Глава 6
Разносчик пиццы?
Сколько минут Мак уделит разглядыванию внешности Лайзы, если та появится у него на пороге в синей футболке с логотипом «КарлаПицца», короткой юбочке и с теплой, пахнущей сосисками и грибами коробкой в руках? Минуту? Куда там… От силы три секунды. Кивнет, примет заказ, бросит взгляд на ее грудь, сунет щедрые чаевые и захлопнет перед носом дверь.
(В том случае, если не начнет расспрашивать про ворота).
К тому же он вообще почти никогда не заказывает пиццу на дом. Раньше не заказывал. Так что отпадает.
Столкнуться с ним нос к носу в торговом центре? Идея не более удачная, чем с пиццей, — если Аллертон идет в магазин, то просто покупает там все, что нужно, разворачивается и уходит. Он не из тех, кто часами глазеет на витрины, читает газету за чашкой кофе и втихаря озирается по сторонам в надежде познакомиться.
К тому же она не знает, когда именно Маку приспичит выбраться в торговый центр.
Офис. Почти десять. За окном стояло такое прекрасное августовское утро, что Лайза никак не могла заставить себя работать. Да и как можно работать, когда с ясного неба ласково сияет солнце, сочный ветер пахнет свежестью и влажной после ночного сна травой, а улица будто зовет тебя — протягивает татуированные газонами руки, манит ароматом свежей выпечки, нетерпеливо поглядывает седушками вынесенных из кафе стульев — мол, посиди, отдохни, выпей кофе, посмотри, как прекрасен вокруг мир…
А она тут. Глазеет на намозоливший глаза монитор, вдыхает кондиционированный воздух, слушает за перегородкой шумное дыхание рыжего Вилли и постоянно оглядывается на дверь кабинета шефа — не покажется ли в проеме разъяренная фигура мистера Кетча. Да-да, разъяренная. Потому что этим утром начальник нашел у себя на столе присланный по почте конверт с заявлением об увольнении от Гарри Олдриджа, после чего не преминул вызвать на ковер Лайзу Дайкин и сделать той совершенно несправедливый, по мнению последней, выговор. Мол, кто вчера устраивал в офисе беспорядки? Кто вынудил ценного сотрудника подать в отставку? О чем вчера велся разговор у кофейного автомата? О чем? О забытых компакт-дисках? Да кому она вешает на уши лапшу?!
«Морда-кирпичом», которую Майлз созерцал, пока орал пять минут к ряду, разъярила начальника еще больше.
— Вон! — приказал он и указал трясущимся пальцем на дверь. — И чтобы двойная норма работы была выполнена к вечеру!
Лайза, крякнув, вернулась к рабочему месту, опустилась на стул и вот уже пять минут попеременно смотрела то на дверь начальника, то на раскинувшуюся за окном летнюю улицу, выйти на которую так сильно манили золотые солнечные лучи.
Гарри жив, и ладно…
Пирожков бы с мясом. Прямо сейчас.
Мысли о еде пришлось переключить на нарисованную на экране векторную сетку — к вечеру она должна стать кухней в светлых бежевых тонах, с окном-раздачей, двумя полочками в стене и примером подходящей к землянистому кафелю не громоздкой, но удобной мебели. Нет, не к вечеру даже — завершенным эскизом сетка на экране должна стать уже через пару часов, а следом за ней, часов еще через пару (если Лайза хочет угодить шефу), из принтера должен выползти эскиз гостевой спальни. А после — дизайн прихожей. А после — организованной под одежду и обувь кладовой.
Вот уж о чем Лайзе не хотелось думать, так это о чужой кладовой.
Ей хотелось пирожков — мягких, горячих, истекающих соком, пропитанных луковым ароматом и специями — такие продавались за углом. Да, хотелось пирожков и подумать о Маке.
Лайза задумчиво поводила ногтем по истертой поверхности стола.
А что, если попросить у Дрейка список запланированных дел Аллертона на пару недель вперед? Интересно, у Великого и Ужасного имеется такая информация? Тогда, ориентируясь по ней, она могла бы тщательно спланировать самую «случайную» встречу на свете. Ведь Дрейк поделится? Обещал. Вот только любая встреча неминуемо приведет к диалогу «о воротах»… Черт бы их подрал. Как объясняться, что плести? И стоит Аллертону выяснить интересующие его подробности, как он тут же утратит к незнакомке всякий интерес — проверено, такой у него характер — значит, нужно что-то другое, что-то интереснее, глубже.
Блин. Устроиться что ли работать в спец. отряд секретаршей? Разносить во время нечастых встреч с Начальником кофе и печенье? Гарцевать на каблучках, отвлекать ребят от дел чулками в сеточку и глубоким декольте, намозолить Маку глаза так, чтобы уже точно не забыл?
Тьфу, идиотизм какой. И откуда только у умного человека в голове с утра столько глупых мыслей?
К тому же в Комиссии не бывает секретарш.
У-у-у… Хотелось рычать.
А еще с каждой минутой Лайзе почему-то все меньше хотелось сидеть в душном офисе.
Чужом офисе.
Ее собственный новый офис находился на первом этаже дома под номером двадцать один по улице Шиар — в прекрасном строении с персиковыми стенами, куда так удобно было добираться, куда так приятно каждое утро было входить. Чудесный офис, ставший родным уже на вторые сутки.
Они потратили на отделку всего две недели — она и ее новая команда, — работали слажено и легко, в радость, а уже через несколько дней приняли первого клиента — богатого мистера Байковца, заказавшего им отделку продовольственного магазина.
Лайза помнила, как вместе с ней самой радовалась первому заказу рыженькая,
Где все они сейчас? Работают на прежних работах, еще не найденные Лайзой? А кем занято то помещение на улице Шиар? Наверное, кем-то занято… Оно осталось в прошлой жизни. В жизни будущей — черт бы подрал этот сленг после Портала.
А перед ней теперь снова старый компьютер, старый стол, старые коллеги; вернуться к ним оказалось тяжелее, чем в собственную квартиру на Оушен-драйв. Ту она, по крайней мере, любила, а эту работу никогда.
Может, и к черту ее?
От того, насколько храброй и одновременно абсурдной показалась следующая пришедшая в голову идея, Лайза на секунду задохнулась. Нет, она не посмеет! Или все-таки посмеет? Нет… Да…
Резкий выдох. Ну почему нет? Она могла бы обратиться к Дрейку за ссудой — прийти и попросить денег на инвестирование нового бизнеса — собственного, того самого бизнеса. Она могла бы вновь снять офис в персиковом доме, могла бы заново отыскать «свою» команду — ведь помнит, где находила их в прошлый раз — найдет и в этот. Нет-нет, она не будет пользоваться положением и «трясти» с Начальника обещанного — мол, говорил, что дашь, так давай! — она всего лишь займет нужную сумму. И отдаст ее сразу же, как только встанет на ноги. Ведь там и нужно-то всего тысяч пятьдесят: на аренду, отделку, покупку лицензии и оборудования, на рекламу, первую зарплату… Ну хорошо, шестьдесят,… пусть даже семьдесят. Она все равно выплатит их быстро — она помнит имена и адреса клиентов…
Позади хлопнула дверь, в коридоре показался Майлз; Лайза моментально придвинулась к компьютеру и нервно задвигала мышью по коврику — притворилась, что перебирает модели кухонных шкафчиков. Шеф с недовольным видом прошел мимо; Лайза осторожно отодвинулась от рабочего стола.
Чем плох ее план? Конечно, много работы, но эта новая работа принесет главное — высокую стабильную зарплату и гораздо больше свободного времени. Каким образом она собирается покорять Мака, если торчит в «КомАрте» с девяти до шести, а то и до восьми вечера? Когда? Конечно, в некотором смысле обращаться к Дрейку с подобной просьбой будет некомфортно, даже стыдно, но ведь она все вернет?
Лайза вздохнула.
Мысли-мысли… Пока все на уровне мыслей, а эскизы для Майлза сами не делаются — не превращаются ни в кухню, ни в гостиную, ни в чертову кладовую. А все потому, что эта работа — уже не ее работа — не на себя, «на дядю» — огромная разница. И где-то там, за далеким горизонтом, остался подписанный контракт на полмиллиона долларов — застыл во времени и сделался недостижимым.
Недостижимым только в том случае, если она не создаст собственную фирму.
Предательские мысли изъедали хуже пчел. Ей бы работать, а никак…
Лайза поставила локоть на стол и устало потерла лоб — может, и, правда, отдохнуть? Купить билет в далекий и неизвестный город четырнадцатого уровня: сесть в самолет, откинуться в кресле и позволить себе забыться хотя бы на часы полета? А после выйти на незнакомую улицу, снять комнату в отеле и прогуляться по теплым прогретым солнцем бульварам? Поесть мороженого, сходить в кино, посидеть на набережной, побыть там, где ей ничего не напоминает о Маке. Может, тогда и мысли в голову придут свежие и дельные? Не такие, как сегодня — пустые и бесполезные. Но ведь Майлз не отпустит — никаких выходных в следующие две недели — он так и заявил с самого утра.
Чертов порочный круг.
А полететь куда-нибудь хотелось.
И стоило Лайзе, невзирая на завывания совести, открыть сайт компании «АвиаНорд» и задуматься над тем, что вводить в поле «Откуда», как в сумочке завибрировал телефон.
Вздох. Нет, сегодня вновь еще один «не ее» день — пришлось опять отодвинуться от компьютера и достать сотовый.
— Привет, это я!
Голос в трубке звучал так бодро, будто Элли в шесть утра исхитрилась совершить пробежку, вернуться, умыться-помыться, а после сжевать исключительно здоровый завтрак и запить его свежевыжатым апельсиновым соком.
— А это я, — уныло буркнула в ответ Лайза. — Привет.
— Чего делаешь? Надеюсь, ты еще не купила билет в какие-нибудь далекие дали?
Лайза тут же бросила стыдливый взгляд на монитор и крутанулась в кресле к окну, словно опасаясь, что подруга на расстоянии разглядит логотип «АвиаНорд»:
— Э-э-э, нет еще.
Не успела.
— А какие планы?
— Планы? Ты издеваешься? Сижу на работе и мечтаю под каким-нибудь предлогом смыться отсюда. А еще мечтаю выкроить время и скататься на трассу, чтобы подрифтовать на Мираже, вечером запаковать вещи, а утром улететь куда-нибудь подальше. Вот такие несбыточные у меня планы.
— Отложи их, — нагло посоветовала трубка.
— Это почему еще?
— Потому что у тебя уже другие.
— Да? И какие?
Вместо прямого ответа хитрюга Элли начала издалека:
— Знаешь, во сколько сегодня вернулся Рен?
— Нет.
— В четыре утра! И знаешь, что он мне сказал?
— Да как я могу знать, — возмутилась Лайза, — я что, под кроватью у вас ночую?
— Не язви. Он был очень ОЧЕНЬ доволен и сказал, что благодаря некому ценному источнику информации — узнаешь, о ком речь? — они накрыли целую банду, за которой гонялись не один месяц! Всю, включая главаря! Дрейк счастлив, ребята тоже. И знаешь, что произойдет этим вечером? Да не язви ты по поводу того, что не обедаешь у меня под кухонным столом — сегодня вечером отряд собирается праздновать победу. Неофициально, конечно. То есть причина встречи — удачная операция, но она озвучиваться не будет, однако все соберутся в полном составе, чтобы посидеть, выпить и закусить. Соберутся ВСЕ, понимаешь?
Лайза нервно сглотнула. В дальнем конце коридора раздался недовольный голос шефа, но она даже не стала оборачиваться и притворяться занятой — пусть катится в задницу.
— Собираются все? И… он?
— ДА! — противная трубка исходила судорогами радости. — И ОН тоже.
— Где?
— У нас в доме.
Твою… копалку.
— А я? — пропищала Лайза несчастным голосом. — А как же я?
— А ты приглашена тоже!
— Но… — ей пришлось медленно вдохнуть и выдохнуть — от волнения шелковая блузка показалась душной и почему-то липкой. — Я не могу просто так прийти, даже если ты меня приглашаешь. Ты ведь знаешь — отряд не любит посторонних, а я… всего лишь твоя подруга.
