XV. Японский император и его двор
Во главе всех, отстаивавших интересы Японии в продолжении последних двух десятилетий, говорил историк фон Гессе-Вартег, стоял Мутсу-Гито, ныне царствующий император. Гибель шогунов, водворение во главе правления старинной династии, введение европейской культуры, устройство новой армии и флота, конституция — одним словом, все это удивительное, беспримерное в истории, превращение Японии из прежней деспотической, феодальной страны в современное передовое государство с западной цивилизацией, все это приписывается в Европе инициативе японского императора. Если это действительно так, то Мутсу-Гито может считаться самым замечательным не только из ста двадцати двух императоров своей династии, но даже значительнейшей личностью в истории.
Поэтому особенно интересно ближе познакомиться с такой личностью. Уже одно то, что сто двадцать третий член одной и той же династии занимает трон и что его генеалогическое дерево берет свое начало с 600 г. до P. X., т. е. 2602 года тому назад, — одно это делает его интересной личностью.
При ближайшем знакомстве обстоятельства выясняются иначе. В Японии далеко не так строго придерживались правил престолонаследия, как у нас в Европе. Наследник престола избирается из толпы сыновей, родившихся от наложниц, а иногда на трон возводились даже женщины. Нередко император выбирал себе в наследники и усыновлял сына ближайшей к трону аристократической семьи.
В японской истории были, правда, случаи, когда трон переходил от отца к сыну, но эти случаи были крайне редки. В первые столетия существования этой династии, родоначальником которой считается Иму-Тенно — сын неба, — император был самодержавным властелином, позже стали пользоваться влиянием и властью некоторые семьи из ближайших ко двору; они постепенно перетянули на свою сторону все правительство, и вскоре императоры превратились в буквальных кукол, которые сажались на трон, по произволу правящих регентов, еще совершенными детьми и изгонялись, как только достигали зрелого возраста и могли стать опасными для узурпаторов.
Так, например, в царствование микадо Го-Нио (1302–1308 г.г.) было одновременно в живых еще четыре микадо: во-первых, он сам, царствовавший с семнадцати до двадцати трех лет; затем его четыре предшественника: Го-Фукакуза, вступивший на престол четырех лет от роду и оставивший его на семнадцатом году своей жизни, конечно, не по своей воле; затем Камеема, царствовавший от одиннадцати лет до 21-го года; Го-Уда, бывший царем с восьми до двадцати одного года и, наконец, пятый микадо, Фушима, показался министрам совсем неподходящим и поэтому, будучи провозглашен императором, когда ему было двадцать три года, он в том же году был свергнут с престола.
Из этого видно, что в прежней Японии так же часто меняли императоров, как в некоторых европейских государствах меняют теперь министров.
Когда последние шогуны из знаменитого рода Токугава захватили власть в свои руки, то японским микадо оказывали всевозможные по-чести, соответствовавшие их сану; но в то же время они были окончательно устранены от власти и были, в сущности, только пленниками и даже не в золотой клетке.
В Киото, бывшей столице Японии, дворцы, в которых жили предшественники ныне царствующего императора и он сам в молодые годы, отличались еще меньшим великолепием, чем дворцы подданных — шогунов.
Здесь проводили всю свою жизнь японские микадо, отрезанные от внешнего мира, невидимые, в полном неведении относительно величия и своеобразия своей страны. Только в самых редких случаях покидали они стены своего дворца и то в наглухо закрытых и завешенных паланкинах. Их жены и придворная свита составляли единственное общество, в котором они проводили время с первых дней вступления на престол и вплоть до самой смерти. Только куги и даймио, т. е. самая высшая знать и аристократия страны, допускались — и то в редких случаях — в тронный зал, чтобы выразить сыну Солнца свои пожелания или верноподданнические чувства.
Они падали ниц перед своим микадо и в такой позе лежали в одном конце зала, в то время как микадо сидел на троне на противоположной стороне.
Но что представлял собою этот трон?! Это была палатка, похожая по своему внешнему виду и по величине на самую маленькую из наших лагерных палаток, но только из белого шелка. Внутри ее, на деревянном полу, лежал соломенный матрац, а на нем сидел с подобранными ногами сын Солнца. Во время аудиенций сверху спускалась еще плоская занавеска, чтобы ни один смертный не мог видеть священного лика «сына Неба».
