Глава 8
«Если придумаешь мне имя, расскажу тебе об одной крайне полезной вещи».
Зеркало либо имело, но тщательно это скрывало, либо стремительно приобретало характер. Лежа на рюкзаке, оно то и дело формировало новые фразы, которые Марика читала краем глаза, подставив лицо утреннему солнцу и с аппетитом уплетая гороховую кашу с мясом.
— Ты становишься хитрым, не находишь?
«Нет, просто считаю идею с именем хорошей».
— Так и сказало бы мне само, как тебя зовут.
«Я не знаю. Придумай».
— Мне проще приделать тебе ножки из шишек, чтобы ты начало ходить, нежели придумать имя; я уже пыталась.
Арви то презрительно принюхивался к вываленной на траву рядом с ним желтоватой кучке — той же самой гороховой каше, — то укоризненно косился на Марику.
Та взмахнула ложкой.
— А я что сделаю, если горшок решил, что сегодня у нас одинаковый завтрак. Я просила для тебя мяса!
Недовольный сервал отошел от «некошачьей», по его мнению, еды, улегся на траву и отвернулся.
— Сегодня все с характером, надо же.
Несмотря на капризы Арви и требование зеркала срочно выдать ему имя, утро задалось. Выспавшаяся Марика с наслаждением вдыхала пропитанный запахом сосновых иголок и смолы воздух, смотрела, как уползает прочь затянувший за ночь поляну туман и любовалась переливающимся на травинках бисером росы.
Если бы кто-то спросил — а спросить, к сожалению, было некому, — она бы ответила, что никогда до этого не любила гороховую кашу, но теперь… Наверняка котелок создавал волшебный и крайне талантливый повар, поместив в невидимый список приготавливаемых блюд свои лучшие рецепты. Нежирные, но и не сухие кусочки мяса, попадавшиеся в каждой ложке, пахли пряностями.
— Ладно. Айрис, Дива, Грания, Камрин?
«Нет».
Началось…
— Лавена, Шейна, Триста, Серна?
«Последнее опять с подвохом?»
— Без подвоха. Фенела, Мерна, Этна?
«Не то».
— Сама чую, что не то. Сейчас еще подумаю.
Следующие несколько попыток тоже не принесли положительного результата, но Марика не стала фыркать. В какой-то момент она перестала обижаться на магического спутника: действительно, имя должно быть особенным.
А уже у речки, споласкивая котелок и ложку в ледяной воде, задумалась о другом: о Майкле. О том, как сильно вчера удивилась, почувствовав дразнящий ноздри тонкий аромат мужского одеколона, когда Морэн подсел ближе к ней для того, чтобы рассмотреть карту, — крайне приятный, стоило признаться, аромат. И опять же собственное удивление, почти ступор. Шок, выбивший мысли из головы на целую минуту.
Нет, она, конечно, не думала, что проводник по природным тропам должен пахнуть муравьиным мхом или лосиным дерьмом, но чтобы так… притягательно?
Нет, такого она точно не ожидала.
Руки в ледяной воде окоченели уже через полминуты.
— Тут не вода — тут кубики со льдом должны с грохотом катиться, — проворчала Марика, глядя, как растущие у берега травинки облизывает прозрачный поток. Поднялась, отряхнула посуду и направилась обратно к палатке.
А по пути вдруг совершенно неожиданно поняла, как должны звать зеркало.
— Ты будешь Лао!
«Почему?»
— Потому что это означает «мудрый» и «странствующий». А ведь ты мудрое и странствующее. К тому же у этого имени нет принадлежности к полу, что возвышает тебя над различиями. Ну как, нравится?
Какое-то время зеркало переваривало услышанное: туман, напоминая ширму, сначала ровно распределился по всей поверхности, а несколько секунд спустя бодро сложился в слова: «Да. Нравится!»
— Ну, вот! Наконец-то!
Рядом, прервав голодную забастовку, чавкал недовольный Арви. Пытался извлечь из кучи гороха вкусное мясо, но оно прочно слиплось с разваренной крупой — приходилось жевать все вместе.
К этому времени бесследно рассеялся туман, стало видно тонкую, вьющуюся сквозь лес тропку; блестящие росинки высыхали на глазах.
— Так о какой полезной вещи ты хотело мне рассказать? О чем?
«О привлечении в жизнь удачи».
— Ого! Полезно.
К этому моменту Марика успела свернуть в рулон тонкое одеяло, упаковать палатку, сложить в рюкзак посуду и теперь с интересом читала плавающие на темном фоне буквы.
«То, что ты сейчас прочитаешь, нужно произносить внутри головы, направляя энергию к небу. Произносить так, чтобы слова летели вдаль, чтобы их слышали…»
— Хм. Слышал кто?
«Они найдут адресата».
— Хорошо. Давай, буду читать.
И Лао принялось плавно, как в финальных титрах фильма, выводить строчку за строчкой.
«Отворись забава,
Не вершись расправа,
Чаша полная, сердце храброе,
Руки смелые, голос вдаль летит…
Приходи удача, тебя любят здесь!»
— И это все? — Марика удивленно захлопала ресницами. — Какой-то нескладный стишок.
«Это ум твой нескладный! Эти строки обладают настоящей силой. Чтобы почувствовать, нужно мысленно произнести их, направляя в небесную суть».
— Ладно, ладно, не бухти. Направлю в «небесную суть». Сейчас только выйду на дорогу и тогда уже попробую.
«Только не перепутай! Это важно…»
— Не перепутаю, — огрызнулась Марика и засунула зеркало в карман рюкзака.
* * *
(Tunes of Fantasy — I'm Happy)
Пятый день пути.
Она заметила, что полюбила эти моменты: вот так идти, почти не выбирая направления, полагаясь частично на судьбу, частично на тропку, а частично вообще не пойми на кого. Главным оставалось одно: пилон все ближе, путь когда-нибудь завершится, а пока можно просто помечтать, подумать о своем, пошагать, глядя по сторонам.
Впереди бежал, так же, как и она, оглядываясь по сторонам, Арви; под рыжей шкурой равномерно двигались лопатки; иголки под его мягкими подушечками на лапах не издавали ни звука. Солнце расплескало по лесу частицы тепла и золота, проглядывало сквозь кроны ясное синее небо, покачивались на животе рукава повязанной вокруг талии толстовки.
После мысленного прочтения выданных зеркалом строчек, Марике казалось, что вокруг тела возник увенчанный символом сверкающей подковы невидимый кокон — тянущее удачу в жизнь поле, защищающее и оберегающее одновременно. От этого на душе делалось еще теплее; молодец, Лао, слов на ветер на бросает…
Лао, Ветер, Арви, Путь… Всего несколько дней назад эти слова не имели для нее никакого значения, а теперь казались чем-то сладким и таинственным. Чем-то крайне радостным, привносящим ноту непонятного, но столь искреннего восторга.
Вчера Майкл сказал:
— Главное, не бойтесь того, с чем столкнетесь завтра. Думаю, все будет хорошо.
— Я тоже так думаю.
И она действительно так думала: есть задача — есть решение. Что бы ни ожидало впереди, оно больше не пугало.
Сколько Марика ни старалась, так и не смогла определить, какое количество препятствий ждет впереди — символы на карте неуловимо менялись. То их было четыре, то шесть, то возникали дополнительные бледные рисунки. Одним словом — хитрый Уровень. Но ей он все сильнее нравился. Впереди осталось больше недели выданного Арнольдом отпуска (как же кстати!) — она все успеет.
В кармане рюкзака покоились заветные семечки — четыре штуки, но впервые за все это время Марике вдруг показалось, что дело совсем не в них. Что дело в чем-то еще…
В пути? В движении?
В том, что вокруг так ласково светит солнце?
Так и не разобравшись с причинами хорошего настроения, она улыбнулась, подняла с земли шишку, закинула ее, целясь в ближайший ствол, промахнулась, но не расстроилась, а бодро зашагала дальше.
* * *
— Да ты покажи карту! Покажи. Не хочешь? И на моей, и, скорее всего, на твоей стрелка показывает туда, к горе, а на карте Тэрри она сразу после спуска указывала влево.
