Глава 7
Утро принесло с собой прохладную свежесть, бодрость, трезвость мышления и новые мысли. А, может, и старые, лежавшие как прошлогодние листья на дне ручья — хлынул звенящий поток, и они всколыхнулись, сорвались с мест и понеслись, закружившись, вниз по течению, наполнили голову забытыми идеями и стремлениями.
«Все-таки не стоит отказываться от денег, — думала Марика, шагая по покрытой хвоей тропе утонувшего в прозрачном утре леса, — не стоит. Да, жадность бы усмирить, поумерить, но отказываться совсем? Нет, глупо».
Майк, тот самый Майк, о котором она почему-то полночи думала и никак не могла уснуть, ворочаясь в палатке, пояснил, что предсказанное кристаллами будущее вероятно, но не обязательно. Если провести анализ и работу над ошибками, оно наверняка изменится.
Кем она станет, если откажется от денег? Вернется к разбитому корыту, к знакомой клавиатуре и чужим идеям, которые Железный Арнольд решил облачить в очередной идиотский сценарий? Возьмется за старое — опять пахать на дядю, мечтать о большем, негодовать, что снова чего-то не смогла, не добилась? Ну, уж нет. Работа над ошибками — да, отказ от материального — нет.
Сытый, но тощий и гибкий сервал трусил позади. Иногда присаживался на землю, чесал за ухом, посматривал по сторонам и вновь принимался догонять шагающую впереди фигуру.
Марика, глядя на него, качала головой — да уж, нашел хозяйку. За чудо-котелком, производящим на свет сырое мясо, он бежит, а не за ней, чего уж врать-то?
Присутствие кота, однако, успокаивало, вносило знакомую стабильность и размеренность в новую, длившуюся уже четвертый день, жизнь.
Интересно, далеко ли до пилона? Сколько еще торчать здесь, на Магии?
Свет нового дня без остатка растворил сентиментальность прошлого вечера; вернулся отголосок тоски по Нордейлу — подумаешь, посидела у костра, пообщалась по душам с приятным мужчиной, это ведь не повод, чтобы забывать о том, кто она такая и зачем сюда пришла. Конечно, фонтаны, непонятные знания, таинственность и загадочность местных пейзажей — это хорошо, но целью-то являлись не они. Воспоминания о днях, проведенных в красивых местах, останутся сладкими, только если добиться желаемого; в ином случае будут раз за разом примешивать к вину горьковатый привкус сожаления.
А вот если все-таки стать успешной и знаменитой, тогда можно покачивать в пальцах ножку бокала и авторитетно заявлять: «Да, были денечки, славные, ага… у меня тогда (не в пример многим) хватило сил препятствия преодолеть, чем я, да-да, очень горжусь!»
Размеренная ходьба прервалась, когда у края дорожки обнаружился ручеек; Марика присела на корточки, чтобы умыться. Арви пристроился правее и принялся лакать ледяную воду.
— Не простудись, кот. Если уж пить хочешь, могу попросить котелок тебе теплой воды сделать.
Тот и ухом не повел. Напился, приподнял голову, два раза фыркнул, потом чихнул.
— Вот и я о том же.
Выпрямившись, Марика вытерла руки о повязанную вокруг талии толстовку, отряхнула штаны, положила флягу в рюкзак и пробубнила себе под нос:
— Интересно, звонил ли Ричард? Он хоть помнит обо мне?
Вокруг гармоничной тишиной молчал лес, беспечно чирикали птицы.
* * *
«Приоритеты, что видят глаза, — не есть истинные приоритеты».
— А какие тогда истинные?
Чтобы дорога не утомляла, Марика решила извлечь на свет единственного доступного собеседника и теперь побалтывала им в руке, пуская по тропинке перед собой солнечные зайчики. Поверхность зеркала ловила пробивающиеся сквозь густую зелень лучи и отражала их яркими пятнышками, на хаотичное движение которых с любопытством поглядывал следующий по пятам хвостатый попутчик.
«Истинные ты находишь тогда, когда становишься на свой Путь».
— Так я уже на своем Пути, разве нет? И вообще, разве можно стоять на чужом?
«Можно. Свернуть и не заметить легко».
— Погоди, то есть можно стоять не на своем Пути и следовать чужим идеалам, думая, что это твои собственные?
«Да. Можно всю жизнь двигаться по чужому Пути. Твой Путь — это когда движение вперед в радость, когда каждый шаг, пусть и труден, но в наслаждение. Ибо этот шаг для себя и к себе».
Марика задумалась.
А стояла ли она до этого момента на своем Пути, как определить? Здесь, на Магии, ей было легко, но толкнула ее сюда тоска по несбыточному, желание уйти от повседневности в сторону и разорвать замкнутый круг. Каков тогда ответ — да или нет?