Ныне царствующий император таким же образом принимал когда-то своих князей и если бы кто-нибудь в Японии осмелился тогда сказать, что чрез четверть века этот самый властелин будет на выставке в Токио собственноручно раздавать награды в присутствии многих тысяч своих подданных и что он, вместе с императрицей, откроет вновь устроенное здание парламента или будет в своих дворцах давать обеды и празднества, то этого дерзкого предсказателя заперли бы в сумасшедший дом.
Действительно, все это кажется просто невероятным и читается как фантастическая японская сказка. Но самым невероятным из всего этого кажется то, что император Мутсу-Гито, видевший до шестнадцатилетнего возраста очень немногих посторонних людей, впервые покинувший семнадцати лет от роду свой дворец и увидевший тогда в первый раз, своими глазами зеленые, рисовые поля, лесистые горы, деревни и города, что этот самый император, спустя немного лет, образовал армию по европейскому образцу, ввел европейскую культуру и европейское платье среди своих верноподданных, а в 1889 году дал даже своей стране конституцию на манер европейской.
Все эти нововведения приписываются в Европе личной энергии и благоразумию императора, но это не совсем так. Способствовали возникновению такого ошибочного взгляда на роль Мутсу-Гито те представления, который у нас имеются о наших государях. В Европе правители имеют свою индивидуальность, тогда как в Японии микадо, по справедливому определению Чемберлена, только царь, но не правитель.
У него даже нет имени, которое могли бы произносить его подданные. После смерти ныне царствующий Микадо, вероятно, будет называться «Мейо», т. е. «Просвещением», потому что он дал его своей стране. Все предписания, нововведения, мероприятия идут от лица императора, но, во всяком случае, не он инициатор их. Да и было бы совершенно невозможно ожидать, чтобы император, не видевший, например, ни разу, за всю свою жизнь, открытого моря и не побывавший никогда на на одном из своих кораблей, устроил по своему собственному почину военный флот по образцу европейского, или чтобы он, не видевший никогда никакого другого солдата, кроме самурая (двумечника) в своей свите во время поездок в Токио, — призвал в Японию немецких штабных офицеров для обучения своей новой армии тактике и стратегии. Конечно, японскому императору нельзя отказать в одной заслуге перед своей страной и народом, а также перед торжеством нашей европейской культуры: он сумел окружить себя энергичными, умными и дальновидными людьми, оказал им полное доверие и оставил их на прежних постах даже после того, как они не только убедили его самого отказаться от неограниченной власти и от божественного культа, а даже поставили императора в положение, вынуждавшее его лично ознакомиться со всеми деталями государственного хозяйства. Свыкнуться с этим новым положением Мутсу-Гито было нелегко. Для этого нужно было много душевного величия, понимания и ума, т. е. таких душевных и умственных качеств, какими азиатские властелины отличаются весьма редко.
Вместо того, чтобы поддаваться настроениям общественного мнения, как это обыкновенно бывает, Мутсу-Гито всегда сам первый подавал пример; он приказывал, и первый повиновался своему приказу.
Если государь подчиняется необходимости принести в жертву своеобразную тысячелетнюю культуру своей страны, чтобы привить себе и своему народу совершенно чуждые и вначале никому не симпатичные культурные оковы, то его подданные должны невольно следовать за ним. Самые умные и образованные из них делали это из убеждения, а большая часть подчинялась воле императора, ослушаться которого, по старым традициям, было немыслимо. Только благодаря авторитету и его полубожественному положению, идея которого сохранилась все-таки за императором от прежних времен, совершился тот переворот, который решили произвести японские государственные люди во главе с маркизом Ито. Как в Германии и Италии, так и в обновленной Японии рядом с императором нужно назвать и его сотрудников; на первом плане, конечно стоит граф Ито, японский Бисмарк, за ним следуют Ямагата, Инуйе, Яшода, Аоки, оба Сайго, Ку-рода; Мутсу Охама, Окубо, Иошида и Терашима. Все они — истинные создатели новой «западной» Японии, — люди, воодушевленные любовью к отечеству, сильные, благородные, не преследующие личных целей; они заботятся о возвеличении своего отечества, а не о своем личном благополучии. И это делает им честь.