Лайза нервно сглотнула.
— Да, ты моя подруга и…
— Только не заставляй меня снова гадать, что должно последовать за твоим противным длинным «и-и-и».
Фраза получилась агрессивной, почти что злой, но Элли и не подумала обижаться.
— …и подруга Рена!
— С каких это пор?
— Без понятия! Но это была его идея созвать всех именно в нашем доме и ЕГО идея — пригласить тебя на праздник, понимаешь? Он сам — хитрый кот — тактично сообщил мне об этом за завтраком.
Ах вот, значит, почему собеседница казалась такой сияющей, как начищенный чайник — знала, что ошарашит подругу хорошими новостями.
— Ну, так как, ты придешь?
— Спрашиваешь!!! Во сколько?!
— В восемь вечера у нас. И… оденься во что-нибудь приличное. Ну, привлекательное!
На том конце раздался искрящийся смех.
— Задушу тебя, вредина! Конечно же я оденусь прилично!
— Ну, тогда все! Увидимся в восемь. И, Лай, — пауза длилась не одну, а целых три секунды, — твой день «Х» настал.
В трубке раздались короткие гудки.
Если бы кто-то сказал ей, что Майлз умеет так орать, Лайза бы не поверила. Подумаешь, она всего лишь написала заявление об уходе и отнесла его в кабинет — делов-то! Какая-то бумажка, пара строчек, минус один работник, но мистер Кетч побагровел:
— Вы что?! С ума все посходили сегодня что ли? Сначала Гарри, теперь ты! Это что — всемирный день увольнения? Я не отпускаю, не желаю подписывать, не собираюсь писать рекомендации!
— И не надо, — спокойно ответила стоящая в дверях мисс Дайкин, — ни рекомендаций, ни зарплаты.
Она любила своего начальника и даже уважала его, но он бы не отпустил ее сегодня с работы. Никогда и ни за что. Пришлось написать заявление.
— Лайза! Лайза, не будь дурой, стой!
Нет, она больше не собиралась слушать ни предложений о повышении зарплаты, ни обещанй про гибкий график. Может быть, она и дура, но сегодняшний вечер может стать переломным в ее новой жизни, и она ни за что не собирается его пропускать.
А работа? Так не далее чем этим утром она все равно размышляла над неминуемыми изменениями — чего тянуть?
— Лайза, послушай! Мы сможем договориться!..
Ей было бы проще, если бы Кетч попросту хлопнул дверью за ее спиной, а не бежал следом по коридору: так она чувствовала себя не просто виноватой — подлой. Ей просто хотелось уйти, и уйти как можно быстрее. Никаких коробок, никаких личных вещей — она все оставит здесь, — прощания тоже ни к чему.
Чтобы хоть как-то успокоить бунтующую совесть, она остановилась, развернулась, дождалась, пока начальник — теперь уже бывший начальник — нагонит своевольную сотрудницу, и мягко улыбнулась:
— Я найду себе замену, мистер Кетч. И, как только сделаю это, пришлю вам ее сюда, хорошо? Она будет работать лучше и за меньшие деньги, я обещаю.
— Но…
И мысленно вздохнув при виде растерянного выражения лица мужчины, на которого работала столько времени, Лайза развернулась и заспешила прочь по коридору.
На выход. Насовсем. У нее много дел.
У нее недостаточно длинные ресницы, тонкая талия и высокие каблуки! Нарастить, завить, затянуть, удлинить — не важно, в каком порядке! Ей нужен фен, (парикмахерская?) лак, новая блузка… Туфли, косметика и успокоительное. Ей нужен огнетушитель для мозгов!
Голова не просто дымилась — полыхала и бесновалась проснувшимся вулканом.
Купить чулки, помыть голову… платье… какое надеть платье? И кто сказал, что она вообще должна быть в платье?
Момент «Х» — восемь вечера. Сейчас только начало одиннадцатого. И кто бы думал, что этот тусклый по настроению день вдруг станет таким ярким?
«Ну-ну, еще не вечер», — к месту ввинтил внутренний голос.
Нет, понятное дело, что вечером все снова может пойти наперекосяк, но ведь еще не пошло? А если не пошло, то еще есть шанс?
Заваливаясь в салон Миража, Лайза улыбалась так широко, что поначалу испугалась собственного веселого, но совершенно дикого отражения в зеркале — это кто там такой счастливый? Кто такой радостный?
Да-да, это она — Лайза, которая этим вечером снова познакомится не с каким-то там придурком — с Маком, самим Маком Аллертоном! Хо-хо! Ее Маком!
Невероятно, но от этой мысли ее гремучий оскал сделался еще шире; на всю парковку загрохотал заведенный мотор.
Спустя десять минут за окнами по третьему разу проплыл один и тот же проспект — кажется, она ездила по кругу. И все потому, что Лайза никак не могла решить — ей нужна одна новая блузка или три, чтобы из них выбрать? Нет, лучше одна, иначе она не определится с выбором до завтра. Но что, если она купит не ту?
Черт, она думает о блузке, как о лотерейном билете: выберешь правильную — Мак откликнется; неправильную — не посмотрит. Тьфу! Если уж он и посмотрит, то не на блузку, а на саму Лайзу, ведь так? Но три блузки лучше, чем одна?
А-а-а-а!!!
А парикмахерская должна быть до блузки или после? Если «до», то прическа может рассыпаться, пока она будет ходить по магазинам, а если «после», то стилистам может не хватить времени, и тогда Лайза пойдет к Элли «простоволосая».
Ужас, ужас, ужас!
«Ужас, это то, что сегодня ты ушла с работы — подумай лучше об этом», — посоветовал менторским тоном внутренний голос, но Лайза лишь скривилась — об этом она подумает позже, завтра. А сегодня исключительно великий день, наивеличайший! Сегодня она должна стать самой красивой женщиной на свете — изнутри, снаружи, везде! Самой распрекрасной, сногсшибательной и великолепной Лайзой Дайкин из всех возможных Лайз. Чтобы именно такой ее и увидел Мак.
Она ведь не запала на это платье, нет?
Судя по тому, что последние несколько минут она не могла отлепить себя от расположенного в центре торгового центра стеклянного бокса — липла к нему медузой, обвивалась прозрачной желейной массой и практически вылизала высунутым языком стекло, — запала. Иначе бы она не закапала невидимой слюной до луж мраморный пол, иначе бы смогла собрать в голове фразу более вразумительную, нежели имбецильное «Э-э-э-м-м-м…А-а-а-м-м-м-хм…У-м-м-э-э-э-х-м-м…»
Ее, кажется, не пугал даже ценник в триста девятнадцать долларов.
«У тебя на счету всего две тысячи!»
«И прекрасно, — ласково промурчала Лайза, — как раз хватит на новую сумочку, туфли и прическу».
«Но ведь у тебя есть в шкафу туфли и сумочка!»
«Но ни одна из них не подойдет к этому платью».
Глас рассудка на том замолчал: не то принял яду, не то преждевременно удалился на покой и окончательно на сегодня снял с себя полномочия наставника бестолкового, неподдающегося вразумлению безмозглого шопоголика.
И правильно. Нечего ей голову морочить совестливыми завываниями, когда на кону не просто какие-то несколько часов, проведенные в какой-то компании, — на кону ее личное счастье, можно сказать «многолетнее». Разве триста девятнадцать долларов большая за него цена?
Спустя минуту, кое-как отлепившись от бокса, Лайза уже счастливо и почти бессвязно мычала у кассы:
— Ага, вон то… Оно мое! Мое хорошенькое!
— Вы его покупаете? — раздраженно уточнила продавщица.
— Однозначно!
И Лайза, пузырясь от счастья, побежала следом за звенящей ключами ассистенткой к заветному прозрачному витрине-кубу.
Поиск сумочки и туфлей: 2 часа (минус триста десять долларов и двадцать пять центов).
Сооружение вечерней прически в салоне: 2,5 часа (минус семьдесят девять долларов).
Профессиональный макияж: 1 час 5 минут (минус пятьдесят пять долларов).
Итого:
На часах без двадцати пять. Остаток на счету: одна тысяча двести тридцать семь долларов.
(Beth Hart — Take It Easy On Me)
Кафе; в одной руке вилка, в другой нож, на столе шкворчащая на маленькой сковородке курица с овощами — она должна поесть. Должна, несмотря на то, что еда встает комом сначала в горле, затем в желудке; должна, потому что не ела с самого утра и потому что не хочет к восьми вечера грохнуться в голодный обморок у ворот особняка Рена.
Жареные блестящие от масла помидоры и перец укоризненно смотрели с блюда, остывая. Наблюдая за тем, как посетительница силится, но все никак не может начать полдничать, к столу приблизилась молоденькая официантка, растерянно потопталась рядом:
— Все хорошо с блюдом, мисс? Вам оно не нравится?
— Нравится, — вымучено улыбнулась Лайза. — Просто оно пока слишком горячее.
— А-а-а. Дайте знать, есть я могу вам чем-то помочь.
— Конечно.
Официантка тактично удалилась.
Тем временем Лайза, упершись слепым взглядом в корзинку со свежим хлебом, уже думала о другом — о том же, о чем она думала до прихода официантки: а что, если Мак придет на вечеринку не один?
Нет, нет, не может такого быть.
А если может?
«Решай проблемы по мере их поступления. Сначала поешь».
Совет был дельным. Застывшая в руке вилка, наконец, двинулась по направлению к сковородке — мягкий бок куриного мяса проткнули четыре зазубренных зубца, поднесли его ко рту.
Нельзя накручивать себя перед встречей. Это все страх — он всегда отыщет двести тысяч вариантов, как тебя напугать — ни к чему.
Половина шестого; до встречи осталось два с лишним часа — ей нельзя все их пронервничать…
Но как же иначе? Когда-то все было куда проще: он догонял, она убегала, — тогда она волновалась за свою жизнь, паниковала, сможет ли сохранить ее, а теперь сидит и переживает о том, что даже в том случае, если ей повезет и Мак все-таки придет один, он вообще не посмотрит в ее сторону.
Паникерша.
И дура.
Не может он не посмотреть, не может. Все равно почувствует, что-то вспомнит шестым чувством, потянется, ведь они… они…
Да кто они друг другу теперь?
Пальцы нервно оторвали от хлеба корочку, вилка теперь двигалась, не переставая: Лайза равномерно жевала все подряд — помидоры, лук, перец, курицу.
И что отвечать про ворота? Где отыскать правдоподобную версию?
Рука автоматически потянулась к стакану с соком; персиковый нектар оказался вкусным, смыл жжение на нёбе от избытка перца.
Ладно, про ворота она подумает позже, по пути.
Лайза бросила взгляд на привалившиеся друг к другу у ножки стола пакеты — все, она во всеоружии. Ведь не зря она купила такое дорогое и шикарное платье — оно понравится Маку, обязательно понравится, должно. Пусть он зацепится взглядом за его голубую, выделанную под змеиную шкуру кожу, пусть обратит внимание, как темно-синий цвет оттеняет ее глаза, пусть нырнет взглядом в ромбовидный вырез над самой грудью — как раз там, где открывается вид на жмущиеся друг к другу в кружевном бюстгальтере полушария.
Нервы снова сдавали; Лайза перестала жевать. Пусть этим вечером Мак зацепится взглядом за что угодно — за ее ноги, волосы, глаза, губы, да хоть за задницу, лишь бы последняя потом часами не шла у него из мыслей, лишь бы ему стало интересно, кто же это такая — таинственная незнакомка, появившаяся на вечеринке у Элли; лишь бы ему захотелось, увидев ниточку, распутать весь путаный клубок по имени Лайза Дайкин.
А она будет терпелива — переживет то, что придется приходить и уходить, перетерпит вынужденные разлуки, будет приближаться осторожно и неторопливо, лишь бы только вперед, не назад…
Потому что единственное, что может надломить ее этим вечером — это равнодушие зеленовато-коричневых глаз. Пустота. Полное безразличие.