Хмыкнула. Тут без бутылки не обойтись, а вина нет (котелок в этот момент почему-то забылся). Придется-таки пройти эту тропку до конца, чтобы выйти к бабкиной двери, на «свет», и снова увидеть хоть один супермаркет. Наверное, первый после Магии поход в магазин станет целым событием.
— Ну, ладно, про Путь поговорили. Давай лучше придумаем тебе имя.
«Лентяйка».
— Я не лентяйка! Я полчаса с тобой беседовала про приоритеты и цели, а ты!
«Ладно, имя».
Дорога вилась все выше по покрытому лесом холму, и в какой-то момент Марика выдохлась. Остановилась, уперлась ладонями в колени, передохнула. Затем выпрямилась и посмотрела на зажатый в руке предмет.
— А ты мужчина или женщина?
«Я зеркало».
— Логично. Имя-то должно быть мужским или женским?
«Сама определись».
— Ну да, на тебя понадейся…
Пахло орешником и медуницей; над синими колокольчиками в тени ближайшей сосны гудел шмель. Все выше к зениту карабкалось солнце.
— Ладно, выбирай: Линн, Адель, Жоржина, Грета, Милави…
«Нет».
— Роксана, Джули, Тесс, Наоми, Кайла…
«Нет».
— Летиша, Рина, Джесс, Камилла…
«Нет».
Вот вредина.
— Стив, Фрэнки, Артур, Дон…
«Фу».
— Само ты «фу»! Я стараюсь, между прочим!
«Может что поизобретательнее?»
— Роланд, Брэндон, Максимилиан, Хитровыперт…
«Последнее вообще не имя».
— Зато изобретательно. Ладно… Как насчет Вредина, Противина, Советчик, Артефакт, Заумник, Дуб?
«А почему дуб?»
— Потому что ты упертое, как дерево.
«Обижусь и выключусь».
— Ничего нового. Включишься снова, когда задам умный вопрос. Я тебя уже изучила. — Марика весело хохотнула. — Ладно, придумаем что-нибудь. Не сейчас, так позже.
«Хорошо».
Сошедшись на мировой, зеркало отправилось в рюкзак, а Марика зашагала вперед покорять подъем.
* * *
Обрыв.
Здесь лес отступил, приобнял широкую поляну с двух сторон и будто делал шаг назад, всем видом показывая, что к краю провала он приближаться не намерен. Наблюдал сзади тенистой чащей, настороженно поскрипывал стволами и смотрел на раскинувшееся до горизонта небо.
Выйти Марика решилась не сразу — пугали сидящие на траве люди; одних она знала, других нет.
Толстый Рон, прыщавый Тэрри, дед — этих она видела раньше, а вот двоих других — деловитую, суетящуюся вокруг пожиток женщину средних лет с повязанным на голове платком и тощего длинноволосого юношу — видела впервые. Снова напряглась — чего ожидать от встречи?
Сидели, видимо, давно — на траве валялись куртки, сброшенные с ног сапоги и мелкая походная утварь. Толстый что-то жевал.
— Не обойти, я же говорю, — надтреснуто скрипел прыщавый, — я два часа ходил вокруг, искал другую дорогу. Нет ее.
Длинноволосый «музыкант» — почему-то Марика окрестила его именно так — курил сигарету.
— Значит, надо что-то придумать — не иначе, очередная проверка, — хмуро отозвался Рон. — Если отсюда нет других путей, значит, нужен мост или крылья.
— Мост куда? В бесконечность? — съязвил Тэрри.
Дед молчал.
Деловитая баба в платке перепаковывала вещи.
Марика решилась, прошла мимо них, молча кивнула в знак приветствия и приблизилась к обрыву. Шагнула к самому краю и едва не отшатнулась назад — так напугал провал. Отвесный, под девяносто градусов, лысый и каменистый. Если сорвешься вниз — без шансов.
На миг к горлу подступила тошнота. Пришлось отступить и сесть на землю. Подошедшего к ней сервала проводили безрадостными взглядами.
— Твой зверь шоли? — спросил дед, щурясь.
Она кивнула.
— Не кусается?
Покачала головой.
Арви лег на траву справа от хозяйки, безразлично дернул ухом и отвернулся. Настороженные взгляды от кота не отлипали; над поляной какое-то время висела наполненная стрекотом кузнечиков тишина.
— На, дед, поешь! Тут тебе хватит, потом еще сделаю. Рон, ты весь хлеб догрыз? Оставил бы деду, молодой ведь, сил и так хватает.
Тетка суетилась вокруг группы, бесконечно командовала и держала в руках такой же котелок.
