Глава 9
Шоссе до Ланвиля пролегло через равнину гладкой шестиполосной бетонной лентой.
Аарон вел машину — его руки расслабленно лежали на руле (Фоген пока управлялся круиз — контролем), Декстер то ли кемарил, то ли размышлял о чем-то своем на заднем сиденье, Баал сидел рядом с водителем и читал присланное Логаном минуту назад досье.
— Хочешь узнать больше о нашей клиентке?
— М — м — м?
Канн отвечал на автомате. Следил за дорогой, наблюдал за тем, как темнеет окрашенное оранжевыми всполохами небо, тихо радовался жизни — он не дома, он уже в путешествии, хоть официально оно еще не началось. Для него началось. Звонок сделан — разговаривал Баал, — договор пока еще безымянный — без вписанных данных о заказчике, сроках исполнения и размере оплаты — составлен и лежит в сумке, путь начат. Все. На душе отлегло.
— Мисс Марго Полански, — читал вслух Регносцирос. — Молодая дама, вполне себе симпатичная, если судить по фото — живет на Риннферт авеню, сорок три, владеет пентхаусом на крыше здания в центре, официального места работы не имеет…
— Зачем работать, если живешь в пентхаусе?
— Логично. Входит в десятку богатейших женщин Ланвиля, ее состояние оценивается, — на этом месте демон тихо присвистнул, — в двадцать три с половиной миллиона долларов. Ого! А я еще думал, что я богат.
— Вот тебе и бюджет.
— И наша будущая зарплата.
— Ну, не все же ее состояние.
Оценив риски и затраты, они сошлись на том, что возьмут за работу три с половиной миллиона — по миллиону каждому, пятьсот тысяч на походные расходы — нормально, всех устраивало.
— Не мудрено, что она хочет отмыться в озере от грехов — такие деньги честным путем не наживают.
Аарон думал о том же, только не говорил об этом вслух. Как сказал Дрейк, к озеру Дхар мисс Полански могла отправить только Комиссия, а если это сделала Комиссия, то, скорее всего, в качестве выданного авансом шанса исправить какой-либо проступок. После совершенного преступления, угу.
— Знаешь, что интересно?
Канн мельком взглянул на друга, лицо которого освещал свет от экрана планшета; солнце скрылось, и салон машины потонул в сумраке.
— Что у нее на счету еще совсем недавно находилась лишь половина этой суммы. А вскоре упала и вторая половина. Кого-то она, по — видимому, того…
— Вероятно.
— Может, не стоит ее тогда вести к озеру? — прохладно пошутил Регносцирос.
— Мне деньги не лишние, — водитель не отрывал взгляд от мелькающей посередине линии разметки.
— Хочешь устроить пышную вечеринку с Милой?
— Или без Милы.
Теперь на соседа смотрел Баал. Пристально смотрел, внимательно.
— Не к душе она тебе, да?
Шум двигателя, шорох шин, изредка мелькающие фары встречных машин. И тишина в ответ.
— Не лезь к нему, — посоветовал с заднего сиденья Декстер. Сказал и вновь замолчал — на этот раз до самого въезда в город.
* * *
Она разместила это объявление ночью, и почти сразу же пожалела об этом.
Первый звонок раздался через полчаса после того, как Райна легла в постель.
— Да, слушаю.
Звонивший представился мистером Уиллом Броком и уверенно заявил, что он первоклассный стратег.
Райна тут же вскочила с постели — она не имела права упустить «первоклассного стратега», дотянулась до тумбы, где лежала бумажка, и задала контрольный вопрос:
— Назовите ключевые точки маршрута, — так ее научили Информаторы; названия Уровней она записала с особой тщательностью, чтобы не ошибиться, и теперь впилась в них взглядом — «B2X, LM, BF, B2Z».
За окном темнело безоблачное и почему-то беззвездное небо.
Мистер Уилл принялся юлить. Убеждал, что ключевые точки могут разниться, что их будущий путь может пролегать по трем различным маршрутам — восточному, западному или южному, — однако Информатор до того выразился предельно ясно: «Если вам не назовут названий Уровней, значит, карт нет».
— Нет там трех разных маршрутов, — попыталась возразить Райна, на что ей тут же возразили, что она клиент, а не «профессионал», и знать этого не может.
Могу, — тоскливо подумалось ей, — увы, могу.
— У вас нет карт, мистер Брок. До свиданья.
И с тяжелым сердцем нажала на красную кнопку.
Второй звонок раздался всего двадцатью минутами позже — на этот раз потенциальный исполнитель представиться не пожелал, но начал жестко и прямо — с суммы за выполнение работы. Двадцать пять тысяч долларов — так он сказал.
Двадцать пять, так двадцать пять — ей было плевать, — но вопрос о картах опять поставил собеседника в тупик. Пришлось бескомпромиссно прервать звонок.
