Финал. Возвращение
Наверное, она казалась им — потонувшим в теплом свете солнечного дня жителям Нордейла — не просто странной — сумасшедшей. Когда, стоя посреди дороги, осматривала свой белый брючный костюм, ощупывала его, когда дрожащими руками крепила к лацкану пиджака сапфировую брошку. Когда подходила то к одному, то к другому человеку и спрашивала о том, какой сегодня день. А год? Год какой?
Они шарахались от нее — темноволосой с опухшим от слез лицом девчонки, — как от прокаженной, спешили обойти по широкому радиусу, не единожды оборачивались вслед, качали головами.
Она, наверное, казалась им странной, когда, застыв на краю тротуара, лихорадочно вглядывалась в экран нового (старого?) белого телефона — пересматривала сохраненные в альбоме фотографии, плакала и улыбалась. Все крутила их, водя по экрану взад-вперед пальцем, вглядывалась в изображения, каждое из которых теперь являлось незыблемым монументом — доказательством вновь изменившегося прошлого.
Свихнувшейся она, наверное, казалась и водителю такси, который трижды спросил, все ли в порядке и не стоит ли доставить пассажирку в больницу. Но пассажирка не слышала его — все перебирала и перебирала лежащие в белой сумочке вещи: то рассматривала ключи от дома, то кошелек, то почтовые конверты, то кредитки, то некий белый лист с подписью и печатью внизу — ему показалось, какой-то контракт.
Ей точно не надо в больницу? Нет? Ну, ей виднее.
А Лайза смотрела в окно.
Она вернулась. В то же самое время или нет, но вернулась и все никак не могла в это поверить. А вдруг все сказка? Вдруг она сейчас проснется и обнаружит себя лежащей на кровати в Реакторе, куда ее доставил Дрейк, — опутанная проводами и датчиками?
Мысль не казалась ей дикой, скорее, правдоподобной, а потому, не желая разрушать такую хрупкую, но такую драгоценную иллюзию, Лайза гнала ее прочь. Нет-нет, все правда… Она от всего сердца желала в это верить.
Здесь все сказочное, все: ее одежда, вещи в сумочке, туфли на ногах.
Не менее сказочными казались ей и ворота особняка, которые принялись неторопливо отодвигаться в сторону, стоило набрать код.
В свой прежний и до боли знакомый дом Лайза вошла, шатаясь от усталости. Осматривать комнаты не стала — тот в них дизайн или нет? — поднялась в спальню, сняла одежду, аккуратно свесила ее на стул, задернула шторы и забралась в пахнущую Маком постель.
Если все это сказка, она желает остаться в ней навсегда. Всегда, как сейчас, чувствовать вокруг знакомые стены и прохладную под щекой подушку, всегда вдыхать впитавшийся в наволочку запах его шампуня для волос, всегда ощущать, что он вот-вот уже совсем скоро придет…
Наверное, она действительно сходит с ума.
Был слишком длинный день. Ей надо поспать.
Два часа спустя.
Кто-то гладил ее по волосам, прикладывал руку ко лбу — проверял температуру, — касался губами висков.
— Эй, принцесса, ты у меня не заболела? Спишь днем, шторы задернуты…
— Не-е-ет…
Ей снился Мак. Лайза потянулась к нему, обняла, притянула к себе. Прошептала, не открывая глаз:
— Какой хороший сон… Не уходи. Пожалуйста, не уходи.
— Я не собираюсь никуда уходить, — прошептали в ответ. — У тебя точно все хорошо?
— Ты ведь рядом, значит, все прекрасно.
Сон ощущался таким плотным, реалистичным, восхитительным. Во сне тело Мака было горячим, а руки ласковыми — совсем как наяву.
— Тебя что-то расстроило?
Ну, зачем он все время ее о чем-то спрашивает? Ведь так хорошо просто лежать, обнимать друг друга, вдыхать запах. Пусть они просто помолчат, побудут рядом — ведь для счастья нужно так мало.
— Ты расстроилась из-за того, что не подписала контракт?
Какой контракт? Она не помнила ни про какой контракт; Лайза улыбнулась и помычала во сне.
— Или из-за того, что я не успел с утра увидеть твой новый костюм?
Костюм? О чем он постоянно говорит, зачем будоражит ее сон, рассеивает его?
— Кстати, на нем очень красивая брошка, я оценил…
Лайза распахнула глаза.
Мак, ее Мак лежал рядом, касался ее лба и смотрел с тревогой.
— Принцесса, с тобой точно все хорошо?
