янка несколько раз задумывалась, что цепь была достаточно длинной, чтобы позволить створкам разойтись на достаточное для того, чтобы сквозь дыру могло протиснуться человеческое тело. Оставалось непонятным, почему на этот момент до сих пор не обратил внимания Халк, но какое это теперь имело значение? Главное, чтобы на старых воротах этой ночью не обнаружилось новой цепи, и чтобы ширины зазора хватило….
Янка сглотнула.
Ей совсем не хотелось проделывать этот трюк. Ведь если она коснется металла, то поджарится…. Превратится в мясное блюдо под названием «из Янки». Но если не пробовать здесь, тогда можно вообще забыть о том, чтобы выбраться с ранчо. Остальной периметр был перетянут несколькими рядами колючей проволоки, раздвинуть которую без риска для жизни, вообще не представлялось возможным.
Так что же выбрать? Пробовать? Или не бежать вообще?
Теперь Янка чувствовала, что потеет. От напряжения, страха, а, может, от долгого бега через кукурузу. Она вытерла струйку пока, стекающую по виску, и уткнулась лицом в ладони. Долго, протяжно вздохнула и на некоторое время застыла в сомнениях и страхе.
А если убьет? Если она все же окажется недостаточно худой, чтобы протиснуться?
Даже думать о таком было страшно. Янка на секунду зажмурилась, но затем встрепенулась. Прежде, чем окончательно впадать в панику от услужливо подсовываемых воображением картинок собственной смерти, нужно еще раз взглянуть на ширину проема. А потом уже решать.
Нехотя поднявшись в земли, она огляделась по сторонам — тихо.
Где бы Грег ни был — здесь он еще искать не додумался. Значит, есть шанс повнимательнее взглянуть на забор, прежде чем делать окончательный выбор.
Упираясь пятками в землю, Янка осторожно съехала задом на дно овражка и выбралась на другую его сторону, где за деревьями проходила тропинка, почти неразличимая в неверном лунном свете.
А по другую сторону от тропинки, проходил зловещий, пахнущий электричеством и смертью, забор.
Увидев его, Янка вздрогнула.
На самом деле, никакого необычного запаха не ощущалось — пахло все той же пыльцой от редких цветов и пылью, но воображение будто взбеленилось, заставляя ноздри трепетать от несуществующего электрического запаха.
Старательно прижимаясь как можно ближе к деревьям, она шла вдоль забора так долго, пока не уперлась в одинокие старые ворота. Именно то, что нужно.
Вороты были высокими и тяжелыми, с вертикальными жердинами, скреплявшими их сверху донизу и делающими похожими на клетку для зверей, какую можно увидеть в зоопарке. Цепь тоже оказалась на месте. Она, словно толстая дохлая змея, провисала посередине, проходя через железные «ущки» створок с обеих сторон. И зазор тоже был. Таким, каким его помнила Янка.
Затаив дыхание и приковав взгляд к способному ужалить железу, она медленно приблизилась к воротам, чтобы рассмотреть проем. Хватит или нет? Сумеет ли она проскользнуть боком и не прикоснуться? Если выдохнуть и действовать очень осторожно, то может и получиться….
Янка еще раз прислушалась.
Поначалу показалось, что вокруг царит все та же тишина, но уже через несколько секунд в нее добавились новые звуки, заставившие Янку вздрогнуть. Голоса. Неужели патруль проходит и здесь?
Словно затравленное животное она переводила взгляд то на ворота, то на едва просматриваемую сквозь деревья дорогу. Они скоро появятся. Или охранники или Грег. Кто-то все равно придет сюда. И если продолжать стоять, то последний шанс на побег раствориться в ночи, словно никогда и не существовал.
И она решилась.
Медленно, осторожно приблизилась к проему и застыла. Нос почти утыкался в ржавую цепь. Янка подумала, что ноги придется подсогнуть в коленях и следить, чтобы они не дотронулись до железа. Черт, должно быть сложно! Но всего один раз! Или получится или нет. Всего один шанс…. Или свобода или смерть.
