Она кивнула, а я пошел в левый коридор, где у нас тренажерный зал, роскошный солярий, спа, комната для релаксации, джакузи и даже бассейн, чем мы вообще не пользуемся, зря Мацанюк старался, у нас другие интересы, все мы немножко сумасшедшие и зациклены на работе, Медведев тоже таков, даже Моника для него не просто плоть для чувственных утех, а средство для достижения цели…

Когда-то с супружескими изменами боролись яростно и беспощадно. В доцивилизованное время уличенных женщин жгли на кострах, в цивилизованное адюльтер стал причиной убийства уличенного в измене супруга или самоубийства, тяжелых увечий и болезненных разводов, но в конце концов было принято мудрое решение, что если запретить никак не удается, то нужно разрешить и сделать вид, что это нормально.

Потому сейчас все знают ту строфу из Библии, где Господь велел плодиться и размножаться, но насчет ограничений смолчал. Еще все знают абзац из учебника биологии, где рассказано, что только могучий и все подавляющий инстинкт размножения у мужчин когда-то спас человечество от вымирания, потому не стоит с ним бороться, рекомендуется только принимать некоторые меры контрацепции.

И сразу человечество вздохнуло свободнее, а жить стало еще легче и еще беззаботнее.

Помню, как недавно ко мне зашла Вероника, наша сотрудница, очень печальная, поссорилась с бойфрендом из-за пустяков, я ее утешал, как мог, но она даже после вязки оставалась печальной, жаловалась на его нечуткость, я как мог объяснял, что все мы нечуткие, но не потому, что не чуткие, а мужчины смотрят в общем, мелочи не замечают, но не из-за грубости или желания обидеть, просто готовимся спасать мир, потому копим силы, и вообще не стоит придавать слишком много значения так называемой интимной жизни.

И все-таки она ушла, так и не принявшая новые нормы, когда многоженство все еще запрещено законом, но в реале фактически уже принято общественной моралью.

При нынешней эпидемии вседозволенности в сексуальных свободах сперва мощно расцвело то, что раньше было только в анекдотах: когда сначала совокуплялись, а потом знакомились, затем к этому привыкли, секс на стороне перестал быть неким вызовом, мужья перестали ревновать жен к их вязке на службе и по дороге домой, жены смирились еще раньше, и вот тогда после некоторого периода турбуленции как раз и начали формироваться семьи нового типа, когда с одним мужчиной живут две или больше женщин или с одной женщиной двое-трое мужчин.

Старые термины типа полиандрия или полигамия не подходят, как и промискуитет, это все старое и косное, а здесь узаконенная свобода выбора семьи без четко очерченных рамок.

Косенков наслаждается жизнью с тремя, а в соседней лаборатории Веселовского, где работает сплоченный коллектив, постепенно сложилась крепкая семья из четверых мужчин и одной женщины.

Их иногда называли пандавами, но их единственная жена обычно напоминала, что у пандавов было пять мужей на одну Драупади, то ли блистая эрудицией, то ли намекая, что не прочь принять в семью еще одного-двух самцов.

Правда, Медведев мне казался слишком простым для таких вывертов, к тому же увлечен работой. Это у бухгалтеров никакой оргазм не сравнится с чувством, когда сходятся все цифры в балансе, а у Медведева высшее наслаждение всегда было увеличить жизнь мышкам еще хотя бы на полгода, что для человека означало бы сорок лет прибавки.

Еще в коридоре услышал сухой стук сталкивающихся костяных шаров, осторожно приоткрыл дверь бильярдной. Медведев в гордом одиночестве с азартом гоняет шары на зеленом поле.

Те с сухим костяным стуком красиво разлетаются, как испуганные воробьи, кто-то даже прячется в норку, Медведев передвигается вокруг стола гордый и довольный, явно получился какой-то особенный карамболь, фукс, а то и абриколь с дабл-киссом.

– Привет, – сказал я.

Он вздрогнул, оглянулся, но тут же широкое мясистое лицо стало еще шире, весело хохотнул, уставился в меня блестящими глазами.

– Бутерброд хочешь?.. У меня еще три вон там в корзине. Здравствуй, кстати. Что-то ты совсем исчез… Но выглядишь просто превосходно!

– Да ладно тебе, – ответил я вяло. – Чувствую себя так же хреново.

Он покачал головой.

– Нет-нет, ты уже не бледная немочь, которую хоть в гроб клади, а весьма такой жеребчик… Анализы сдавал? Нет? Давай я сейчас возьму!

Я отстранился.

– Ни за что. Ты простой укол делаешь так, будто биопсию берешь.

– Ну ты же не мыша, – возразил он. – Чего тебя жалеть?