Принцесса…
Она на секунду застыла — ОН НАСТОЯЩИЙ, — а затем вдруг разрыдалась в голос. Прижалась к его груди, обняла так крепко, как с обидой обнимают лишь тех, кто уходил надолго — слишком надолго, — и принялась всхлипывать и царапать скрюченными пальцами майку.
— Мак… Мак…
— Да что с тобой, что?
И он гладил ее, держал, успокаивал, а под ее щекой размеренно и ровно билось его сердце.
* * *
Просторная кухня, высокие стулья, залитый светом стол. Все, как тогда, как во время их последнего разговора, во время которого она предложила переместиться в гостиную…
Разум Лайзы дрогнул. Она вдруг временно раздвоилась, вновь прочувствовала каждой клеткой хрупкость бытия, на секунду запаниковала, но быстро успокоилась.
Все хорошо, она вернулась. Теперь придется все это пережить, набраться сил, сделаться цельной. Понадобится какое-то время, но она справится, она же боец.
— Ты звонила, и я не смог ответить сразу, а когда перезвонил, твой телефон оказался вне зоны доступа.
«Да, он был в другой реальности».
Мак заваривал ромашковый чай, а она наблюдала за ним, словно за фантомом из ожившей вдруг фантазии. Он сумел-таки уговорить ее подняться с кровати, собственноручно одел в одну из своих безразмерных маек и теперь отпаивал успокаивающим настоем.
— Я ведь ненадолго домой заехал, хотел переодеться, а нашел тебя закутанной под одеялом в темной спальне. Я беспокоился.
Он подошел, подгладил ее по щеке. Заглянул в глаза так глубоко, как может заглянуть только человек очень близкий, способный разглядеть самое важное.
— Что случилось, малыш? Из-за чего ты так расстроилась — из-за клиента, к которому ездила утром? Ты мне звонила, хотела сказать что-то важное?
Лайза кивнула.
— Да, важное. Я хотела сказать, что утром получила приказ о Переходе на пятнадцатый Уровень. И что Переход должен был состояться в три часа дня…
Мак побледнел; его взгляд потяжелел — зашелестел осенним ветром и заклубился темными облаками.
— Ты туда не пошла?
— Пошла, я должна была.
— Но ты… здесь. Ты сумела отменить Переход?
Он нервничал, хоть и старался не выказывать этого. Наверняка, как и она, подумал о том, что не смог бы самостоятельно отыскать ее на пятнадцатом.
— Я не сумела отменить Переход. Но я пыталась. Пыталась так тщательно, что Портал дал сбой… — не сбой, он лишь выполнил то, о чем она просила, — и отправил меня в прошлое.
Она умолкла. Жевала губы и силилась вновь не нырнуть в отчаяние, в те воспоминания. Затем подняла глаза и тихо продолжила:
— Знаешь, сколько времени для меня прошло с трех часов, Мак?
— Сколько?
Она никогда не видела его таким — напряженным, с потемневшими от волнения глазами, со сжатыми в ленту губами.
— Почти месяц, — невеселая усмешка и следом тяжелый вздох. — Так что я плачу иногда, да. Этот месяц был слишком долгим, слишком…
Чейзер опустился перед ней на колени.
— Как ты сумела вернуться? Как? Ведь ты могла остаться там навсегда?
Вот теперь и он ощутил взмах крыла слишком близко пролетевшего мимо них кошмара. Пролетевшего, по крайней мере, мимо него.
— Могла. Но я все это время помнила, что здесь, в этой ветке, в этом доме меня ждешь ты.
Она жалась к его лбу своим, гладила по короткому ежику на затылке — успокаивала не то себя, не то его, не то их обоих.
— Я же вернулась, вернулась, видишь?
Для него она и не исчезала, но Мак каким-то образом прочувствовал беду.
— Ты похудела. А я еще думал — мне показалось…
Теперь в своих объятьях ее сжимал он. Чтобы не ушла, не растворилась, не исчезла. Гладил по голове и делал это от волнения грубовато, целовал макушку; Лайза чувствовала, что его мышцы груди и рук не расслабляются ни на секунду:
— Я поговорю с Дрейком, слышишь? — слова звучали жестко, как удары хлыста. — Я заставлю его признать ошибку, заставлю все исправить, заставлю…
Ее мужчина сражался с драконами. Вскинул заточенное копье, пришпорил коня, понесся с криком вперед — ей было приятно. Ее Мак был готов напасть на самого Начальника, лишь бы защитить ее — свою семью, — это многого стоило.
— Ничего не нужно его заставлять, — прошептала Лайза. — Я встречусь с ним сама, он так просил.
Секундная тишина.