Все будет хорошо, все обязательно будет хорошо — убеждала она себя. Через минуту пустая сковородка была отодвинута на противоположную сторону стола; Лайза притянула к себе стакан с недопитым соком.
Не верится, что сегодня она увидит его, будет сидеть с ним за одним столом, говорить с ним.
Кажется, с тех пор, как она в последний раз имела возможность любоваться Чейзером с расстояния вытянутой руки, прошла целая вечность.
Спустя десять минут, расплатившись и подхватив с пола объемные пакеты, темноволосая посетительница покинула кафе. А еще через два часа — прихорошившаяся, переодевшаяся и причесавшаяся — она совершила удивительное открытие: этим утром ей было легче уйти с работы, чем, увидев припаркованный перед домом Рена ряд из дорогих автомобилей, протянуть трясущуюся руку и заставить себя надавить на выпуклую, встроенную справа от резной двери кнопку звонка.
* * *
Если так продолжится, ей на всю оставшуюся жизнь защемит лицевой нерв, и она останется кривая и определенно косая.
Не смотреть. Не смотреть. НЕ СМОТРЕТЬ.
Все, чем Лайза занималась последние и очень тяжелые для нервной системы минуты, — это заставляла собственные глаза не скашиваться в сторону — туда, где напротив и чуть левее сидел за столом Мак Аллертон.
О, как же тяжело! Она чувствовала его платьем, кожей, голыми руками, кружевными трусиками и, кажется, даже кончиками волос. Так близко и так далеко. А ее глаза — чертовы камеры с мигающей в них красной лампочкой «запись включена» — желали сфокусироваться лишь на одном единственном объекте — одетом в темную футболку и черные джинсы темноволосом мужчине.
Боги, как, спрашивается, представитель мужского пола может выглядеть настолько сексуально не в пиджаке и брюках, не в белой накрахмаленной рубашке, не по пояс голый или же в одних трусах, а в обычной футболке?! Куске ткани безо всякой вышивки, натянутой на голое тело!
Ей хотелось видеть все: как он держит вилку, как касается салфеткой губ — этих чертовых губ, при виде которых у нее сводило не только живот, но и разум. Встроенные камеры хотели записать — навсегда отложить в памяти и сохранить — каждую деталь: усмешку, возникающие при ее появлении в уголках глаз морщинки, поворот головы, линию шеи. Заснять широкий разворот плеч, облапать надутость бицепсов, прошествовать по груди, пересчитать на подбородке щетинки.
Нет, она определенно становилась кошкой из мультика с маслянистыми глазами и летающими вокруг головы сердечками — осталось только поставить на стол локотки и призывно захлопать ресницами — и тогда все, конец, дело проиграно! Аллертон в жизни не посмотрит на влюбленную с первого взгляда, разлегшуюся готовым на все у его ног ковриком дурочку.
«Держи себя в руках! Делай вид, что его вообще не существует. Его нет, его нет, его нет!»
Но он был.
Разговаривал, смеялся, сидел напротив — изредка воровал с салатной тарелки оливки и закидывал их в рот и потягивал из стакана вишневый морс, — и она ежесекундно боролась с проклятой шеей, которая мечтала только о том, чтобы дать голове шанс повернуться в нужную сторону.
«У тебя тоже есть оливки. Вот на них и сосредоточься!».
Несмотря на появление в компании нового незнакомого человека, ее встретили приветливо и даже дружелюбно, почти без настороженности. Первым к ней подлетел Дэйн и тут же сгреб в объятья, похлопал широкой лапищей по спине и представился — царь, мол, — самый лучший парень в компании. А после поздоровались и остальные: Халк, Шерин, Аарон, Баал, Дэлл и Стивен. Последнего в объятья хотелось сгрести ей самой — оказывается, она соскучилась по доктору.
Руку Мака Лайза пожала со стеклянными глазами. Несмотря на его удивленный в момент узнавания взгляд, она умудрилась не пошатнуться на двенадцатисантиметровых шпильках, вежливо улыбнуться и первой выпустить его пальцы из своих. Первой отвернуться, первой сделать вид, что он ей неинтересен.
Плюс один в ее пользу.
Но получасом позже игнорировать близкое присутствие Аллертона в одной комнате стало практически невозможной задачей. Что-то в нем было магическое, жаркое, зовущее, не позволяющее забыть о том, что он находится так близко — всего в полутора метрах, если быть точной — в ней определенно включился внутренний измеритель дистанции.
Узкое — ее распрекрасное, синее и такое дорогое — платье слишком сильно сдавливало бока; рот пересыхал; искусно приготовленные Антонио королевские креветки в оливково-чесночном соусе с пряными травами смотрели с тарелки черными глазами-бусинами; Лайза аккуратно — больше для занятости рук, нежели для последующего съедения — расчленяла их ножом. Завитые и распущенные волосы лезли в тарелку — она не откидывала их с одной целью: не дать увидеть сидящему напротив мужчине, что ее щеки покрыты красными пятнами. Ведь покрыты? Так почему-то казалось.
«А где Меган? — то и дело в порывах забытья хотелось ей спросить сидящего справа Дэлла. — Почему она не пришла?»
«Нельзя! — тут же шипела она на себя мысленно. — Ты не знаешь о Меган! Ты вообще тут ни о ком ничего не знаешь, ты помнишь об этом?!»
Кажется, она не помнила.
Изредка ее вовлекали в вежливый и ничего не значащий дежурный разговор: а кем вы работаете? Давно ли знакомы с Эллион? А дизайн интерьеров — это интересно?
Конечно же, больше всех заботилась о комфорте Лайзы Шерин — старалась, чтобы незнакомка не чувствовала себя в новой для нее компании одинокой. Какая душевность! Только теперь эта поддержка выходила боком — Лайзе постоянно приходилось отвлекаться от креветок, ловить на себе редкие и, на первый взгляд, незаинтересованные взгляды Мака, улыбаться, отвечать. И это раздражало. Раздражало еще и потому, что ей постоянно хотелось покачать головой и выдать что-нибудь убийственное, наподобие фразы: «Шерин, да ты же тысячу лет меня знаешь! К чему эти дурацкие вопросы?»
Как «к чему?» К тому! К тому, что эта Шерин ее не знала, и Лайза мысленно страдала.
Они все ее не знали, ни один из них (если не считать хозяев дома), и потому за столом, помимо расспросов новой гостьи о ее месте работы и увлечениях, велись вежливые беседы на исключительно отвлеченные темы. Ни тебе подробностей о недавно выполненном задании (а как бы ей хотелось знать новый поворот в истории с ненавистной бандой!), ни единожды упомянутого вслух имени Дрейка, ни шуточек о тренировках с оружием на полигоне, ни даже именитых перепалок между собой снайпера и дока. Куда все подевалось?
От ощущения, что из-за нее компания не может позволить себе расслабиться, Лайзе становилось дискомфортно, душно, неправильно. Все должно быть не так — раскованнее, смелее, душевнее! Должен быть смех, подколки на интимные темы, привычное подтрунивание, пьяный, но привычный и родной спор о правильности установленного Комиссией режима…
И почему нет Логана? Почему почти никто, кроме Эльконто, не пьет? Все за рулем?
Когда Антонио радостно провозгласил о готовности основного блюда и гордо внес его в комнату, со своего места поднялась Элли. Незаметно подкралась к спинке Лайзиного стула, положила руку на плечо подруги и сжала пальцы.
«Держись, — говорила она мысленно, — еще не вечер. Все еще получится».
Да, получится, — качнулись темные локоны. Вот только Мак ни разу не заговорил с ней. Ни разу не задал даже дежурного вопроса, ни разу не выказал любопытства, ни одним жестом не выдал, что столько времени корпевшая над собственной внешностью дама ему хоть сколько-нибудь интересна.
Черт, все катится куда-то не туда…
С тщательно замаскированной в глазах тревогой наблюдал за Лайзой Рен.
Ситуация внезапно изменилась тогда, когда, вытолкав с места молчаливого Аарона, на стул слева от нее вдруг опустился Дэйн.
— Все, иди, дружище, погуляй! Дай теперь я посижу с дамой, ты уже свое «посидел».
— Это в смысле: «раз вы уже полчаса на мне лежите и не можете ничего сделать, уступите место другому?»
— Вот-вот! С полуслова понимаем друг друга! — ухмыльнулся Эльконто.
— И куда я должен переместиться? На твою потную седушку?
— В моем доме нет «потных» седушек, — вмешался Рен.
— Ага! — мистер «белая косичка» под возмущенное ворчание сдвинул в сторону чужие приборы тарелки, водрузил на их место свои и с радостным кряхтением устроился рядом; Канну нехотя пришлось ретироваться.
Лайза распахнула глаза и напряглась. Неужели Эльконто задумал с ней флиртовать? Нет, только не это! Вот, Создатель, только не это! Ани на него нет — Ани со скалкой, которая выбьет из его блондинистой головы всю дурь. Ну, зачем ей, спрашивается, рядом Эльконто?
Быстрый изумленный взгляд на Элли — мол, что происходит? — та недоуменно пожала плечами.
Он сам так решил, это, мол, не моя идея.
«Ну, так сделай что-нибудь! — молили синие глаза. — Убери его от меня!»
Подруга едва сдерживала хихиканье.
— Ну что, мисс? — тем временем удобно расположился слева балагур. — Как вы поживаете этим вечером?
Лайза едва не поперхнулась от внезапно возникшего в басовитой речи снайпера оттенка тона профессионального дамского угодника.
— Благодарю вас, отлично, спасибо. А вы?
— Тоже ничего, благодарю. Теперь гораздо лучшее, когда имею возможность рассмотреть вас поближе.
Стоило Лайзе наткнуться взглядом на слащавую улыбку Дэйна — локоть на столе, голова на руке, губы растянуты — и ей тут же захотелось дать соседу в лоб. Какие ласковые глазки, какие нежно хлопающие белобрысые реснички, какой ажур!
«Прибереги это все для Ани-Ра, идиот!»
Нет, вагонетка под названием «этот вечер» однозначно начала сходить с рельсов; напротив впервые за последний час, сложив руки на поясе, с интересом наблюдал за беседой Мак.
— А почему вы совсем ничего не пьете? Только морс, я заметил.
«Потому что если я выпью хоть каплю, меня сорвет с катушек, и я расскажу вам всем ваше ближайшее будущее примерно на год вперед. Вы ведь этого не хотите?»
Она могла бы ответить именно так, ага, и тогда вечерняя вагонетка не просто сошла бы с рельсов — она полетела бы вниз с горы. Пришлось отделаться чинным «я за рулем».
— Ну, мисс, мы все тут за рулем. Некоторые за рулем чужой машины, может быть, если перепьют. А вообще, вас с удовольствием кто-нибудь докинет до дома, я уверен. А если не докинут, то у Рена в особняке имеется примерно пять свободных спален…
— Шесть, — услужливо уточнил хозяин дома; кажется, на их диалоге теперь сосредоточилась вся честная компания. Как же! Балагур принялся обхаживать подругу Элли — на это стоило посмотреть!
Лайза растянула губы, надеясь, что за улыбкой не слышен скрежет ее зубов.
— Видите ли, приличные дамы не приучены перепивать. К тому же утром работа, сами понимаете — рано вставать.
«Нет у тебя работы».
«Неважно».
— Так то же «перепивать»! А вы даже бокальчик не опрокинули, все морсик да морсик. Знаете, а у меня есть одна теория, почему вы отказываетесь от спиртного. И жизнеспособная!
— Да ну? И какая же?
Разговор постепенно начал ее забавлять.
— Вы просто не хотите расслабиться!
— Неправда.
«Знал бы ты, как хочу».
— Да-да, сидите такая напряженная, как будто вам кол в позвоночник вогнали, и зря, между прочим! Вы просто боитесь начать улыбаться.
— С чего бы мне этого бояться?
— А с того, что мы тогда имеем шанс вам понравиться. Понимаете, если вы расслабитесь, то случайно можете заметить, что мы — парни компанейские, приятные, услужливые, обходительные…
Кажется, в ход пошла тяжелая артиллерия.