Марика не могла понять, что раздражало больше: непререкаемый тон Лизи (именно так бабу в платке называли другие) или же наличие волшебной посудины, которую та держала в руках.
Такой же котелок. Где она его взяла, нечисть? Тоже у тотемов?
Нет, не похоже. Платочница, кормившая всех подряд (видимо одним и тем же) и бравурно изображающая из себя лидера группы, повара, няньку-воспитательницу и командира в юбке, постоянно что-то на нем крутила — не то вделанные в стенку ручки, не то кнопки. Да, принцип действия горшка был иным. Перед появлением еды Лизи точно не молилась, не складывала вместе руки, не закрывала глаза, ничего не бормотала — Марика бы заметила.
После трапезы присутствующих начало снедать бездействие.
Солнце докатилось до наивысшей точки и поползло на обратную сторону небосвода; тени удлинились.
Споры по поводу дальнейших планов то утихали, то возобновлялись вновь.
— Из чего тут делать веревки? Лиан нет, а плести я не умею, — отбрехивался, словно престарелый пес на мелкого кота-задиру, Рон. — Простыней нет, одежды не хватит, даже если все в трусах останемся.
— Может, снова пойдешь, поищешь другой путь вниз?
— Ты же ходил!
Тэрри насупился. Ходил. И не нашел. Но нужно же чего-то делать?
Дед, казалось, прикемарил, «музыкант» откинулся спиной на рюкзак и с той самой поры, как Марика ступила на поляну, не произнес ни слова. Все устали. От ходьбы, от лени, от незнания того, что делать дальше.
Только баба, в силу наличия гена повышенной активности, не унималась, продолжая забрасывать всех отдававшими глупостью и плесенью идеями, от которых Марика, как от запаха лакрицы, морщилась.
— Здесь все испытания не зря. Есть обрыв, значит, есть выход. Давайте подумаем, родненькие, раскинем мозгами…
Как будто без тебя никто не думает…
— Может, нам попросить кого-то надо, кто сверху сидит, спеть ему или сплясать, жертву какую принести…
Тебя бы и принести, болтушка.
— …может, он ждет, чтобы мы какой-нибудь ритуал совершили?
— Кто? — без интереса спросил Тэрри и почесал ногу.
— Ну, тот, кто все это придумал, весь этот Уровень.
— Нужны ему наши ритуалы.
Лизи умолкла; ее энтузиазм не нашел поддержки.
Марика отвернулась, посмотрела на Арви, прикрыла глаза.
Хоть она и сидела в тени сосны, все равно припекало. Хотелось пить и есть, но котелок при чужаках доставать хотелось еще меньше — хоть у тетки и был подобный, свой афишировать ни к чему. Голова гудела утомившимися шмелями-мыслями, кружившими над застекленной оранжереей — почему обрыв? Почему одна тропа? Что за странная ловушка? Мост не построить, обойти, судя по длине отвесной стены, не получится; вниз, надеясь на чудо, прыгнуть никто не решится. Странно все это.
Пойти назад? Посмотреть, не разветвлялась ли где тропинка? Еще раз внимательно приглядеться к дороге — должна же быть подсказка!
Марика насупилась и достала из рюкзака карту.
Вот Голубые Кристаллы, вот лес, вот очередной фонтан. Но фонтан нарисован сразу после леса, то есть где-то впереди, а не сбоку или позади, значит, возвращаться смысла нет. Тогда куда, вниз? Карта вовсе не поясняла, что в какой-то момент мир сначала будет лежать на плато, а потом вдруг сместиться на уровень ниже. Эдак километра на полтора.
— Что делать, Арви? Ума не приложу.
Она по привычке начала разговаривать с сервалом.
— Здесь сидеть бессмысленно, надо куда-то идти.
Арви какое-то время смотрел на нее, не мигая, затем, к огромному удивлению, коротко кивнул.
Кивнул. Кот!
Марика отвесила челюсть.
— Ты только что кивнул или мне показалось?
Пушистый бросил на нее безразличный взгляд и отвернулся.
Нет. Показалось. Коты не умеют кивать.
Марика с минуту настороженно сверлила взглядом сервала, затем вернулась к изучению карты, а не найдя подсказок, потянулась за зеркалом.
— Привет, безымянное. Помоги, пожалуйста?
«Говори».
— Обрыв. Идти некуда, все сидят. Куда же двигаться?
«Когда сам не можешь себя вести, позволь вести другому».
— Но кому?
«Рядом с тобой проводник. Попроси его».
— Проводник?
Марика опешила. Потом повернула голову и принялась незаметно изучать сидящих в центре поляны людей.
