Идею с «уходом в монастырь» предложила Алёна. Точнее, узнав, что я намерен уйти из Новгорода во избежание ненужных встреч со всякими родовитыми, на полном серьёзе заявила, что чем ждать моих редких да тайных визитов, ей проще в монастырь уйти. И жизнь, дескать, там спокойнее и искусов меньше, да к тому же «всяких болванов мужского пола в женских монастырях не привечают».

Критику принял, осознал и раскаялся. Но предложение уйти со мной на «Мурене» в долгое путешествие Алёне пришлось чуть ли не клещами добывать. Сюр полный! Я бы и сам рад схватить её в охапку и никуда не отпускать, а тут адвокатом дьявола пришлось работать.

— И как ты собираешься объяснить свое решение маме?

— Договоримся. Мама умная и добрая. — Ну, наверное… надеюсь. Хотелось бы, чтобы потенциальная тёща оказалась именно такой.

— А что скажет папа, вернувшись из рейса и обнаружив полное отсутствие наличия в доме любимой дочки?

— Вот уж папа должен понять! Сам в своё время маму из родного дома умыкнул! — Я бы и согласился с таким рассуждением, с огромной радостью… Вот только воровал папа маму, а у него украдут дочку. Как-то меня сомнение берёт, что аналогия здесь уместна, и Григорий Алексеевич обрадуется подобному продолжению семейной традиции.

— Ладно, допустим, с твоими родителями мы придём к устраивающему обе стороны решению. — Вздохнул я. — Но как отреагируют на твоё исчезновение соседи и друзья? Им не покажется странным столь скорый отъезд?

— А им какое дело? — Изумилась девушка.

— Да не о них речь. Сообщат в полицию, Гюрятиничи прознают, а там и до остальных дойдёт… начнутся всякие подозрения и размышления. Оно нам надо?

Вот тут-то Алёна и предложила уже серьёзный вариант с «уходом в монастырь». Он и не удивит никого, после моих похорон-то… и на расспросы о местонахождении обители, где решила принять постриг Алёна, всех доброхотов можно посылать лесом. Дескать, не желает девочка никого видеть и о прошлой жизни вспоминать.

— И чего это ты так радостно улыбаешься, а? — Настороженно спросила Алёна, увидев моё отражение в зеркале трюмо, у которого она приводила себя в порядок перед уже скорым возвращением матери из кондитерской. А я и не заметил, как день прошёл.

— Так отчего же мне не радоваться? Любимую уговорил от родителей сбежать. — Честно ответил я.

— Ты уговорил?! Ну, наглец! — Аж подпрыгнула на пуфике Алёна, моментально разворачиваясь ко мне лицом. Кажется, сейчас меня будут бить!

Улыбнувшись как можно довольнее, отпрыгнул к двери и… задал стрекача. Рывок, поворот, лестница… Прыжок!

Стоя в холле внизу, поднял голову и залюбовался перегнувшейся через перила и целящей в меня подушкой полуобнажённой красавицей… Так засмотрелся, что даже от влетевшего в голову «снаряда» увернуться не сумел. А там и сама Алёна по лестнице сбежала.

— Куда ж ты босиком по каменному полу-то! — Сунув подушку уже собравшейся меня поколотить девушке, я подхватил её на руки и… застыл, услышав хлопок входной двери. По спине ощутимо продрал мороз и я медленно, очень медленно обернулся, как был, с Алёной на руках. — Кажется, это становится традицией.

— Какие нынче резвые мертвяки пошли. — С расстановкой произнесла Марфа Васильевна, окинув взглядом нашу композицию. Честно говоря, покраснели мы с её дочкой одновременно. И было от чего. Если на девушке хоть халат накинут, то я-то, убегал от неё вообще в одних трусах. А учитывая, что во время забега пояс халата где-то потерялся… и Алёна у меня на руках, м — м, картинка выходит довольно фривольной, и прямо скажем, очень компрометирующей. Куда уж дальше?

— Ну, слухи о моей смерти сильно преувеличены. — Пробормотал я, пока Алёна пыталась изобразить невинность, прикрываясь многострадальной подушкой, из которой вот — вот перья полезут, с такой силой она её сдавила.

— Вижу. — Кивнула мама Алёны. Чёрт, а с папой было как-то проще… или так только кажется, потому что в тот раз я был одет?

— А…

— Стоп. — Марфа Васильевна, очевидно поняв, что конструктивная беседа сейчас явно не сложится, подняла руку. — Поднялись наверх, оделись, спустились вниз, за ужином поговорим.