– Нет, – отрезал я. – Не дамся. Я вообще-то заглянул по другому поводу.

Он сказал подбадривающе:

– Ну-ну, давай быстрее! Что-то ты совсем невеселый!

– Помнишь, – сказал я, – когда ты так убежденно и с огнем в глазах рассказывал нам с Лазаренко, что мораль отмерла, что человек на любое преступление пойдет, чтобы заполучить бессмертие?

Он раскрыл шире глаза.

– Уже и не помню… Ну-ну, дальше!

– Но ты же не на любое пойдешь, – сказал я, – верно?

– Ты всегда разбирался в людях, – сказал он поощряюще. – Мало ли что мы говорим! И мало ли что нам хочется. А ты что, как Раскольников, мучаешься каким-то чувством вины?

Я покачал головой.

– Нет, я зашел по другому поводу…

– Давай, – ответил он бодро. – Всегда рад с тобой пообщаться по любому поводу.

– Гм, – сказал я, – да уж и не знаю… В общем, полиция копала, копала, даже рылась, но в конце концов распутала все узелки в этом деле хищения денег. Сложном деле, надо признать. Не простаки провернули операцию!

Он спросил с оживлением:

– Что, кто-то из наших?.. Кто, Лазаренко?.. Ну, наконец-то!.. Я, правда, так и думал.

Я покачал головой.

– Нет, не он.

Он вскинул брови в изумлении.

– Все-таки сам Геращенко?.. Да, на него подумать труднее. С другой стороны, заведующий лабораторией, у него больше возможностей…

– На него подумать труднее, – согласился я. – Но и он… не он.

Он покачал головой.

– Ты меня пугаешь. Мы что, такие дураки, думали не на тех?

– Именно, – подтвердил я. – Даже не связали сразу то хулиганство пьяных гопников, когда разбили окно, и похищение двенадцати миллионов…

Он посерьезнел.

– А как это может быть связано?

– Среди тех гопников оказался орел, – пояснил я, – что сумел отключить питание.

Он покачал головой.

– Это ничего не даст. Аварийное подключается моментально.

– Между отключением стационарного и подключением аварийного, – напомнил я, – есть та микросекунда, когда связь нарушена. Человек даже не заметит, что лампочка потускнела на миллионную долю светимости, потому что моментально восстанавливается уже от аварийного, однако за это время можно кое-что сделать, если быть наготове.

Он смотрел на меня серьезными глазами.

– Ты хочешь сказать…

– Да, – ответил я. – Ингрид была права, похитили деньги изнутри. В нашей лаборатории. Как ты думаешь, кто?

Он сдвинул плечами, в голосе прозвучало раздражение.

– Не играй словами, дело очень серьезное. Если что-то узнал, говори.

– В полиции проверили всех, – произнес я невесело. – Сперва через крупное сито, потом через мелкое… В конце концов остался только ты. У тебя и доступ, и только у тебя была возможность. Да-да, в полиции разобрались с твоей игрой в Дон Жуана, что соблазняет чужую жену!

Он пробормотал:

– Что ты несешь?

– Ты не учел одну вещь, – сказал я. – Моника отключила все камеры, но не знала, что днем раньше установили еще одну. Вот на ней-то помимо ваших утех есть момент, когда ты, заставив Монику надеть костюм портовой шлюхи на испанском галеоне, сам быстро провел свое хищение… на что понадобилось вместе со всеми твоими неуклюжими движениями три секунды. Запись есть в облаке, хочешь представлю в суде?.. Как только по записи увидели код, который ты набрал, дальше пошло проще. Это хороший след, по нему вышли на твой счет. Правда, там было только девятнадцать миллионов долларов из восьми и двенадцати… Один пришлось истратить на гопников, байкеров и наемных киллеров?.. Кто бы подумал, на Каймановых островах все еще можно прятать украденное!.. Но сейчас их уже изъяли. Можешь проверить.

Он нервно дернулся, выхватил мобильник, но взглянув в мое лицо, заставил губы растянуться в улыбке.

– Ну и шуточки у тебя… Это я хотел позвонить жене.

– Лучше адвокату, – посоветовал я. – Хотя в твоем случае он уже ничем не поможет. Вот почему ты и в веганы пошел, потому что даже двадцать миллионов не спасут, если вес за двести килограммов, отдышка и давление в покое за сто девяносто. Зато веганом как раз бы дотянул до начала эпохи бессмертия, а там с двадцатью миллионами получил бы его в числе первой тысячи. Расчет точен, ты в этом всегда был хорош.

Он покачал головой, на меня посмотрел исподлобья, в лице появилось неприятное выражение.

– Ты-то зачем влез в это дело?