— …образованные, понимающие, разносторонне развитые, — разливался, не замечая сарказма в выражении лица собеседницы, соловьем Дэйн, — с хорошими манерами, характерами…
— …профессией?
— И профессией тоже — как без этого?
«Угу, ты еще признайся, кем работаешь!»
— И кем же вы работаете?
— Кхм, — Эльконто на секунду запнулся — его лицо приобрело то самое растерянное выражение, которое появлялось всякий раз, стоило снайперу включить мозг на несуществующую шестую передачу. — Я? Ну… Я продаю компакт-диски в магазине.
— Правда? — развеселилась Лайза. — Как интересно! И кто сейчас в моде, какие певцы? Кто на этой неделе занял верхнюю строчку хит-парада?
— Э-э-э, я не следил…
— Ну, как же так! Это же ваша профессиональная необходимость — знать, кто будет лучше продаваться, выставлять диски этого исполнителя на полочку «Хит продаж».
Лайза предпочла не заметить ни притворно нахмуренных тонких бровей Элли, сообщающих ей «Эй, лучше не надо!», ни попытки Рена сдержать расползающиеся в ухмылке губы — тот-то знал, что снайпер только что наступил на мину.
— Понимаете, — Эльконто наивно мигнул и прочистил горло, — я всего лишь расставляю диски на полках. Я ведь не владелец, а владелец, наверное, знает лучше.
Какая неудачная попытка вывернуться! А Лайза, кажется, впервые с того, момента, как переступила порог этого дома, наслаждалась вечером.
— Вы всего лишь расставляете диски? — с притворным сочувствием удивилась она. — Хм, а ведь у вас такая внешность! С ней вам подошли бы десятки других профессий.
— Правда? — ее сосед оживился. — А каких?
— Ну, вы могли бы пойти работать барменом.
— Почему барменом?
— Потому что на вас бы западала вся женская аудитория, и тогда продажи спиртного возросли бы в десятки раз. — Она рассуждала, как прожженный и увлеченный своей профессией маркетолог. — Дамы бы мухами кружили вокруг вас, пытаясь добиться внимания. Конечно, вы бы преуспели!
— Думаете?
Ой, кажется, сейчас она направит мыслительный процесс блондина с косичкой совершенно не в то русло. Не приведи Создатель, он задумается над ее словами, и тогда прощай Ани-Ра; Лайза тут же поспешно продолжила:
— Или вы могли бы пойти работать фитнес-тренером. Да-да! И именно ваш зал бы посещала вся женская округа. С такой-то фигурой!
— А вам нравится моя фигура?
На эту провокацию Лайзу не поддалась — она здесь не за этим.
— У вас такие огромные бицепсы, такая мощная шея и могучая спина! Если бы я не знала, что вы продаете компакт-диски, я бы предположила, что вы несете какую-то воинскую службу и изо дня в день бегаете с винтовкой наперевес.
— Да? — теперь челюсть Эльконто отвисла до пола, и он неумело попытался это скрыть; со стороны Рена послышалось невнятное хрюканье. Улыбался с дальнего конца Халк, с интересом слушал беседу Дэлл, даже равнодушный до того Баал оживился.
Мда, наконец-то Лайза сумела привлечь всеобщее внимание.
— А вы никогда не думали о том, чтобы стать военным? — она по-кукольному похлопала ресницами. — Конечно, там нужны недюжие аналитические способности, хорошая подготовка, великолепный ум, разносторонняя развитость и смекалка, но это все у вас есть! Вы сами хвалились этими чертами вначале нашей беседы, разве не так? Поэтому вы бы определенно подошли!
Шах и мат. Эльконто удрученно замолчал и почему-то уставился на Лайзу с восторгом.
Черт!
Такими разговорами она окончательно покорит его сердце уже через минуту.
«Ани, прости-и-и! Это не я! Я не об этом пыталась ему сказать!»
— А вам что, нравятся мужчины исключительно военной профессии?
Если бы эту фразу произнес Дэйн, Лайза бы лишь рассмеялась в ответ, но, увы, эти слова произнес низкий голос, от звуков которого ее сердце гулко стукнуло и тут же провалилась в бездонный колодец — с сарказмом, с вздернутыми вверх бровями, со всем скептицизмом, на который был способен, — этот вопрос выдал Мак. И пока она искала наиболее подходящий из тысячи возможных вариантов ответов — вот он, ее шанс поддержать беседу с нужным оппонентом! — Аллертон продолжил:
— Или же по профессии вы определяете, подходит ли вам мужчина? Скажем, имеет ли он вообще шанс на то, что вы снизойдете до беседы с ним?
Что?! Да как он смеет ее подкалывать?
Из ушей Лайзы повалил невидимый дым, в глазах засверкали молнии, а в приторно-сладкий голос просочились ядовитые пузыри:
— Да будет вам известно, уважаемый, что профессия для меня не имеет особого значения и не имела бы даже в том случае, если бы я искала себе спутника жизни. А я его не ищу!
— Ах, почему не ищете? — тут же схватился за сердце Эльконто. — Мисс, не рубите с плеча, я ведь могу и не пережить!
— Да не паясничайте вы, — огрызнулась она, не поворачиваясь.
— Может, дама уже нашла? — усмехнулся Чейзер. — Ты, кажется, забыл спросить.
— Кольца нет! — снайпер тут же сгреб ладонь Лайзы — поднес ее пальцы к своим глазам и принялся близоруко, по-стариковски перебирать их. — Видишь? Нет кольца, нету!
«Дома оставила», — насмехались зеленовато-коричневые глаза напротив.
— Мак, она просто не хочет давать праздных обещаний! Да, мисс? Вы принадлежите к категории тех великодушных женщин, которые не хотят, чтобы у кого-то разбилось сердце, верно?
«Пока в этой комнате находится только один человек с разбитым сердцем, и это я».
Она не произнесла этого вслух, но поднялась с места, вытянула свою ладонь из чужих рук и как можно вежливее произнесла:
— Простите. Я вас оставлю. Мне нужно в дамскую комнату.
Он издевался над ней. Насмехался, подкалывал, язвил, а ведь они толком и не познакомились.
Что за характер? Сволочь.
В этот момент она ненавидела Мака и восхищалась им же. Восхищалась, потому что, если бы в той комнате на ее месте сидела другая женщина, у нее не было бы ни единого шанса подкатить к Аллертону с флиртом — тот мягко и почти нежно вкатал бы ее в землю бульдозером.
«Как только что вкатал и тебя»
Ничего, она переживет. Ей бы только найти способ поговорить с ним наедине — начать новый диалог, другой, правильный. Чтобы не с Дэйном под боком и не с аудиторией из семи мужчин и двух женщин — какой «правильный» разговор может получиться, когда вокруг столько ушей?
А ведь хорош… Он все так же хорош.
И все так же далек от нее, как и до прихода в этот дом.
Грудь давило от эмоций: тягостного ожидания, жажды чуда, раздражения, обиды и нежности. Какой странный коктейль. И еще одиночество — именно его она так остро ощущала теперь, стоя в тихой, пустой и темной комнате.
Молчаливо смотрели в глубину сада темные стволы дубов, на зеленые газоны опустился плотный вечер.
Август. Другой мир, другое время; полная гостей комната. Она вернется туда позже — просто немного постоит, подумает, соберется силами. Закроет сердце в новый слой панциря, если получится.
Стоило ли покупать платье?
Лайза прижалась лбом к прохладному стеклу и застыла — ее не потеряют. Наверное. Минута или две у нее есть.
Она закрыла глаза.
В какой-то момент ей показалось, что за спиной раздался шорох — не близко, но и недалеко — в дверях.
Сердце стукнуло возбужденно — Мак? И тут же набросила ледяное покрывало логика — пришла утешить Элли. А следом испуг — а вдруг это Эльконто, и придется бить его по рукам?
Лайза резко обернулась и застыла на месте; дыхание прервалось — в дверном проеме Чейзер — его силуэт она не спутала бы ни с чьим другим никогда в жизни.
Пришел. Он зачем-то пришел!… Ее невидимый хвост тут же заколотил по полу, но мелькнувшую в глазах радость пришлось замаскировать — ее лицо хорошо видно ему, стоящему в проходе, а вот ей его лица почти не разглядеть. Лишь массивный, высвеченный контровым светом разворот плеч, скрещенные ноги и стакан в руках — он принес с собой морс.
Тишина, облокотившийся на косяк мужчина, и слышимый ей одной равномерный грохот разнервничавшегося сердца.
— Это теперь называется «дамской» комнатой? — раздался насмешливый вопрос, и темноволосая голова качнулась, указывая не то на малую гостевую комнатушку, не то на библиотеку, в которой она пряталась от всех последние несколько минут.
— Любая комната становится «дамской», когда требуется подумать.
Лайза прочистила горло; ее пальцы сжали прохладный подоконник. До ноздрей долетел тонкий, почти неуловимый аромат парфюма «РиоНоро». Показалось? Он пользовался таким. Давно.
— Забавно, — Мак на секунду перевел взгляд на стакан, который держал в руке, но пить не стал, — а ты умнее, чем пытаешься казаться.
По позвоночнику Лайзы расплылось теплое пятно — это что, комплимент? Или новая насмешка? И здесь, в темном помещении, они почему-то перешли на «ты».
— Каждый видит то, что хочет видеть, не так ли?
Ей бы думать о мудрости собственных ответов, а она думает о платье — оно ему понравилось? А туфли? Ему понравилось хоть что-нибудь?…
— Ты хорошо увиливаешь от ответов и позволяешь собеседнику распознать намерения собственных вопросов. Ловко.
— Я просто шучу. Ничего особенного.
— Я так не думаю.
Человек в дверях усмехнулся.
Он восхищался ей? Просто прощупывал почву? Зачем пришел? И почему настолько девственно чист, почти туп ее собственный мозг? Ей бы сейчас флиртовать, начинать плести умное и хитрое женское кружево, аккуратно заманивать в сеть, пробуждать интерес, а вместо этого она стоит и тает от того, что они одни, что Мак так близко, что она чувствует его запах.
«Ты — болонка! Увидела его и развалилась на коврике пузом кверху, — мысленно пнула себя Лайза по заднице. — Соберись!»
Но как собраться, когда ей не хочется ни умных диалогов, ни каких-либо доказательств «я — твоя женщина», ни вообще думать о чем-либо? Подойти бы сейчас к своей родной и одновременно неродной второй половинке, уткнуться бы носом в теплую грудь, почувствовать бы в волосах ласковые пальцы и прошептать: «Я так по тебе скучала…» И услышать: «Я тоже, малыш. Очень».
Погрузившись в невеселые, но такие манящие мечты, Лайза едва не пропустила мимо ушей начало следующей фразы.
— А я, вот, пользуясь случаем, хотел бы кое-что спросить…
— Что я делала у твоих ворот, — она завершила предложение за него — не вопросительно, утвердительно.
Секундная пауза.
— Да. Об этом. Ты действительно умна.
На этот раз комплимент прошел мимо ушей; на полную катушку заработал мозг — этот диалог она проигрывала в воображении, пока ехала сюда, и теперь почти спокойна.
— Я просто спутала дом.
— Спутала дом?
Черные брови поползли вверх — она не видела этого, знала.
— Да, спутала дом.
Она не собиралась ничего пояснять дополнительно: меньше информации — меньше потенциальных вырытых ям для себя самого.
— И поэтому трясла ворота со словами: «Откройтесь?»
А у Мака хорошая память.
— Да. Я думала, что хозяин дома прячется от меня внутри, он мне кое-что должен.
— Хм, — теперь Чейзер улыбался, она чувствовала это. А он, похоже, чувствовал ее игру. — А почему, увидев меня, ты с правдоподобным расстройством спросила: «Разве ты меня не помнишь?» Ты действительно выглядела расстроенной.
У Лайзы кольнуло сердце. Она не выглядела расстроенной — она была расстроенной. Самой расстроенной женщиной на свете, какую только видел в тот день мир Уровней.
— Я повела себя неадекватно. Дело в том, что я тебя узнала — Элли о тебе рассказывала — и почему-то подумала, что мы встречались, и ты меня запомнил. Видишь ли, стоило твоей машине оказаться позади, как я сообразила, что перепутала дом и напугалась.