— Но на гору не подняться. Это отвес! А ступеней, как вчера, нет. Может, мы тоже сможем обойти слева?
— Если уж нам вперед, значит, должен быть способ забраться. И мы его найдем.
Поразительно. Марика никогда бы не подумала, что подобное возможно, но всего за час она успела пересмотреть свое отношение к этому розовощекому, смачно жующему яблоко увальню.
Рону.
Они оба к полудню вышли на это место — лысую полянку, окруженную ельником, и оба уперлись в вертикальную каменную стену, уходящую на добрый километр вверх гору, к которой даже не решались приблизиться — и так видно, что ступеней нет.
И вот уже час разговаривали. Да-да, просто разговаривали. Общались.
Для Марики — почти диковинка.
— И что, ты постоянно находишь фруктовые деревья?
— Ну, что-то я должен есть. Такого котелка, как у тебя, у меня нет.
— А у Лизи откуда?
— А-а-а… ляд ее разберет, откуда у нее.
Поначалу Марика, как и раньше, вела себя крайне осторожно и осмотрительно: пожитки не показывала, карту не открывала, секретами не делилась, но парень, который раньше казался ей недалеким идиотом, наедине вдруг проявил себя иначе: оказался крайне открытым и приятным в общении.
И уже в первые пять минут рассказал о том, что Лизи — эту командиршу в юбке — они с Тэрри тоже терпеть не могут и что оставили их на ступенях, отказавшись перебрасывать рюкзаками (что за дурацкая идея?), почти сразу же убежав вниз. Как дед прыгал? Да кто его знает; наверное, как-то прыгал. Жалко, если не смог, но не потащишь же на себе?
Да, ест он фрукты, сильно соскучился по нормальной еде, но так, наверное, и надо, иначе бы только и делал, что жрал с такой-то посудины. Поэтому ходит, ищет обозначенные на карте деревья и набирает с собой плодов. Не иначе сам Уровень хочет, чтобы он отучился пихать в рот что попало. Вон, даже похудел.
Когда Рон поднял засаленную кофту и с гордым видом подергал вдавившийся в пузо ремень на штанах, Марика едва не съязвила, что похудел он, видимо, не ахти как сильно, но сдержалась и промолчала.
Оказалось, что и спит он в палатке. Да, палатку нашел каждый (на этом месте рассказа Марику кольнула ревность — не одна она такая умная), а как было бы спать? Нет, спичек нет. Поел и на боковую. С Тэрри их путь пересекается часто, но не всегда: бывает, днями идут отдельно. Лизи вообще встретили только вчерашним утром — непонятно откуда она взялась, а имя волосатого парня? Нет, так и не узнали — молчаливый он.
— Семечко у меня одно, берегу его на конец пути. Больше просить не решился — стыдно.
Про ее желания спрашивать не стал, проявил тактичность. Искренне интересовался появлением Арви — не кусается? И ест все подряд? Здорово, наверное, иметь такого попутчика…
Наблюдая за блеском веселых голубых глаз, за беспрерывной жестикуляцией пухлых рук и слушая несмолкаемый треп, Марика чуть размякла, успокоилась и даже начала отвечать. В конце концов, показала и карту.
Пять минут спустя к компромиссу так и не пришли. Рон догрызал третье яблоко и глазел на вершину утеса, где плыли белые облака, слушал шумящий позади лес; в желтоватых, завивающихся колечками волосах запутались солнечные лучи.
Молодой он, здоровый, веселый. Эдакий бычок. И не такой туповатый, как казалось раньше, думала Марика, рассматривая переходящий в толстую шею затылок и краешек виднеющегося из-за розовых щек носа. Открытый, доброжелательный. А бычился, наверное, из-за того, что Тэрри подначивал. Нет, конечно, она бы такого, как Рон, никогда не выбрала себе в спутники жизни: ни лоска, ни стиля, ни нужной ауры, — да и в друзья бы тоже не выбрала: простоват, — но и сторониться бы теперь уже не стала. Не язвит, никого грязью не поливает, вместо этого сидит и оптимистично думает над решением проблемы.
Молодец. Можно уважать.
Диковинно, однако, что они вообще здесь встретились, на этой поляне.
— Кот твой яблоки ест, как думаешь?
— Я не пробовала ему их давать.
Рон поднялся с травы и, держа покачивающийся огрызок двумя пальцами за палочку, шагнул к сервалу. Тот быстро вскочил с прогретого камня, на котором лежал, и отбежал подальше. Застыл, напряженно глядя на чужака, дернул кончиком хвоста.
— Ну, как хочешь.
Огрызок полетел в сторону леса и шлепнулся в траву.
— Пойду я посмотрю на гору поближе. Может, чего в голову придет.
Провожая взглядом шагающие по траве обутые в толстые унты ноги, Марика кивнула.
Наверное, она, как и раньше, могла бы всех сторониться. Не разговаривать, не вступать в контакт, не раскрывать рта в ответ на приветствия…
Продержалась бы: еда есть, палатка, есть, кот и зеркало есть, чего еще надо?
Но свербела где-то на задворках мысль, что не все так просто, как казалось раньше. Для чего здесь и для чего именно с Роном произошла подобная встреча?
Может, чтобы задуматься? Что-то понять, переосмыслить? Сдвинуть присохшие к коре головного мозга стереотипы и начать, например, чуть больше доверять? Нет, речь не идет об «открываться» полностью, конечно, выдаваемую людям информацию всегда стоит дозировать, но что плохого в пяти минутах общения? Посмотрела на чужую карту, узнала много интересного, сделала что-то для себя необычное, в конце концов. Да и просто изменила впечатление о человеке на чуть более положительное — уже плюс.
А гавкнуть? Гавкнуть любой дурак может. Чтобы отвадить от себя нежелательных попутчиков, много ума не требуется. А вот для того, чтобы разглядеть в «тупом жирняке» неплохого, в целом, парнишку? Требуется. И требуется много.
— Нет, спасибо, не надо! У меня еще есть несколько орехов, две груши и какие-то странные, похожие на финики, кругляшки…
— Ты сколько — пять дней уже на яблоках? Не вспух еще?
Вспух. Было видно, что вспух. Но держался достойно, в котелок не заглядывал, делал вид, что не пахнет так вкусно, что проще лечь и помереть, чем мимо пройти.
— Давай, говорю, посуду. Поешь сегодня гуляш.
— Так тут на одного. А ты?
— А я еще попрошу у котелка.
Она не раздражалась, что он с первой минуты встречи перешел на «ты», понимала, не со зла. Гуляш влила в жестяную кружку почти насильно, нахмурилась, когда Рон с виноватым видом долго не доставал ложку. И долго удивлялась тому, что голодный спутник не накинулся на еду с безобразными храпами, как можно было ожидать, а ел медленно, чинно и более чем скромно.
Вот тебе и «жирняк».
— Да, Тэрри неплохой мужик. Он шибко надменный был поначалу, а сейчас полегче стал. Не такой хмурый и острый на язык, даже рассказывает про себя по вечерам. Иногда. Все думает, как прогоревшее дело заново поднять…
Стучала о дно котелка ложка. Скребла стенки кружки другая. С наслаждением грыз кости Арви, жмурился от солнца, придерживал еду лапой.
Марика слушала Рона вполуха и думала о том, что каждый из них здесь чему-то учится. Она — общению, шагам навстречу, кооперации, смене устаревших взглядов. Рон — нормально питаться и пересматривать отношение к себе самому. С Тэрри Уровень сбивает спесь, Лизи, наверное, учит не навязывать свою помощь. А деда учит ее принимать… А, может, чему-то еще. Может, тому, что «старперу» все же лучше сидеть дома.
Она не заметила, как улыбнулась собственным мыслям.
— Ты чего улыбаешься? Слышишь, что говорю?
— Что? — Марика вскинула голову. — Нет, не слышала, задумалась.
Рон отставил пустую кружку прочь и посмотрел на скалу.
— Там в одном месте вдоль отвеса идет какой-то странный поток — не то воздуха, не то чего-то еще. Если в него руку поместить, она как будто легче становится. Надо бы подумать, как использовать.
— Подумай. — Сама она все же собиралась поискать обходной путь. А до этого, найдя укромное место, пообщаться с сервалом. Проводник все-таки, может быть, что-то подскажет.