— Он так просил?
— Да. Сам.
— Как это — сам?
— Я потом тебе объясню, ладно? Это длинная история.
Может быть, однажды она расскажет ее во всех подробностях, а, может, и нет — время покажет, но смысл обрисует точно.
— Ты просто отвези меня к нему, ладно? Мне нужно кое-что ему передать.
— Отвезу.
Ответил, но не сдвинулся с места. Все держал и держал ее, прижатой носом к своей груди, все гладил, оберегал, защищал от невидимых врагов.
А Лайза улыбалась.
Кажется, она впервые с момента возвращения сумела расслабиться сама.
* * *
Тогда, сидя в этом же самом кабинете, она рассказывала ту историю — историю из нынешнего времени, — теперь была готова рассказывать ту.
Но не пришлось.
Каким-то образом Дрейк прочитал ее во всех подробностях сам — коснулся белого аккумулятора-флэшки, опутался ворохом непонятных ей символов, воспаривших прямо в воздух, а после долго вглядывался в них и мрачнел лицом. Впитывал, считывал, узнавал.
А потом символы исчезли.
Остался лишь льющийся в окно солнечный свет, заставляющий то и дело вспыхивать белую полосу на рукаве серебристой куртки, восстановил прозрачность воздух кабинета, исчезли с поверхности стола мухи-тени. Дрейк стоял у окна, Лайза, ссутулившись, сидела на стуле.
Какое-то время оба молчали.
— Тебе тяжело пришлось, я знаю, — прервал паузу Начальник, и голос его прозвучал глухо, с нотой раскаяния.
— Тяжело, — кивнула Лайза и не стала поднимать глаз. Все в прошлом — ей не за что себя винить, не за что оправдываться, осталось лишь побороть усталость. Ничего, пройдет и она.
— Я могу лишь извиниться. То действительно была моя ошибка, и я ее исправлю.
— Хорошо.
Исправит, и уже хорошо. Значит, не придется больше кому-то, как ей, выбираться из прошлого, не придется сражаться за собственное счастье, искать сложный путь, проходить его, глотая слезы. Хорошо. Потому что попасть во времени назад — это не награда, это проклятье. Это сложно.
Разговор получался коротким, куцым, как заячий хвостик.
Флэшку передала, ошибки в Порталах больше не будет. Все, ее миссия закончена, можно подниматься, можно уходить.
— Я… там… денег вам должна была.
Перед прощанием хотелось расставить все точки над «i».
— Я давал их тебе там. Там они и остались. Ты мне ничего не должна.
— Хорошо.
Терзало что-то еще, что-то из оставленного за спиной, неуловимое, скребущее.
— Дрейк…
— Да?
— А тот… Мак… или Элли. Которых я оставила в прошлом — они будут помнить?
— Нет, не будут. Больше нет ни того Мака, ни той Элли, и помнить они ничего не будут. Ты переписала историю Лайза, сменила ее ход на тот, каким он был прежде. Мне не верится, что у тебя получилось сделать подобное в одиночку, но у тебя получилось. Теперь тех людей нет — есть лишь…
— Вероятностная конструкция возможной ситуации прошлого. Оболочка, каркас.
Закончила за него фразу Лайза, улыбнулась и подняла глаза. Улыбнулась шире, когда увидела, что брови Начальника удивленно приподняты. Пояснила:
— Вы сами мне все это рассказывали. Я не очень тогда поняла, но кое-что запомнила.
Ей стало легче. Значит, их там больше нет — настоящих людей. Нет тех, кто будет ее искать, тосковать, спрашивать друг друга: «ты не видел Лайзу? Она куда-то исчезла, и никто не может ее найти».
Нет больше того Мака, нет той истории, есть лишь вероятность, которая никогда уже не произойдет.
— А ведь я могла остаться там навсегда, да?
— Да.
Тяжелый ответ, тяжелый взгляд.
— Я бы умерла там.
— Ты не умерла, — глухо подвел итог Дрейк. — И я рад, что ты вернулась. Эта ошибка могла бы мне дорого стоить, я твой должник.
— Нет-нет, — Лайза легко махнула рукой. Не стоило повторять историю и здесь: «Приходи и проси все, что хочешь». Незачем. Теперь у нее есть все, что нужно для счастья. — Значит, другие не пострадают?
— Нет.
— Вот это и есть самое важное. Спасибо.
За что она благодарила его? А, может, она благодарила себя или мир?
— Я тогда… пойду.
— Иди. Всегда знаешь, где меня найти, если придется.
— Надеюсь, не придется.
— Не зарекайся.