Когда через тридцать две минуты сотовый вновь ожил, Райна поняла, что размещать объявление со словами «бюджет не ограничен» следовало утром.
Начиная с девяти и до семнадцати часов, ей позвонило еще шестнадцать человек. И что они только ни говорили:
«Карт ни у кого нет и быть не может — идти придется вслепую».
«Клиентам их показывать запрещено».
«Я ознакомлю вас с ними при встрече…»
Она объясняла, что названия Уровней можно продиктовать и по телефону — встречаться для этого не обязательно.
Ее уговаривали, ей приказывали, на нее наседали, пытались запутать или запугать, диктовали какую-то ерунду, пытаясь выдать все это за «контрольные точки», о которых она спрашивала. Шарлатаны! Неужели в Ланвиле нет ни одного профессионала? Или в Нордейле? Или на целом Уровне? Что за ерунда?!
Отвечать, словно заводной попугай, настроенный на одну и ту же мелодию, она утомилась уже к полудню. После часа начала откровенно рычать. После трех смотрела на телефон с сомнением, а к пяти часам и вовсе с глухой тоской.
Может, она уже пропустила того, кто был ей нужен? Может, была слишком резка, где-то недослушала или недопоняла? Может, нужно было принимать их лично? Почему ни у кого нет этих пресловутых карт? Все хотят денег, все рвутся в бой, но никто не может назвать ни единой цифры или буквы из тех, что она записала на бумаге.
Неужели она одна из тех неудачниц, которым пожизненно не везет?
А вот после пяти ситуация изменилась кардинально. Потому что кардинально по — другому с ней вдруг заговорили по телефону.
«Мы те, кто вам нужны. Диктуйте адрес».
«Сначала продиктуйте контрольные точки предстоящего маршрута».
Обладатель низкого голоса не смутился ни на секунду — выдал цепь из названий Уровней так гладко, будто читал по ее собственному, сжатому в кулаке листку. А после жестко спросил: «Ну что, встречаться будем?»
«Будем», — судорожно сглотнула Райна.
И тут же продиктовала адрес.
Они сказали: «Подъедем вечером».
Вечер — это когда? В шесть? В восемь? После ужина, или когда зайдет за горизонт солнце?
Она терпеть не могла неясности, но даже несмотря на отсутствие точной информации, радовалась, как не радовалась уже давно — ликовала. Они нашлись — те, кого она искала, — нужные люди. Информаторы не ошиблись — сейчас она была готова расцеловать их лысые — или какие там у них были? (еж их знает!) — головы.
— Они приедут. Они придут. Приедут!
Райна то суетливо носилась по комнатам, соображая, во что бы ей одеться, то приказывала себе угомониться и по целой минуте стояла без движения, то вдруг начинала дрожать мелкой нервной дрожью — они, это значит, больше, чем один? Значит, не только стратег, но и люди с военной подготовкой? Черт, как же ей выглядеть, чтобы произвести достойное впечатление надежного работодателя? Она уже, Создатель знает сколько, не пыталась ни на кого производить впечатление. Да и зачем?
А теперь вот надо. Так во что ей одеться — в костюм? В платье? Остаться в халате? И успеет ли она помыть голову?
Решив, что успеет — должна успеть, — Райна побежала в душ.
* * *
Хрустальная люстра в фойе, вежливый охранник с цепким взглядом на входе, мраморные лестницы, позолоченные перила. Лифт скользил вверх так быстро и плавно, будто шахта, тросы и кабина были смазаны маслом — ни шума, ни скрипа, ни тряски, — лишь механический женский голос сообщал о том, что до указанного этажа ехать осталось «Три… две… одна…секунда. Вы на месте — счастливого пути!»
Мелодичный звон; двери бесшумно разошлись в стороны, и глазам посетителей предстал широкий, ярко освещенный коридор — целый холл, который венчала одна единственная, состоящая из двух высоких деревянных створок дверь.
— Что б я так жил, — завистливо выдохнул Канн.
— Ты бы так не захотел, — уверенно качнул головой Рен.
— А двери-то поди внутри из цельного куска металла. Вот зуб даю, что так.
Баал шагал первым. И, будучи тем, кто первым достиг дверей, он нажал на кнопку дверного звонка, дождался, пока щелкнет сложный механизм замка, и отступил в сторону, позволяя створке распахнуться.
За ней стояла загороженная его высокой фигурой хозяйка хором.
— Мисс Полански? — демон уверенно шагнул вперед.
За ним, не здороваясь, проследовал ассасин.
Стратег, который коротко посмотрел на девушку в длинном черном халате и уже собирался переступить порог, вдруг застыл — резко вскинул голову, впился взглядом в ее лицо и хрипло спросил:
— Райна?