Набрав в грудь как можно больше воздуха, Янка ненадолго задержала дыхание, затем медленно выдохнула и двинулась вперед. Развернулась боком, прижала руки к телу, втянула все, что возможно было втянуть, и стала осторожно протискиваться в дыру.
Сначала железная труба проплыла перед левым глазом, затем оказалась ровно посередине. Перед носом. На какой-то момент показалось, что волосы касаются цепи, отчего они норовили встать дыбом, а спина сейчас прижмется к задней стойке, но судя по тому, что она все еще была жива, этого не происходило. Пот теперь лил в три ручья — стекал по бокам, по шее и по бедрам. Но это было последним, что заботило Янку. Она медленно, боясь опустить голову, ползла на другую сторону. На сторону свободы.
Левое колено уже успешно оказалось вне зоны касания жуткого металла, труба теперь проплывала перед правым глазом. Затем ухом…. Рука…. Правое колено.
«Не задень! Не задень! Пожалуйста, только не задень!»
Прошло!
Получилось!
Янка сделала шаг в сторону и прижала целые необугленные конечности к телу, после чего на ватных ногах, с облегчением, повалилась в траву. Траву по другую сторону забора.
У нее получилось! Она не замечала, что лежит в траве и смеется.
А ведь получилось пробраться через эту чертову дыру, и ее никто не увидел! Ну, могло ли быть что-то лучше, чем это? Греговы поиски не увенчались успехом, патруль обогнул эту дорогу стороной, впереди еще вся ночь и можно убраться далеко, а она жива и здорова!
Может быть, жизнь все-таки решила выдать ей счастливый билетик? Значит, есть на свете справедливость. Не желая находится долго вблизи от злосчастных ворот, она подскочила с земли — благо, после успешно выполненного плана открылось второе дыхание — и, бегло осмотревшись по сторонам, приняла решение бежать к чаще, что темной стеной виднелась метрах в ста отсюда.
Луна серебрила верхушки деревьев, которые станут следующим пристанищем, пока она не придумает, куда двигаться дальше. Чтобы добраться до деревьев, нужно было пересечь сухой травяной луг, и Янка поморщилась, зная, что раздраженная кожа не порадуется новым царапинам. Да ну и черт с ними. Заживут. Главное, что это уже не территория ранчо. И что теперь впереди — свобода….
Окрыленная удачей, она бодро шагнула в траву, потом сделала еще один шаг и…. остановилась. Откуда-то резко взялось ощущение близкой беды. Нехорошее, дурное, тяжелое предчувствие.
Да в чем дело? Сзади никого. Вокруг тоже…. С чего вдруг такое ощущение?
Янка постояла с полминуты, прислушиваясь. Затем, тряхнула головой.
Какая дурь! Примерещится ведь…. Со страха уже штаны готова обгадить на пустом месте.
И она снова шагнула. И этот шаг стал последним.
Лодыжку обожгло так сильно, будто кто-то зубастый впился в ногу, пытаясь разгрызть ее пополам. Тело тряхнуло с такой силой, что Янка отлетела назад, но свое падение она уже не почувствовала. Мешком она повалилась в траву, не видя ни неба, ни луны, не чувствуя боли от того, что в кожу впиваются сухие стебельки.
Ток, всего за долю секунды, невидимым стремительным потоком прошел через мышцы, органы, кровь и нервную систему и вернулся в землю.
Не забыв отключить сердце.
Это был один из тех моментов, когда все казалось каким-то сюрреалистичным.
Когда смотришь происходящее в собственной жизни и думаешь «Нет, это все происходит не со мной», и все вокруг кажется пьесой, написанным сумасшедшим сценаристом.
Этот вечер чем-то очень сильно напомнил мне тот, когда пропал Алекс, а вместо него домой вернулась записка с требованием о выкупе. Тогда, точно как и теперь, мне чудилось, что независимо от того, что я делаю или говорю — ниточки управления игрой актеров дергает кто-то другой, и все мои попытки хоть как-то повлиять на поворот событий, есть не что иное, как безосновательная иллюзия о собственных возможностях.
Сначала был оправдывающийся Грег, вредоносная Янка и злой Халк. Потом первые двое ушли, и остался Халк, но уже не злой, а скорее озабоченный. Он извинился и быстро удалился затем, чтобы поговорить о назначении какого-то другого охранника на ставшую вдруг вакантной, должность начальника стражи.
