Глава тридцать пятая
Сочувствие определяется как «способность понимать чувства других и сопереживать им».
Женщины часами болтают за ланчем. Мужчины каждое воскресенье прогуливаются по площадке для игры в гольф. Девочки-подростки не вылезают из своих телефонов. Вот когда мы рассказываем свои истории, порой в мельчайших подробностях, и наблюдаем, как меняется выражение лица собеседников, когда они вбирают в себя наши слова. Мы заставляем их радоваться, понимать нас и переживать вместе с нами. Это действительно так, поэтому каждый из нас не одинок на том пути, который медленно ведет его к смерти. Сочувствие лежит в самой основе человечности. Без него жизнь представляет собой лишь страдание.
А теперь о последних сахарных волокнах.
Детектив Парсонс передал мне записи Гленна Шелби. Крамеры, обсудив мой план, пришли к выводу, что он может принести результат. Поэтому как-то вечером, в самом начале лета, когда после изнасилования прошло уже больше года, Дженни Крамер пришла ко мне в кабинет, чтобы наконец узнать, что именно произошло в лесу за Джанипер-роуд.
На ней была такая же одежда, что и той ночью, мы всегда пользовались ею, когда работали в кабинете. Те же духи и макияж. Волосы она подстригла, оставив только небольшую прядь с правой стороны.
События последних двух недель Дженни перенесла на редкость хорошо. Сказала, что ей стало легче, когда она узнала, что насильником был не Боб Салливан, а мужчина, страдавший серьезным психическим недугом. Я поспособствовал этому, в подробностях описав заболевание Гленна. Мне известно, что если бы она увидела его в облике, в котором он обычно представал перед окружающими, то чувствовала бы себя сейчас совсем иначе. С учетом его патологии, девушка сказала, что воспринимает случившееся скорее как несчастный случай, будто она в джунглях столкнулась с хищным зверем. А может, с акулой или огромной океанской волной. Ее слова не говорили ничего о том, простила ли она Гленна Шелби за то, что он ее изнасиловал. Они, скорее, свидетельствовали о способности понять и рассматривать случившееся в контексте, способном сделать более терпимой ее дальнейшую жизнь. Так бывает не всегда. Некоторые факты или события настолько не поддаются пониманию, что ломают сами наши основы, и мы бредем по жизни, содрогаясь от страха упасть на каждом шагу. Так было бы, если бы насильником оказался Боб Салливан – человек, который улыбался ей, когда она приходила на работу к отцу, и который мог заполучить, стоило ему пожелать, любую женщину. Осознание того, что именно он все это с ней сделал, крайне отрицательно повлияло бы на психику девушки и она больше никогда и никому не поверила бы.
– С чего ты хотела бы начать? – спросил я.
Она нервничала и, похоже, была немного озадачена.
Не знаю. Мне лечь на пол? Или просто сесть и закрыть глаза?
– Сядь и закрой глаза. Если потребуется что-то еще, я тебе скажу.
Я дал ей понюхать отбеливатель и включил музыку. Потом открыл заранее припасенный мешочек с опавшими листьями и прелыми ветками. Дженни поднесла его к носу и медленно втянула в себя воздух. Закрыла глаза. Я вытащил записи, переданные мне детективом Парсонсом, и стал читать слова Гленна Шелби.
Я припарковался в нескольких кварталах и направился на Джанипер-роуд. Из леса вечеринка была у меня как на ладони. В каждой комнате дома горел свет. Ребята пили и хохотали. Некоторые из них закрывались в ванной. Многие подходили к торговцу наркотиками, болтавшемуся у двери черного хода. Тот парень был внутри, я его видел. И знал, что это лишь вопрос времени. Его машина стояла на подъездной дорожке к дому, почти у самого леса. Я знал, что никуда от меня не денется.
Я поднял глаза на Дженни. Она выглядела сосредоточенной. Никаких эмоций пока не было.
Парень вышел, но вместо того, чтобы подойти к машине, зашагал по подъездной дорожке и вышел на Джанипер-роуд. Я потерял его из виду, и это меня разозлило. Тогда появилась девушка. Я слышал, как под ее ногами шуршал гравий. Она плакала. Я тут же переключил внимание на нее. Ей было так тоскливо.
Дыхание Дженни участилось. Мне хотелось знать, что случилось, но прерывать сеанс, какой бы ни была причина, я не желал. Потому что чувствовал – мои слова вернут ее в прежнее состояние.
Я подошел к ней. Она испугалась. Я осознал, что стою перед ней в маске. Когда я подхожу к людям, они, как правило, улыбаются. Я им нравлюсь. Рука потянулась, чтобы сорвать этот клочок материи, но потом я подумал, что этого делать нельзя. «Не бойся. Я пришел сюда не для того, чтобы тебя обидеть. Мне нужен другой человек». Она попятилась, широко распахнув глаза, будто увидела перед собой монстра. «Говорю тебе, не бойся! Почему ты на меня так смотришь, девочка? Неужели не видишь, что я стараюсь вести себя с тобой обходительно? Девочка! Не уходи! Я не чудовище. Девочка! Девочка!»
В этот момент я услышал тихое бормотание и посмотрел на Дженни. По ее лицу текли слезы. Пересохшими губами она повторяла это слово. Девочка. Девочка.
