Через неделю начались дожди.

Настоящий библейский потоп лупил по крыше «Книжного амбара» так, что стеллажи дрожали. Совсем как в день отъезда Томаса. Утром я поднялась на чердак, где папа, встав на складной стул, притоптывал своими ножками эльфа в красных башмач… кедах в такт радио, намеренно переставляя поэзию не по алфавиту. Ухаживает за святилищем Грея. Сговорились они с Недом, что ли?

Он махнул мне томиком «Бесплодной земли».

– Сдраствуй. Покупателей нет?

– Я отключила вывеску, – сказала я, пробираясь к слуховому окну. Дождь хлестал уже горизонтально – не самая погода туристам пастись в книжных; чересчур даже для тех, кто смыслом жизни себе поставил купить какое-нибудь таинственное первое издание. За окном все казалось исхлестанным, иссеченным. За разверзшимися хлябями море вздымало вспененно-белые, будто покрытые глазурью волны. Одиннадцать утра, а темно, как ночью: в магазине горят все лампы. Находиться в самом сердце книжного, этакого светоча во тьме, все равно что сидеть на космической станции.

Мне хочется улететь. В последний раз я была здесь с Греем в тоннеле времени.

У меня по-прежнему нет догадок насчет того, что происходит. Мне казалось, с тоннелями я разобралась – это просто воспоминания высокого разрешения, но ведь из одного тоннеля я вернулась с фотографией мамы.

Существует принцип бритвы Оккама: когда у тебя много разных теорий, а фактов нет, самое простое объяснение, для веры в которое требуется наименьшее число прыжков веры, будет правильным. А самое простое объяснение происходящему в следующем: 1) я читала дневники, и картинка возникала на страницах, то есть 2) я, обезумев от горя, сама заставляю открываться тоннели во времени.

Неужели это правда? Я сумасшедшая?

Развивать эту мысль не хотелось. Даже если все происходит в моей голове, даже если я это все придумала – я хочу, чтобы это было правдой. В каждой воронке времени, в которую меня затягивает, я целую Джейсона, вижу Грея, нахожу себя.

– Как считаешь, ставить рядом Теда и Сильвию? – поинтересовался папа.

– Соф организует общественный протест, – сказала я, обернувшись от окна.

– Это же романтично, найн? – Папа выровнял книги на полке, сделал пометку в своем списке и посмотрел на меня: – Совсем как вы с Томасом. Знаешь, я был совсем немного старше тебя, когда познакомился с твоей мамой.

Я ошеломленно заморгала, глядя на него.

– Ты знаешь, что на столе для тебя лежит книга? – спросил отец. – Может, это от Грея?

– Оу. – Я помедлила в дверях, ожидая, что отец что-нибудь объяснит, расскажет про маму, про Грея. Ничего не дождавшись, я добавила: – Я обедаю с другом в кафе. Принести тебе сандвич?

– Я-а, – отмахнулся отец, жестом отправляя меня восвояси. Готова спорить, он не поднимет глаз несколько часов. Если я не положу сандвич ему под нос, он и поесть забудет. Я скорблю в тоннелях времени. Отец скорбит в своих мыслях уже много лет. Как пошла бы жизнь, останься мама жива? Тогда мы с Недом не выросли бы здесь с Греем.

В хаосе на столе я отыскала биографию Сесилии Пейн-Гапошкиной, аспирантки, открывшей, из чего сделана Вселенная. Солнце, звезды и все остальное – это водород.

«Для Готти, – значилось на обложке почерком Грея. – Открой свою Вселенную».

В октябре в год его смерти мне исполнилось семнадцать. Это что, подарок? Книга? Грей никогда не дарил книг. Он говорил, это значит искать легких путей. Нед, Соф и папа дарили мне футболки, лак для ногтей цвета лаванды, подарочные карты. Грей подарил мне телескоп. Жуков, залитых смолой. Защитные очки для химической лаборатории с моими инициалами, вытисненными на шнурке. Подписку на «Нью сайентист». Серебряные серьги-гвоздики в виде квадратного корня.