Теперь чуть смущенно улыбались они оба.
— До свидания, Дрейк.
— И тебе всего доброго, Лайза.
Уходила она из залитого солнечным светом кабинета с легким сердцем.
Чувство пересечения пространства и времени навалилось в очередной раз, когда после Реактора, вместо того, чтобы отправиться домой (Мак вернется лишь к вечеру), она отправилась в гости к Элли. Вошла в прихожую, разулась и крепко обняла подругу.
— Элли… Элличка… Я так по тебе соскучилась!
— Эй, ты чего, заходи, чаю попьем! Антонио как раз закончил творить кремовые пирожные, — та все еще держала в руках набросок нового витража, которым занималась до прихода гостьи. — Проходи. А костюм на тебе какой классный!
По коридору гонял ярко-желтый резиновый шарик Хвостик; в дверях показался Рен.
Лайза не смогла сдержать порыв — шагнула к нему и крепко обняла, долго держала, не говоря ни слова.
Декстер смутился, но промолчал. Постоял несколько секунд, затем осторожно высвободился из объятий, поздоровался и ушел к себе в кабинет.
— Ты чего? — прошептала Элли. Без ревности, но с любопытством, как спрашивают близкого друга: «Эй, ты зачем поставил на голову моего плюшевого мишку?».
— Ничего, просто захотелось. Вы всегда мне были хорошими друзьями. И ты, и он.
— А-а-а… ясно. Ну, пойдем на кухню.
Они пили чай. Элли рассказывала об эскизах, о том, что задумала проводить новую выставку, что уже нарисовала для нее три новых картины. Показать? Конечно, покажет, с удовольствием. А как сама Лайза? Подписала новый контракт? Так это же здорово, это просто чудесно, замечательно!
Слушая восторги по поводу своих успешно идущих дел, Лайза держала в руках фарфоровую чашку и смотрела в окно.
Двадцать седьмое июля. Год II217. Именно таким его теперь показывал любимый белый телефон. Ей не верилось, она была тихо, но абсолютно счастлива.
— Я что хотела тебе сказать… — вдруг заговорила Лайза хрипло, не сразу заметила, что перебила подругу, на секунду смутилась.
— Что?
— Если вдруг… Если вдруг тебе однажды придет бумага о том, что тебе предстоит совершить Переход на пятнадцатый уровень, ты звони не Рену, не Дрейку, а мне. Поняла?
— Переход? О какой бумаге ты говоришь? С чего бы она вдруг мне пришла?
— Ты не спрашивай, просто запоминай. Если придет, звони сразу же мне, не кому-то — мне. Обещай, слышишь?
— Слышу.
— Обещай!
Элли моргнула.
— Хорошо. Обещаю.
А в торговом центре было светло, многолюдно и шумно. Она бродила в нем, сама не зная, зачем. Снова пила кофе, перебирала на телефоне многочисленные фотографии, подвисала, когда смотрела на дату и год. Вдыхала разлившийся вокруг аромат молотых кофейных зерен, смотрела на людей, куталась в плотно укутавшее ее одеялом счастья состояние глубокого покоя.
Сегодня она вернется домой, и там будет ее Мак. Они заснут вместе, проснутся вместе, он будет шептать ей ласковые слова, она — гладить его в ответ. Они будут строить новые планы и проживать каждый день вместе — у них будет еще много-много таких дней впереди. Счастливых. Вместе.
Кажется, она снова плакала. Наверное, ей теперь еще неделю нельзя будет краситься — все смоют слезы, — ну и пусть, все уже позади — то просто слезы.
Получасом позже, покинув кофейню, Лайза случайно забрела в спортивный отдел и неожиданно для себя купила футбольный мяч — новый, пахнущий резиной и магазином. Положила его в пакет, нацарапала на подарочной записке «Приходи смотреть к нам футбол» и отправила на адрес Эльконто.
И всю дорогу домой почему-то глупо улыбалась.
А вернувшись в особняк, она сделала и вовсе странную вещь: отыскала в кладовой старый телефонный аппарат, подключила его к сети, долго вслушивалась в длинный гудок, а после произнесла в трубку: «Спасибо». Услышат? Не услышат? Не важно.
Теперь все не важно, совсем не важно, потому все здорово.
Потому что она дома.
Этот разговор состоялся вечером.
На сад опустились сумерки; благоухала свежестью после выпавшей росы трава, монотонно посвистывали цикады, по небу алмазной пылью рассыпались звезды.
Они вдвоем лежали в широком гамаке и смотрели, как над головой перемаргиваются созвездия.