Розовое до того лицо хозяйки квартиры стремительно побледнело — с него моментально сползли все цвета, оставив на снежно — белых щеках рдеть два бордовых от волнения пятна.
— А — арон?
Зашелестели полы черного плаща:
— Вы знакомы?
Их оставили сидеть в просторной комнате на диване. Пролепетав что-то наподобие «простите, мне нужно в уборную», девушка в халате скрылась так быстро, что никто толком не успел ее рассмотреть.
Никто, кроме Аарона, который теперь с хмурым видом изучал не просторные апартаменты, а свои собственные руки — изучал так пристально, будто от расшифровки хитросплетения линий на ладони зависела его дальнейшая судьба.
— Канн, — тихо окликнул его Баал. — Канн, ты меня слышишь?
— Что.
Тот головы не поднял.
— Кто она такая? Откуда ты ее знаешь?
Тишина. Изысканная роскошь комнаты — здесь одни только ковры стоили столько, что можно было полгода кормить обедом из пяти блюд целый отряд бездомных.
— Вы знакомы? — повторил Регносцирос.
Стратег чувствовал, как его пристально изучают не только черные глаза демона, но и серо — голубые ассасина. Пауза затягивалась.
— Райна Вильяни, — отозвался он блекло. — Так ее на самом деле зовут.
Прошла минута. Две. Хозяйка все не появлялась.
— Кто она такая? Скажешь?
— Кто?
Аарон впервые оторвался от изучения своих ладоней и обвел непривычно тяжелым взглядом роскошно обставленную гостиную размером с добрую половину стадиона.
— Она та, — он уставился на висящую на противоположной стене картину — подлинник, помолчал. И завершил фразу с неохотой: — кто оставил на моем виске шрам.
— Это что-то меняет? — поинтересовался Декстер, внимательно наблюдая за дверью, за которой скрылась хозяйка. — Мы беремся за работу?
— Беремся, — Канн выглядел странным — каменным. — Это ничего не меняет.
* * *
Она не дрожала бы так сильно, даже если бы приняла сразу горсть таблеток экстази, занюхала бы все это кокаином, а после запила бы стаканом водки. Она не просто дрожала — не могла устоять на ногах, ежесекундно рисковала осесть на пол — отказали колени, — она тряслась, как наркоман, превысивший в дозе всякий предел.
Аарон. Он здесь…. Здесь.
Райна ввалилась в ванную комнату, заперлась в ней и тут же тяжело оперлась на отделанную золотистым мрамором раковину. В поисках крана случайно сшибла керамический стакан с зубной щеткой — та полетела на пол, а стакан загремел так громко, что гости, наверняка, слышали, — открыла холодную воду и уже хотела, было, плеснуть себе в лицо, когда вспомнила, что накрашена.
Аарон…
Она забыла про воду. Забыла про все, кроме его лица, — того самого лица, которое все это время помнила до единой черточки и которое никогда не могла повторить на холсте. Оказывается, насколько сильно она все это время желала встречи, настолько же сильно и боялась ее. Боялась увидеть, что ее не помнят, не любят, что к ней ничего не чувствуют.
А еще хотелось странного — выйти из ванной, вернуться в комнату и, позабыв, что в ней находятся другие присутствующие, обнять его. Без слов. Прижаться так сильно, чтобы никто не сумел отлепить, — мое, мое, мое…
Он, наверное, смутится. Он не помнит ее — назвал имя, но не обрадовался встрече,… кажется. Он… здесь — теперь она не могла заставить себя выйти наружу.
— Я не пойду туда… не смогу, не пойду…
Ей хотелось умыться, смыть к черту весь этот идеальный макияж и выйти в окно. А еще хотелось свернуться у его ног и часами рыдать — выплескивать накопленную за последние годы боль и одиночество.
Он пришел.
— Не веди себя, как дура! — вдруг послышался Райне знакомый старческий голос — она снова здесь? Снова у меня в голове? В зеркале никто, кроме самой Райны, не отражался. — Соберись! Ты Марго, забыла? Ты уже не та девчонка, которой была раньше…
— Он меня не помнит, Дора, милая, не помнит.
Хриплый шепот, а глаза горящие и больные, как у безумца.
— Помнит. Но это не значит, что любит и тут же бросится обниматься, поэтому веди себя прилично. Расчеши волосы и выходи наружу.
— Не хочу… Я боюсь.
— Все на свете чего-то боятся. Но все на свете что-то делают. Иди!
— Не могу…
Еще никогда раньше Райна не чувствовала себя настолько слабой. Ей забылось все: что она когда-то собиралась в поход, что хотела попасть на озеро, причина визита гостей — ей помнилось лишь то, что сейчас он в гостиной. Прямо. Сейчас. И ей до боли во всем теле хочется его обнять. Хотя бы прикоснуться, хотя бы еще раз посмотреть на него.