Кто из них — Тэрри? Он сам запутан и дороги не знает. Рон тоже. Дед проводником быть не может, баба в платке аналогично, иначе давно бы вела остальных, привязав свои панталоны к палке и размахивая ими, как флагом. Музыкант? Тот вообще спит, положив голову на руки, волосы свисают до земли. С чего бы он, будучи проводником, спал? Или все-таки подойти спросить?
— Зеркало, ты ничего не путаешь? Вот Майк, тот, с кем я вчера у костра сидела, — проводник, но его не позвать.
«Кто является проводником в Верхний мир?»
— Какой еще Верхний мир?
«Вспоминай».
— Опять ты за свое! Все загадки, да загадки. — Хотелось есть, спать, что-то делать, двигаться дальше, лишь бы не думать. Марика нахмурилась, но принялась скрипеть шестернями — зеркало так просто сложные разговоры не заводило, только если начинало издалека. — Не знаю, я мало что читала на эту тему, несколько книжонок и то давно. Там вроде бы говорилось, что по легендам существует три мира: Верхний, Средний и Нижний. Ты об этом?
«Да. В каком ты находишься?»
— Судя по всему, в среднем. Верхний мир для светлых, соединившихся с Создателем, Нижний — для темных. Мертвых.
«Верно. Кто проводник в Верхний мир?»
— Ты имеешь в виду, кто по легендам относит наверх души? Феникс.
«То может быть и орел. То есть птица. Верно. В нижний?»
— В Нижний сопровождает Анаконда.
Чтобы выудить из памяти крохи нужной информации, пришлось изрядно попотеть. Ну и тема! Книга «Древние Мифы» попалась ей под руку (стыдно признаться) в туалете пару месяцев назад; тогда, испытывая проблемы с кишечником, она пыталась отвлечься на чтение. Еще думала, зачем люди забивают голову подобной ерундой? Знала бы, что информация ценная и однажды пригодиться, сперла бы потрепанную брошюрку с собой и выучила наизусть.
«А кто является проводником по Среднему миру?»
Тут в памяти зиял провал. Полный.
— Не помню.
«Постарайся вспомнить».
— Не могу. Давно читала. Да еще и не вчитывалась.
«Вспоминай. Сейчас как нельзя кстати пригодится».
Марика с минуту хмурилась и молчала, потом стукнула по земле пятерней — попала пальцем на шишку, ойкнула.
— Не помню!
«Плохо».
— Ну, помоги, пожалуйста! Я ведь вспомнила остальных!
Как ни странно, вредный советчик смилостивился и сложил клубящийся туман во фразу:
«Хорошо. Проводник через Средний мир — это дикий кот».
— Что?! — Какое-то время Марика смотрела на темную поверхность зеркала, вновь и вновь перечитывая ответ, затем медленно перевела взгляд на сервала. — Арви?
«Да. Арви».
Желтое ухо-локатор повернулось в ее сторону; дернулся кончик пятнистого хвоста.
— Так со мной все это время был проводник? А я думала, голодный проглот, полюбивший халявную еду.
«Арви — дикий кот. И проводник».
Она прочитала всплывшие слова и удивленно спросила:
— Так я должна его попросить показать дорогу?
«Да».
— Ну, хорошо…
В который раз нахлынуло чувство растерянности — просить о чем-то кота? Хотя тотемов просила, котелок просила, почему бы и кота не попросить?
— Арви… — Голос внезапно охрип, как часто случалось при приступах смущения, пришлось прочистить горло. Кот неторопливо повернул голову и посмотрел на нее желтыми глазами с вертикальными зрачками. — Арви, ты мог бы показать дорогу вниз?
Она бы не поверила, если бы самолично не увидела этого во второй раз — сервал кивнул.
* * *
Расположись они в центре поляны вместе с остальными; ее уход не остался бы незамеченным, а так удалось сняться с места тихо и практически бесшумно.
Кот, не особенно выбирая дорогу, бежал впереди, а паровозом дышащая Марика с рюкзаком за плечами и повязанной на талии толстовкой пыхтела позади; перепрыгивала через поваленные трухлявые бревна, спотыкалась на невидимых в траве кочках и изо всех сил старалась не упустить из вида кончик желтого хвоста.
— Слушай, а помедленнее никак? Я так и не пообедала, и у меня не четыре лапы!
Сервал мольбам не внимал — трусил с прежней скоростью и даже не оборачивался.
Если справа чаща удивляла густотой запутавшейся друг в друге растительности, то слева, там, где начинался обрыв, резко редела. Марика так и не рискнула приблизиться к отвесному краю, вдоль которого они двигались.
Поляна за спиной отдалялась. Интересно, предпримут ли новые попытки поисков оставшиеся на ней люди? Заметят ли их исчезновение? И что впереди найдут они сами: мост, упомянутые крылья, выгравированное на камне заклятие — прочитай и окажешься внизу? Нет, это вряд ли. Но если сервал и вправду проводник, значит, к чему-то полезному они так или иначе придут.