— Ты меня узнала по фото? Разве у Эллион есть мое фото?
Черт бы подрал этого охотника — он всегда найдет, как загнать в угол.
— Я узнала тебя по машине.
— Машине?
На этот раз его брови точно образовали две дуги, а-ля «так я тебе и поверил».
— Да, по машине, — непринужденно соврала Лайза. — Видишь ли, ты единственный человек в городе, имеющий такую машину, а машинами я интересуюсь. У тебя самый быстрый автомобиль четырнадцатого Уровня — Фаэлон.
Сказала… и запнулась.
Она не должна была выдавать названия, не должна! Прототип стального коня Чейзера, как и его марка, были строго засекречены.
Тишина, которая повисла в комнате, стала не просто душной — бетонной.
— Элли не знает название моей машины.
Тихие слова, раздавшиеся от двери, прозвучали приговором.
— Его знает Рен, — спокойно ответила Лайза.
Ее сердце билось так быстро, что тело качало; сейчас или никогда! Или Мак распознает ложь, или же Рен действительно знает название его машины — черт-черт-черт! А он знает?! Секунда… Вдох… Вторая…Еще более глубокий вдох… Третья…. Лайза задержала дыхание — попросту не могла больше дышать.
Спустя пару мгновений фигура в дверях качнулась.
— Хорошо, я понял.
Он понял что, что?! Что Рен не знает название его машины? Что версия Лайзы правдоподобна? Что следует сделать выволочку Декстеру за то, что тот выдал название его машины? Блин! И почему с Маком всегда так сложно?
Ухватив глазом крохотное движение — Аллертон собирался развернуться и уйти, — Лайза качнулась вперед, шагнула навстречу.
— Подожди.
— Что?
— Ты… — беда, она не знала, что сказать, как именно его удержать — они ведь толком не поговорили. О важном. — Ты не делай поспешных выводов…
— Я их не делаю.
— Делаешь.
Она вдруг, сама не понимая зачем, шагнула еще ближе.
— Ты ведь совсем меня не знаешь. Все может оказаться не так, как ты думаешь…
В ответ тишина. И вопросительный знак в воздухе.
— Не торопись, дай себе время узнать меня лучше… — она явно ступает на опасную территорию, возможно, давит, но как остановиться, когда сейчас или никогда?
Когда она успела подойти к нему почти вплотную? Когда… ведь всего два шага… Или три? Четыре? В нос прокрался предательский запах «РиоНоро»; сознание Лайзы окончательно помутилось. Он так близко, невероятно близко — она кожей чувствует его тепло, почти слышит, как бьется в груди его сердце. Боги, не заставляйте ее ступать назад, только не теперь, когда он рядом, когда так хорошо…
— Мне кажется, что мы… — слова толпились в горле, путались, выходили не в том порядке, — мы могли бы… заинтересовать друг друга.
— Да?
Теперь его губы были на уровне ее уха; Лайза чувствовала теплое дыхание — балдела от этого и одновременно глупела.
— Мы оба умны… наблюдательны… необычны, — Господи, она говорит, как Эльконто, — мы оба нетерпимы к глупости, разве не так?
— Вполне возможно.
Это «да». Он сказал: «да»!
— Мы оба избирательны к тому, с кем общаться, как проводить время, любим раж и адреналин…
— И-и-и?
Ее волоски на виске шевелились от шепота его губ.
— И… Я думаю, мы могли бы понравиться друг другу. Ты ведь видишь, у нас схожий характер…
Все, она была готова разлечься прямо тут — только скажи, только позови, только дай знак…
— Схожий характер? — промурчали ей в ответ.
— Конечно, схожий.
А как же еще?
— А я так не думаю.
Лайза широко распахнула глаза — выпала из небытия.
— Это почему?
— Ну, хотя бы потому, что я не веду себя, как шлюха, а ты ведешь.
— Что-о-о-о?!
Ее отнесло назад так быстро, как не могло бы, даже если бы сзади привязали цепь и пристегнули ее к взлетающему самолету.
— Да ты… — прежде чем обрести способность говорить, ее рот беззвучно открылся и закрылся еще раз пять. — Да как ты смеешь? Да ты вообще… кто такой… чтобы называть меня шлюхой?
Мак тем временем невозмутимо допил морс и поставил стакан на ближайшую полку.
Лайза глазам своим не верила: этот самодовольный говнюк только что оскорбил ее и теперь собирался спокойно уйти?!
— Да ты хоть знаешь, кто я…
«Кто я тебе?! — хотелось заорать ей на весь этаж. — Кто?! Я?! ТЕБЕ?! Ты хоть знаешь, что именно я — ТВОЯ БУДУЩАЯ ЖЕНЩИНА?!»
Нет, этот двухметровый гад, очевидно, не знал, потому что, пока она дымилась, переливалась оранжевыми углями, исходила волнами ярости и шипела, он, оставив пустой стакан стоять на полке, преспокойно удалился прочь по коридору.
Она не кинулась следом, нет.
Фиолетово-синяя от напряженной умственной работы, скрипя зубами от ярости и впивая ногти в ладони, она стояла у окна еще ровно три минуты. Три минуты, за которые формировался чрезвычайно опасный, крайне рискованный и сумасшедший по замыслу план мщения.
О да. Лайза Дайкин. Мир определенно забыл, кто такая Лайза Дайкин. Может быть, она пока не Аллертон, но она уж точно не бесхребетное и не беспомощное скулящее после пинка существо.
Шлюха?
Сволочь!
Он будет облизывать ее ботинки.
После того, как сто-пятьсот-тысячу раз подряд попросит прощение.
Едва нахмурив тонкие брови, с идеально ровной осанкой, Лайза решительно оттолкнулась от подоконника и прошествовала на выход из комнаты.
В гостиную она вошла не просто быстрым шагом — процокала с гордо поднятой головой, резко отодвинула свой стул, поставила ладони на стол, наклонилась вперед — по направлению к уже расположившемуся с друзьями Чейзеру — и громко, с вызовом и расстановкой произнесла:
— Дуэль.
В комнате моментально повисла тишина, в которой Лайза, прищурив синие глаза, холодно повторила:
— Мак, чертов, Аллертон, я вызываю тебя на дуэль.
— Она что, стреляться с ним собирается? — ошарашенно пропищал Дэйн, обернувшись к Рену. Тот даже не отреагировал — как и все, сидел с покоящейся на коленях челюстью.
— Лайза, ты чего? — раздался полный паники окрик Элли.
— Трасса НХ1, начальная точка — первый километр, конечная — поворот на Хааст, — сообщила та в полной тишине; зеленовато-коричневые глаза напротив прищурились. — Ты проиграешь.
— Что ты ей сделал такого?! — разразился тирадой, глядя то на фурию-Лайзу, то на сжавшего губы Мака Эльконто. — За грудь ее пощупал без согласия?! Хорошо, что я за ней не пошел, всех яиц бы теперь нафиг лишился…
— Ты. И я, — перебила снайпера черноволосая бестия в синем платье, глядя исключительно на одного-единственного человека — сидящего за столом преследователя. — Через час.
— Это сумасшествие… — прошептал кто-то.
— Против Чейзера?
— Бессмысленно…
— Тупняк…
— Она проиграет.
— Однозначно.
— Лайза! — снова попыталась окликнуть подругу Элли — безрезультатно.
Теперь в этой комнате находилась не компания, нет — в ней были двое. Разъяренная женщина-кошка и ее мужчина-враг. Мужчина, который смотрел через стол холодно, с презрением, молча.
— Через час, видишь ли, — наконец, соизволил ответить он со всей иронией, на которую был способен, — у меня вечеринка с друзьями. Здесь.
Четко очерченные губы дернулись в дерзкой усмешке.
Он еще смеет ей дерзить? После всего?
Лайза наклонилась ближе — теперь ее грудь нависала над тарелкой с салатом.
— Ах так? — проворковала она сладко. — Ну, тогда, конечно, ешь, пей, наслаждайся. А медальку с номером «2» я вышлю тебе по почте.
Невидимый и прицельно точный удар под яйца. Зашипел даже Дэйн.
Вот теперь Аллертон был зол — она видела это по напряженным челюстям, по прорисовавшимся желвакам, по плескавшейся в глазах ярости, — он был в секунде от того, чтобы скрутить засранку прямо здесь, на полу в чужой гостиной. Но ведь нельзя: друзья, вечеринка — нужно вести себя прилично. Прилично, да. Вот только теперь ему хотелось отомстить ей не меньше — за унижение перед всеми, за сучью дерзость.
— Ты обречена, — произнес Мак тихо, на что его собеседница тут же осклабилась шире:
— Нет, проиграешь ТЫ. И как только сделаешь это, ты не только извинишься за свое недавнее поведение…
— Ты точно ее ни за что не щупал?! — обреченно, зная, что не получит ответ, ввинтил-таки снайпер.
— …но и самолично, в собственном гараже у меня глазах, оттюнингуешь мою машину. Заменишь ей мотор и каждую деталь, а после отполируешь и начистишь бархатной тряпочкой, — выплюнула конец фразы Лайза.
— А у тебя ничего не слипнется? — с опасным блеском в глазах поинтересовался Мак.
— Не надейся. Ну, так что, мне бежать за конвертом и готовить почтовые марки? Ты отказываешься от поединка?
— Если бы я соглашался на поединок с каждой дурой, дур на этом свете значительно уменьшилось бы.
Едкий ответ. Злой.
Пальцы Лайзы скрючились на скатерти — еще чуть-чуть, и ткань порвется до дыр.
Ему предстоит отработать еще сто извинений за «дуру».
Вокруг встревоженно зароптали; атмосфера в комнате накалилась до предела, но большинство взглядов, как ни странно, сосредоточились не на Лайзе — на Чейзере. Теперь ответ был за ним.
— А что я получу в случае выигрыша? Ты забыла озвучить этот пункт.
Секундная тишина.
— Мою машину.
Аллертон безжалостно усмехнулся.
— Приз того не стоит.
«Не стоит? Да что он знает о Мираже и о том, как он дорог для нее!»
В этот момент она была готова вцепиться Чейзеру прямо в горло, но своим внезапным вмешательством ее остудил Рен.
— Стоит, — вдруг подал голос он. — Ты не знаешь, что у нее за автомобиль.
— Стоит? — взгляд охотника на секунду сместился на Декстера, затем снова сфокусировался на стоящей перед ним девушке. — Что ж, хорошо, я принимаю вызов. Только не проси потом о пощаде — я предупреждал.
Лайза улыбнулась ему не губами — полным ртом невидимых бритвенно-острых клыков.
— Хороший мальчик. Молодец, — похвалила она ровно и недобро — так намеренно, чтобы позлить, гладят против шерсти кота.
Так он ее когда-то называл — «хорошая девочка»? Вот и пусть побудет теперь на ее месте. Хорошим мальчиком.
Лицо охотника превратилось в непроницаемую маску.
Давно ему никто не налаживал хорошего пинка, так? Ничего, лишним не будет. И, не обращая ни на кого внимания, она сдернула со стула накидку для платья, развернулась на сто восемьдесят градусов и зашагала прочь.
Никто не посмеет оскорблять ее — ни в этой временной ветке, ни в какой другой.
Она — Лайза Дайкин. И если некому больше вступиться за ее честь, она отстоит ее сама.
— Через час, — бросила она глухо, прежде чем толкнула стеклянные двери.
Элли нагнала ее уже на улице — вылетела из теплого дома в сумеречную прохладу следом за подругой.
— Лайза! Лайза! Что ты делаешь! Ты же проиграешь!
— Так мало ты в меня веришь, да? — дверь Миража захлопнулась с громким хлопком, глухо зарычал мотор.
— Я верю! — руки заломлены, а в глазах слезы. — Но что будет, если выиграет он? Он ведь не простит, Лай…
— Он не выиграет, — зло отрезали из-за опущенного стекла. — Не здесь и не сегодня.
— Ты в этом уверена?
— Как никогда раньше. Мне пора, Элли.