* * *
Арви, вопреки ожиданиям, не выручил. Вопросы слушал, но не кивал, идти в обход отказывался, и сколько бы Марика не звала его за собой, мол, пойдем, порыщем по лесу, демонстративно сидел под деревом и с места не двигался.
— Вот противный! Ну, куда-то же нам надо идти? Не сидеть же здесь до вечера…
Она уже хотела было двинуть в чащу одна, когда с другого конца поляны раздался крик: «Я понял! Я, кажется, понял! Иди сюда!» — и тогда Марика, бросив укоризненный взгляд на кота, зашагала в обратном направлении.
— Видишь? Ты видишь? Если отломить кусочек этого листа и поместить в поток, то он летит вверх. Не переворачивается, не выныривает в сторону, не опускается вниз. Летит на самый верх, видишь?
Глаза порозовевшего от возбуждения еще сильнее Рона блестели. В одной руке он держал странного вида высохший широкий лист непонятного растения, а другой постоянно теребил ворот кофты, словно та мешала ему дышать.
— Если туда другие вещи совать, то они вверх не летят. Ни камни, ни ветки, ни другие листья. А этот летит!
— И что?
Затухший было скептицизм вернулся. Не то от недоверия, не то от страха, что подобная идея действительно может сработать.
— А то! Если сесть на такой лист верхом — а они есть очень широкие, смотри… — Рон махнул в сторону растущих у скалы кустов, под которыми беспорядочной кучей лежали высохшие пластины сродни той, что он держал в руке, — можно забраться самому и полететь вместе с ней. Говорю же, тело будто легче становится.
— Да ты рехнулся, наверное! Я даже пробовать не хочу!
Лететь вверх? На листе? На километровую высоту, чтобы случайно по полпути выпасть из не имеющего дверей «лифта»?
— Сработает! Я попой чувствую — сработает! Давай я первый пойду, а ты потом, когда убедишься, что у меня получилось.
Марика не могла понять: то ли сюда применима фраза «нет мозгов — нет боли», то ли другая — «смелым покоряются моря», но одно оставалось совершенно ясным: более бредовой идеи она за последнее время не слышала. Даже Лизи со своими рюкзаками позорно потеряла бы в счете.
— Да ты же… — В этом месте Марика осеклась, глядя на Рона широко распахнутыми глазами.
— Жирный? Я знаю.
— Я не то хотела сказать. Тяжелый… — Неуверенно промямленное слово явно указало на то, что сказать ей хотелось именно жирный.
— Но лист должен выдержать. Иначе для чего бы им здесь лежать? И зачем существует поток?
— Ты что, на самом деле собрался это проверить?
— Да.
Теперь на нее смотрел вовсе не тупоголовой потребитель вредной пищи, желающий одного — быстро и безболезненно похудеть. На нее смотрел испытатель — вдохновленный сложной и рисковой идеей молодой парень, серьезный и как никогда ранее сосредоточенный.
Марика от страха и бессилия сжала и разжала кулаки.
— Да ты болван!
Рон не обиделся на нелестное слово, вместо этого улыбнулся и стал самим собой: оптимистичным веселым розовощеким Роном.
— Вот сейчас и проверим.
(Stefano Bonacina — Release Your Spirit High)
Она бегала вокруг, напоминая себе сбрендившую собачонку, и орала до хрипоты: «Не лезь!», «Не смей!», «Не рискуй!», «Мы найдем другой путь…», — но Рон не слушал. Подтащил широкий лист — псевдо-ковер — к скале и прыгнул на него сверху, как только тот начал отрываться от земли. Забрался на него с ногами, устроился в позе лотоса и счастливо помахал ей рукой.
— Ура-а-а-а! Взлетаем!
И рассмеялся.
— Дурак! Не двигайся там! Только не свались!
Но этот раскрасневшийся идиот, стоило листу подняться над землей на несколько метров, еще и попрыгал на нем, поднявшись на ноги.
— Даже не проседает! Очень устойчивый! Видишь?
Умудрился и станцевать что-то незатейливое.
— Слезь! Сядь! Прижми задницу!
«Блин, он же свалится, свалится, свалится…»
Но Рон не свалился. Минуту спустя он уже махал ей рукой, находясь на середине подъема, а еще через какое-то время его голос доносился как будто из облаков — с самого верха утеса, где тот, похоже, лежал на самом краю, свесившись головой вниз. Вот безбашенный!
— Я тут! Марика! Я поднялся! Давай и ты…
Но она не слышала его — не хотела. Нервничала так сильно, что пришлось сесть на траву и обнять себя за колени.
«Не поеду, не поеду, не поеду…»
— Тут поляна! Классная! Поднимайся, тебе понравится!
Марика раскачивалась из стороны в сторону и едва не выла от страха и бессилия. Она всегда боялась высоты — боялась лифтов и мостов, лестничных пролетов, если рядом находилась пройма в несколько этажей вниз, даром, что перила — долго, что ли, через такие перевалиться?
Нет! Никаких лифтов без дверей! Никаких подъемов на листах-самолетах! Никаких сумасшедших поступков, которые в итоге будут стоить ей нервов и седых волос. Ну и что, что один поднялся? Она точно свалится, вот точно-точно полетит вниз, а если даже и нет, то вцепившиеся в края листа пальцы потом, как скрюченные гвозди, можно будет отдирать только монтировкой…
— Ну, давай же! Чего ты ждешь! — вновь донеслось из облаков. — Это совсем не страшно, вот увидишь!
Не страшно? Как же…
— Я не могу! Я боюсь! — крикнула она хрипло, а следом прошептала: — Не могу, не могу, не могу… Разве ты не видишь?
А вокруг идиллия: застывшая у скалы солнечная поляна, тихий шепоток травы, тишина и спокойствие. Качающиеся на ветру колокольчики цветов, игра тени и света на еловой чаще, стрекот голосистых цикад.
И напряженный взгляд желтых кошачьих глаз.
— Вот такая я бояка, Арви… Стыдно, да?
Наверху пролетел, пронзительно крикнув, орел; Марика задрала голову и прищурилась — синее небо слепило.
Хорошо ему, с крыльями-то. Свободно, без страхов… Летай — не хочу…
Непонятно откуда всплыли сказанные накануне у костра слова: «С чем бы вы ни столкнулись завтра, главное, не бойтесь…»
Он знал? Неужели Майкл знал, видел по карте? И заранее предупреждал не бояться? А она еще, как бравая женщина-воин, кивала головой: мол, не буду. Я уже ничего не боюсь… Вот и дура. Что она скажет ему вечером?
Странно, но в этот самый момент Марика осознала: она должна пойти вперед. Чтобы случился тот самый вечер у костра, чтобы нашлось о чем рассказать, пусть даже с остатками дрожи в конечностях, чтобы просто знать: она все-таки сделала это. Боялась, как последняя …, но сделала.
— Арви, я дура, да?
Спасибо, сервал уже второй раз не стал кивать. Хороший кот, умный.
— Но тебе придется пойти со мной, понимаешь? Если я все-таки сяду на этот чертов ковер, он очень быстро оторвется от земли, и тебе придется успеть на него запрыгнуть. Потому что без тебя я не полечу, это ясно? Ведь тебе ясно?
Она говорила с ним, как с человеком: объясняла, увещевала, умоляла и угрожала. Даже не задумывалась, способны ли кошачьи мозги понять человеческую речь. Если листья могут летать, то и коты могут распознавать слова. Могут. Должны! Иначе она не полетит!
— Не делай так, чтобы я свалилась, слышишь? Если не запрыгнешь, я свалюсь.
Теперь Арви смотрел в сторону; казалось, нервничал он не меньше.
— Я сейчас пойду, возьму эту чертову пластину и прыгну на нее. И ты тоже прыгнешь? Понял? Приготовься!
Верила ли она в успех? Нет. Потому что попросту перестала думать о нем. Есть шаг — надо сделать, и не время размышлять о последствиях. Просто делать. Пока взялся откуда-то неукротимый дух, пока есть силы и решимость…
— Мари-и-и-ика! Ты где-е-е-е?