Не знаю, что и думать об этой книге.

Когда пискнул телефон, я хотела-предполагала-надеялась, что это Джейсон, но это оказался Томас. Против всех ожиданий, они с Соф и Мег подружились на почве комиксов и поехали в Лондон подписываться на «Запретную планету». Томас прислал мне картинку «Мстителей Западного побережья: затерянных в пространстве и времени». Я узнала запачканные краской пальцы Соф, поднятые перед камерой. И еще в эсэмэске была строчка: «Надеюсь, в зеленом спандексе – это ты?»

От Соф тоже пришла эсэмэска. Я не стала отвечать ни тому, ни другой, вернувшись к надписи на книге. Взяв ручку, я записала на внутренней стороне обложки: «Принцип Готти Г. Оппенгеймер, версия 3.0».

«Почти все во Вселенной состоит из водорода – по крайней мере, среди тех пяти процентов, которые мы видим. Остальное – темная энергия и темная материя, с которыми мы еще не разобрались.

А что, если есть и другие варианты?

Может, реальностей не две, а больше? Бабник Шрёдингер утверждает, что каждый раз, когда разлагается – или не разлагается – атом, с каждым принятым нами решением Вселенная как бы расщепляется. Начиная с Большого взрыва, мир разворачивается, тянется в разные стороны, как ветви дерева. Это и называется бесконечностью».

Я подписала эти самые ветви:

Вопрос: какая из них правильная?

Включившись, древний компьютер громко заурчал. Через три минуты после выхода в Интернет у меня появился новый электронный адрес: [email protected].

Поглядывая в свои записи, я быстро напечатала о разных реальностях и отправила имей миз Эдеванми. Я не говорю, что приняла ее условие – эссе в обмен на помощь с поступлением в универ. Назовем это вероятностью.

– Папа, я ушла в кафе! – прокричала я снизу на второй этаж. Ответа не последовало.

Я не стала тратить время и запирать дверь под дождем или сражаться с зонтом, просто пробежала несколько ярдов по траве. Кафе было пустым, окна запотели. Я пробралась между столов «Формика» и заказала селедку на ржаном хлебе для папы и сандвич с фаршем из тунца для себя. Буду пресыщенной и вальяжной, когда приедет Джейсон: сижу себе в кафе с сандвичем, что за дела. Пусть даже под ложечкой противно замирает.

– Тунца ждать пятнадцать минут, – пробурчал продавец из-за прилавка. Вот удружил. – Я еще гриль не разогревал.

– Можно руки вымыть? – спросила я, и он коротко показал большим пальцем, куда идти.

Унитаз шатался, бачок, в полном соответствии с викторианским стилем, торчал под самым потолком, но по сравнению с сортиром в «Книжном амбаре» здесь просто дворец. Я присела, вздрогнув от сквозняка, а встав, увидела ржаво-красный потек крови. Ох ты. А у меня с собой ничего. Деньги есть, но в деревенских кафе не ставят пафосных автоматов с тампонами.

Я затолкала комок дешевой жесткой туалетной бумаги в трусы и, шелестя, подошла к раковине. Когда у меня начались месячные, я, никому ни слова не сказав (Грей закатил бы языческий ритуал), сжимая бедра, отправилась прямиком в аптеку. В результате я купила огромные матрацы с крылышками, обдиравшие ляжки и вызвавшие потницу. К счастью, Соф провела со мной интенсивный курс по вагинакробатике – мне только-только исполнилось тринадцать, а Соф знала это дело с двенадцати, то есть на несколько световых лет дольше моего. Она заставила меня вписать тампоны в список покупок, который висел у нас на грифельной доске.

– Иначе я организую рок-группу под названием «Готти, это я, твоя менструация!» – пригрозила подруга.