— Я — жалкая.
— Ты, — зазвучал откуда-то раздраженный голос почившей старухи, — давно уже не та девчонка, которой была.
— Я — размазня.
— Ты — Марго Полански. И не важно, кем ты была раньше, — подними голову, вздерни подбородок и иди уже встречать гостей!
— Я…
Невидимая Дора, как и при жизни, и после смерти оставалась непреклонной.
— Ты — одна из самых богатых женщин на Уровне. Вот и веди себя достойно!
— Я… хорошо. Я… пойду…
— Иди!
— Пошла.
И Райна, натянув на лицо маску полурадушной — полуравнодушной хозяйки, деревянная снаружи и распадающаяся на части внутри, заставила себя выйти из ванной.
(Chris Wonderful — When You Come Home)
Она не видела остальных — только его. Его лицо, окутанное расплывающимся, расфокусированным, как объектив камеры, фоном. Сидела в кресле — застывшая, замершая, — сидела безо всяких в голове мыслей — просто смотрела.
Она могла бы смотреть на него вечно. Вокруг могли бы создаваться новые Вселенные и распадаться старые, могли бы плыть мимо облака и ветра, могли бы вспыхивать и гаснуть звезды, а она бы все смотрела. Тысячекратно сменили бы друг друга времена года, рухнул бы этот мир и создался новый, а она бы все сидела тут — напротив него, способная различать лишь его лицо.
Те же самые губы, те же глаза… шрам на виске. Ей хотелось улыбаться.
К ней обращались с какими-то вопросами, но Райна едва ли слышала их.
— Мисс Полански, мы — служащие отряда…
Какого-то отряда… специального назначения — ей показывали печати, знаки, жетоны.
— Мы подходим вам.
Подходят. Да, подходят. Ей сейчас подходят все,… кто угодно.
Аарон. Те же стального цвета глаза, неулыбчивый рот.
— Договор уже составлен. Вы понимаете, что затраты будут большими?
Что? Затраты? Мисс Марго Полански просто кивала — она все понимала, на все соглашалась.
— Три с половиной миллиона в сумме. Вас устраивает?
— Да, устраивает.
Кажется, она постоянно теряла нить беседы. Вместо того, чтобы думать о нужном, не могла отвести от Аарона глаз — нежно ощупывала взглядом его фигуру, руки, плечи, шею… Касалась щекой уха, тихонько терлась о щетину.
Аарон.
Ей хотелось рыдать. Нельзя, нельзя рыдать…. Потом. И подходить к нему тоже нельзя, нельзя говорить, как сильно любит его. Только открывать и закрывать рот — немо рассказывать все то, что скопилось в душе.
— Наш стратег покажет вам карты, о которых вы просили. Поход будет сложным, понимаете? Вы должны будете исполнять все наши приказы — беспрекословное подчинение.
Да, хорошо, она согласна.
Все это говорил сидящий в центре человек — высокий, жесткий, с холодным взглядом. Рядом с ним вообще сидел кто-то страшный — в плаще, с черными глазами и длинными волосами. В другое время она бы напугалась прихода таких гостей, но сейчас ей было все равно — для нее в комнате находились не трое, а только один.
— Аарон, покажи мисс Полански карты.
Между ними стоял стол. Вот к нему и подошел человек, присутствие которого превратило ее в мраморную статую, — развернул какие-то бумаги, разложил их на столе, расправил, разгладил — она смотрела на его руки, пальцы…
А потом увидела кольцо. И едва не завизжала — не зарыдала мысленно:
«Дора, он… он…»
«Сиди тихо. Не смотри на кольцо…»
«Я не пойду, не пойду в этот поход! Он мне не нужен! Ничего больше не нужно…»
«Не глупи! Пойдешь!»
«Не пойду!»
Чужой. Аарон чужой. Он уже кому-то принадлежит. Теперь никогда не обнять, никогда даже в мыслях не позволить себе приблизиться к нему.
Ей что-то показывали, объясняли, просили посмотреть на точки — она делала вид, что смотрела. Подошла ближе и старалась не быть здесь, не чувствовать и не дышать — на безымянном пальце Аарона блестело кольцо. Не ее — чье-то.
Стояла рядом и крошилась на куски.
Не пойду.
«Пойдешь!»
— Мисс Полански, с вами все в порядке?
Она ведь не плачет? Нет, глаза ведь сухие? Темноволосый мужчина в плаще уже стоял рядом, смотрел вопросительно.
— Да, в порядке.
Не пойду.
— Когда бы вы хотели отправиться в путь?
Не пойду.
«Пойдешь!»
«Зачем? Дора, зачем я пойду? Теперь…»
«Потому что не все в этом мире очевидно. Все еще может быть не так, как кажется…»
«Я не верю…»
«Зато верю я. Ты пойдешь. Ради меня».