На выкрик из облаков она не ответила. С хмурым, но крайне сосредоточенным видом подошла к куче листов. Не обращая внимания на дрожь в коленях, выбрала тот, что показался ей наиболее широким, проверила на наличие трещин, зачем-то стряхнула паутину, грозно посмотрела на сервала.
— Ты прыгнешь. Понял?
Кот дернул ухом, а по морде читалось: ему бы оказаться подальше отсюда…
— Даже не думай. Все, я потащила его к потоку.
И она, как куском фанеры, зашуршала листом по траве — не легким, но и не тяжелым, суховатым на ощупь. Остановилась за метр до того места, где на свое транспортное место сел Рон. Бросила «ковер» на траву, проверила, на месте ли рюкзак, тяжело выдохнула. Наверное, посмотрись она в этот момент в зеркало — нормальное зеркало, — увидела бы самое мрачное из существующих выражений собственного лица — бледное, упертое, с поджатыми губами и нездоровым блеском кофейных глаз.
— Все, Арви. Приготовься.
Тот не двинулся с места, но она была уверена, слышал ее. Как же глухо звучит собственный голос.
— Создатель помоги мне.
Дрожь нахлынула с новой силой, стало трудно дышать. Чувствуя, что еще секунда — и наступит паника, Марика взялась за край листа и «вдвинула» его в поток — тот тут же начал медленно подниматься вверх (чертов Рон, нашел же метод…), а через секунду, успев автоматически «перемолиться» всем богам, запрыгнула на него сверху. Чувствуя неустойчивость пластины, судорожно на карачках отползла в сторону, резко перевернулась и плюхнулась на попу. А после заорала не своим голосом:
— Прыгай сюда!!!
Арви не шелохнулся. Лист медленно полз вверх; Марика сжала кулаки.
— Арви-и-и-и!!!
Сервал пригнул голову и жалобно, хрипло мяукнул. Она впервые слышала, чтобы он мяукал.
— Прыгай, ты, чертов кот! Я без тебя не поеду! Слышишь? Я же смогла!!! ПРЫГАЙ!!!
Он трясся, она видела это даже отсюда. Трясся и все не двигался. И она уже готова была ступить вниз — к черту лист, пусть летит без нее, — как Арви подобрался, взял разгон с места и в длинном красивом прыжке — вытянутые вперед лапы, блестящая на солнце шерсть — перелетел на лист. Она знала, что запомнит этот момент на всю жизнь. Сервал приземлился в сантиметре от нее, выпустил все когти, распушил загривок и дикими глазами посмотрел прямо перед собой.
— Ты молодец! Слышишь? Молодец!!!
И она впервые обняла кота за шею, чего тот, в приступе нервной дрожи, даже не заметил.
А минуту спустя она визжала от восторга. Просто не могла сдержаться.
Вот почему танцевал Рон, вот почему он так счастливо смеялся; как не смеяться, когда вокруг так красиво?
Земля оставалась все дальше, а небо становилось все ближе, за спиной медленно плыл каменистый утес, а лифт — вполне себе устойчивая платформа, без дрожи и крена, — мягко скользил вверх. И на место страха вдруг пришел восторг — беспричинная эйфория. Какой красивый, оказывается, сверху лес! А эти далекие горы за ним — серо-голубые исполины и белые снежные шапки на фоне синевы. Какие краски, какие цвета! Зеленый, желтый, оранжевый, глубокий красный… Почему она не видела их там, снизу? Почему не видела прозрачность воздуха, многоцветность пейзажей, почему не видела размах окружающей красоты, ее величия?
В эту минуту Марика поняла, что абсолютно счастлива, и в порыве безудержного восторга закричала снова — звук подхватил в играющий поток ветер. Тот самый Ветер…
Может быть, за всю оставшуюся жизнь она больше не сделает ничего подобного. Может, будет жалеть об этом, может, нет, но сейчас — тот самый момент, когда можно стать совсем настоящим. Можно открыть рот и в немом восторге просто плыть над землей; можно, не помня об этом, зарыться пальцами в жесткую рыжую шерсть и прижать к себе дрожащего друга; можно пропитаться моментом настолько, чтобы потом никогда — никогда-никогда — не забыть ни единой, даже самой мельчайшей детали.
Они валялись на земле, словно беззаботные подростки, словно знали друг друга всю жизнь. По крайней мере, так казалось в эту минуту. Мягкая под пальцами трава, и хочется смеяться.
— А ты боялась! Видела, как классно?
— Я решилась! До сих пор не верю! Я решилась!
В глаза било яркое солнце — Марика прикрыла их; шевелил челку ветер.
— Я теперь никогда этого не забуду. Вообще никогда…
Она глубоко вдохнула и выдохнула напоенный запахом медуницы воздух.
А полчаса спустя настало время прощаться — теперь стрелки на их картах указывали в разные стороны.
Рон улыбался чуть смущенно, несмело. Держал в руках толстовку и все время поддевал сползающую с плеча лямку рюкзака.
— Мне налево, куда-то в чащу. Похожу еще немного сегодня да выберу место для стоянки.
Арви все еще нервно вылизывал шкуру и иногда озирался по сторонам, но уже не дышал по-собачьи высунув язык, успокоился.
— Да, а я куда-то туда. — Марика неопределенно махнула рукой вправо. Повисла неуклюжая пауза, та самая, когда волею судеб ставшие вдруг друзьями незнакомцы снова становятся чужими. Когда тает связь и ширится пропасть — возрастная и социальная; когда становится непонятно, почему минутой раньше не чувствовалось никакого отчуждения.
Хотя они чувствовали это оба: совсем связь не растаяла, от нее осталась тонкая — не шире паутинки — прозрачная ниточка. Еще не друзья, но уже не чужие. И уж точно не враги. Просто люди, что-то преодолевшие вместе.
— Давай, я дам тебе с собой еды. Положишь в кружку, накроешь чем-нибудь…
— Не надо. — Рон засмущался и потупился, теперь глядел в землю. Через секунду поднял глаза. — Если вдруг встретимся, я буду рад.
Она улыбнулась в ответ на его взгляд: «А ты не такая стерва, какой казалась раньше». Мысленно согласилась: «Да и ты не такой увалень. Спасибо, что помог».
— Ну, я пошел.
И не дождавшись ответа вслух, он зашагал к густеющему вдалеке лесу. Махнул на прощанье рукой и не стал оборачиваться.
— Пока, — тихо ответила Марика. — Удачи.
* * *
Интересно, а из ее знакомых кто-то смог бы?
Смог бы вот так залезть на поднимающийся вдоль горы лист, смог бы с неподдельным интересом и любопытством постигать, изобретать, рисковать? Проверять на себе кажущиеся неподдающиеся логике замыслы, зная, что неверный шаг может легко привести к гибели. Стал бы кто-то из них звать за собой незнакомца, подбадривать его, протягивать руку тогда, когда мог бы попросту развернуться и уйти? Ведь, как она сама считала, на Магии у каждого свой путь.
Да, именно так она и считала. А теперь сидела тут, на вершине горы, и испытывала тихую, но чрезвычайно душевную признательность.
Нет, не полез бы Ричард на лист. Где там! Он бы и на Магию никогда не ступил, не просчитав заранее риски. А тут их не просчитать — в этом и прелесть. Смог бы пересилить себя тот же Арнольд? Или секретарша Катти? А ее бывшая подруга Эмили? Хоть кто-нибудь из них?
Потягивая из фляжки воду, Марика поймала себя на мысли, что Катти, возможно, смогла бы. Тихий нрав, но несгибаемая, несмотря на доброту, решимость в серых глазах — девушка-загадка. Такой бы, наверное, здесь понравилось.
Она так и не спросила Рона о том, как он попал на Магию. Забыла. Как люди вообще сюда попадают? Все через несуществующий на второй день веб-сайт? Сплошные загадки. Ничего, если встретятся еще раз, спросит.
Запихивая флягу обратно в рюкзак, она наткнулась пальцами на зеркало. Зачем-то вытащила его, погладила узорную рамку.
— Привет, Лао. Как ты? Я просто хотела сказать привет.
На поверхности бодро высветилось: «Привет». А затем: «Ты молодец!»