«Она дома… дома…»
Не верилось. Этот вечер воплотил в жизнь все то, о чем она мечтала последние три недели — ее тихое и настоящее счастье. Оно ощущалось внутри, оно ощущалось снаружи, в теплом плече Мака, на котором покоилась ее голова, оно ощущалось в воздухе. Мир больше не отторгал ее, не гнал прочь — наоборот, будто ласково убаюкивал, радовался тому, что она вернулась.
И Лайза радовалась тоже. Улыбалась и осторожничала стирать одинокие, прокладывающие по щеке дорожку теплые слезинки — вдруг заметят?
Мак рядом. Насовсем. И все вдруг стало правильным: все, что было, что будет, и даже то, чего никогда не случится.
— Переживаешь?
Она потерлась о гладкую еще, почти без щетины щеку носом.
— Нет, уже нет.
Мерный шорох листвы клена у задней двери; долетевший откуда-то запах дыма — в одном из соседних дворов жарили мясо.
— Надеюсь, я не вел себя там… плохо?
— Там где я была?
— Да. Ты ведь сказала, что попала туда еще до нашего знакомства.
Оказывается, он беспокоился. Переживал, что мог обидеть ее где-то еще, пусть даже в другой временной ветке.
— Нет, — она погладила любимое лицо, — ты никогда не вел себя плохо. Там все было так…, как должно было быть.
Там все было правильно. Там Мак вел себя ни хорошо и ни плохо — он вел себя согласно сложившимся обстоятельствам. И его ли вина, что они сложились по-другому? К тому же Лайза почему-то была уверена, что, останься она в прошлом, у них, так или иначе, все сложилось бы — она просто не дала этому шанса. Не хотела всю оставшуюся жизнь гладить ключицу без Печати и потому сбежала. Так и не научилась менять мечту на компромисс.
— А знаешь, я ведь обогнала тебя там…
— Правда?
— Правда! И обогнала тебя на том же самом отрезке дороги, где училась водить.
— Получается, ты меня обхитрила?
— Ага! Не стала тебе говорить, что проезжала его до того момента восемьдесят два раза.
Плечо под ее щекой начало подрагивать — Чейзер смеялся.
— Тогда ты победила меня нечестно.
— Честно!
— Нечестно.
— Ну, чуть-чуть…
— Хитрюга.
Ее макушку ласково потрепали; Лайза задрала кверху лицо и с притворным ужасом распахнула глаза:
— А еще там у тебя не было яхты!
— Не было яхты? Тогда это был не я.
— Ты!
Она шутливо стукнула его ладошкой по груди; Мак снова смеялся.
— Не я. У меня всегда была яхта.
— Ну, тогда-то не было!
— Всегда была. Там просто был неправильный я.
Он отшучивался. Помогал пережить этот сложный момент им обоим, и ее грудь теснила любовь, необъятная и бесконечная любовь к этому мужчине. Лайза прижалась к нему так крепко, как только могла, уткнулась носом в шею, зажмурилась.
Как же хорошо, что все позади. Как хорошо, что она снова здесь. С ним, дома.
Он переживал тоже, Лайза чувствовала это по тому, с какой нежностью он держал ее ладонь в своей, с какой лаской поглаживал кожу, — переживал что-то свое, неведомое ей. А после паузы спросил:
— Ну и что, купил я, в конце концов, яхту?
— Не знаю.
— Не знаешь?
— Не-а. Я не дождалась. Сбежала обратно к тебе. Сюда… Ты ведь ждал меня здесь, я знала. Даже когда Дрейк убеждал в обратном, я все равно не переставала верить. Ты ждал.
— Спасибо за это, — теплые губы коснулись ее виска, и он прошептал это снова: — Спасибо. Я ждал бы тебя где угодно. В любом месте, в любом времени, всегда.
Ей пришлось вытереть очередную набежавшую слезинку.
— И поэтому я всегда отыщу путь к тебе. Даже если мне придется для этого плыть по безымянному морю без карты или направления или путешествовать через время.
— Ты не путешествуй больше, слышишь? Не надо… Я не железный, я переживаю…
— Знаю-знаю, а я уже вынесла тебе весь мозг…
— Еще не весь.
— Надеюсь, весь не вынесу никогда.
— Я люблю тебя, Лайза. Очень.
Он произнес это так, что у нее закончились слова, и она долго лежала молча, впитывая кожей стук его сердца. И лишь через долгую минуту смогла ответить:
— И я тебя. Очень-очень.
Неспешно раскачивался из стороны в сторону садовый гамак; над головой перемигивались далекие, похожие на алмазную россыпь созвездия.
Конец.