Несколько минут спустя Марика лежала, свесившись головой с обрыва, и все никак не могла унять бешено колотящееся от страха сердце.
Неужели придется идти вниз по «этому»?
Спуск, к которому привел Арви, напоминал приделанные к лысому каменному отвесу, напоминающие козырьки от подъездов, ступени — пришпиленные в вертикальной горе горизонтальные плиты. Одни соединялись или почти соединялись между собой — можно перешагнуть, другие располагались на удалении друг от друга — только прыгать.
Прыгать. Вдоль отвеса. Над пропастью не менее километра глубиной, надеясь, что каменные ступени не отвалятся под приземлившимися подошвами ботинок.
Представляя собственные неуклюжие прыжки, Марика покрывалась холодным потом. А если не рассчитает? Что, если скорость разгона окажется выше, и она не успеет затормозить перед краем плиты? Если сорвется вниз? И тогда пиши пропало: будет, как и прежде, сидеть на ветке орел, а в кронах щебетать птахи, застынет в вышине звенящее синее небо с ползущем по нему изо дня в день солнцем, и только ее — Марики — здесь уже не будет. И, наверное, нигде не будет.
Это не телевизионное шоу «Проскочи через препятствия», и рядом нет команды медиков и страхового агента, а внизу — растянутой страховочной сетки или хотя бы бассейна, в который не так страшно падать.
Это лес. Чужое, никому не известное место, где никто тебя не найдет. Не будет искать. Это реальная жизнь и приделанные к скале неизвестно кем и непонятно как (вставлены в выдолбленные углубления?) плиты. Это место, где нет права на ошибку.
Не поднимаясь на ноги, Марика отползла от обрыва, перекатилась на спину и попыталась успокоить дыхание; над головой беззаботно раскинулась безоблачная лазурь; шуршал чащей спокойный дневной ветерок.
— Арви, я не смогу. Я туда не пойду.
Завалившийся на бок кот с незаинтересованным выражением на морде продолжил то же самое занятие, что и минуту, пять минут назад: с упоением вылизывать мохнатую лапу.
Стоит сказать об этом месте остальным или нет?
Полчаса спустя, не продвинувшись ни на метр вниз, Марика все еще задавалась этим вопросом.
С одной стороны, она никому ничего не должна — нет у них проводника, пусть выкручиваются, как хотят. Ведь Арви достался ей? Пусть поют хором молитвенные песни, танцуют ритуальные танцы, мастерят канаты или парашюты — какое ей дело? Ведь путь на Магии у каждого свой.
С другой стороны свербело в груди странное едва уловимое чувство — отголосок испытанной у второго фонтана эйфории, когда Марика вдруг ощутила себя Создателем всего сущего. Тогда свет изливался из нее, как из мегаваттной лампочки, и это в свою очередь позволило осознать одну непреклонную истину — помощь всегда бесплатна. Ведь сотворить добро ничего не стоит? Ты не платишь за сказанное тобой слово поддержки, не платишь, протягивая кому-то руку. Тогда почему нет?
Но, опять же, почему и да?
Внутренняя борьба вызывала дискомфорт — непривычное чувство.
Оставить их сидеть там, на поляне, или же вернуться? А вдруг палатки есть не у всех, и дед ночью замерзнет?
В какой-то момент Марика поняла: она просто не может не вернуться. Решено. Черт с ним, сходит за остальными, покажет лестницу, а дальше пусть справляются, как хотят, зато ее собственная ночь пройдет без стенаний преданной совести.
— Арви?
Тот прекратил вылизывать лапу и моргнул.
— Давай сходим на поляну, расскажем остальным про лестницу и вернемся. Ладно?
Когда Марика углубилась в лес, чтобы попытаться отыскать дорогу назад по своим же собственным следам, сервал все еще лежал на траве и смотрел ей вслед.
Сколько раз жизнь доказывала, что воплощенные в жизнь здравые помыслы оказываются бредовыми идеями? Много.
Вот и в этот раз Марика успела несколько раз пожалеть, что вообще решилась побыть «добренькой».
Остальных к ступеням она привела лишь полтора часа спустя.
Сначала пришлось ждать возвращения отправившегося куда-то в противоположную сторону на поиски все того же спуска Тэрри, затем терпеливо переминаться с ноги на ногу, изнывая от безделья, пока запакуют разбросанные по всей поляне пожитки, потом слушать за спиной нытье медленно бредущего деда и увещевающего его тетку-платочницу «потерпеть еще немножко».
Нашлась, тоже мне, святая…
А уж когда добрались до места, и обследовавшая его Лизи приказала ей идти первой, чтобы принимать перекидываемые с места на место рюкзаки, Марика взорвалась.