Я смотрела на себя в зеркало, моя руки жирным жидким мылом под холодной водой. Я толком не видела Соф с того дня на пляже, то есть уже две недели – мы максимум кивали друг другу, когда они с Мег тащились за «Фингербандом». Обтерев руки о джинсы, я ответила на ее эсэмэску. Ну, отчасти ответила – проигнорировала вопросы о вечеринке и написала название рок-группы, добавив: «Помнишь?» Может, мы все вместе сходим на пляж, если распогодится. И если Соф ответит.

Жаль, что я чувствую себя больной.

Когда я вышла, он стоял у кассы, пересмеиваясь с продавцом, и заказывал черный кофе. Черный кофе. Черная кожаная куртка. Светлые волосы, потемневшие от дождя, зализаны в хвостик, который Грей называл уткиной ж… Джейсон. Я впервые заметила, что ростом он ниже Томаса.

Хорошо, что он стоит ко мне спиной и я могу его разглядывать. Меня одолевал зуд от неизвестности, можно ли мне еще его обнимать и вообще дотрагиваться. Прошлым летом я знала, что могу протянуть руку и смахнуть соломинку с его плеча, песок с живота и траву с ног. Даже в присутствии посторонних я находила тысячу причин коснуться его. И я знала, что ему тоже этого хочется.

Самообладание стремительно покидало меня, когда продавец громко сказал:

– Девушка, ваш сандвич с тунцом готов!

Джейсон обернулся.

– Марго. Что, плавать ходила?

– Нет. – Я пригладила волосы пальцами. – Это дождь. Море сейчас холодное.

– Это была шутка, – протянул он. – У тебя волосы мокрые.

– Сандвич с тунцом, – раздраженно проворчал продавец.

– А, ясно. Ха-ха-ха, – сказала я Джейсону и выгребла из кармана пригоршню монет за два бумажных пакета с жирными пятнами. От запаха папиной селедки и моего расплавленного сыра растревоженный желудок скрутился жгутом.

– С тобой все в порядке? – Джейсон наклонил голову. Но он стоял, опираясь на прилавок, и не тянулся ко мне. Хотелось бы мне верить, что он нервничает не меньше моего. Я очень сильно хочу в это верить.

– В порядке, – слабо сказала я. Он расплатился за кофе, и мы присели.

– Ты будешь это есть?

Я еще не доставала свой сандвич из пакета. Джейсон строил башню из кубиков сахара.

Я поднесла ко рту тунца с сыром и машинально откусила. Жевала целый час, а глотала еще дольше – комок размером с Луну не желал проходить по горлу. Щиколотки сводило от желания обернуть их вокруг щиколоток Джейсона, чтобы из наших тел получился брецель. Мы уже однажды были в этом кафе. Все остальные в тот день были на пляже, а мы пришли сюда, а не в ларек, хотя жареная картошка здесь хуже. Мы тогда почти ничего не ели и только глупо улыбались друг другу, пока картошка не остыла окончательно. В тот день он спросил: «Ты меня любишь?» В тот день он…

Соберись, Готти, надо же разузнать о тоннеле во времени!

– Джейсон, когда на той неделе ты к нам заходил – ну, когда мы собирали вещи Грея, что тогда произошло?

Сахарная башня обрушилась – кубики посыпались на стол. Вот он, момент истины. Сейчас он скажет, что я исчезала.

– Ого, горячий, – поморщился Джейсон, отхлебнув кофе. – Да, возникла некоторая неловкость. Много времени прошло, мы с тобой совсем разучились…

Он улыбнулся. Я попыталась улыбнуться в ответ.

– Но я, гм, я там была? – настаивала я.

– А, я понял, о чем ты, – Джейсон нахмурился. – Ты тогда витала мыслями где-то еще.