«Ради тебя я его нашла. Все, я свободна».
«Ты пойдешь ради меня. Обещай!»
«Зачем?»
— Мисс, с вами все в порядке?
«Обещай!»
«Не могу».
«Обещай!»
«Я…»
«Обещай!»
«Обещаю».
Райне хотелось свернуться в баранку на полу. Какой поход? Зачем он ей теперь?
А Дора уже исчезла.
— Мисс Полански, так что — мы беремся за эту работу? Вы согласны подписать договор?
Да, наверное. Она больше ничего не чувствовала. Что-то подписала, как обычно, не глядя, смотрела сквозь стены. Сама не поняла, зачем произнесла деревянным голосом:
— Выходим как можно скорее. Хорошо?
— Как скажете. Мы с вами свяжемся, как только завершим все приготовления.
И они ушли.
Все.
Забрав с собой огонек из ее души, который навсегда приклеился к отблеску на тонком ободе золотого кольца.
* * *
— Не все в этом мире очевидно, так, Дора? А что здесь неочевидного — он отдал свое сердце другой. ДРУГОЙ!
Она впервые сидела не на шезлонге, а на парапете. Никогда раньше не приближалась к краю террасы — боялась, — а сейчас не испытывала ни грамма страха, одну лишь едкую и безнадежную горечь. Настоящее, достигшее пределов отчаяния горе.
— Он помнил мое имя, но не меня… Зачем ты взяла с меня это обещание, зачем?!
Райна не замечала того, что кричит, — ее халат и волосы трепал ветер, по щекам текли не слезы — боль.
— Зачем мне теперь туда идти? Даже если я смою с тела шрамы, я никогда уже не смою их с души. Может, мне нанять сенсора? Как ты и говорила? Стереть эту гребаную память и никогда больше не вспоминать о нем? А — а — а? Ты ведь так советовала?
Дора молчала.
Дора исчезла.
А по перекрестку мелкими точками ползли машины; Райна стеклянными глазами смотрела вниз.
* * *
— Она рассматривала тебя так пристально, как обдолбанная.
— Может, и правда, была под кайфом? Приняла пару таблеток перед нашим визитом.
— Зачем бы это ей?
— Наркоманка?
Канн не слушал друзей, он думал о другом — о том, что она подписала бумаги, даже не взглянув на них. Не думая, не спрашивая их имен, согласилась выбросить на ветер три с половиной миллиона долларов. Вот так просто.
Все верно — уже не Райна. Марго Полански. Потому что та Райна, которую он помнил, так бы не сделала.
А он помнил ее.
Все это время. Иногда задумывался, почему, и никогда не мог найти ответа — просто помнил. Несмелой, неуверенной, постоянно чем-то напуганной, но честной и искренней. Той, которая, оказавшись в его доме — чужом для нее доме, — сумела наполнить старую хибару, которую он снимал, теплом.
Девенпорт. Тогда у него не было ни постоянной работы, ни желания ее искать — Канн перебивался разовыми заказами. Старался не лезть в криминал, и потому ходил по грани — за честную платили мало. Жил один, богатств копить не спешил — сразу тратил то, что зарабатывал, и мало о чем горевал. Хотел одного: стать лучшим в своей профессии, а потому много читал, учился, анализировал, тренировался.
И уж точно не мечтал ни о долгосрочных отношениях, ни о том, чтобы жить с кем-то под одной крышей.
А пришлось.
В ту зиму старина Барни — жадный до денег и скользкий типок, который приторговывал наркотиками, — провернул неудачную сделку, попался на краже, сбежал и залег на дно. Сам исчез, а подружке своей оставил записку: «Если я исчезну, позвони по этому номеру, и о тебе позаботятся».
Угу. И оставил его — Канна — номер. Его, потому что Канн тогда был ему должен.
И Райну пришлось временно взять к себе.
— Аарон, мы куда-то торопимся?
Водитель, потонувший в воспоминаниях, бросил взгляд на спидометр — сто семьдесят километров в час. Он всегда водил быстро, если злился или расстраивался.
А он расстроился.
Почему? Ведь отпустил ее тогда на все четыре стороны, даже думал, что благополучно забыл. Нет, несколько раз порывался отыскать — проверить, все ли у нее в порядке, устроилась ли в жизни, не попала ли в беду? Ведь Рейка — как он ее тогда называл, — всегда во что-нибудь вляпывалась. И каждый раз сдерживал себя — с ней все хорошо: он снял для нее однокомнатную квартиру, одел, снабдил деньгами и нашел работу.
Рейка. Райна Вильяни.
Дурочка, теплая дурочка. Она боялась его и все равно постоянно совала свой любопытный нос в его кабинет — лезла с разговорами, путалась под ногами, готовила ему еду, пекла торты. И он привык. Осознал это позже, когда она ушла.