И Лайза резко надавила на газ — ей еще нужно успеть переодеться, заправиться и сменить обувь.
В зеркале заднего вида осталась стоять закутанная в бежевую кофточку тонкая женская фигурка; вечерний воздух пах близким дождем.
«А если он не извинится, не прощу я».
Это она произнесла уже ветровому стеклу и расстелившейся впереди пустой дороге.
* * *
Она выиграет. Выиграет, и это не пустая самонадеянность.
Лайза смотрела на мелкие точки на ветровом стекле — снаружи моросил дождь, а внутри царила почти стерильная пустота. Ни нервозности, ни дрожи — их нет у того, кто выходит на самую важную битву своей жизни.
Собранность, тишина, покой.
Справа высился дорожный знак «НХ»; ниже к столбу был прибит прямоугольник с цифрой один — отсюда шоссе Нордейл — Хааст брало свое начало.
Глядя на него, Лайза мысленно улыбалась — сколько раз в прошлом она стояла у этой отметки — у этой самой отметки? И каждый раз на немой вопрос разум выдавал абсолютно точный ответ — восемьдесят два раза.
Сегодня она стоит здесь в восемьдесят третий.
Почему?
Нет, они не знали… Они думали, Лайза спятила. Вызвала на дуэль охотника, чью машину невозможно обогнать, и… отчасти были правы. Правы в том случае, если бы Чейзеру надерзил, а после пригласил бы посоревноваться кто-нибудь другой, потому что в этом случае бедолаге грозил не просто полный провал — ему грозил бы пожизненный позор: «Уважаемый, как можно было? Вы в своем уме? Нет, должно быть, у вас совсем нет мозгов: это ведь Преследователь! Человек, получивший свое имя именно потому, что от него еще никто не смог уйти…»
Она не собиралась от него уходить; этим вечером она собиралась его обогнать.
Ей бы никто не поверил. Как? Если мощность мотора Фаэлона примерно на треть превосходила мощность движка Миража?
Без шансов?
Лайза холодно усмехнулась — так кажется.
И да, она обиделась в той комнате. Она не шлюха, она всего лишь — от воспоминаний Лайза прикрыла глаза, потому что болью отозвалось сердце — она всего лишь отозвалась на знакомый запах, на близость родного тела, она (какая глупость) хотела просто постоять рядом… На мгновенье забылась, потонула в иллюзиях, соскользнула из-за воспоминаний за грань, подобно близорукой и наивной бабочке, приняла чужой факел за солнце, приблизилась…
Зря. Потому что точно так же пахнущий и выглядящий, как Мак, мужчина не был ее Маком.
Заблуждение. Ловушка.
А как легко поддаться…
Да, с точки зрения чужого человека, она вела себя чрезмерно расковано: почти обвивалась вокруг, шептала нежные слова, призывала к знакомству — вела себя, как… шлюха.
«Не вела!»
Да, даже если и вела. Плевать, им не понять. Никому из них не понять…
Снаружи все сильнее накрапывал мелкий дождик: он ей не помеха — скорее, помощь. Лайза смотрела на стразинки-капельки с грустной задумчивостью.
«Никогда не выказывай заинтересованности — вскинут подбородок и презрительно фыркнут. Не предлагай сердце — бросят под ноги и наступят, уходя…»
Она приблизилась слишком рано, не утерпела, но больно оттого не меньше.
Хотя (тут она не могла не признать), именно этим словом Чейзер не только отрезвил ее сдуревшее от невостребованной ласки сознание, но и дал прекрасный шанс случиться тому, что случалось сейчас — гонке. Ведь чем еще, если не ей, можно заинтересовать охотника? Это теперь ей стало понятно, что не внешностью, не высокими каблуками и уж точно не готовностью отдаться в темной комнате.
А тогда еще теплилась надежда. Бывает.
Ее отражение в зеркале вновь хмыкнуло, но глаза остались печальными — их улыбка не коснулась.
Лайза посмотрел на часы — двадцать один пятьдесят семь; гостиную она покинула в девять одиннадцать, значит, до прибытия соперника еще четырнадцать минут — есть время подумать, повспоминать. Взгляд сам собой сместился на тонкую, мокнущую снаружи ножку дорожного знака.
«Нордейл — Хааст», километр первый — как много воспоминаний связано с этим местом.
Застывшая лента памяти, словно только и ждала, когда туда обратился внутренний взор: затрещала, закрутилась, начала чередовать кадры и показывать фильм о событиях четырехмесячной давности, который Лайза тогда, как и теперь, смотрела с удовольствием.
— Я никогда не стану таким хорошим водителем, как ты.
— Станешь.
— Нет. Таким надо родиться.
— Неправда. Да, некоторые качества должны быть врожденными — все остальное тренировка.
— Не верю.
Они не впервые спорили об этом. Диван, гостиная, ее голова на его плече, сплетенные вместе пальцы.
— Это все машина! У тебя она…
— Не в машине дело, принцесса, — губы Чейзера коснулись ее виска; большой палец нежно погладил ладонь. — Дело в понимании, что такое дорога. В том, чтобы понять, что ты, машина и дорожное полотно — это одно целое.
— Как они могут стать одним целым? — да, она спорила, но всегда слушала его, затаив дыхание. Чейзера никто не побеждал, Чейзер всегда знал, о чем говорит.
— Это определенное состояние сознания. Когда ты действительно хорошо ощущаешь свою машину и трассу; когда понимаешь, какая именно траектория обеспечит тебе кратчайший путь; когда чувствуешь, в какую именно секунду и насколько градусов повернуть руль — тогда все сливается в одно, и ты становишься единым целым с окружением: автомобилем, его двигателем, колесами, дорогой…
— Но ведь с хорошей машиной проще?
— С хорошей машиной быстро научится ездить даже дурак. Но это не гарантирует того, что он научится ездить точно, что поймает то самое состояние, а оно уникально.
— А как, как его почувствовать?
Ее глаза горели. В тот вечер она перебралась к нему на колени, устроилась на них поудобнее и заглянула Маку в глаза — в зеленовато-коричневый колодец, состоящий из насмешки, нежности и обожания.
— Ты действительно хочешь этому научиться? Зачем тебе?
— Хочу! Хочу! Хочу!
Ее не нужно было спрашивать дважды. Она готова была сорваться тогда, той ночью — выпрыгнуть на улицу в топике, сесть за руль и рвануть, куда укажут…
— Ну, хорошо, слушай, я дам тебе задание. Знаешь участок дороги «НХ1»?
— Старое шоссе на Хааст?
— Оно самое. Когда открыли новое, эта дорога почти всегда пустует — неудобная, длинная, слишком много поворотов. Прекрасное для твоего обучения место.
— Почему?
— Потому что там ты поймешь, что такое идеальная траектория.
«Расскажи, расскажи больше!» — полыхал огнем ее взгляд, а пальцы нетерпеливо теребили ворот хлопковой футболки.
— Если ты сможешь проехать отрезок пути до поворота на Хааст меньше, чем за минуту и пять секунд, я лично перевяжусь ленточкой голый, нарисую для нас награды и повешу на твою шею медальку с номером один, а на свою с номером два.
— Ты?! И номер два?!
В тот вечер Лайза хохотала и не могла остановиться, а Мак смотрел на нее с нежной «обожаю-тебя-моя-принцесса» улыбкой и хитрым огоньком в глазах.
Это было четыре месяца назад.
Чтобы пройти этот отрезок дороги за минуту и четыре секунды, ей понадобилось восемьдесят две попытки. Восемьдесят. Две. Чертовы. Попытки.
Она приезжала сюда днем, утром, вечером, ночью. В ясную погоду, в туман, в дождь, трижды в грозу и один раз при штормовом предупреждении. Покрышки Миража скользили по влажному шоссе, шуршали по его сухой поверхности и один раз даже скользили по тонкой ледяной пленке — однажды ночью после дождя неожиданно подморозило.
Сколько раз она пыталась почувствовать дорогу, представить ее в сферическом «объемном» восприятии — так, как учил Мак — не увидеть, но ощутить, где один плавный поворот начинает перетекать в другой? Кому-то бы показалось, этот участок дороги прямой, но она уже научилась отличать: он сворачивает — еще незаметно и плавно, но уже сворачивает, и, значит, нужно правильно просчитать траекторию смещения…
Неудачи злили и веселили ее одновременно. Бодрили, подстегивали, заставляли кровь кипеть.
Минута двадцать две секунды. Минута девятнадцать секунд. Минут семнадцать секунд…
Тогда временная отметка в минуту и четыре секунды казалась недостижимой; Мак терпеливо ждал.
С победным блеском в глазах она не вошла — влетела в их дом — почти шесть недель спустя:
— Я это сделала! СДЕЛАЛА!!!
Ей навстречу протянулись руки — визжащую от радости подняли в воздух и закружили:
— Покажешь мне?
— Конечно! — и секундное сомнение. — А если у меня при тебе так не получится?
— Получится, я увижу.
И она прижалась к Аллертону щекой так крепко, будто от этого напрямую зависел повторный успех.
Сложнее всего ей тогда давалось состояние расширенного сознания — спокойное объемное восприятие пространства; без нервов, без эмоций, созерцаемое будто не внешним, но внутренним взором, оно начало появляться ближе к концу, за несколько дней до вожделенной победы: «Она — Мираж, Мираж — полотно, полотно — часть ее же ног, продолжение ее самой…»
Как же сильно она тогда ему радовалась…
И как спокойно относилась теперь — здесь и сейчас, на той же трассе, то самое восприятие будто навалилось само.
Продолжал накрапывать дождь; в зеркале все не появлялся свет чужих фар — до назначенного срока осталось четыре минуты. Лайза вновь нырнула в воспоминания.
Мак сдержал обещание. Когда тем же вечером, в который ей-таки удалось не один раз, а дважды подряд удивить его установлением собственного рекорда, он вошел в спальню раздетый и перевязанный (не где-то — под самыми причиндалами) широкой атласной лентой, Лайза истерила от восторга.
Голый Чейзер — само по себе прекрасно! А Чейзер с проходящей под мошонкой, вдоль пупка, по груди и завязанной на макушке бантиком лентой — ах и ох! — зрелище и вовсе для истинных ценителей. И насколько бешенным ощущался тогда ее восторг, настолько же бешенным получилось и занятие любовью — диким, необузданным, испепеляющим простыни… Да, она его помнила.
А утром были медальки.
Когда он их рисовал? На рассвете?
Мак ни в коей мере не постеснялся повесить на собственную грудь ленточку с кругляшком и цифрой два — воспринял сей факт не только без обиды, но и с гордостью, ведь номер один теперь принадлежал не кому-то — его женщине.
Настоящий мужчина — прекрасный, спокойный, любящий. Почему он остался в прошлом?
А тот, что приедет с минуту на минуту — он тот же? Тот же самый Мак Аллертон?
Наверное. Только восторга не чувствовалось.
Если победит она — он обидится, потому что обыграет его не своя, а чужая женщина. Если победит он — она больше не вернется, чтобы завоевывать его. Наверное, не вернется — ей не хотелось об этом думать.
Все, приезжай, пора.
Стоило этой мысли мелькнуть в сознании, как сзади послышался шум мотора.
«Фаэлон так не шумит», — успела удивиться Лайза, прежде чем увидела, что из-за поворота показалась не одна, а две машины — вторая принадлежала Стивену Лагерфельду.
— Док даст нам отмашку. Остальные ждут у финиша.
Показавшейся из синего седана Лагерфельд разматывал широкий белый флаг; вышедший из Фаэлона Чейзер нагло разглядывал стоящую у своей машины Лайзу.
— Это и есть мой приз? — спросил он таким тоном, будто произнес: «Поставьте этот говноподарок, который вы принесли на мой день рождения, в угол — я не буду его разворачивать».
«Это не твой приз, — зло подумала Лайза. — Это моя машина, ей и останется».
Не дождавшись ответа, Чейзер перевел взгляд на хозяйку Миража. Какое-то время разглядывал ее состоящий из узких спортивных штанов, удобной курточки и кроссовок водительский наряд — разглядывал, как ей показалось, со смесью неприязни и презрения, мол, ты даже умеешь ходить на плоских подошвах? — но комментировать его не стал. Ограничился равнодушной фразой:
— Если слетишь в кювет, Стивен будет наготове.