Я силилась подобрать слова, чтобы как можно более невинно поинтересоваться – а я не исчезала, как по волшебству? Но слова не появлялись. Джейсон без всякой задней мысли снова начал строить сахарную башню. Он бы сказал, если бы я исчезала. Но спросить надо.

– Прости, а какую неловкость ты имеешь в виду?

По-моему, всасывание меня в картонную коробку вполне подпадает под эту категорию.

– А, я пытался рассказать тебе о колледже, как там много занятий и всяких дел и что с моей стороны так отвлекаться было несправедливо по отношению к тебе. Потом зашел Нед и перебил разговор – вот что значит отсутствие практики. Тебе надо подтянуть отговорки и увертки, – подмигнул он.

Мне бы вздохнуть с облегчением – я не исчезала. Все-таки возвращаемся к гипотезе зонированного экрана: мысли уносятся куда-то по аллее памяти, а тело ходит и говорит в этой реальности.

Но я могла думать только о том, как в этом самом кафе Джейсон сказал: «Марго, брось эту картошку, пойдем ко мне домой». В тот день у нас впервые был секс.

– Не будем дергаться, мы же друзья, – заверил сидевший напротив Джейсон, напомнив мне Соф. Она тоже вечно говорит, какое мнение у меня должно быть.

– Эй, тунец и кофе! – перебил нас продавец. – Уж извините, но я закрываюсь. Если это наплыв посетителей в обеденное время, то я пошел домой.

Скрипнув стульями по полу, мы встали. В дверях я замялась, стиснув жирные пакеты с сандвичами.

– Удачно поплавать, – сказал Джейсон, кивнув на ливень. – Да, ты же собиралась мне что-то рассказать о вечеринке Неда?

– Хочешь, зайдем в книжный. Наверху папа, но там тепло. Можешь съесть половину моего сандвича.

Я очень желала, чтобы Джейсон в последний раз прошел за мной по траве и поднялся на мой космический корабль, улетел со мной сквозь дождь и поцеловал меня, как прошлым летом. Но он лишь смял стаканчик из-под кофе и бросил его в мусорное ведро.

– Извини, не могу. Я – как бишь я это называю? – Вспоминая нужное слово, Джейсон прищелкнул пальцами, наставив на меня указательные пальцы, как дула пистолетов – аукнулась студенческая атмосфера «Фингербанда». – А, на распутье. Отсюда мне на автобус – моя девушка живет в Бранкастере. Ты же знакома с Мег?

Он еще что-то говорил, но у меня в ушах застучало: моя девушка, моя девушка, моя девушка. Ну конечно, Мег, идеальная красавица Мег. В секрете держат таких, как я. Выскочив из-под навеса, я побежала по траве под дождем. Дверь «Книжного амбара» была распахнута настежь, но за ней оказался не мой спасительный космический корабль, а белая с черными точками пустота, ненастроенный телевизионный экран. Снова тоннель, разрыв треклятого пространственно-временнóго континуума.

И на этот раз я кинулась туда со всех ног.

…и я согнулась пополам на пороге кухни, отплевываясь желчью в траву. Уже ночь, дождь льет по-прежнему. Чья-то рука поглаживает меня по спине, и голос Томаса негромко спрашивает, в порядке ли я. Испытанная в тоннеле времени боль еще не отпустила, когда истина ударила в меня метеоритом: Джейсон никогда меня не любил. Не существует Вселенной, где он не разбил бы мне сердце.

Мне ничего не стоит подсчитать в уме f(x) = f∞_-∞ – легче легкого подсчитать время, потраченное на него с девятого октября прошлого года: 293 дня, 7032 часа, 421 920 минут.

На парня, который даже не взял меня за руку на похоронах Грея.

Довольно. С меня довольно.

– Томас, – сказала я, выпрямившись. Он не убрал руку с моей спины. Его лицо слабо освещалось светом из кухни, и было видно, что он всматривается в меня, стараясь угадать, что не так. – Хочешь открыть нашу капсулу времени?