— Спасибо.
Марика смущенно улыбнулась. Огляделась вокруг, с особенным наслаждением, как бывает после удачного парашютного прыжка и осознания, что ты все еще жив, втянула в легкие чистый горных воздух и посмотрела направо. На лес, на вьющуюся как ни в чем ни бывало тропку, на растущие по ее краям колокольчики и клевер.
— Мне хорошо с тобой, знаешь? — зачем-то добавила, не глядя на магический предмет-спутник. А когда, налюбовавшись пейзажем, опустила взгляд, то прочитала:
«Так может сказать только человек, которому хорошо с самим собой».
Улыбнулась шире.
— Тебе лучше знать.
И, поднявшись, кивнула сервалу.
— Пойдем, кот?
* * *
— Как вы думаете, у человека существует только физическое тело?
Вопрос поставил их в тупик.
Одетая в белую спортивную курточку Агнес потупилась на руки; Том наоборот пытался взором, в котором угадывалась напряженная мозговая работа, проделать на Учителе дыру.
— Наверное, есть еще невидимые, да? — спросил он, смахнув вбок упавшую на глаза челку.
— Невидимые, скажем так, они лишь до поры до времени. Если вам однажды станет хватать энергии, вы их увидите.
Майкл вытянул руку, в которой держал сучковатую палку, и принялся ей рисовать на покрытой хвоей земле. Сегодня он решил провести занятие пораньше и место выбрал другое; в итоге, вместо зимней ночи, потрескивающего костра и стужи вокруг царил теплый, тонущий в закате вечер; шелестел в густых кронах ветер.
— На самом деле, дополнительных тел у каждого человека достаточно много, и все они отвечают за разное. — Сдвигая иголки, он схематично нарисовал человечка и окружил его дополнительными яйцеобразными слоями. — Но только если все они сбалансированы и находятся в гармонии, вы будете здоровой, счастливой, полноценно развивающейся личностью. От их баланса зависит не только ваше умение общаться с невидимым миром, но также и тонкость восприятия, и настроение, и способность принимать новые идеи, анализировать их.
— Учитель, а как сделать так, чтобы стало хватать энергии?
Агнес хотелось увидеть все невидимое уже сейчас; он понимал это. Сам когда-то был таким, хоть и не столь торопливым.
— Практикуя уже рассказанные мной вещи, вы постепенно копите ее. Учитесь концентрировать энергию, становитесь сильнее.
— То есть надо ждать? А нет ли такого источника, чтобы сел в него и зарядился?
— Как робот что ли? — хохотнул Том. — Подключился вилкой в розетку, и глаза загорелись?
— Для всего требуется ожидание, — произнес Майкл, глядя на распластанного между иголок человечка. Зачем-то потрогал кончиком палки его сердечный центр, а затем присоединил его линией от макушки к небу. Помолчал. Затем вынырнул из далеких мыслей и добавил: — Для всего. И это едва ли не самое первое, чему вам придется научиться, — терпению.
Несмотря на то что эти двое начали посещать его занятия более полугода назад, терпение все еще не являлось их сильной стороной.
Как, впрочем, сегодня и его: Майк то и дело поглядывал на электронную карту-планшет, на которой час назад напротив имени Марики Леви высветилось «+1», а затем и «+2». За что еще два балла? Хорошо идет, молодец. Значит, прошла подъем и сделала другие верные выводы. Хотелось бы послушать, какие именно, но сейчас идет занятие, он и так перенес его на час раньше для того, чтобы завершить до темноты.
— Так какие, по вашему мнению, существуют дополнительные тела?
— Аура? — после паузы неуверенно предложил Том; рука в его кармане беспрерывно двигалась, будто пальцы комкали невидимую бумажку.
— Верно. Еще?
— Тело здоровья? — включилась в диалог Агнес.
— Не совсем. Тело здоровья — это гармоничная работа всех составляющих.
— Тогда, может, тело настроения? Мыслительное тело?
— Близко. Что ж, давайте разбираться по порядку. Когда вам требуется какая-то идея или новая информация, которой ваш разум до сих пор не обладал, по осознанному запросу действительно можно активировать мыслительное тело, оно называется «ментальным». Ваше настроение всегда отражается на астральном теле, теле эмоций…
— А они все находятся вокруг нас? Рядом с физическим телом? — любопытная ученица все еще не оставляла попыток понять, можно ли упомянутые тела каким-нибудь образом разглядеть.
— Некоторые находятся рядом, некоторые — удаленно в различных слоях энергетического мира.
— Значит, так просто не увидеть?
Майкл мягко улыбнулся.
— Когда-нибудь, Агнес. Не торопитесь. Итак, перейдем к общей классификации, над которой вам впоследствии придется подумать самостоятельно…
И он принялся слева от человечка, заключенного в окружности, чертить палкой новую схему.
— Шесть?!
— Да, шесть. Но может становиться больше, если в этом есть необходимость.
Майкл взглянул на удивленную Агнес и улыбнулся.
— Не верится?
— Верится. — Она смутилась. — Просто живешь и не думаешь, что есть что-то помимо того, что видишь глазами. Например, отражение в зеркале.
— Вот для того, чтобы научиться видеть не только глазами, мы и будем разбираться, как усовершенствовать и развить наши тонкие тела. И если преуспеем, научимся слышать и видеть структуры тонкого мира. Вам ведь это интересно?
— Очень интересно!
— Конечно, интересно, Учитель!
Теперь они смотрели на него, как на волшебника, собирающегося открыть принесенный с собой и до того завязанный тесьмой куль с подарками.
Он любил эти моменты. Горящие интересом глаза, сконцентрированное внимание, искрящаяся в воздухе нетерпеливость и готовность слышать. Любил ощущение того, что Знание интересно не только ему самому, но и другим. Ценные моменты.
— Хорошо, тогда перейдем к классификации. — Второго «голого» пока еще человечка, нарисованного на земле, коснулся кончик изогнутой палки. — Тело номер один — астральное. Тело эмоций. Оно заключено в физическом, но иногда его контуры расширяются или сужаются, в зависимости от испытываемого настроение, например, радости, злости, прилива вдохновения, уныния, счастья. На этом теле всегда отражены наши эмоции, и по нему же можно увидеть, «здоровы» ли они.
— А как?
— Агнес… — предупреждающе произнес Майкл.
— Все-все. Молчу и слушаю. Учусь не торопиться.
— Молодец. — Он сделал паузу. — Тело номер два — эфирное. Это тело защиты. Оно находится снаружи и плотно прилегает к физическому, как невидимая рубашка. — Новая линия сомкнулась вокруг контура человечка. — Это тело защищает нас от вредоносных энергетических воздействий извне, от избытка получаемой информации, от многих вещей. Далее идет аура (новый контур, чуть дальше от первого). Она является телом взаимодействия с другими людьми, телом контакта. И она так же является защитным телом, и в данном случае именно на него в первую очередь ложатся вредоносные энергоструктуры, такие как: порчи, сглазы, наговоры, проклятия. Хотя последнее ложится не только на него, увы, но и на посылающего…
Майкл задумчиво помолчал, пожевал губами. С ветки на соседнем дереве вспорхнула птица — захлопали крылья, раздался птичий крик, мол, лечу я уже, ждите; почему-то ему показалось что она прокричала именно это. Вновь задвигался по земле кончик палки.
— Далее идут казуальное — причинно-следственное тело, так же отвечающее за умение удерживать финансовые потоки, успех и прочее, следом — ментальное тело — тело получения информации и ее обработки, и бодхиальное тело — тело взаимодействия с высшим проявлением — Вселенной, Источником или Создателем, если хотите.
После того как речь умолкла, Агнес и Том, глядя на нарисованную Майклом схему, целую минуту молчали — переварили услышанное. Не решались ни спрашивать, ни комментировать. Ждали продолжения.
— Все понятно? — он спросил это, зная, что пока ничего не понятно. Так и должно быть: детали встанут на место позже, а пока стоит дать им время подумать. — Если пока вопросов нет, то вот домашнее задание: попробуйте осознать наличие у себя тонких тел и их предназначение. Чувствовать каждое по отдельности не нужно, только осознать. Ясно?