От тона приказа, тело само собой развернулось на сто восемьдесят градусов и ноги понесли на лестницу. Алёна попыталась спрыгнуть с моих рук, но я не отпустил, чем, кажется, заслужил пару очков в глазах её матери.

Одевались мы быстро и молча. Уж не знаю, что там думала моя девушка, а я, пока приводил себя в должный вид, пришёл к выводу, что каким бы ни был результат грядущих переговоров, Алёну я не оставлю. Хоть выкраду, как в своё время её отец поступил с юной Марфой, родители которой в упор не желали видеть в любимом их дочери достойного зятя.

На кухню мы вошли, держась за руки… и не поднимая взгляда на грохочущую кастрюлями — сковородками Марфу Васильевну. Но, не почувствовав от неё явного негатива, я всё же взял себя в руки и принялся помогать со сборами ужина. А там и Алёна подключилась. Её матушка несколько секунд понаблюдала за нашим мельтешением и, чему-то усмехнувшись, взяла командование в свои руки. Дело заспорилось и через полчаса мы уже сидели за столом и молча наворачивали разогретые Марфой Васильевной щи. И если честно, то молчали не столько от смущения, сколько от неожиданно напавшего дикого жора. По крайней мере, я, так точно.

Посмотрев с какой скоростью опустошается мною тарелка со щами, матушка Алёны покачала головой.

— Что ж ты дочка молодца так заездила, а? Все соки из него выпила, и не покормила. Не стыдно? Этак он у тебя и до свадьбы не доживёт. Не сотрётся, так с голоду помрёт. — Пропела она, вгоняя нас с Алёной в краску.

— Да нам, как бы, не до того было. — Промямлил я, тут же получив под столом ощутимый удар в голень. Больно!

— Эх, молодо — зелено. — Покачала головой Марфа Васильевна, делая вид, что не заметила ни дёрнувшейся дочери ни моего шипения. Улыбнулась чуть снисходительно и, взглянув на меня, кивнула. — Ладно. Сами разберётесь, да научитесь, а где не разберётесь, мы с отцом подскажем… от души, до полного вразумления да просветления… Ну, да об этом и позже поговорить можно будет, а пока, рассказывай зятёк, как тебя теперь звать — величать, да как ты до жизни такой дошёл.

И я рассказал. Без особых подробностей, но и без вранья. И кажется, теперь я знаю откуда у Алёны её умение слушать. Марфа Васильевна не перебивала и не переспрашивала, позволяя мне вести рассказ так, как я сочту нужным и, лишь когда я умолк, она стала задавать вопросы, при этом ни словом ни намёком не выдав желания разузнать то, о чём я специально умалчивал во время рассказа.

— Я не буду говорить, что ты сделал глупость, разыграв свою смерть. — Тихо заговорила Марфа Васильевна. — Понимаю, что без знания всех подробностей дела, правильно оценить этот шаг, просто невозможно. И всё-таки, мне кажется, что тебе следовало подождать один год и отказаться от опекунства Завидича. Не стали бы родовитые за тобой всю жизнь гоняться?

— Не стали бы. — Согласился я. — Просто убили бы, как только поняли, что сотрудничать с ними я не собираюсь. Хотя бы для того, чтобы не достался другим, со всеми своими знаниями и разработками. А лавировать всю жизнь меж интересов именитых, не по мне. Это не жизнь, а сплошное бегство. То от одних, то от других. Об опасности, которой я подверг бы в этом случае близких, и вовсе можно промолчать. Ведь что может быть проще? Надавить угрозой жизни родным и всё.

— Может быть… — Кивнула мать Алёны. — И что ты теперь намерен делать?

— Жить, работать. — Пожал я плечами. — Планирую заняться перевозками в Венде.

— Перевозками? У тебя есть ещё один дирижабль?

— Зачем «ещё один»? «Мурены» будет вполне достаточно. — Ответил я.

— А как же… дирижабль рухнувший на оружейные склады? — Не поняла Марфа Васильевна.

— Это был макет. — Признался я. — Слишком много сил я вложил в «Мурену», чтобы уничтожить её собственными руками.

— Понятно. А почему именно в Венде, а не в Конфедерации? — Спросила мать Алёны.

— Фронтир. Там проще легализоваться. Да и лишних вопросов никто задавать не будет. Только деньги плати.

— У тебя там есть связи? — Приподняла бровь Марфа Васильевна.