Следом не пошел лишь потому, что так и не смог поверить в то, что у них может быть совместное будущее — не был готов к отношениям. И какое будущее может быть у молодой пустоголовой девчонки и волка — одиночки? Никакого.
Он отпустил ее. Только сохранил в сердце образ — теплое воспоминание, — а на виске шрам. Пусть будет, пусть. Ему было хорошо в те времена, душевно.
— Аарон, все нормально?
— Нормально.
Ответил Баалу на автомате, а сам задумался — а почему же так сильно теперь душит тоска? Почему, если отпустил?
И вдруг сейчас, глядя на черное полотно дороги, он впервые смог себе ответить — да потому что все это время Райна была для него, как редкая почтовая марка, — та, с которой он сравнивал все остальные, которые пытался поместить в альбом. Он мерил других женщин по ней — то тепло, которое они приносили в дом, с тем уютом, который был на Восьмом, когда Рейка была рядом. И ни разу ни одна женщина не сумела отогреть стены мест, в которых он жил.
И он продолжал искать. Да, тогда он не был готов к отношениям, но помнил витающий под крышей запах теста и ванили, помнил образ своих разношенных тапок на маленьких женских ступнях, помнил, как кто-то постоянно пытался пробраться ему в душу и свернуться там клубочком.
Он мерил по той зиме всю свою размеренно шагающую вперед жизнь — так ли ему теперь хорошо? Так же ли душевно? А если нет, значит, нужно сменить Дженну на Иду, Иду на Лизи, Лизи на Бетти, Бетти на Милу…
Но даже Мила не сумела подыскать ключик к вечно запертой дверце. Мила была самостоятельная, уверенная в себе — Милу не надо было защищать. Ей не нужно было звонить по десять раз на дню и спрашивать, все ли в порядке, — он и так знал — все отлично, — о ней не нужно было беспокоиться, не нужно было вытаскивать из передряг. Скорее, это она постоянно пыталась отовсюду его «вытаскивать» — от плохих друзей, от опасной работы, от вредных привычек… Зануда.
Ночь, бесконечное, несущее машину вдаль бетонное шоссе и перемешанная с грустью горечь.
Той самой ценной марки в коллекции больше нет — выцвела, поблекла и оказалась подделкой. Наверное, той Райны тоже никогда не было — он верил в иллюзию, — а была Марго. Совсем другой человек — женщина, встречающая незнакомых мужчин в халате, выкидывающая на ветер миллионы долларов и живущая в пентхаусе. Марго, совершившая преступление и теперь желающая, чтобы ее проводили до озера — помогли отмыть грехи.
Что ж, они проводят.
А он все забудет. На этот раз выкинет ее из головы и из сердца — переживал разочарования раньше, переживет и это.
До самого въезда в Нордейл, Аарон держал скорость под сто восемьдесят. И друзья ни о чем не спрашивали.
* * *
Высохли щеки, высохли глаза. Перелилась из бутылки в бокал последняя капля вина; Райна больше не плакала — хватит. Слишком долго — все последние годы — она ощущала себя сорванным с дерева листом, гонимым злым ветром в неизвестном направлении. Не могла ни осесть, ни зацепиться, ни хоть где-то почувствовать себя нужной или любимой. Купила квартиру, но так и не смогла сделать из нее дом. Одинокая и потерянная, неспособная противостоять коварным поворотам судьбы, все ждала, что когда-нибудь потепление наступит не снаружи, но в душе.
Не наступило.
Не ворвались в жизнь хорошие события, не зажили на сердце раны, свет в конце тоннеля так и не зажегся.
Чем она жила? Кем? Аароном. Нет, иллюзией об Аароне.
Дни. Месяцы. Годы.
Она теряла время.
Сменила имя — думала, что вместе с этим изменилась и внутри, однако ошиблась — Рейка так и не превратилась в Марго. А жаль.
И пора это изменить. Владея миллионами, имея огромный вес в обществе, умея деньгами распахнуть любую дверь, пора уже стать той самой мисс Полански — уверенной в себе женщиной — жесткой, бескомпромиссной и зло — веселой внутри. Нужно выбросить, наконец, себя прежнюю — дурочку — нытика, — и превратиться в нового человека — женщину — львицу.
Чтобы все по плечу, чтобы горы не страшили. Чтобы больше не судьба, а сама Райна командовала, куда и как стоит поворачиваться жизни.
Итак, с чего стоит начать?
С картин. Конечно же, с них.
Холсты пришлось собирать отовсюду — снимать с мольбертов, переносить от стены, вытаскивать из стопки в углу.
Все. Десять минут, и куча размалеванной бумаги (она потратила часы и дни, вдохновенно «творя») лежала в центре залитой ярким светом комнаты. Помнится, она сама просила электрика, чтобы «поярче», чтобы хорошо видеть в любое время суток. Ничего, может, когда-нибудь еще возьмется за кисть.