Спешка в этом вопросе была понятна, и я, сидя на софе, принялась ждать его возвращения, от нечего делать, перебирая слова Туэрского, которые помнила.
Позже в комнату вошла какая-то служанка (ее голоса я не узнала), поздоровалась и принялась сервировать на балконном столике ужин. Я слушала позвякивание тарелок и приборов и вдыхала доносимый ветром аромат блюд. Через какое-то время служанка закончила свою миссию и удалилась. Я снова осталась в одиночестве, размышляя о том, как именно продолжится вечер, когда вернется Халк.
Утомленная тишиной, прерываемой монотонным тиканьем часов, незаметно для себя, я задремала.
А спустя какое-то время проснулась от того что входная дверь хлопнула.
Вернулся Халк, и мир постепенно вновь начал принимать спокойные очертания.
Но, как оказалось, ненадолго. Лишь только мы собрались поужинать, как в кабинет ворвался топот ног и мужские голоса.
— Мистер Конрад! Мы нашли тело одной из заключенных, которая попыталась бежать и….
— Я понял. — Резко ответил Халк. — Идемте.
«Янка» — Пронеслась в голове молниеносная мысль. Но к тому времени, когда я успела хоть как-то отреагировать, мужчины, по всей видимости — патруль, во главе с Халком уже покинули кабинет.
Стало тихо.
Надежды на приятный вечер сменились тоскливой неприятной тишиной, наполненной тревожными размышлениями и надоевшим до икоты тиканьем настенных часов.
Как зачарованная, я в одиночестве сидела на балконе, на плетеном стуле, обдуваемая теплым ночным ветерком и смотрела в пустоту. Точнее не в пустоту, а внутрь себя, где одна за другой стали всплывать картинки нашей с Янкой «дружбы». По-крайней мере, я искренне верила, что это могло бы когда-нибудь стать настоящей дружбой, если бы события развернулись по-другому….
Но выбирать теперь не приходилось.
Неужели она совсем отчаялась, если решилась бежать? Неужели не вспомнила вовремя, что забор находился под напряжением? Не может такого быть, чтобы не вспомнила. Значит, действительно отчаялась. Я мало знала о том, что такое Верховный Суд, но, вероятно, это было тем, чего Янка очень хотела избежать, иначе не стала бы подвергать себя риску.
Стало очень грустно. И как-то тяжело.
Не хотелось верить, что тот, чей голос ты слышал всего пару часов назад, из человека вдруг превратился в то, что называют отстраненно и глухо — «тело». Даже если этот человек был твоим врагом. Это было опустошающее неправильно. Неверно. И как-то глупо.
И облегчения, которое логически должно было последовать за этой новостью, не пришло.
Да, Янка дважды предавала меня. И да, мы не были подругами. Иногда я злилась и не понимала ее, но никогда не желала зла. Да никому, если честно, не желала. И тем более, не такой ужасной смерти.
Все-таки, она стала первой, с кем я смогла тогда поговорить, поделиться, пообщаться, расспросить. И будучи первым поддержавшим меня человеком, она стала для меня знаковой.
Я ценила ту помощь, которую получила от нее на первых порах жизни в Тали. Тех тяжелых порах, когда я подобно слепому щенку, не знала что делать и куда податься. Янка учила меня правилам, давала советы, помогла найти работу в Поло-Гранде, в конце концов. И где-то внутри, мне всегда было жаль, что обстоятельства вынуждали нас выбирать разные пути спасения. Там, где я надеялась на чудо свыше, стараясь не поступаться собственными принципами, она хватала все, до чего могла дотянуться, используя любые подвернувшиеся методы, чтобы выкрутиться, выжить, сделать жизнь немного лучше. Даже если это были, порой, грязные методы.
Я бесцельно водила пальцем по поверхности стола, погруженная в тяжелые размышления.
Что бы я сделала, знай, что через пару часов она окажется мертва? Вмешалась бы тогда, когда она еще стояла — может и не хорошая, но живая и здоровая, в кабинете, пытаясь оправдаться за содеянное? Встала бы на ее сторону перед Халком, прося оставить ее на ранчо? И понял бы меня Халк?