— Ясно.
Место урока ученики покинули, забыв попрощаться, загруженные новым доверху, как тяжелые составы с углем.
Майкл смотрел им вслед, пока между деревьями не перестали мелькать спины — одна в белой курточке, другая в черной.
* * *
— А я нашла зеркалу имя, представляете? Так долго искала! Перебрала десятки вариантов, а ему все не нравилось. Но ведь в итоге нашла!
Марика болтала без умолку. Носилась вокруг проводника, что появился возле ее стоянки пять минут назад и теперь складывал костер, и рассказывала-рассказывала-рассказывала. Ее переполнившемуся кувшину впечатлений срочно требовалось выплеснуться через край, и слова напоминали бурную речку.
— А Арви! Ему с утра котелок наварил гороховой каши, и тот с полчаса морщился, прежде чем поел. А мясо никак — сколько ни пыталась его наколдовать, ничего не вышло. А как он сегодня храбро прыгнул!
— Котелок?
— Арви!
— Прыгнул куда?
— Ну, на тот лист, который был возле подъема… Сейчас! — Она взмахнула рукой в предвкушении. — Сейчас я все расскажу!
Марика кое-как усадила себя на поваленное бревно, радостно выдохнула и почесалась.
— Эх, помыться бы… Слушайте, а у вас стиралки нет?
Сказала и прикусила язык. Поняла, что, наверное, перегнула палку: с чего бы ей спрашивать о таком проводника? Ведь все идут в грязном, у всех равные условия. Смутилась.
А Майкл застыл, держа в руках сушняк на растопку, задумался. Затем сложил веточки на землю, отряхнул ладони и с отразившимся на лице удивлением ответил:
— Вообще-то, есть.
— Правда? — Было видно, как она терзается: то ли поканючить «можно я постираю?», то ли пересилить себя и отказаться от соблазна в преимуществе, не предоставленного другим. Победил соблазн. — А можно я постираю вещи? Эта кофта… я от нее уже чешусь… И штаны. Или это будет неправильно? Так, наверное, нельзя? Недопустимо правилами?
— Ну, вообще-то, правила здесь формируются в каком-то смысле "на ходу". Я вот тоже не прихожу обычно к людям, чтобы посидеть у костра, но это не возбраняется. Другое дело, — тут Морэн сделал паузу, — что Уровень «заметит» это и, скорее всего, за появившийся плюс с виде поблажки со стиркой даст вам какое-нибудь дополнительное испытание. Так что, решать вам. Мне стиралки не жалко.
Костер он складывать не стал, ждал, пока притихшая Марика придет к какому-либо решению, а та от усердия, пытаясь взвесить все плюсы и минусы, ерзала из стороны в сторону, как будто поверхность бревна жглась и кололась.
— Слушайте, — наконец выпалила она, — мне ведь идти не очень долго осталось? Я уже пять дней иду. В любом случае, скорее всего столько же или меньше, так?
— Возможно.
— Тогда оставшиеся пять дней, или сколько их там, я пройду в чистой одежде, что будет гораздо приятнее. Поэтому согласна! — Она хлопнула себя ладонью по колену. — Сегодня все перестираю, а потом пройду дополнительное испытание. Согласна!
Глядя на ее раскрасневшееся полное решимости лицо, Майкл улыбнулся.
— Тогда костер я складывать не буду. Сейчас сформирую нам путь. А вы, пожалуйста, застегните толстовку, наденьте шапку и завяжите шарф.
— Зачем?
— Затем, что в летнем домике стиральной машины нет, но она есть в зимнем коттедже, что расположен высоко в горах. А там холодно.
— Ух, ты!
Без всяких споров Марика достала со дна рюкзака помятую шапку, потрясла ею в воздухе, чтобы распушить слежавшийся мех, и принялась послушно натягивать ее на голову.
* * *
— Вот это да-а-а-а! Как здорово!
Из окон, заставляя снежинки сверкать и переливаться, на сугробы падал теплый желтый свет, а Марика с наслаждением топталась по ним — нетронутым пушистым холмикам; из-под подошв то и дело раздавалось «хрусь-хрусь». Скрипел под сапогами снег; изо рта, растворяясь в холодном воздухе, вырывались клубы пара.
— Как красиво! Как будто из лета вдруг попал в Новый год! Вам бы тут елку нарядить и гирляндами ее увешать! А дом какой шикарный! Не сарай, как я думала, а прямо дворец. Простите, надеюсь, не обидела?
Она повернулась и замерла; Майкл залюбовался раскрасневшимися щеками и блестящими от радости глазами. И всего-то увидела снова снег. Смешно выбились из-под съехавшей на лоб шапки пряди волос.
— Нет, не обидели. Хороший дом, добротный. Здесь гораздо больше удобств, чем в том, что в лесу.
— И вид какой!
Скрип прекратился, когда Марика замерла и приоткрыла рот, залюбовавшись пейзажем — восстающими на фоне темного неба снежными горными пиками. Над коттеджем повисли мириады звезд; закат здесь догорел рано; опустилась ночь.
— Нет, точно Новый год. Я вообще не пойму: здесь будто все четыре сезона сразу. То абсолютная зима, то идешь в лесу, и как будто лето. То становится сыро, и накатывает осень. То вдруг снова оттаивает, и звенит весна. Как так может быть? Ведь в Нордейле сейчас лето. Просто лето, и все.
Вместо объяснений, Майкл усмехнулся.
— Вы еще не видели долину Золотых Листьев. Там всегда бархатная осень. Тепло и красиво.
— Правда? А где это?
— Может быть, вы еще увидите. Не так далеко отсюда.
Гостья вдруг отвлеклась и завертела головой.
— Слушайте, а Арви с нами не пошел?
— Нет, он остался на том месте, куда вы вернетесь завтра. Не беспокойтесь, он вас дождется.
Марика частично успокоилась. Снова с искренним восторгом посмотрела на коттедж.
— Ну, надо же! Сказка и только!
В этот момент Майкл почему-то подумал об Анне. Не хотел сравнивать — всегда старался этого избегать, — но в этот момент сравнил. И почему его собственная девушка или та, кого он считал таковой, никогда не выказывала восторгов по поводу этого места? Ведь и правда красиво. Очень красиво! Горы, далекие завывания ветра в утесах, тишина, нетронутая белизна пейзажей и уют. Идиллия для души и тела.
Но нет. У Анны всегда были свои принципы и взгляды. И этот дом в ее понятие «хорошо» не входил. А если и слышались положительные фразы о коттедже, то обязательно в связке с каким-то нибудь «но»…
— … но куда там ходить?
— … но что там делать?
— … но ведь не будешь, хоть и красиво, сидеть в четырех стенах, как сычь?
— … классный камин, но ведь его топить? Носить дрова, разжигать, следить…
Как будто она их носила.
Морэн, глядя в сторону, незаметно вздохнул. Затем повернулся, не смог сдержать улыбку при виде вновь принявшейся топтаться по снегу Марики, и произнес:
— Пройдем в дом? Покажу вам, где стиральная машина и остальное.
Часом позже, отмывшаяся в белоснежной ванной и переодевшаяся в хлопковую футболку, толстый мужской вязаный свитер и широкие для ее фигуры штаны, Марика сидела в кресле, слушая потрескивающие за спиной в камине поленья, и потягивала из прозрачного стакана на ножке теплое, пахнущее корицей и имбирем вино.
Они устроились не в гостиной, а на застекленном балконе, откуда открывался завораживающий панорамный вид на укрытую ночью Магию.
Чужой коттедж, чужой стакан и чужой выбор алкогольного напитка, а на душе хорошо. Не своя квартира, но уютно; рядом не Ричард, а проводник, но от того не грустно, а спокойно. Горы за окном умиротворяли.
Где-то внизу, в подвальном помещении, крутил во вспененной воде грязные вещи барабан стиральной машины.
Майкл сидел в соседнем кресле и аккуратно набивал табаком папиросную бумагу. Скручивал, склеивал и откладывал их в коробочку. Получались эдакие шуршащие конфетки. Ни одну из них, впрочем, не раскуривал, лишь самозабвенно предавался занятию.