— С чего это я должна ловить ваши сумки?
Остальные уставились на нее с осуждением: мол, вот же строптивая; и только дед смотрел в сторону. Ветер осторожно трогал его белую бороду; тени под ногами удлинились.
— А что такого, дамочка? Так будет легче. Я вот буду помогать Бенджамину — у него колени слабые…
Бенджамин — это дед?
— А я собираюсь повесить свой рюкзак на спину и прыгать с ним. Вам советую сделать то же самое, — огрызнулась Марика, в которой всколыхнулась нешуточная злость за то, что ее без спроса решили впрячь в коллективное рабство.
— Неужто помочь сложно? — раскудахталась Лизи, всплеснула руками и принялась купаться в молчаливой поддержке товарищей, оглядываясь на их лица.
— А то, что я вам уже помогла найти спуск, это в счет?
— Вот вредная… — пробухтел Рон, и Марика, смачно бросив ему: «Да пошел ты», — развернулась, быстро подошла к краю и спрыгнула с обрыва на первую, расположенную ближе всех, ступень.
Сердце колотилось глухо и быстро, а когда рядом на четыре лапы приземлился Арви, вообще едва не выскочило из груди. Однако гнев придал сил и отодвинул на задний план страх.
— Пойдем отсюда. Да, кот?
Вместо ответа сервал ловко перескочил на следующую плиту, оглянулся и мотнул хвостом, ожидая попутчицу.
С осторожностью сапера перебираясь ниже — где-то сползая, где-то перешагивая, а где-то перепрыгивая, — она безостановочно бубнила по кругу одно и то же: «жирняк хренов», «святоша чертова» и «что б я еще раз вам помогла…»
От неудачных приземлений кожа на ладонях поцарапалась, колени саднили, а спина ныла, так как два раза Марика завалилась прямо на рюкзак. Вокруг что-то крошилось, сыпалось, срывалось вниз, а впереди молча звали за собой желтые кошачьи глаза. Назад оглядываться не хотелось — пусть карабкаются, как хотят. Ловят свои проклятые пожитки и костерят ее на чем свет стоит…
Хоть бы простое «спасибо» сказали. Так нет же! Выставили бессовестной, крайней и лысой. Дашь человеку одно, а он тут же сядет тебе на шею, свесит ноги и запросит большего.
Тьфу, а не люди! Зря только ввязалась.
Казалось, прошло часа три, прежде чем земля начала приближаться. К этому моменту Марика устала так сильно, что готова была распластаться на очередном камне и лежать без движения сутки, глядя на лысый утес.
— Не могу уже, Арви… Не могу.
И тогда, слыша знакомый голос, убежавший вперед сервал, возвращался и принимался ждать, пока увалень-человек соизволит подняться и совершить очередной рывок вперед. Коту спуск давался легко, почти играючи, и застывшая поза пятнистого проводника часто выражала скуку.
— Да иду я, иду…
С последней плиты, расположенной у земли, Марика скатилась кубарем — подвели гудящие, как заводские трубы, ноги. И оказавшись на земле, вместо того чтобы подняться, она стянула с плеч рюкзак, положила на жесткую ткань голову, пробормотала: «Дай мне чуть-чуть отдохнуть», — и закрыла глаза.
— Не знаю, как ты, а я жрать хочу, как волк. Знала бы, что это так муторно, хоть бы поела.
Они шагали сквозь темнеющую чащу — девушка и кот; трещали под подошвами сапог тонкие веточки.
Она проснулась от того, что Арви лизал ей ладонь. Дернулась, сначала испугалась, затем сообразила, что это «свой», и успокоилась, задышала ровнее. А минуту спустя кое-как сумела подняться.
Занялся тлеть закат; солнце ушло к горе, резко погасло в лесу освещение.
— Как думаешь, дед сумел перепрыгнуть через проломы?
Тишина в ответ.
— А эта дура, поди, не свалилась. Такие, как она, никогда не срываются вниз, даже если толкнешь. Хотя, грех так думать.
Арви семенил чуть впереди. Марика так и не поняла, кто из них выбирал дорогу, но сверяться с картой было лень.
Несмотря на ворчливые реплики, она все-таки волновалась — путь трудный, не упал ли кто? Страшно о таком думать. Может, стоило остаться и помочь?
Вздох. Хруст веточек под ногами; похолодевший вечерний воздух.
— Может, остановимся, поедим?
Кот бросил на Марику короткий взгляд и побежал вперед.
— Как скажешь.
Она, спотыкаясь, поплелась следом.