А пока, покачиваясь и глядя на стопку испорченной мазней бумаги (сверху на нее как раз смотрел один из неудачных портретов того, кто сегодня заходил в гости), Райна сжимала в руке зажигалку.
Сжимала ее после того случая впервые. И вновь чувствовала, как пластик жжет пальцы, а нос чует несуществующий запах горящей человеческой плоти.
«Сучка, я убью тебя, сучка…»
Именно так он кричал, объятый пламенем, перед тем, как она, спасаясь, рухнула в черную бездну.
Это случилось через какое-то время после ночевки в приюте…
Через какое? Провал. Где она скиталась после, сколько? И, самое главное, как оказалась на том разрушенном складе? А, может, то был недостроенный или приготовленный под снос дом?
Воспоминания путались — от них остался лишь кусок — самый страшный из всех сохранившихся.
Темнота вокруг. И Джокер. Он искал ее по этажам, изрыгал угрозы, уговаривал, заявлял, что никогда — никогда не будет причинять ей боли (кто бы ему поверил?), даже изредка, будто раненый, скулил. А потом вдруг резко снова срывался на крик — обещал оторвать ей конечности, изрезать на кусочки, насиловать так долго, чтобы она, наконец, осознала — как это глупо — злить его. А она разозлила, — хрипел он, — так разозлила, что, если сейчас же не покажется, то в живых не останется точно.
Под ногами что-то хрусткое — пыль, бетонная крошка? — за спиной холодная шершавая стена.
Райна тяжело дышала и иллюзий не строила: он найдет ее, и случится страшное. А у нее с собой ничего — лишь зажигалка в кармане и кирпичи под руками. А если кирпичом, то надо сильно и точно, иначе лишь разозлит еще сильнее.
Никогда в жизни она так не боялась — ползла вперед на брюхе, широко распахивала глаза во тьме и пыталась слиться со стенами, постоянно натыкалась ладонями на что-то острое, ранила кожу. А тот, кто ее преследовал, будто в насмешку, то приближался, то отдалялся.
— Я убью тебя, сучка… Убью! Ты хочешь умереть быстро или медленно?
Она хотела жить. Мечтала жить. Пусть плохо, пусть как-нибудь, только с бьющимся в груди сердцем.
Еще один этаж, зияющий провал, лестница наверх, пустые глазницы окон — внутри стен гулял ледяной ветер. Кажется, она давно не ела и так же давно не ходила в туалет. Кажется, она вообще очень давно была человеком, а все остальное время — загнанным зверьком.
За что?
Ночь выстудила каждый камешек, каждый стеклянный осколок, что попадался ей под руку, — чем бы его? Чтобы наверняка?
— Играешь со мной, дрянь?
Он приближался. От паники Райна ничего не соображала; едко пахло бензином. Откуда этот запах? Она принялась остервенело щупать вокруг себя пространство — бочки! И у одной приоткрыто горлышко — на дне не успевшее испариться горючее.
Мозг отказал, действовала пытающаяся помочь телу выжить любыми способами интуиция — Райна поднялась на колени, схватилась за холодный ржавый бок и, выдавая себя грохотом, толкнула емкость. Бак перевернулся — на землю полилось оставленное рабочими топливо.
Бензин. Он горит.
— Ах, вот ты где!
А Джокер уже поднялся по лестнице и теперь страшным темным силуэтом наступал на нее — Райна ползла по земле назад.
Хватило ли там жидкости?
Назад. Назад. Болели от ударов о бетонные края ягодицы, надрывно саднили ладони, истошно орало не желающее переставать биться сердце — когда он наступит на лужу?
Джокер шел вперед. Шаг, еще один; Райна негнущимися пальцами нащупала в кармане узкий пластик зажигалки.
Сейчас? Через секунду?
— Иди ко мне, моя сладкая. Я научу тебя, как нужно уважать мужчин. Я тебе все растолкую — четко, с расстановкой.
Еще шаг. Она нащупала предохранитель — передвинула ногтем крохотный выступающий элемент, приспособленный для того, чтобы не дать пламени погаснуть, — щелкнула колесиком.
И… — время будто застыло, — швырнула горящую точку в пространство, под ноги темной фигуре.
Он горел долго, очень долго. Он истошно вопил, а она все ползла назад, потому что Джокер, даже объятый пламенем целиком, продолжал надвигаться.
— Я убью тебя, сучка!
Ей навсегда запомнился его полный адской боли и невероятной ярости голос.
— Убью… тебя… УБЬЮ!
Штанины занялись сразу же — по ним огонь моментально пополз выше — на ремень, рубашку, волосы — ужасно, это все выглядело ужасно. И еще хуже пахло — Райна моментально — сразу и навсегда — возненавидела огонь.