Через заросли я вновь увидел того парня. Он вернулся в дом. Свой шанс я упустил. Из-за этой девочки, которая теперь обо мне знала, оставаться было нельзя. Но и уходить, не сделав того, ради чего я приехал сюда, никакого желания не было. Она кому-нибудь расскажет, и тогда больше не будет ни вечеринок, ни шансов до него добраться. Это было нелегко, но я извлек пользу из общения с одним замечательным доктором и теперь знаю, как остановиться перед лицом навязчивого желания. Он научил меня гибкости. А эта девочка меня разозлила. Я старался вести себя с ней ласково, даже пытался помочь, а она обошлась со мной грубо. Я знаю, что это такое. У нее нет никакого права сначала понравиться мне, а потом оттолкнуть. Со мной уже так было, и больше я этого терпеть не стану. Я с силой хлестнул ее по лицу, она упала на землю. Затем залез на нее и начал делать то, что планировал сделать с тем парнем. Ни в каких наркотиках я не нуждался. Она была такой слабой, а я таким сильным. Мне не пришлось ее утихомиривать, чтобы довести начатое до конца. Я засунул руку ей под рубашку. Какая нежная у нее была кожа. Как давно я не прикасался к чужой коже. Девочка… Девочка… Не ори… Девочка… Твоя кожа приводит меня в восторг. Я ее обожаю.
Теперь слова произносила Дженни – слова со страницы, которые я еще не читал. Мое сердце бешено билось в груди! Она вернулась в ту ночь. Ей удалось найти туда дорогу!
Я сорвал с нее одежду. Надел презерватив. Это оказалось проще простого. Она была такой маленькой, что я держал ее одной рукой. Потом занялся с ней любовью. Она плакала, но я был очень нежен. А потом вдруг вспомнил, что не планировал нежностей. Я приехал сюда ради продолжения одной истории. И если буду нежен, то история окажется неправильной. Прости, девочка. Я прекратил заниматься с ней любовью и стало грубо трахать. Попытался представить на ее месте того парня, и тогда дело пошло легче. Потом вытащил из сумки острую палочку. Из той истории память запечатлела каждое слово. Я вонзил палочку ей в кожу и стал наносить узор, прекрасно помня, где это нужно делать.
Я умолк. Содержание этих страниц мне было известно.
Это была моя собственная история. Я закрыл глаза и вспомнил. Мне было так больно, когда он терзал своей палочкой мою плоть.
Об этой истории я рассказал Гленну Шелби, переступив все мыслимые границы.
Мне в лицо светит яркое орегонское солнце. Я вижу свой дом, он буквально в двух шагах. Слыша мои крики, обидчик смеется. Он хохочет и называет меня сукой.
Мою историю Гленн запомнил, посмаковал ее, а потом причинил этой прекрасной юной девушке столько боли.
Я вытер слезы, открыл глаза и продолжил читать записи Гленна.
Я снял с палочки кусочек кожи и растер его в пальцах. Она была скользкой и в руке пошла комочками, которые потом упали на землю. Я вонзил палочку вновь.
Дженни открыла рот, и на крыльях слов к ней вернулись воспоминания.
Думаю, сначала он меня просто погладил. С силой прижал к земле, упираясь предплечьем в затылок. Мне показалось, что он просто поводит по моей коже палочкой и отпустит. Что на этом все и закончится. Но потом поглаживание перешло в жжение, и я поняла, что он вонзил мне ее в кожу.
Да, Дженни. Да! По моей спине потекла кровь. Я и сейчас ее чувствую, теплую и липкую. Он говорит, что оставит на мне свою метку. Что съест маленький кусочек моей плоти, как какой-нибудь людоед.
Дженни продолжала, будто читая мои мысли, будто мы с ней стали одним целым. В тот момент мы действительно слились воедино, ведь нас объединяла одна и та же история. На меня обрушились угрызения совести. Но я не дал им воли.
Девушка заговорила вновь.
Я почувствовала, что он добрался до нерва, и опять закричала. Он замер, а потом…
Тогда нашу историю продолжил я, вновь обратившись к записям.
«Прости, девочка», – но мне нужно было, чтобы эта история имела продолжение. Я отложил палочку в сторону и стал трахать ее дальше. Она опять закричала. Мне это не доставляло удовольствия. Продолжать ту историю было непросто. Подо мной лежал не мальчик, и мне не нравилось, что на это пришлось потратить столько времени. Я подумал, не перепутал ли я чего-нибудь и не подвела ли меня память. Час – это долго. Руки стали уставать. Как же она орала! «Девочка! Не кричи!» Мне пришлось несколько раз прерываться, чтобы она успокоилась и вела себя тихо.
Дженни опять включилась в разговор. Мы с ней были как оркестр, как два инструмента, исполняющих одну и ту же песню.
Девочка… не кричи. Девочка… О боже!
Я только думаю, но ничего не говорю. Дженни, мне все известно. Когда он вонзается в меня, боль просто невыносима. Мне всего лишь двенадцать, а ему уже семнадцать. Он мужчина. Он заманил меня сюда, чтобы показать змей. Сказал, что я смогу одну поймать. Смотри, – говорит он. – Ты поймал змею. И тогда я заплакал. Просто заплакал. Гленн спрашивал меня, сколько это продолжалось, и я ответил, что в моем восприятии час. Но не сказал, что на самом деле он действительно издевался надо мной в течение часа – до тех пор, пока мы не увидели машину матери, свернувшую на подъездную дорожку к дому. Тогда он вышел из меня, оттолкнул и бросил истекать кровью.
Я прочел еще один отрывок.
Я на несколько долгих мгновений прервался и посмотрел на часы. Дал ей перевести дух.
Дженни произносила все больше слов, к ней возвращались все новые и новые воспоминания, лившиеся спокойным, тихим шепотом.
Я почти закончил. Осталось семнадцать минут и восемь секунд.
Дженни открыла глаза и встретилась со мной взглядом. Ее лицо было в паре дюймов от моего. Мы оба плакали, перед мысленным взором каждого из нас предстали все наши воспоминания.
Я помню, – сказала Дженни. – Я его помню.
– Я знаю. Это заметно по твоим глазам. Я вижу!
Я действительно видел. Видел все. Видел себя. И теперь был не один.