Нынешний император родился 3 ноября 1852 года и вступил на престол 18-го февраля 1866 г. после смерти своего отца. Спустя два года, т. е. 9-го февраля 1868 года, он вступил в брак с Харукой, третьей дочерью куга (князя) Ихио Тадака, родившейся 28 мая 1850 г. и бывшей, таким образом, двумя годами старше императора.
15-го апреля 1868 года августейшие супруги покинули старую столицу Японии и переместили свою резиденцию в Иоддо, переименованную вскоре в Токио (восточная столица).
Когда известный американский политический деятель Сюворд, во время своего кругосветного путешествия (В 1871 г.), посетил Японию, то император принял его в старинном царском наряде, который ни в каком случае не может быть назван красивым. Он состоял из длинного, жесткого шелкового платья, совершенно скрывавшего все туло-вище, за исключением рук, а на голове красовался оригинальный черный волосяной колпак с прямолинейной накладкой, приподнятой сзади на полметра. Император не говорил ни слова и не удостоил Сю-ворда даже взглядом. Все его вопросы и замечания написаны были на отдельных листках, которые один из придворных раскладывал перед Сювордом и читал вслух. В этом и состояла вся аудиенция.
Через несколько месяцев император переменил свое традиционное платье на военный мундир французского покроя и в тех пор он уже ни разу не показывался открыто в японском наряде.
По повелению императора все придворные должны были одеть европейское платье, и все, начиная с императрицы и кончая последним придворным лакеем, не должны были уже больше появляться при дворе в национальном костюме. Одним росчерком пера положен был конец старой Японии или, по крайней мере, всем устарелым обрядностям.
Нужно правду сказать, японцы с жаром набросились на пересоздание по европейским образцам двора, всего правительственного механизма и даже всей столицы. Принц Коматсу провел несколько лет в столицах Европы, чтобы изучить на месте взаимные отношения дворов; гофмаршал Санномия Иолентано был послан к венскому двору, чтобы изучить весь древнеиспанский церемониал во всех мельчайших подробностях и, когда он вернулся в Японию, то он был уполномочен применить этот церемониал, не только не соображаясь с японскими обычаями и, по мере возможности, применяясь к ним, но должен был в точности выполнять все, что видел в Вене. Таким образом, можно сказать, что не башмак пригнали к ноге, а ногу втиснули в тесный башмак. При этой метаморфозе японский двор потерял, конечно, все свои характерные особенности, всю прелесть и поэтичность, окружавшую его с стародавних времен. Хотя новые шаги японцев за последние десятилетия приветствуются всеми, но упразднение национального костюма вызывает сильное неудовольствие европейцев, американцев и большинства японцев. Старая вдовствующая императрица придерживается до нынешнего дня старинного костюма, а вместе с нею и довольно большой контингент высокопоставленных японцев. И во всех случаях, исключая придворных празднеств, они с большим удовольствием одеваются в свои красивые платья со множеством складок, какие они носили в молодости, так как они прекрасно понимают, что без этого костюма японцы теряют всю свою природную миловидность и грацию. Надо надеяться, что Японии еще не поздно вернуться к старинному костюму, и очень может быть, что японские власти, выказавшие в других случаях столько мудрости и понимания, поймут нецелесообразность реформы костюма и сами сорвут те оковы моды, которые они добровольно наложили на своих соотечественников. Европейские моды пользуются в Японии далеко не таким успехом, как в Европе. Только придворные или находящиеся на государственной службе принуждены носить европейские костюмы. Кроме них еще, может быть, члены аристократических семейств, студенты и франты, объехавшие Европу. Но все они, вместе взятые, составляют не больше четырехсотой части сорока одного миллионного населения. Я посетил целый ряд городов, где не видел ни одного японца в европейском платье; мало того, в Японии имеются и такие места, где никогда не видели ни одного европейца.
Самому императору, кажется, не особенно нравится эта добровольно усвоенная его подданными симпатия к европейским модам; как только он освобождается от своих официальных обязанностей, — он, прежде всего, снимает с себя европейское платье и одевает японское. На аудиенциях, празднествах и во время путешествий он обыкновенно бывает в мундире японского генерала, который ему гораздо больше к лицу, чем многим из его офицеров и генералов.
