LVII. На страже жертвы
Барон и не подозревал, что в числе услужливых кули и юнг, перевозивших его багаж в японском сампане, были почти исключительно чейты. Они были так услужливы, настолько вежливы и, к немалому изумлению барона, понимали даже английскую речь.
Их появление в нагасакской гавани не было случайностью. Они уже вот скоро три недели, как ждут намеченной жертвы и очень утомлены этим ожиданием.
Сидя с бароном в одном сампане, они бы с удовольствием бы потопили утлое судно, если бы не было столько посторонних и к тому же иностранных свидетелей.
Чейтов очень озадачило то обстоятельство, что прибытие барона заранее оповестилось дипломатическим путем и что могущественная германская держава заблаговременно оповестила, через посредство министра полиции, нагасакского префекта, поручив благополучие барона особому попечению нагасакской полиции.
Накануне приезда барона в одной из маленьких рыбацких хат нагасакского побережья собрались чейты для обсуждения плана действий.
Шериге, видимо, председательствовал. К его голосу прислушивались остальные.
— Вчера сюда доставлена гейша Фиалка, — сказал Шериге, обращаясь к товарищу. — Очевидно, барон будет осматривать достопримечательности в сопровождении других лиц европейских колоний. Нет никакого сомнения, что европейские знакомые барона сведут его непременно в «Цветочный садик». Вот тут-то гейша Фиалка нам может оказать большое содействие.
— В чем же должно заключаться ее содействие? — спросил полный японец с козлиной бородкой.
То был «антрепренер» с «Цветочного садика», которого Шериге пригласил на тайное совещание.
— Как в чем? в очень многом: кто же, как не женщина, способна завлечь барона в укромный уголок? Кто же, как не Фиалка, нам поможет его обезоружить, опьянить? Кто же, наконец, как не она, послужит ширмой исчезновения барона с горизонта нагасакского общества? — сказал Шериге, вопросительно глядя на остальных чейтов.
— Вы правы, капитан, — сказал один из молодых чейтов с военной осанкой и весьма пластичными манерами. — Без женщины, и к тому же настолько обворожительной, как Фиалка, нам трудно было бы добиться желанного результата.
Кашуто, так звали антрепренера «Цветочного садика», угрюмо глядел на Шериге и с видимым неудовольствием выслушивал план действий.
— Вы, господа, не торопитесь, а то может выйти скандал. Вы, капитан Шериге, меня уже однажды чуть не подвели под харакири по случаю дела де Капитро. Бели бы не покойный префект полиции, то быть мне у моих предков.
Шериге осклабился, выплюнул разжеванный табак, и не глядя ни на кого, заметил:
— А деньги-то вы получили хорошие?
— Получил, но что же из этого? Я и так богат. И ваши несчастные двести, триста иен — не деньги за такие услуги. Небось, за Фиалку дали более десяти тысяч иен, а мне предлагаете такие пустяки.
— Ну, ну, прибавим, — с усмешкой сказал Шериге, — ведь вы что? Много ли вашего содействия тут будет? Работать же нам придется? Нам же и отвечать… а тут не тысячи ли вам отваливать за одно простое молчание?
— А что? Ведь я вас не боюсь; не захочу и плюну на ваше дело. Очень мне нужно с вами валандаться.
— Ну, ты потише! — крикнул Шериге с видимым раздражением.
— Разгалделся…
— А что? молчать — что ли? хороша одна лишь смерть и то лишь своя собственная, а за чужую деньги берут.
— Ну ладно, ладно, заплатим хорошо, лишь бы дело было. А мало, однако, ты ценишь что мы тебе подарили такую раскрасавицу. Ведь ты на ней невесть сколько тысяч в неделю заработаешь, хоть от того же барона.
— Будет вам барыш считать, ведь не свои деньги платите, ну и платите как следует.
С этими словами Кашуто встал и, отвесив легкий поклон, вышел из рыбацкой хаты.
Лишь только чейты остались одни, Шериге снова обратился к ним.
— О прибытии барона, наверно, знает местный консул. Быть может, консул имеет какие-нибудь особые предписания? Как бы барон не остановился в квартире консула, тогда наше дело совсем скверное.
— Не думаю, — возразил один из чейтов. — Я шесть лет жил в Европе и знаю, что прусские офицеры не любят стеснять себя. Они предпочитают жить в гостинице, чем в каком бы ни было семейном доме.
— Где же, вы думаете, он остановится? — спросил Шериге.
— В одной из двух гостиниц. Либо в «Гранд-Отеле», либо в «БельВю».
— Так надо в обеих гостиницах снять по комнате для наблюдений.
— Это к чему? Такая мера в данную минуту является преждевременной. Мы лучше в роли кули и юнг ознакомимся поближе с его багажом, тогда по крайней мере точно будем знать, и в каком номере остановился барон, и какое расположение этой комнаты.
— Это так, но только смотрите в оба и не прозевайте барона. Я буду на проспекте поджидать приезжающих, а потом жду вас с рапортом к себе. Понимаете? — переспросил Шериге.
— Конечно, поняли, — ответили чейты хором и вслед за капитаном Шериге встали со своих мест.
— Теперь, друзья, нам предстоит еще новое дело — покупка судна. Ступайте, но к сегодняшнему вечеру будьте снова все сборе. Я вас жду. Это очень важно.
— Слушаем, — ответили снова хором все чейты и по одному постепенно и в разные стороны разбрелись по побережью.