— Убью! Убью… — он уже не кричал, хрипел в предсмертной агонии — не человек — ходячий факел.
А она, оцепеневшая от паники и ничего не соображающая, все ползла и ползла назад. До тех пор, пока в какой-то момент, чувствуя, что еще секунда, и ее схватят горящие руки, не поднялась на ноги и не рванула прочь. Рванула. Почувствовала под ступней провал — ту самую дыру между этажами, — вот только поздно, уже соскользнула в нее, не успела зацепиться, задохнулась от ужаса и… полетела.
Было больно.
Больно настолько, что Райна за долю секунды до того, как потерять сознание от шока, порадовалась тому, что умирает.
* * *
С тех пор она не приближалась к огню и не касалась зажигалок.
Хорошо, не совсем несчастный случай, но у нее не было выбора! Не убийство — самооборона, — ведь есть разница?
Нет разницы. Теперь нет.
Стопка холстов — она вложила в них время и душу, вложила в них себя. Она любила, когда рисовала — то, что пыталась изобразить, процесс, себя в тот момент.
Сожжет?
Да, сожжет. Посмотрит на них всего лишь минуту, попрощается, а после вновь щелкнет колесиком.
Очередная пройденная черта. Да будет так.
Едва Райна приняла для себя бесповоротное и окончательное решение, как в кармане завибрировал сотовый.
* * *
— Вы снова пили и ничего не ели?
— Снова.
Она не чувствовала ни вины, ни угрызений совести — этот вечер — ее болезненный шаг в будущее. Важный и необходимый. И никто не посмеет упрекнуть ее в том, что она напилась накануне.
Но Рид и не упрекал. Смотрел поверх очков бесцветными глазами и молчал. Потом достал бумаги, положил перед ней на стол.
— Я собираюсь сделать рисковую ставку.
— В первый раз?
Риск никогда ее не пугал.
— Нет, не в первый.
— Так делайте.
— Вы снова не прочитаете бумаги?
— Не смогу, пьяна, — Райна помолчала; буквы на листе сливались для нее в черные плавающие линии — куча «букав», — слишком много для уставшего мозга. — Да и зачем? Я вам доверяю, всегда доверяла.
Мужчина в пиджаке помолчал. Затем его лицо ожило, в глазах полыхнул интерес:
— А я всегда хотел спросить — почему? За что вы проявили ко мне такое доверие? Ведь я не был в той компании лучшим.
— Вы понравились мне внешне.
Она не соврала. Помнила, как изучала «табло славы».
— Так просто?
— А для чего все усложнять?
— Действительно, — он все еще выглядел удивленным. — Знаете, это приятно, когда тебе доверяют. Тогда хочется сделать для человека больше.
Странно, но в этот вечер Майнрад произнес столько слов, сколько не произнес за весь последний месяц — может, тоже выпил? Как он не судил ее, она не стала судить и его. Иногда пить нужно. Иногда просто необходимо.
— Делайте ваши ставки, — она подписала бумаги. — А я доделаю кое — какие дела.
— Дела лучше вершить с утра. А ночью лучше спать.
Логично. Райна чувствовала, что устала — в голове мутилось, ныли виски.
— Поспите.
— Я попробую.
— Доброй вам ночи, мисс Полански.
— И вам, мистер Рид.
Едва она успела покинуть кабинет, как телефон в кармане зазвонил снова.
— Алло.
Незнакомый мужчина на том конце поинтересовался, не она ли ищет стратега?
— А у вас есть карты? Назовите контрольные точки прохождения маршрута.
Спросила не потому что искала кого-то еще — уже нашла себе команду, — но из едкого любопытства. И получила ожидаемый ответ — «карты есть, но увидеть их она сможет лишь при личной встрече. А точек там шесть…»
— Там четыре точки, четыре! — взорвалась Райна пороховой бочкой. — А вам, прежде чем кому-то звонить и представляться «профессионалом», неплохо бы им стать. Жулик гребаный! Поди и денег за работу захотите много? Много или очень много? Научитесь сначала не врать!
Наверное, ей бы ответили в тон — сообщили, что она не адекватный заказчик, а настоящая стерва и истеричка, — но Райна не стала слушать — нажала кнопку отбоя и зашагала туда, где оставила ноутбук.
Надо убрать то чертово объявление с сайта, иначе ей точно не дадут уснуть — заколебут звонками доморощенные «стратеги».
— Выродки, — процедила она зло, открывая крышку компьютера и нажимая на кнопку включения питания. — Откуда вас только взялось столько много?
К тому моменту, когда она покончила с поставленной задачей, сил на то, чтобы подниматься в студию и смотреть, как горят картины, не осталось.
Завтра.
Рид прав — все великие дела лучше вершить утром.