Наверное, нет, не понял бы. Да и никто не понял бы.
Мне было трудно объяснить кому-либо, что неверно это — отвечать злом на зло, что всегда хотелось найти щадящий выход даже для тех, кто, по мнению других, его не заслуживал. Так уж я была устроена, что где-то внутри всегда существовало убеждение, что ответь ты на грубость добрым словом, и тебе самому легче, и другой, быть может, осечется и перестанет видеть в этом смысл, если подойти с добротой….
Но мало кто руководствовался подобной логикой. Даже мне было ясно, что это наивно и по-детски, верить, что у каждой истории должен быть счастливый конец. И все же я верила — втихаря, молча, никому не рассказывая.
Но реальность уже в который раз пыталась научить меня видеть то, что видели другие — боль, грязь, несправедливость и собственное бессилие. Иногда у меня получалось этому сопротивляться. А иногда, как теперь, нет. Ужас произошедшего с новой силой навалился на плечи — Янка умерла. Она перестала быть плохой или хорошей. Она стала просто мертвой.
Все стало как-то безразлично — запах еды, подергивания ветром краев рубашки, звучащие где-то вдалеке голоса. Я закрыла лицо руками и, сама не зная почему, заплакала.
— Неужели ты плачешь из-за той, что сделала тебе столько зла?
Вопрос Халка являлся закономерным.
Он вернулся несколько минут назад и теперь стоял рядом со мной на балконе. Я вытерла мокрые щеки и промолчала. Не знала, что сказать, да и надо ли было? Потом, все же попыталась объяснить.
— Может быть, она не была хорошей. В Тали вообще сложно быть «хорошим». Но все же смерть…. это что-то ужасное. — Я помолчала. — Как это случилось?
Халк какое-то время стоял в тишине, будто раздумывая о чем-то.
— Янка попыталась бежать через старые ворота. Там, по какой-то причине, не была исправлена оплошность, возникшая еще несколько месяцев назад — между створками осталась щель достаточная для того, чтобы через нее проскользнуть.
— И она проскользнула? — Картина так живо и ясно разворачивалась у меня перед глазами, что я нехотя вздрогнула.
— Да.
— Тогда почему?….
— Она не могла знать того, что вокруг ранчо налажена тройная защита. Видимая ограда — всего лишь первое препятствие. По земле стелются другие провода, которые очень трудно заметить в траве. И невозможно ночью.
— И она наткнулась на один из них?
— Да. По-видимому, от забора решила двигаться к роще, чтобы там укрыться. Но почти сразу же задела ногой один из них.
Я не знала, что добавить. Тяжесть с души не уходила. Был только один вопрос, который мне почему-то хотелось задать, как бы бесцельно он ни звучал.
— Скажи…. Это быстро? Когда касаешься провода…. то умираешь быстро?
— Обычно да. — Я услышала, как Халк обошел стол и опустился на стоящий рядом с моим стул. Зашуршала ткань рубашки. — Напряжения хватает для того, чтобы убить за несколько секунд. Но иногда случаются исключения.
— Что ты имеешь в виду? — Где-то в груди екнуло.
— Ее откинуло ударом назад, через тело прошел разряд, но сердце не остановилось полностью. Я смог отследить очень слабый пульс, что дает надежду, что сознание может к ней вернуться.
На какое-то время я, ошеломленная этим известием, сидела молча.
Значит, Янка жива? И она может поправиться? Значит, все-таки иногда истории заканчиваются не совсем ужасно. Меня затопило непонятное облегчение. Пусть дальше с Янкой будет то, что будет. Но, по-крайней мере, у нее будет шанс побороться. А это все лучше, чем смерть. Ведь смерть не дает шансов на исправление ошибок. Их дает жизнь.
Халк предугадал моей следующий вопрос, прежде чем я успела его задать.
— Она в изоляторе. В коме. Либо выкарабкается, либо нет. Не могу дать никаких прогнозов.
По последней фразе я поняла, что он устал. Сам вымотался нахлынувшими заботами. Значит, не только из меня вытянула жилы сегодняшняя нервотрепка.