— Вы курите? — не удержалась от вопроса Марика. Зачем набивать и складывать в футляр — чтобы взять с собой?
— Нет, — не отрывая взгляда от щепотки табака, что держал между пальцами, Майкл покачал головой. — Раньше курил. А сейчас иногда просто скручиваю их. Так. Привычка. А вы?
— Тоже нет.
— Не терпимы к табаку?
— Да, почему, терпима.
К этому моменту она успела рассказать ему и про подъем, и про встречу с Роном, и про собственные испытанные за день чувства. Она видела, что он порадовался. Слушал с интересом, иногда задумывался о чем-то своем, не перебивал и молча, но искренне разделял ее восторг по поводу собственных достижений. В конце сказал лишь: «Вы молодец», — но и этих незатейливых слов ей хватило, чтобы тихое чувство блаженства вновь вернулось.
А сейчас они просто сидели. Пили вино, смотрели на горы и ждали, пока стиральная машина выполнит заданную программу, пока можно будет достать выстиранное, положить в сушилку и тогда уже отправляться спать.
Хорошие минуты ни о чем: для отдыха, для неторопливой беседы, для вечерней тишины без спешки.
— А где вы раньше работали?
Если наклонить стакан, в нем из стороны в сторону болталась коричневая пахучая палочка корицы — Марика не стала убирать ее на блюдце. Пусть болтается.
— Я был солдатом.
— Солдатом? — Едва ли она могла удивиться больше. — Служили? Исполняли приказы? Подчинялись?
— Да. Когда приказы были правильные, а они почти всегда были правильными, исполнял. А почему вы удивляетесь?
— Потому что вы… — на этом месте Марика запнулась, — такой спокойный, уравновешенный, логичный. Невозмутимый даже.
— Хорошие качества для солдата, не так ли? — Майкл положил в жестяную коробочку очередную самокрутку и улыбнулся. — Как раз нужные.
— Все равно. Вы не похожи на солдата. Солдаты, мне кажется, не особенно думают, когда им приказывают, а вы слишком умны, чтобы не думать.
— Тогда называйте меня Воином.
— Вот это вам подходит больше.
Она видела, как улыбка снова тронула кончики его губ.
Какое-то время они молчали; огонь неторопливо пережевывал заброшенные в камин дрова, за окном, будто картинка с календаря с надписью «Декабрь», застыла зима. От вина хотелось говорить еще. Не о чем-то конкретном, просто говорить.
Видимо, Майкл чувствовал то же самое, и поэтому спросил:
— Марика, а вы любите роскошь?
Она удивилась. Пожала плечами.
— Люблю. — И смутилась прямоте своего ответа. — Наверное, все ее любят. Даже те, кто говорит, что им удобно спать в промозглой комнате два на два на кровати без матраса и иметь всего лишь одну пару обуви на все случаи жизни.
— А почему вы ее любите?
Странно. Зачем бы ему это знать? Да и ответ на вопрос очевиден.
— За комфорт. Роскошь для меня это качество, которому я радуюсь, максимальное удобство, красота, которой радуется взгляд. Поэтому я считаю ее нормальной.
— И поэтому хотите в конце пути попросить еще денег?
Затронутая тема внесла легкий дискомфорт в эмоциональную составляющую, но к этому моменту Марика чувствовала себя готовой ее обсуждать. Действительно, почему нет? Тем более, как показала практика, Майкл никогда не задает вопросы, чтобы потом уколоть. И она ответила:
— С деньгами больше возможностей. Захотел рыбы — купил рыбу. Захотел в кино — пошел в кино. Решил создать бизнес — купил новое здание для офиса и нанял рабочих. Деньги ведь это свобода.
Мужчина в соседнем кресле покачал головой и отложил футляр с самокрутками. Посмотрел на нее глубоким, как у оракула, взглядом.
— Я вас, наверное, удивлю тем, что скажу.
— Чем же?
— Сначала кое-что добавлю. Вы никогда не замечали, что когда у вас мало денег, вам легче их тратить? Их как бы не жалко. Захотели журнал — купили журнал и порадовались ему, даже если после этого осталось только на хлеб. Увидели в магазине новую красивую кружку и тут же посчитали в кошельке, а хватит ли? Когда увидели, что хватит, пришли в восторг. Заметили на прилавке чудесную плюшевую игрушку и тут же схватили, невзирая на то, что вроде бы не нужна.
— Да, замечала.
— А знаете, отчего так происходит?
— Отчего?
— Оттого, что, когда денег мало, их энергия слаба, и она не влияет на вас так сильно, как начинает в тот момент, когда ее становится больше. Вы остаетесь свободной. И деньги нужны вам для того, чтобы превратить их в эквивалент радости в виде покупок, подарков, нужных вещей. А знаете, что происходит, когда сумма дохода, к которой вы привыкли, начинает увеличиваться?
— Что?
— С людьми начинаются метаморфозы. И когда они заходят в тот же магазин, скажем, через год, уже более богатыми людьми, и их рука тянется к журналу, они сначала берут его, а затем откладывают обратно. Мол, мне он сейчас не обязателен. Видят красивую кружку для кухни и думают: «Я могу таких купить десять. Но у меня уже есть три. Мне и гостям хватает, чтобы пить чай, поэтому брать не буду». А плюшевая игрушка? Ну да, милая, но ведь бесполезная… зачем лишние траты?
Марика слушала молча; вино в стакане остыло до комнатной температуры.
— Хотите знать, почему так случается?
— Хочу.
— Потому что как только энергии денег в жизни любого человека становится больше — начинается ее агрессивное воздействие. И если человек, как я уже говорил раньше, внутренне не возрос до нужного уровня — уровня, когда он способен ее удерживать и управлять ей, она начинает управлять им. Денег хочется все больше и больше. И заметьте, уже не для того, чтобы порадовать себя любимого — да, подарки другим всегда покупать легче, но тут мы все-таки говорим о себе, — а для того, чтобы сделать из них еще больше денег. Но когда целью становятся не мечты, а сами деньги, свобода теряется. Поверьте, полностью. И поэтому, когда люди говорят: «Деньги сделают меня свободным», — они очень часто заблуждаются. Там, в конце пути, куда они хотят дойти, вместо желанной мечты повисает символ купюры. И начинается настоящая зависимость — рабство у богатства. И это очень и очень сложная ловушка, в которой вам почти до самого конца будет казаться, что вы пытаетесь разбогатеть для благих целей.
— И прозревают немногие?
— Почти никто. Или слишком поздно.
Разговор вытолкнул Марику из "зоны комфорта". Непонятно откуда взялось раздражение:
— Но ведь у кого-то выходит владеть большими капиталами и оставаться свободными?
— У тех, кто идет равномерно, вкладывая свой труд и осознавая шаги. У тех, кто идет к богатству с пониманием.
Взметнувшееся раздражение, как вода в фонтанчике, которому перекрыли трубу, принялось нехотя спадать.
— А вы сами против комфорта?
— А разве похоже?
И он улыбнулся так искренне, что Марика, несмотря на недавнюю эмоциональную вспышку, улыбнулась тоже.
— Просто вы все время пытаетесь меня убедить, что денег у Пилона просить не стоит.
— Нет, я пытаюсь заставить вас думать.
Она фыркнула.
— А сама я не умею думать?
— Судя по тому, что в конце концов вы оказались здесь, ваши думы завели вас в тупик.
— Тут вы правы.
Хочешь — не хочешь признать, а он действительно прав. С отчетливой ясностью встал перед глазами тот день, когда Марика пила не здесь, а в собственной квартире, в одиночку. С полной безнадежностью в глазах и на душе, с чувством тупика. И маялась она этим чувством не один день и даже не месяц. Казалось бы, что-то делала, карабкалась: писала сценарии, разрабатывала проекты, двигалась по карьерной лестнице, получала все большую зарплату, а ощущение застоя не уходило.