Лайза сдержала фонтан растущего негодования, заглотила едкое «сам бы не слетел» в желудок и отвернулась.
Нет, Чейзер не слетит ни при каких условиях. Но он определенно ни во что не ставил соперницу, так?
Лайза вдруг зло развеселилась — и прекрасно! Чем меньше он ожидает от нее и от ее неприглядной на вид — некрасивой, не обтекаемой, примитивной по сравнению с Фаэлоном — машины, тем лучше, и тем слаще покажется ей на вкус предстоящая победа.
Когда док объявил о готовности — встал на обочине и поднял вверх помятый флаг, — водители, не сговариваясь, посмотрели друг на друга.
Последние секунды перед стартом, последние слова, напутствия, пожелания.
Лайза не стала желать Чейзеру удачи — ни к чему: та всегда сидела у него на хвосте. Вместо этого бросила:
— Когда начнешь проигрывать, не вздумай цеплять мою машину и царапать ее.
В хищном взгляде Мака сверкнул недобрый огонек:
— Люблю дерзких. Правда, хватает их ненадолго.
— Не в этот раз.
— Тогда и ломать буду неспеша.
— Мечтай.
Ноздри Чейзера раздулись, ответа не последовало.
На том и разошлись; почти одновременно хлопнули две дверцы.
Она волновалась на улице — там ее пыталась скрутить, побороть, напугать чужая воля, — но успокоилась в машине. Привычно положила одну руку на руль, вторую на рычаг переключения скоростей, медленно вдохнула, позволила эмоциям раствориться. Те выплыли из головы и тела неохотно, но выплыли; ступни уперлись в педали.
Она не зря встала справа: на первой секунде вырвется вперед, первой достигнет поворота, плавно войдет в него по дуге — Чейзер останется слева, траектория его машины будет не столь идеальной, она отнимет доли секунды. Все должно быть именно так. И все будет именно так, если Аллертон вдруг не решит, что противник слишком опасен и не произведет свой фирменный старт: длинная первая, педаль до пола, визг оборотов — моментально вторая, снова до пола, до шести тысяч, затем третья…
«Нет-нет-нет, он этого не сделает», — молилась Лайза мысленно.
Если Чейзер решит стартовать подобным образом, она обречена — при таком режиме Фаэлон не обогнать даже самолету.
Но Мак за весь прошлый год использовал такой старт лишь трижды — он сам об этом говорил; такая нагрузка на движок была лишней, неоправданной в случае, если машина «жертвы» была слабее.
А ведь он думает, что Мираж слабее, правда?
Док дал отмашку рукой: три секунды, две, одна… СТАРТ!
Одновременно с опустившимся вниз флагом на пустой ночной дороге взревели два мотора.
(Theatre Of Tragedy— Universal Race)
Она глазам своим не верила! Мираж вырвался почти на корпус уже на старте. Как?! Кто-то услышал ее молитвы, или же Чейзер действительно принял ее за дурочку?
— Да-да-да!!! — орала Лайза на весь салон.
Он просчитался, не поверил, что старая на вид развалюха способна развить гигантское ускорение — так тебе! Так тебе! Так!
Тряска салона, рев движка и непрекращающийся визг шин. В крови бушевал адреналин, сердце грохотало и пульсировало в каждой клетке, вены кипели. Она не верила, что вырвалась вперед — смотрела в боковое зеркало и почти слепла от радости: эта нужная ей секунда — секунда, способная обеспечить ей победу, — у нее в руках, в бешено вращающихся колесах, в надрывно орущих шестернях!
Он отстал совсем чуть-чуть, но отстал, и теперь наверняка скрежетал зубами и сыпал проклятьями — самоуверенный индюк!
Сознание Лайзы пульсировало куда медленнее сердечной мышцы — за дорогой наблюдали холодные и умные внутренние глаза.
Первый поворот направо — она вошла в него идеально — сильнее прежнего завизжали шины, а следом и шины Фаэлона; оттесненный влево черный жеребец Мака потерял из-за широкой дуги еще несколько драгоценных десятых секунды.
— Не вздумай царапнуть мой багажник! — рычала Лайза, впившись глазами в дорогу, а пальцами в руль. Стоило дороге выровняться, как кроссовок не надавил — ударил по педали газа.
В какой-то момент Мак почти нагнал ее, но уже на следующем правом повороте она вновь показала идеальную дугу и вырвалась вперед.
«Сука!» — она знала — в своей машине он плюется именно этим словом.
А-ха-ха! Знай наших, учитель! Великолепный Мак, лучший гонщик всех уровней. Как ты думаешь, в кого пошла ученица?
Мираж ревел так громко, как никогда до этого — давно она не заставляла стального коня нестись вперед с пеной у рта.
— Давай, родной! Мы тебя потом починим!
Третий поворот влево — для того, что уловить верный момент и крутануть руль, одновременно переключая передачи, ей пришлось нагло оттеснить Фаэлон почти к обочине — Мак тоже не хотел видеть свою машину поцарапанной. Плюс один Лайзе за наглость!
Думал, девочка? Думал, ссыкушка? Подавись!
Через несколько секунд обе машины неслись по шоссе почти вровень — жесткий мужской профиль не смотрел на хищный, высеченный из гранита женский. Ровный участок — Фаэлон почти моментально догнал Мираж, оскалил соседу радиаторную решетку и принялся жрать, давиться и выигрывать потерянные сотые секунды назад.
Лайза зарычала. Она точно знает, где начнется следующий вираж — чувствует, а чувствует ли он? Так, как учил сам? Включил ли внутренний сканер и сферу на полную мощность, полагая, что девочка за рулем — это всего лишь девочка? Теперь включил, да — это видно.
Она проиграла ему по скорости пятый и шестой повороты, но на седьмом — бритвенно-остром — вывернула руль так точно, что уверенно оставила черную жопу космолета позади.
— Да! Да!!! — ладонь ударила по рулю. — Нагибаться будешь сам!
Мгновением спустя пальцы вновь плотно обхватили черную и влажную кожу; секундомер показывал тридцать четыре секунды — половина участка позади, а у них почти все время ничья.
Бл%№ь, не могла она выбрать в соперники кого-нибудь другого?
Но впереди кое-что интересное — впереди U-образный вираж — ты помнишь о нем, Мак? Там потребуется полицейский разворот — полный, едрит его, стовосьмидесятиградусный разворот! И это произойдет еще через четырнадцать секунд. Тринадцать секунд, двенадцать, одиннадцать, десять…
Его обгон, ее, его, ее; визг шин и пронзающий ночь рык обезумевших движков.
За километр до решающего дрифта Лайза вновь потеряла преимущество — Чейзер злился, скалил зубы и теперь вел себя не как засранец, а как полностью сосредоточенный на дороге охотник. О да! Наконец-то!
— Преследователь проснулся, — едко прошипела Лайза ветровому стеклу, резко вильнула влево и нечестным приемом вновь заставила Фаэлон потесниться — за это Аллертон позже отобьет ей всю задницу! Если выиграет.
Теперь Мираж работал на износ; корпус трясло, как в лихорадке, движок верещал, орал, захлебывался.
— Терпи! — жестко приказала хозяйка; до критичной отметки и самого опасного виража осталось три секунды. Вместо того чтобы сбросить скорость, Лайза надавила на газ — Мак такого не ожидал — не мог ожидать. А все потому, что только самоубийца мог бы входить в U-образный поворот на скорости света. Самоубийца. Или мисс Дайкин, которая проходила этот участок дороги в восемьдесят третий раз.
— Думаешь, теперь мне помешает дождь, ночь? Ошибаешься! Теперь мне не помешаешь даже ты, — процедила она невидимому, но крайне ощутимому позади противнику.
Когда руль пришлось вывернуть резко и до конца, у нее заболели плечи — знакомый симптом. Переключить скорость, дернуть ручной тормоз, выждать, когда зад Миража занесет под углом в девяносто два градуса, выжать газ, снова вывернуть руль; дико, пронзительно визжали покрышки, из-под них валил дым.
Она сделала все идеально, и в итоге на самом последнем решающем участке дороги Мираж оторвался от Фаэлона на три корпуса.
Лайза больше не рычала, не плевалась и не шипела. На шоссе она смотрела с таким напряжением, будто от того напрямую зависела продолжительность ее жизни. Вперед! Вперед! Вперед!
Вот и команда на обочине, еще вдалеке. Элли с плакатом в руках — слов не разглядеть, несколько припаркованных машин, строй из мужчин, белая линия. Кто-то нарисовал финишную линию…
На последних секундах, когда участок вновь сделался прямым, Фаэлон принялся быстро нагонять противника.
— Быстрее! Быстрее! Быстрее! — вновь заорала Лайза так громко, что едва не сорвала голос. Если не сейчас, то уже никогда — повороты кончились. Выиграла ли она достаточно на полицейском дрифте? Да? Нет? Да? Нет?
Параноидально сильно сжимая пальцами руль и почти убив педаль газа ногой, она неслась-летела-прорывалась сквозь пространство и время вперед.
Еще! Еще! Еще чуть-чуть!
У самого финиша Фаэлон почти поравнялся с Миражом.
И все же…
…хищная морда ее коня пересекла белую черту на мгновение быстрее.
ДА! ДА! ДА! Пятьсот раз ДА!!!
Ведь кто-то это видел, кто-то засек?!
Прежде чем надавить на тормоз и выдохнуть, Лайза пронеслась вперед еще много-много лишних метров. Затем в последний раз завизжали, прекращая вращение, шины. Гонка завершилась.
Насквозь мокрая от пота, с трясущимися ладонями и коленями, с безумно полыхающими глазами, Лайза в это не верила.
— Лай-за! Лай-за! Лай-за!
Неслось издалека; окруженная молчащими мужчинами, одиноко, но оттого не менее радостно, прыгала с плакатом в руках Элли. Ее тонкий голос на мгновение прервался — наверняка на плечо легла тактично успокаивающая рука Рена, но через пару секунд радостные вопли понеслись вновь:
— Лай-за! Лай-за! Лай-за! Ура-а-а-а-а!!!
Хоть кто-то за нее радовался.
Мираж медленно остывал под дождем — охлаждался корпус, капот, раскалившиеся под ним детали. Медленно подъехал и остановился рядом Фаэлон, распахнулась дверца. Из обтекаемого космолета неторопливо выбрался одетый во все черное мужчина. Захлопнул дверцу, обошел машину, остановился в нескольких шагах от стоящей у Миража победительницы.
— Я. Выиграла, — хрипло, не скрывая радости, произнесла она недавнему оппоненту. Огласила вывод, сделала контрольный в голову. Улыбаться не стала из приличия.
Мак Аллертон, сунув руки в карманы, смотрел на нее с непонятным выражением на застывшем лице. На их волосы падала с неба вода; после недавнего возбуждения от сырого воздуха мерзло тело — адреналин уходил.
— Что за двигатель под капотом у этой колымаги? — раздался глухой, произнесенный ровным голосом вопрос.
— Ты имеешь в виду «у твоего несостоявшегося приза»? «Ли802-КМ…»
— «КМ-2.1.3», — завершили за нее и неприязненно хмыкнули.
— Точно!
Чейзер молча и недоверчиво смотрел на Мираж.
— А ты не думал, что у кого-то на четырнадцатом такой есть, так ведь?
Не думал — это читалось по его лицу. И ошибся.
И поделом тебе — Мак, чертов, Аллертон! Иногда надо проигрывать, надо с достоинством признавать поражение, надо уметь жать победителю руку.
— Я сделала тебя. Обошла. Обогнала!
— Да, обогнала, — мужчина напротив недобро усмехнулся. — Что ж, пей, веселись, танцуй. Ты ведь этого хотела? Доказать, что кто-то сможет обогнать непобедимого Чейзера? Давай, захлебывайся триумфом, скачи на моей могиле, плюй на нее сверху.
— Я не этого хотела! — взревела Лайза.