— Надо поесть и поспать. И тебе и мне. Остальное подождет. — Сказала я Халку.
Я не могла увидеть взгляд, который был направлен на меня после этих слов — долгий, задумчивый, теплый.
— Хорошо. — Наконец, согласился он и вложил в мои пальцы вилку. — С чего мадам предпочитает начать холодный ужин?
Мне действительно удалось сколько-то поспать.
Неприятные видения в эту ночь то возвращались, то уходили, здесь и там тревожа мой сон. Но, по-крайней мере, память постоянно была при мне, что уже можно было считать хорошим знаком. Выплывая из дремы, я чувствовала, как теплая рука Халка обнимает меня через одеяло, и от этого делалось спокойно. Я слушала его размеренное дыхание и снова проваливалась в сон.
Окончательно проснулась я уже ближе к утру, интуитивно определив время по внутренним часам. Скорее всего, заря еще не занялась. Потому что не было слышно щебета птиц, что любили сидеть на деревьях, как только первые лучи солнца пронизывали теплом прохладный утренний воздух.
Вокруг было тихо. И темно. Что, впрочем, уже стало привычным.
Халк спал. Беззвучно и неподвижно.
Каким-то образом я знала, что он пока не проснулся оттого, что я бодрствовала. Вероятно, беспокойные метания по кровати заставили меня откатиться в сторону, потому что теперь не касалась его. Оно и к лучшему. Меньше шансов его разбудить.
Рассеянно вслушиваясь в тишину, я размышляла.
О ранчо, о вчерашнем дне, о своей жизни, но больше всего о Халке.
Какой он? Действительно ли он верит, что все серьезно, а если так, то будет ли готов открыться?
Мне отчаянно хотелось знать больше — чем Халк занимался в прошлом, что привело его на ранчо и заставило осесть в Тали, ведь по всему видно, что не того характера он человек, чтобы добровольно растить пшеницу. Чувствовалась в нем сила воли, которой хватило бы на десяток людей, чувствовались так же и внутренние заслоны, которые ни открыть, как ни старайся, если не будет на то позволения.
Какие секреты хранил этот человек? Откуда такая закалка, железные нервы и какие-то непонятные способности, о которых никто ничего не знает? Если Халк с такой легкостью умел управляться с памятью другого человека, как с бумажным самолетиком, то что еще он умел? И почему? Ведь не учат такому, отдельно от другого…. Но чего именно другого?
Должно быть сюда как-то замешана Комиссия.
Я мало что знала о ней. По-крайней мере, не больше других. Власть всех городов держалась именно ими — странными людьми в серебристой форме с двумя белыми полосками на рукавах. У них не было офисов — этаких высотных зданий с вывеской «Комиссия», куда можно было бы обратиться с жалобой или предложением, но, тем не менее, они видели и слышали все. Другое дело, что вмешивались только туда, куда считали нужным. Кто-то боялся их, кто-то боготворил, я же лично никогда не встречалась лицом к лицу ни с одним из них.
Одни говорили, что первая встреча — всегда последняя, другие наоборот надеялись пронюхать больше, только вот никто не мог точно сказать, что нужно сделать, для того, чтобы такая встреча произошла. Люди путались и гадали, предполагали и домысливали, боялись и уважали, пытались подобраться ближе и держались на расстоянии.
Нельзя понять то, о чем практически ничего не знаешь.
Комиссия не била по рукам за нарушения, не накладывала штрафов, не вещала с экранов телевизоров, не предлагала избирать собственных членов, да и вообще проявляла себя только в исключительных случаях. И все же она существовала.
Это знали все.
И я могла поставить зуб на то, что только Комиссия могла научить Халка тому, что он знал.
Кто же он такой? Может, наивная я, думая, что по своей воле никто не захотел бы жить в Тали? Может, Халк именно сам выбрал это место, зная, что здесь можно хорошо заработать и быть не обделенным властью над другими? Ведь ходил же он в местные клубы, выпивал и играл с другими оунерами, позволял нещадно колотить работников и вообще, выглядел весьма спокойным, живя на ранчо. Да еще и одним из самых жестоких считался….