Здесь же, на Магии, она всего за пять дней ощутила истинное неподдельное движение вперед. Боялась, но шла. Не сдалась в первый день, когда леденели от мороза руки и щеки, когда, стоя на запорошенном снегом пике скалы, не могла определить, куда шагать дальше. Смогла разобраться в предназначении тотемов и получить палатку и котелок. Не схватила инфаркт, когда впервые увидела сервала, не отдала рюкзак, когда на нее кинулись с кулаками. Сумела забраться и полететь сегодня на чертовом листе-самолете вверх на километровую высоту. За последние дни она сумела столько, сколько не сумела за прежние годы, когда любое завершенное дело не являлось поводом похвалить себя. А здесь хотелось гордиться. Здесь приходило понимание, что есть еще порох, и есть силы, есть в тебе что-то настоящее, как есть поводы для радости и похвалы.
Конечно, оставались и скребущие душу моменты: не помогла деду, нагрубила этой вредной Лизи, не поделилась когда-то семечкой с этой… как ее… Марика поняла, что напрочь забыла имя той драчливой дамы, что пыталась отобрать ее рюкзак; ну да Бог с ней. Не сразу решилась общаться с незнакомцами… Нерешительная, замкнутая, скрытная, с задранным вверх подбородком — мало ли минусов? Но ведь учится. Потихоньку и не всему сразу, но учится. И получается уже гораздо лучше! Вон, с тем же Роном заговорила, не повела себя, как раньше. Значит, и другому научится.
После этих мыслей окончательно прошла злость на поднятую Майклом тему денег. Да, и здесь учится. Просто все идет не так гладко, как хотелось бы, и не так быстро. И пока не осознав, что деньги — зло, их все равно хотелось побольше. Чтобы двумя руками, двумя ногами и лопатой…
В общем, да, ловушка.
— Умеете вы поднимать темы, которые выбивают из колеи.
— Они вас выводят из равновесия, потому вы позволяете им это делать. Просто не живите ради денег, живите ради себя. Отпускайте деньги легче, даже когда их много, и они всегда будут к вам возвращаться.
— Вам легко говорить.
— Иногда нелегко. Иногда говорить, Марика, совсем нелегко.
Она смотрела на его руки, держащие стакан с вином, на браслет из ракушек на запястье, на широкое витое кольцо на безымянном пальце — кольцо в виде не то змеи, не то дракона — и на еще одно, на среднем пальце — тонкое и с камнем.
— А у вас есть девушка? — вдруг спросила Марика и поразилась собственной бестактности.
Наверное, поразился и Майкл, потому что его серые глаза удивленно распахнулись, а брови приподнялись.
— А что, я не похож по качествам на человека, у которого может быть девушка? Как прежде и на солдата?
И он так открыто и искренне улыбнулся, что внутри Марики что-то екнуло. Как если бы ладно работающий механизм вдруг дал секундный сбой, в шестеренки попала песчинка — и раздался скрип застопорившихся деталей. Она едва обратила на это внимание, просто мысленно встряхнулась и постаралась как можно быстрее заверить Майкла в обратном:
— Вы не подумайте… Нет-нет, вы внешне замечательно выглядите…
— Но скуп на доброту характера?
Он издевался.
— Да нет же! Это я из-за колец. У вас их два, вот я и подумала…
— Аа-а-а, вот вы о чем… — Он посмотрел на собственную руку. — Ясно. Нет, это другие кольца. То, что с драконом, символизирует дух Воина, второе же — с родонитом — используется для стабилизации и гармонизации внутренней системы.
Марика выдохнула с облегчением: ей показалось, что она только что едва не поскользнулась на обледеневшей поверхности озера, но смогла удержаться, не грохнуться на пятую точку; допила остатки вина и улыбнулась.
— Ясно.
— Но девушка у меня есть, — добавил Майкл мягко.
«Тьфу на тебя», — вырвалось у Марики мысленно. «Только обрадовалась».
Хотя, чему, собственно, обрадовалась?
— Вот, — Морэн достал из кармана телефон, нажал несколько кнопок на экране и вытянул руку, чтобы показать Марике, — у меня есть ее фото. Это Анна.
С экрана мобильного смотрела мягкая и грациозная дама с водопадом длинных золотых волос. Длинные ресницы, аккуратный носик, загадочная улыбка.
«Красивая», — подумала Марика сухо, почему-то напоминая себе ведьму из сказки, которая недобро смотрит на молодую румяную принцессу.
— Любите блондинок?
На этот раз Майкл взглянул чуть укоризненно, улыбнулся и промолчал.
Марике хотелось стукнуть себе невидимой клюкой по голове. Куда ее занесло?
— У вас, полагаю, тоже есть кавалер.
«Один- один».
Майкл вернул телефон в карман.
— Да, есть. Но у меня нет его фото на телефоне, как, собственно, нет и телефона. Остался в машине.
— Не ошибусь, если предположу, что богатый?
— Да, не ошибетесь. Главный инвестор нашего канала.
Ее собеседник кивнул чему-то своему, будто удостоверившись в правоте собственных выводов, и ей вдруг захотелось защищаться.
— Он не такой… Я не из-за этого с ним… Да что я несу? Просто мы подходим друг другу, нам есть о чем поговорить, интересно друг с другом…
— «Наверное», — добавила она мысленно, — «по крайней мере, бывает интересно временами».
— Здесь вовсе не меркантильная составляющая…
— А я разве что-то сказал?
«Вы так посмотрели, что сразу стало ясно, о чем вы подумали», — хотелось ей ответить, но в этом случае она даже себе напомнила бы истеричку.
— Не сказали, но… кивнули…
— Я кивнул в ответ на мысли, что красивые девушки редко остаются одинокими. И это хорошо.
Сесть бы в медный таз, облиться смолой и обсыпаться перьями. А потом этим тазом сверху и накрыться, честное слово. Вот зачем тему начала? Зачем продолжила? А она ведь мастер додумывать ерунду… Хотелось вздохнуть, выпить еще стакан вина залпом и еще с час извиняться. А лучше сразу накрыться с головой пледом, чтобы не сморозить очередную глупость.
— Простите. Я не то подумала.
— Все в порядке. Это с каждым случается.
Марика в очередной раз удивилась способности Майкла сглаживать углы. Без упрека и укоризны, без скрытого подтекста. Просто фраза — и становится легче.
«С каждым случается. Как будто и с ним тоже…» — съехидничал вредный голос.
И все равно, сколько понимания, сколько той самой мягкости, что нужна тогда, когда распушились перья. Все, впредь она будет думать только хорошее. Или вообще не думать.
В пустом стакане одиноко прилепилась к краю палочка корицы. Почти прогорели, судя по притихшему за спиной треску, дрова в камине.
— Думаю, вещи выстирались. — Майкл посмотрел на часы. — Пойдем посмотрим, да покажу вам заодно вашу комнату.
— Хорошо.
Она неуловимо вздохнула (не стоило все же начинать ту тему), бросила взгляд на застывшие за окном горы и поднялась из теплого, насиженного кресла.
* * *
В спальне пахло смолой.
Уютный деревянный интерьер, две картины, одно окно, бордовые в белый цветочек занавески и полутороспальная кровать, стеганное покрывало аккуратно сложено на стуле — все это она заметила до того, как погасила свет.
А теперь тускло светила в темноте на лицо поверхность зеркала.
— Я дура, Лао! Я совсем ничему не учусь! — шептала Марика, лежа под одеялом.
«Учишься. Но результаты не всегда видны сразу».
— Что мне, делать было нечего? Зачем заговорила про его девушку?
Зеркало промолчало так же тактично, как до того и сам Майкл.
— У-у-у…
Ей все еще хотелось шлепнуть себя по лбу ладонью.
— Язык бы завязать в узел, чтобы не болтался…
Сквозь занавеску светила луна; снаружи не доносилось ни звука. Приятно пружинил под спиной матрас. Какое-то время Марика смотрела на цветочный рисунок на фоне белого диска, затем пожевала губами и перевела взгляд на Лао, где уже высветились буквы:
«Научись не укорять, но делать выводы. Ничего страшного не случилось. Никогда не случается ничего страшного. Все в голове».
Да, в голове.
Все только в голове.
Опираясь на эту утешающую мысль, Марика постепенно успокоилась.
Хорошо все-таки, что она решилась переночевать здесь. Тепло, уютно, приятно пахнет.
«Надо бы найти Арви… Завтра надо обязательно найти Арви…»
То были последние связные мысли, прежде чем она провалилась в сон.