Солнце слегка склонялось и лучи его уже не жгли, а согревали. Легкий ветерок подул с норд-веста, тихо и мерно приводя в легкое колебание высокие колосья пшена и кукурузы.
Вдали звучали колокольчики и удары по гонгу из ближайшей пагоды, приглашая шинтоистов к вечерней молитве.
Солнце садилось ниже и ниже.
Рабочая сутолока обширного нагасакского рейда постепенно замирала.
Мимолетные тропические сумерки охватили всю обширную водную равнину, окаймленную могучими живописными холмами, сплошь покрытыми серыми игрушечными домиками, едва видневшимися сквозь густую и яркую зелень садов.
Замелькали огоньки…
Могучие океанские пароходы-гиганты тоже прекратили свою деятельность и выпустили ненужный пар. Они словно тяжко вздыхали и отдувались после тяжелого рабочего дня.
Все суда в бухте в свою очередь зажгли ночные огни.
Наступила торжественно молчаливая южная ночь.
Из прибрежных домов слабо доносились музыка, пение, смех и те неопределенные хаотические звуки, какие слышатся вдали отдыхающей и веселящейся толпы.
Бухта мирно спала.
На горизонте показалась в столь неурочный час узкая японского типа лодка с несколькими гребцами. Сидящий у кормового весла отдавал отрывистые приказания и сообразно им гребцы то налегали на весла, то замирали, пригибаясь к коленям. Сидящий на корме напряженно всматривался в темноту и вполголоса советовался с темной неподвижной фигурой, находившейся рядом.
Обогнув несколько встречных лодок с громадными бумажными фонарями, люди налегли на весла, и лодка бесшумно скользнула в темноту.
Но несмотря на все эти предосторожности, таинственная лодка все время находилась, по-видимому, под наблюдением, и ни одно ее движение, ни один поворота не прошли незамеченными.
В нескольких метрах от кормы в стороне от нее двигалась неприметная масса. Слабое мерцание звезд береговых огненных гирлянд не могло ее осветить настолько, чтобы ее заметили осторожные путешественники.
За лодкой плыл человек и плыл удивительно быстро и бесшумно, как только умеют это делать местные рыбаки, с раннего детства привыкшие к своей родной стихии.
Иногда человек подолгу нырял, особенно, когда лодка скользнула мимо судов, дремлющих на своих ржавых якорях, но как только лодка огибала корабли с их сторожевыми огнями, так сейчас за кормой снова показывалась голова пловца.
Наконец, лодка, обогнув еще несколько встретившихся судов, бесшумно свернула и причалила к небольшой парусной шхуне.
На бортах ее не было и признака трапа. Но это не смутило сидевших на корме и оба они вскарабкались прямо по якорному канату на бушприт и по нему на бак шхуны.
Все это было проделано быстро, с легкостью и ловкостью обезьян.
На палубе их, видимо, ждали.
Фигура, выросшая прибывшим навстречу, сделала знак и удалилась на корму к небольшой рубке, из дверей которой пробивался свет.
Оба прибывших вошли туда.
В рубке оказался плотный рыжеватый европейский моряк.
Он сидел пред столом с кружкой пива в руках к перебирал счета и бумаги.
Он ждал прибывших, так как нисколько не удивился, даже не привстал, а только утвердительно кивнул головой.
— Все готово, — сказал он вместо всякого приветствия. — Дело теперь за немногим.
Теперь при свете масляной лампы можно было рассмотреть вошедших.
Один из них оказался одутловатым китайцем с хитрым лицом, а другой, тот самый, что правил кормовым веслом, быль японец, в чем можно было сразу убедиться по его смуглому лицу и раскосым глазам. Одет он был, однако, как европейский моряк. На нем была кожаная матросская куртка и дождевая мягкая зюйдвестка.
— И я готов, — ответил он по-английски без всякого акцента.
С этими словами он расстегнул куртку и стал вытаскивать из-за пазухи бумаги.
— Здесь условленные деньги, — сказал он, кладя пачку бумаг на стол.
Моряк, не торопясь, развернул пачку и внимательно пересчитал ассигнации.
— Все в порядке, — сказал он, — так значит, завтра?
— Да, завтра в назначенный час будьте добры принять мою команду в условленном месте у Паппенберга. Она прибудет на джонке, на которой вы можете возвратиться сюда с вашими людьми.
— Все это я помню. Хорошо.
Японец в кожаной куртке поклонился и повернулся к выходу.
За ним последовал китаец.
Выйдя на палубу, японец вдруг вздрогнул и остановился, прислушиваясь. Но кругом было все тихо.
Японец вернулся в рубку. Европеец оставался еще за столом.
— Я забыл спросить, сколько людей на борту? — спросил японец.
— Я и четыре матроса.
— На вахте один?
— Трое других на берегу. В чем дело?
— Мне нужно знать, сколько придется брать людей с вашей шхуны.
— Пятерых.
— До свидания.
Японец вышел и направился к носу и тем же способом по якорной цепи спустился в лодку в сопровождении китайца. Затем он вполголоса стал переговариваться с китайцем.
Последний недоверчиво пожал плечами. Но японец настойчиво встряхнул головой. Ему ясно было видно, как в момент его выхода на палубу шхуны, какая-то темная масса, по-видимому, человек, скользнула по канату в воду.
— Кто бы это мог быть? — рассуждал японец. — Ведь нами приняты все меры предосторожности, и вдруг какое-то непонятное преследование. Надо, оказывается, еще быть более осторожным, — решил яионец, возвращаясь на берег.
На берегу его поджидали двое чейтов, которые были избраны для содействия плану захвата барона.