— Хорошие знакомые. — Поправил я. — И они уже подготовили нужные документы на новое имя. Правда, возраст пришлось немного изменить, всё-таки, пятнадцать лет, для капитана собственного каботажника, это слишком вызывающе.

— Понятно. — Мать Алёны покивала. — Значит, тебя можно поздравить с совершеннолетием?

— Не совсем. В следующем году будет восемнадцать. — Ответил я и вздохнул. — Жаль только, что придётся отказаться от пилотского знака.

— Почему? — Удивилась Алёна.

— Имя, дочка. У твоего… кавалера теперь другое имя, забыла? — Ответила ей мать и перевела взгляд на меня. — Вот, кстати, и как тебя теперь звать — величать, а?

— Рихард Бюлов. — Развёл я руками.

— Белов? Не слишком…явно? — Поинтересовалась Марфа Васильевна. — Всё же, провести параллели с Риком Черновым будет совсем просто. Может, лучше было бы взять девичью фамилию твоей матери?

— Бюлов. Не Белов. — Поправил её и, почесав кончик носа, вздохнул. — Думаете, фамилия Бельский сделала бы меня незаметнее?

— Ох. — Мама Алёны покачала головой. — Ты, случаем, не родственник тверским Бельским?

— Не знаю. Мама сиротой была, так что, сведений о родичах с её стороны у меня нет.

— Понятно. Но тут ты прав, как бы оно ни было, затеряться с такой фамилией будет непросто. — Медленно проговорила женщина и её лицо исказилось в хищной усмешке. — Ладно! О делах прошлых мы поговорили, а теперь, поведай-ка мне, соколик, самое главное…

— Что именно? — Напрягся я.

— Что? Дочку мою совратил? Совратил. Так будь добр, прими ответственность. — Хлопнула по столу ладонью Марфа Васильевна.

Началось… Впрочем, а могло ли быть иначе?

История, рассказанная мальч… кавалером дочери, поразила Марфу Трефилову, больше чем само появление недавно похороненного Кирилла в её доме. Правда, застав парочку в неглиже, она была готова рвать и метать, но, как обычно, подавив чувства, решила сначала разобраться в происходящем и не пожалела. Рассказ Кирилла затмил первое впечатление и Марфа была вынуждена признать, что история любит повторения. Её дочери достался такой же неугомонный и шебутной кавалер, как в своё время и ей самой. И глядя на то, как прижимаются друг к другу Алёна и Кирилл, Марфа была вынуждена признать, что разлучить этих двоих будет также сложно, как и её саму с Гришкой. А ведь родители пытались… и чем это закончилось? А ведь с бывшего Завидича станется повторить тот трюк, что когда-то проделал Григорий. Выкрадет любимую из отчего дома… и ищи ветер в поле! Ну уж нет. Традиции, конечно, дело хорошее, но здоровье дороже. Раз эти двое хотят быть вместе, пусть будут. Но под присмотром!

Уцепившись за ускользающую мысль, Марфа довольно улыбнулась и перевела взгляд на жениха дочери. Тот еле слышно хмыкнул и, вздёрнув подбородок, крепче прижал к себе Алёну.

— Григорий говорил, что для управления «Муреной» нужно, как минимум, два — три человека. Это правда? — Спросила Марфа, явно сбив с толку Ки… Рихарда. Тот на миг замер и осторожно кивнул. Судя по задумчивому взгляду, юноша пытался понять причину такой резкой смены темы.

— Но у тебя этих людей нет? — Уточнила она. Ещё один кивок и недоумённый взгляд стали ей ответом. Марфа улыбнулась и решила объясниться. — Ясно. Зная упрямство своей дочери, могу предположить, что отговорить её от полётов с тобой, не выйдет. Но и оставить единственную дочку без присмотра я не могу.

— Ты хочешь отправиться с нами? — Изобразила дурочку Алёна, но тут же осеклась под недовольным взглядом матери.

— Нет уж. Но у меня есть три сына — лоботряса, сменившие уже третий дирижабль. А у Рика есть необходимость в экипаже, которому он мог бы доверять.

— О — о… А что скажет папа? — Протянула Алёна. А вот Рихард напрягся.

— Папу я возьму на себя. — Улыбнулась женщина и обратилась к жениху дочери. — Как тебе такая идея?

— Обсуждаемо. Особенно, если это будет, действительно, мой экипаж. — Особо надавив на последние слова, проговорил тот, и Марфа понимающе кивнула. Ну, вылитый Гриша в молодости!