— Да ну? А чего же еще? Признай уже честно, чего так? Ты именно этого и хотела — унизить, оскорбить и дать всем знать, что ты — лучшая.
— Да я!.. — у нее вдруг кончились слова. Тогда, четыре месяца назад, ее победа праздновалась иначе — ей восхищались, за нее радовались, ей гордились. А теперь смотрели с равнодушной презрительной ненавистью — мол, говно ты, а не человек.
От обиды Лайза вытащила из карманов руки, сжала и разжала кулаки, приоткрыла рот, но еще несколько секунд не могла заставить себя начать говорить.
— Ты что, правда думаешь, что я затеяла эту гонку лишь для того, чтобы тебя унизить?
Холодный и равнодушный взгляд ей в ответ.
— Что, правда, думаешь, — она вдруг безрадостно усмехнулась, — что мне нет большей радости, нежели втоптать кого-то в грязь? Что я вызвала тебя на поединок, чтобы после попрыгать на могиле? Ты… так про меня думаешь?
Тишина. Капли дождя. От былого ликования не осталось и следа.
— Почему же нет? Три об меня ноги — сегодня можно.
Тихий голос; стекающие по равнодушному лицу капли.
Кольнуло сердце.
— Дурак ты! — вдруг произнесла она с горечью. Хотела что-то добавить, объяснить, доказать, но доказать что? Что она затеяла поединок вовсе не с целью публичного унижения, не с целью получить возможность втоптать чью-то честь в грязь, не для того, чтобы выводить мочой сверху: «Я лучшая», — а совсем для другого! Для интереса! Его интереса к ней! Как к умельцу, хорошему водителю, талантливой девчонке, а не дешевой примитивной, не умеющей ничего, кроме как вешаться на мужчин, шлюхе.
— Ты… Ты… — слова больше не давались — предложения дальше слогов не шли.
— Ах да, я же должен извиниться, — послышалось приторно-сладкое и сокрушенное, — что ж…
— Да пошел ты, — хрипло прошептала Лайза. — Ничего ты мне больше не должен.
Мак застыл; его челюсти сжались.
Ублюдок. Идиот.
И поняла, что ей больше нечего добавить.
Не нужны ей такие извинения. Вообще больше ничего не нужно, потому что ее Мак — тот Мак — был способен видеть дальше и мыслить шире. Он был способен выразить восхищение другим, не стеснялся протянуть руку и сказать: «Это было здорово!»
Сколько она смотрела на него будто со стороны — секунду, две, три? Кому нужна была эта победа, для чего?
— Дурак. И жаль, что так, — повторила она тихо; болело сердце.
Она провела рукой по волосам, убрала со лба налипшую мокрую челку и расстегнула куртку — к человеку напротив она потеряла всякий интерес. Там пустое место, там никого нет, никого интересного.
В машине будет теплее без куртки — та промокла…
— Лайза…
На звук своего имени она не повернулась. Бросила сырую одежду на заднее сиденье, захлопнула дверцу. Села в машину, завела мотор.
— Лайза!..
Поздно.
Она выиграла честно. И никого не пыталась втоптать в грязь.
Мотор завелся не сразу — через парную прокрутку, — но завелся. Мираж тронулся с места — ей нечего здесь делать. Здесь больше никого нет. Элли, может быть… А больше никого.
Через несколько секунд осталась позади и команда, и размытая дождем финишная прямая, и плакат, который она так и не успела прочитать.
А еще через минуту по щекам потекло. Не слезы. Впитавшийся в душу дождь.
* * *
(Specimen A— Chasing Shadows)
Он не мог не признать — она задела его. Во всех смыслах.
Разбудила любопытство, когда вдруг появилась на тесной «семейной» вечеринке, куда не приглашали чужих (и лучше бы не приглашали впредь — он их предупреждал). Всколыхнула раздражение, когда начала смещать разговор исключительно на профессию — Эльконто не заметил повышенного интереса Лайзы к этому вопросу, Мак заметил. Удивила, когда по-умному и сдержанно, не агрессивно, но со вкусом показала клычки в ответ на его «шпильки». Вызвала недоумение, когда внезапно удалилась из комнаты — на что-то прореагировала крайне болезненно. На что?
Теперь черное авто плыло по дороге не спеша — всего сто пять километров в час, — юношеская забава по сравнению со скоростью, с которой Фаэлон закладывал виражи каких-то пятнадцать минут назад. Дождь заливал стекло; равномерно работали дворники. Отбивал одновременно тысячу ритмов на квадратный метр ливень.
Он почти не попрощался с друзьями, и это царапало. После ее ухода буркнул всем что-то невразумительное, никак не отреагировал на «кто бы знал, что у нее такая тачка — держись, друг!», сел в машину и отбыл.
Машина, не машина… Не в ней дело. А в том, кто сидел за рулем. Сидела.
Чертовка. Не баба — фурия! Даром, что лицо капризно-ангельское, а глаза синие-синие — посмотришь, и полетишь в бездонное небо — умная, расчетливая сучка. И всегда такая разная.
Как неуклюже, но уверенно, словно бульдозер на альпийских горках сада, она лгала про ворота — не смутилась, не покраснела, заранее знала, что соврет. Надеялась, что он поверит? А после… Всерьез полагала, что он купится на ее близость и нежное «нам стоит познакомиться поближе»?
Чейзер недолюбливал доступных. Даже красивых.
Даже в таких, мать его, облегающих платьях с вырезами над самой грудью и на неизмеримо высоких шпильках.
Эффектная внешность — такая сразила бы девяносто девять мужчин из ста, но он, увы, не принадлежал ни к этой сотне, ни даже к тысяче. Он вообще не искал женщин для развлечений. Мак Аллертон ценил другое: в приправе из огненного характера тонкую душу, и только при наличии этих двух компонентов мог терпеть и свободолюбие, и своенравие, и даже дерзость.
Огненный характер у мисс Дайкин однозначно был. А вот тонкая душа?
И где Элли вообще взяла эту странную и почти неадекватную подругу? Почему он не встречал ее раньше?
Эта ночь вымотала и его, и машину. Можно было прибавить газа и добраться до дома в четыре раза быстрее, но Фаэлон почти спал на ходу, а Чейзер не стал его будить: машина — не груда металла, она по-своему живой организм, и ей тоже нужен отдых.
Пустая дорога, скоро въезд в город; пахнущий дорогой кожей салон. Темнота, одинокие фонари в боковом зеркале, размеренное чавканье-шорох шин.
Много мыслей, много эмоций, и над всеми ними довлело единственное чувство, висящее, словно луна над миром, — досада.
Хорошо, наверное, он зря использовал слово «шлюха», но и вешаться на него не стоило. А Лайза пересекла границу личного пространства незнакомого мужчины — жирный минус в ее пользу. Но дуэль? Этого он не ожидал. Ни подобной наглости, ни выпущенных веером из пушистых лап когтей, ни… двигателя «Ли802» в ее машине.
С каких гребаных пор в «Миражах» стали встречаться стартеры от ракет?
С точностью статиста Мак знал, что в заводских версиях выпускались три варианта моторов объемом в 1.9, 2.3 и 2.8 литра. Но никак не «Ли-твою-налево-802» с тремястами кобылами, шестью цилиндрами и турбонадувом!
Интересно, Рен знал?
И кто, черт подери, учил эту суку водить? Талантливую, надо признать, суку, которая знала, что ее машина проигрывает ему по мощности на треть, но все равно вышла на трассу, не побоялась. А потом еще скалилась из-за стекла на виражах при скорости под двести…
Лайза. Дайкин.
Мак против воли почувствовал мимолетное желание подмять ее под себя, разложить руки в стороны, впечатать запястья в матрас, сдавить их до синяков…
Стороннюю мысль пришлось прервать; впереди пронеслась на мигающий желтый старая неказистая «Аура» — неуклюже вильнула задом при развороте, жалко скрипнула шинами и, загрохотав выхлопной трубой, понеслась прочь.
Сразу видно — въехал в город; стоя на светофоре, Чейзер потер костяшками пальцев краешек губ.
«Кто-то должен был учить ее вождению. Не сама ведь? Чертов умелец…»
А он еще дал ей фору, там, на старте. Подумал, будет обидно, если эта девка лишь на секунду увидит стоп-сигналы его Фаэлона, а после тот скроется за горизонтом, исчезнет в пелене дождя.
Дал фору? Водитель усмехнулся, на этот раз весело — вот он ошибся! Да она зубами бы выгрызла свои секунды назад. Умелыми виражами; тонкими, вращающими руль, как заправский гонщик, руками; злыми синими глазами.
Он смеялся над ее одеждой — она над ним. Знала, выдра, знала, что у нее есть шанс. И использовала его по назначению.
Чейзер против воли восхитился почти незнакомой девчонкой — не мог не восхищаться тем, кто так умело надирал ему задницу, а таких находилось слишком мало. В последнее время, признаться, вообще не находилось, увы.
До особняка осталось три квартала; мокнущий город переливался лужами.
Восхищение восхищением, но одна мысль вот уже не первый раз вытесняла остальные — они плохо попрощались на финише.
— Можешь втаптывать меня в грязь…
— Да пошел ты! Ничего мне больше от тебя не надо.
И полный горечи взгляд, излившаяся в голосе обида.
Странно, что эти слова пробрались под кожу. Наплевать бы и забыть, ведь он пытался извиниться…
«Ты сам бы не принял такие извинения».
Ну да, деваться некуда, не принял бы, потому как неискренние, но он все равно пытался? Да кому он врет — и не пытался толком. И нечего удивляться, что вредная а-ля «будь-со-мной-честен» мисс Дайкин даже слушать его не захотела.
Чертов вечер. Чертова гонка. Яддритовы слова.
Он проиграл и не пожелал этого признать — вот от чего этим вечером ему на самом деле было противно.
Впереди отворилась ограда; Фаэлон медленно въехал во двор и свернул к гаражу.
«А кто в такой момент смог бы извиниться искренне?» — захлебывался внутренний голос — голос слабака, псих обиженного мальчика.
«Настоящий мужчина, вот кто, — вторил ему другой, железный и уверенный. — Тот, кто не теряет честь и достоинство лишь потому, что в чем-то оказался вторым».
Этот монолог Мак Аллертон прокручивал в голове, уже сидя в кресле со стаканом скотча. Впереди камин, позади улица с дождем; ноги на пуфе.
«Это всего лишь девчонка!»
«Человек».
«Ты предлагал ей…»
«Не предлагал. Искренних извинений я не предложил».
«И не должен был».
«Должен».
«И мотор заменить должен?»
Да, должен. Несмотря на то, что победительница «сняла» с него все долги, обиделась. Теперь сдержать слово — дело чести, а не отмашка «делай/не делай» чьей-то рукой.
Он придет к ней, извинится и попросит возможность выполнить то, что обещал. Пригонит ее Мираж в свой гараж, заменит на нем движок, отгонит назад и про все забудет. Все просто.
Десятью минутами позже, держа в руках почти пустой стакан, Мак Аллертон никак не мог понять, почему все еще думает о ней — о пустоголовой, безбашенной, лживой и дерзкой подруге Элли. Из-за ладно сидящей по фигурке водительской курточки? Из-за остатков адреналина и того, кто явился причиной его выброса в кровь? Из-за собственного проигрыша?
Нет, с этим он разобрался.
Привычно всплыла в сознании карта города, а следом команда на поиск объекта — Чейзер включил прибор внутреннего слежения — где она сейчас, мисс Дайкин? — найти.
И спустя две секунды распахнул глаза, удивился. Потому что ничего не ощутил. Пустота, гладкая поверхность и отсутствие сигнала.
Черт, он точно устал.
Проиграл гонку, теперь не может отыскать объект. Спать, спать и только спать, иначе Дрейк ему — сонному и вялому — завтра собственноручно выдаст не только по первое число, а на год вперед.
Отдых. Все остальное отложить.
Отставив стакан, темноволосый мужчина поднялся с кресла, плотно прикрыл стеклянные створки камина, стянул майку и бросил ее на стул. Душ, кровать и больше никаких мыслей.