Странно все это. И как-то нелепо.
Если смотреть со стороны, как бы с позиции логики, то все было вполне закономерно. Человек, который хотел высоких доходов и положения в обществе (пусть даже и таком обществе) мог приехать в Тали, получить соответствующие документы и поселиться здесь, наслаждаясь жестокостью местных законов, которые позволяли нещадно эксплуатировать труд заключенных себе в угоду.
Но был ли таким Халк?
Действительно ли он наслаждался избиением заключенных, этим пустынным ранчо и жил ли припеваючи, по-барски раздавая указания охранникам и собирая прибыль с бесчисленных урожаев?
Что-то внутри меня отказывалось верить в эту идею. Не тот у него характер. Слишком много справедливости он показывал в тех ситуациях, на которые, будь он на самом деле эгоистом, мог бы закрыть глаза.
Да, заключенные все же умирали. Значит, Халку было зачем-то нужно поддерживать эту видимость «жестокости». Но внутри он жестоким не был. Я могла бы в этом поклясться.
Тогда кто он — тот человек, что спит на расстоянии вытянутой от меня руки? Почему он здесь? Почему делает то, что делает, хотя это не вяжется между собой логически?
— О чем ты думаешь?
Я вздрогнула от звуков голоса. Я не заметила, когда он проснулся.
— У тебя болит голова? — Встревожено спросил Халк и дотронулся до моего лба.
Я неосознанно подтянула одеяло ближе к подбородку, будто оно могло помочь мне скрыть недавние мысли и сомнения.
— Нет, голова не болит. Я…. просто… размышляла.
— О чем?
Вот же какой! Только проснулся, а уже хочет все знать. Говорить или нет? Сказать, что думала о себе или признаться, что думала о нем? Ай, была не была!
— О тебе, Халк.
Зашуршали простыни, прогнулся матрас — Халк приподнялся на локте и теперь был гораздо ближе ко мне. Через секунду осторожные пальцы погладили мою щеку, а лба коснулось его дыхание.
— О чем именно?
Я замялась. Не знала, как правильно сложить слова в единую конструкцию, которая бы точно и ненавязчиво выразила мои мысли. Ведь здесь либо быть честной до конца, а там будь что будет, либо юлить и вызнавать крупицы информации по песчинкам, не боясь нарваться на какой-нибудь ответ, который впоследствии не придется по душе.
И так не вовремя его пальцы принялись ласково гладить щеку.
Но юлить не хотелось. Если суждено мне увидеть отпор, то пусть так оно и будет. Зато я буду знать сейчас, а не потом. И я решилась.
— Я думала о том, что все между нами идет к сближению.
— И?
Вопрос прозвучал не раздраженно, а с любопытством. Это обнадеживало.
— И это будет означать, что из просто двух людей, которые испытывают влечение друг к другу мы превратимся в… нечто большее.
Халк молчал. Ждал продолжения.
— Правильно?
— Правильно. Тебя это пугает?
— И да и нет. — Я снова задумалась. Объяснить оказалось труднее, чем я думала, но я не сдавалась. — Меня не пугает мысль о том, чтобы быть с тобой. Нет…. Наоборот. Я этого…. хочу….
— Тогда что тебя пугает?
— Меня пугает, что я хочу знать о тебе больше. Хочу, чтобы ты был со мной открыт.
— У тебя ведь есть какие-то конкретные вопросы, так?
— Да…. — Я смутилась.
Может быть, он вообще не планировал никакой серьезности в наших отношениях, а тут я — с утра пораньше, да еще и с такой запутанной женской демагогией. Надо было мне все-таки промолчать.
Я мысленно выругалась — нет, ну надо же было начать эту тему ни свет ни заря! Человек только проснулся, а я уже пытаюсь вывернуть его наизнанку. Так что же делать? Продолжать тянуть из него жилы или замолчать и пойти против себя?
Халк сам помог вывернуться из этой неловкой ситуации.
Но совсем не так, как я ожидала.
Вместо слов, он приподнял одеяло и прямо под ним перекатился на меня. Его бедра теперь покоились между моими раздвинутыми ногами, а локти с двух сторон уперлись в подушку.