(Apocalyptica — I'm not strong enough)
Они познакомились в том самом дорогом ресторане, где столики бронировались за месяц вперед, а стены блестели так, будто в выкрашенный бежевым бетон инкрустировали тысячи дробленых бриллиантов. За ужином, куда Железный Арнольд, расщедрившись, пригласил и нескольких сотрудников.
Она заметила Ричарда сразу. Его невозможно было не заметить. Не человек — магнит для притяжения богатства, король с мягкой улыбкой и парящим вокруг ореолом невидимых купюр. Хрустело все: толстая пачка банкнот в ручной выделки бумажнике, крахмал белоснежной сорочки, крабовые ножки, откуда он точным и элегантным движением доставал ножом белое нежное мясо; хрустел вокруг даже воздух.
Конечно. Первый и главный инвестор канала Норд-ТВ. Альберт заискивал и лебезил, как цирковой песик, смеялся непривычно громко, следил за тем, правильно ли держит в руках столовые приборы.
Марика тоже следила. Потому что на тот момент едва ориентировалась, какой нож и вилку следует взять следом, а посему в приближающегося официанта ей хотелось кинуть гранатой. Ведь новый официант — новое блюдо, а, значит, новая пытка в борьбе с не дающимся этикетом.
Тот ужин она запомнила еще и потому, что Ричард — великий, недосягаемый, до неприличия богатый Ричард — не сводил с нее глаз. И она краснела. Путалась в приборах, роняла на скатерть оливки, слишком часто терла губы салфеткой и постоянно одергивала себя за ерзанье на месте.
А уже перед первым свиданием он подарил ей вечернее платье и бархатную коробочку с серьгами и колье — прислал курьером прямо на дом. Цену она не знала до сих пор и никогда о ней не спрашивала. Только постоянно волновалась: когда ехала в ресторан на такси, когда садилась на услужливо отодвинутый от столика стул, когда слушала бархатный голос, любовалась идеальными манерами и тонула в глазах сидящего напротив мужчины. И все никак не могла поверить, что все происходит именно с ней, Марикой Леви, обычной, средней (ну, ладно, пусть выше среднего) работницей телеканала.
В тот вечер она впервые провалилась в атмосферу настоящего богатства. Люксовая обстановка, благоговеющие взгляды окружающих, баснословные цены меню и неземной вкус вина двенадцатилетней выдержки. И в тот вечер она так и не смогла понять, почему Ричард не повез ее к себе домой.
Не понравилась она или ее манеры?
А после трое суток скручивалась в терзаниях: позвонит ли в следующий раз.
* * *
Они сидели на берегу речушки.
Шумела прозрачная вода, катилась по гладким камешкам дна куда-то вправо и скрывалась за поворотом. За рекой плотной стеной высился еловый лес, слишком густой, чтобы через такой идти.
Именно это место, на полянке перед журчащей водой, по какой-то причине выбрал для привала Арви, и теперь лежал у самой воды, и с наслаждением чавкал здоровым куском мяса, которое выдал для него котелок.
Марика не спорила с выбором кота. Сидела на пеньке, позади которого поставила палатку, жевала картофель с сыром (как будто запеченный) и смотрела на реку, которую почти не видела — закат догорел минут двадцать назад, лес накрыл сумрак. Слушала шум воды и поглаживала мятый бок посудины, перед которой долго извинялась: мол, не хотела на спину падать, ты уж прости. Котелок, наверное, простил, потому что работал исправно.
Приходили и уходили воспоминания о Ричарде, нет-нет да думалось про оставшихся позади путников и о том, что ждет впереди. Лишь бы только не через этот лес — все руки обдерешь.
Усталость морила тело, но не разум, и спать не хотелось. Темно, тихо и одиноко; Арви, наевшись, ушел спать под полог ближайшего дерева. Достать, что ли, зеркало?
Как только Марика поставила котелок на землю и разогнулась, пытаясь решить, чем заняться дальше, за спиной послышался шум — шорох опавших игл и треск тонких сучьев (под чьими-то подошвами?).
Она резко обернулась и замерла, пытаясь в кромешной тьме увидеть источник тревоги, метнула взгляд и на Арви: тот поднял ушастую голову и смотрел в том же направлении.
— Не пугайтесь, это всего лишь я, Майк, — послышалось из темноты. — Решил зайти на чашку кофе, если можно.
— Конечно, можно, — выдохнула Марика с облегчением, пытаясь унять нервную дрожь, что возникла в конечностях при появлении шума. Тут же вспомнились недавние мысли про диких животных и другие опасности, подстерегающие безоружного путника посреди ночного леса. — Вы меня немного напугали.
— Извините, я не хотел. Просто у вас тут темно, я подумал, что костерок вам не повредит. Как раз захватил с собой дровишек.