Я не успела даже пикнуть.
— Хорошо, давай поговорим.
Поначалу я не смогла издать ни звука. К моей промежности теперь прижималось нечто большое, затянутое тканью плавок, но оттого не менее твердое и горячее, а моя нижняя часть была плотно припечатана к кровати весом мужского тела.
Я лишь судорожно выдохнула, осознав, насколько беспомощной кажусь даже самой себе и оттого, что уже нехотя отреагировала на подобную близость конвульсивными сжатиями мышц живота.
Что со мной творится? Слепота лишь добавляла беспомощности, заставляя чувствовать и воспринимать тактильные ощущение острее, чем когда-либо.
Халк замер. Он вовсе не торопился действовать, чего я поначалу испугалась, но просто лежал на мне, будто давая привыкнуть к ощущению близости его тела. Даже притом, что он не шевелился, та выпуклость, что вдавилась в мою промежность, заставляла изрядно нервничать. И не потому, что я боялась того, что может произойти, а потому что мое тело слишком остро на нее реагировало.
Никогда еще возбуждение не приходило так быстро. Это было ново, почти болезненно-приятно, неконтролируемо и совершенно для меня необычно.
— Я не могу говорить…. так….
— Можешь. — Губы Халка щекотали висок. — Именно так я и хочу говорить с тобой. Чтобы донести то, что я хочу сказать.
Я непроизвольно дернулась вверх, чтобы хоть немного уменьшить контакт с выступающей мужской частью, но моя попытка не увенчалась успехом — позади головы была подушка, которая уперлась в спинку кровати. В итоге я лишь еще раз потерлась о то, чего так пыталась избежать. Место соприкосновения сделалось еще более чувствительным и начало едва заметно пульсировать, посылая теплые волны от низа живота по всему телу.
Я сглотнула, еще раз дернулась и затихла.
Халк, конечно, заметил это.
— Тихо-тихо…. — Его пальцы ласково поглаживали виски и лоб. — Мы просто поговорим сначала. Не надо волноваться.
— Поговорим? — Я едва могла совладать с тем, чтобы хоть как-то контролировать мысли.
— Да, поговорим. Я хочу, чтобы ты поняла и осознала важность того, что я скажу. Хорошо?
— Я попробую.
Он продолжал гладить меня по волосам.
— Я не мальчик. И я пришел в твою жизнь не на два дня и не для того, чтобы из нее уйти. Я понимаю, что такое быть «вместе» и понимаю, почему близость во всех аспектах важна для тебя.
Его слова звучали тихо и серьезно, и мне было отчаянно жаль, что в этот момент я не могу увидеть его лица, выражение глаз, отраженные в них эмоции.
— ….И я готов рассказать тебе о себе все, о чем ты спросишь.
Я задохнулась от облегчения.
— Правда?
— Правда. Но есть темы, на которые я не имею права говорить даже теперь. Тебе придется понять это. Их немного, но они существуют.
— Я понимаю.
В первый раз за все это время я разрешила себе положить руки на его мощные плечи. Обнять их, провести пальцами по коже. Затем по шее. Она была напряжена, лицо покалывало щетиной….
Достоинство Халка отреагировало мгновенно, еще теснее смяв мои трусики, в то время как сам он даже не пошевелился, ни на секунду не дал себе утратить контроль. Вместо каких-либо движений, Халк произнес:
— Чтобы доказать тебе, что я действительно готов пойти навстречу, чтобы избежать ненужных сомнений в серьезности относительно тебя и меня — я готов ответить тебе прямо сейчас. Спрашивай.
Это было нелегко.
Лежать под мужчиной, чувствовать, как сильно тот возбужден, пытаться сдержать собственное возбуждение и при этом еще и думать. Но я заставила себя собраться. Это было важно — услышать, что Халк говорит со мной. Говорит на те темы, которые закрыты для других и открыты только для той единственной, которую он считает «своей».
— Хорошо. — Мой мозг лихорадочно работал, в то время как низ живота мучительно требовал продолжения чувственных игр. — Кем ты был до того, как попал в Тали?
Халк осторожно провел губами по моей щеке, потерся носом о нежную кожу на шее и ответил:
— Я работал в отряде специального назначения. Выполнял задания по поручениям Комиссии.
— Кем?
— У нас нет специализированных имен. Отряд обучен множеству вещей.
— В том числе убивать?
— Да.
Я почти не удивилась.
— Сколько человек в вашем отряде?
— Двенадцать. — Губы Халка медленно коснулись уголка моего рта, запечатав на нем поцелуй.
— Имена? — Я явно входила в азарт, в то время как низ живота пульсировал сладкой пустотой, требуя ее заполнить. Приходилось прилагать усилия, чтобы игнорировать изощренные медленные ласки.
— Не могу назвать.
— Хорошо. — Я на секунду задумалась. — Ты сам выбрал жить в Тали?
— Нет.
Я заволновалась.
— Ты можешь его покинуть?
— Нет.
Вот так так. Я на какое-то время осеклась, осознав, что получила кусок информации, который сильно менял нарисованную ранее моим воображением картину. Значит, даже оунеры здесь не настолько свободны, насколько кажутся. Или же это касается только Халка. Нужно будет уточнить позже. Мозг поспешно уложил эту информацию куда-то вглубь, неспособный долго сосредотачиваться на логических цепочках.
Губы Халка уже полностью завладели моими, его язык медленно и ритмично исследовал, касался, поглаживал. Мысли путались и ускользали, кровь не на шутку наполнилась жаром. Скоро все это невозможно было игнорировать. Мне отчаянно хотелось завязать с вопросами, но представившаяся возможность была слишком удобной, чтобы ее так скоро бросить.
Тяжело дыша, я тщетно попыталась хоть немного свети ноги. Влага уже просачивалась сквозь тонкие трусики, тело яростно хотело того, чтобы это нечто — тяжелое и горячее, так сладко давившее на вход, наконец, проникло внутрь — раздвинуло, вторглось и заполнило.
— Ты играешь нечестно! — Выдохнула я, царапая ногтями мощную спину.
— Нет. Я просто слишком сильно тебя хочу. — Дорожка из поцелуев теперь проложилась по шее. Грудь пульсировала в ожидании, когда ее накроют жадные до дарения ласк губы.
— Я не в состоянии спрашивать, когда так сильно хочу, чтобы ты….
— Чтобы я что?
Халк улыбался. Я не видела этого, но знала.
Мне было уже не до девичьей стыдливости.
— Хочу…. Чтобы ты вошел в меня.
Неуловимое движение рукой, и обнаженная головка члена — распухшая, толстая, требовательная — нагло протиснулась в скользкий вход. Но лишь на несколько сантиметров. После чего застыла.
Я резко выдохнула и подалась навстречу — все, он мой, почти во мне, так сладко может чувствовать себя только победитель и проигравший одновременно… но Халк припечатал мои бедра к кровати, не давая двинуться с места.
— Нет. Прежде, чем это произойдет, я хочу, чтобы теперь ты ответила на мой вопрос.
Я затихла, ожидая вопроса.
— Да, я играл не совсем честно, но я готов в любой другой момент ответить на твои вопросы, можешь не сомневаться. Однако ты теперь знаешь обо мне достаточно, чтобы принять решение. Шерин, ты хочешь, чтобы я стал твоим мужчиной?
По тому, как напряглись его руки и шея под моими пальцами, я поняла насколько важно ему, как и мне, услышать ответ на свой вопрос. Неужели Халк по-своему боялся, что я могла ответить ему отказом? Пусть даже он и признался, что принадлежал к отряду убийц (что не пугало, а почему-то странным образом возбуждало меня).
— Ты, конечно, плохой мальчик…. — Не удержалась и поддразнила я, на что Халк отреагировал рыком и протиснулся внутрь еще на пару сантиметров, заставив меня резко втянуть воздух от наслаждения. — Но ты теперь мой. А я не умею любить наполовину.
— А любить вторую половину ты умеешь?
— Вторую?…..
— Да, Шерин. Потому что я — твоя вторая половина.
Эти слова прошли, минуя всякие заслоны, прямо под кожу. И как только они достигли центра сердца, Халк медленно и неотвратимо вошел в меня.