Приближающаяся расплывчатая тень наконец сформировалась в мужской силуэт с объемной сеткой в руках. Морэн обогнул пень, огляделся, постоял несколько секунд, прислушиваясь к звукам вокруг, после чего одобрительно изрек:
— Хорошее место для стоянки. — И принялся складывать прямо перед Марикой костерок. — Как прошел ваш день?
И она впервые от такого простого вопроса расслабилась. Как хорошо, когда кто-то шуршит вокруг, говорит, интересуется делами. Когда посреди укрытого ночью мира с висящими над головой звездами, ты вдруг оказываешься не один.
— И почему они не ценят помощи? Почему не способны просто поблагодарить, а не навязывать тебе же свои дальнейшие планы? А эта Лизи сразу про сумки! Но я же не ишак?
— Марика, подождите. Но разве вы не помните ситуаций, в которых сами вели себя подобным образом? Когда едва бросали в ответ короткое «спасибо» и тут же принимались требовать большего?
«Откуда вы знаете?» — хотелось ей спросить.
Помимо дров, он принес и две кружки, одну из которых она теперь держала в руках. Пальцы покалывало от налитого в алюминиевую емкость кипятка, пахнущего крепким кофе. На этот раз котелок не стал взбрыкивать и удивлять — сразу сварил запрошенное. Наверное, тоже устал.
Да, она помнила. Помнила, когда почти не замечала входящую в кабинет Катти — помощницу-секретаря — и ее робкие попытки поднять настроение старшей коллеги принесенным к кофе печеньем. Помнила, как постоянно требовала выполнения работы «вчера» и спрашивала, ну когда же придут по-настоящему хорошие новости? Не вот эти, подписанные шефом документы на продвижение нового проекта, не розочка от мистера Аллена и даже не ее собственная номинация на сценариста года. А ПО-НАСТОЯЩЕМУ хорошие новости! Чего она требовала тогда от Катти? Или от себя? Чего добивалась от жизни, кидаясь в бой грудью и орудуя кулаками?
— Помню, да.
Майк неторопливо потягивал свой кофе и ворошил палочкой костер. Он часто это делал, и Марика почему-то подумала, что нет на свете другой картинки, навевающей на нее большее спокойствие и умиротворение. Угли, отсветы пламени на спокойном лице, ощущение стабильности и странной правильности. Почти незнакомый человек и чужой, не ее, Учитель, но можно быть собой.
— Дело в том, что это людская природа. — Его размеренная речь успокаивала. Ей верилось. — Постоянно желать большего. Возможно, генетически прошитый фрагмент всех находящихся в физическом теле и в физическом мире людей.
— А есть и другие миры?
— Есть. Есть нефизический, тонкий мир. Там подобные стремления отсутствуют.
Посвистывали в ночи не то сверчки, не то скрывшиеся в ветвях бессонные птахи. Журчала речка.
Разговор про тонкий мир напомнил диалоги с зеркалом — что-то из области абстракции. Глаза не видят, руки не могут пощупать, но мозг верит, что он есть. Сопел подобравшийся к костру и упавший на бок Арви. Грел желтую шкуру; во сне длинные уши нервно подергивались.
— И потом, мы часто ждем от людей благодарности, забывая о том, что обижаемся не на самих людей, не сказавших «спасибо», а на собственные ожидания, не совпавшие с действительностью. И чем больше несбывшихся ожиданий, тем больше копится на жизнь, на людей, на обстоятельства обиды.
Слушая проводника, Марика вдруг вновь почувствовала себя «маленькой». И виноватой. Опустила лицо, уткнулась взглядом в темную колышущуюся поверхность кофе и замолчала. Да, несбывшихся ожиданий много. И обиды тоже, тут он прав.
— А у вас совсем нет никаких ожиданий?
Майк вопросу улыбнулся.
— Есть. Их не может не быть. Но когда они возникают, я пытаюсь понять их структуру, основу или, если хотите, причину. И часто оказывается, что причиной для них является все то же недовольство чем-либо. А недовольство приходит от отсутствия умения ценить.
— Тут я вас понимаю. — Вспомнив оставшуюся в Нордейле роскошную квартиру и машину, Марика поерзала на жестком пеньке и, чтобы сменить выводящую из зоны комфорта тему, спросила:
— А сегодня у вас занятий нет?
— Нет, сегодня нет. — Морэн перевел взгляд от пляшущих всполохов костра на ее лицо. — Может, вы собирались спать, и я вас задерживаю?
— Нет, не задерживаете. Сегодня был марш-бросок, завтра, наверное, еще один. А сейчас как раз хочется отдохнуть, так что я очень рада, что вы пришли.
— Уже знаете, куда двинетесь утром?
Она отрицательно помотала головой.
— Еще не смотрела карту.
— Так доставайте, посмотрим вместе.