– Деньги ты украл у нас, – напомнил я. – Сама по себе справедливость для меня мало что значит. Если бы украл у казино или обчистил кассу ипподрома на скачках, я бы слова не сказал. Но ты обокрал ученых!

Не отрывая от меня взгляда, он пошарил растопыренной ладонью на полке, где лежат цветные мелки, в голосе прозвучали боль и злость:

– Тебе-то что?.. По всему свету в трех с половиной тысячи лабораторий ищут способ достичь бессмертия! Семьсот тысяч ученых работают над этим день и ночь!.. Думаешь, если нам прекратят давать деньги, мир не получит бессмертие?.. Зачем ты, сволочь, помогал полиции? Там лохи, им только карманников ловить. Но ты влез в это дело и… все испортил.

– Это да, – согласился я. – Портить я могу. Слежку за мной ты установил?

Он покачал головой.

– Нет, конечно. Это дикие гуси решили, что ты опасен. Как вижу, они оказались правы, а я тебя недооценил.

– Гусей ты тоже недооценил, – сказал я. – У наемников нет чести, зато есть опыт выживания. Уже просчитали, как оседлают тебя и завладеют добычей. Увидели быстро, что ты не крут, а просто человек, который оказался в нужное время в нужном месте. И потому сумел ухватить такие деньги, о которых никогда бы и подумать не смел.

Он сказал с отчаянной надеждой:

– А если бы я предложил тебе половину?

– Профессионал бы предложил раньше, – сказал я с упреком. – Тогда был бы шанс… А сейчас сюда едут. Думаю, даже ОМОН захватили. Не потому, что ты так опасен, я же говорил, ты и муху не сможешь убить, просто двенадцать миллионов внушают уважение простому человеку.

Он вынул руку из-за спины, я с холодком рассмотрел в его ладони крохотный шприц с тонкой иглой. Жидкость неприятно зеленая, прозрачная.

– Да, – сказал он, – вижу, ты все понял правильно. Это егаланц. Убивает мгновенно.

– Не поможет, – ответил я как можно более уверенным голосом, хотя внутренности от ужаса свело. – Я включил запись. Сейчас все, что видят камеры здесь, видят и в полиции.

Лицо его перекосилось ненавистью.

– Но ты, сволочь… до бессмертия точно не доживешь!

Мои мышцы напряглись, готовые метнуть тело в сторону. За спиной с грохотом распахнулась дверь, прогремел страшный, просто нечеловеческий голос Ингрид:

– Замри!.. Не двигаться!.. На колени!

Он застыл, но на колени опускаться не стал, перевел взгляд с моего лица на дверь.

Ингрид подбежала и быстро заслонила меня собой, держа Медведева на прицеле.

– На колени!

Пистолет она держит крепко и профессионально строго, Медведев прошипел с ненавистью:

– Нет уж, не возьмете.

Его рука со шприцем пошла к его шее. Ингрид напряглась, я ощутил, что сейчас выстрелит ему в руку.

– Ингрид, не смей!

Она огрызнулась, не поворачивая головы:

– Должны предотвращать…

– Он ничего не сделает, – заверил я. – Смерти страшится, не видишь? Крохотный шанс дожить до бессмертия остается и в тюрьме. У живого всегда есть шанс. У мертвого нет.

Она заколебалась, чувствую, а Медведев прикоснулся острием иглы точно к сонной артерии и посмотрел нам в глаза.

– Это будет на вашей совести.

Ингрид снова чуть не нажала на спуск, я торопливо опустил ладонь на ее руку, заставляя пистолет смотреть стволом в пол.

– Нет!.. Он Достоевского читал.

Она зыркнула на меня люто.

– И что?

– Я достоевцев знаю лучше, – заверил я. – Согласны на все, только бы жить. Все оставшиеся годы готов стоять в дерьме по ноздри и питаться им, но никогда с собой не покончит.

Медведев некоторое время смотрел ненавидяще, потом лицо исказилось гримасой, выронил шприц и, всхлипнув, обреченно протянул руки вперед.

– Да, – сказал я с сочувствием. – Все-таки ты эта… дрожащая.

Ингрид, осторожно ступая, чтобы на наступить на шприц, подошла и со зловеще металлическим звуком защелкнула на кистях рук наручники и только тогда сказала почти с ненавистью:

– Ты что, гад, разбегался? То жопу из кресла поднять не можешь, за стены хватаешься, а сейчас сам шкурой рискуешь неизвестно зачем!

В комнату вбежали двое запыхавшихся полицейских из охраны внизу, подхватили Медведева под руки и, держа почти на весу такую тушу, вытащили в коридор.

Ингрид проводила их взглядом, повернулась ко мне, все еще злая, как кобра, которой наступили на хвост грязным сапогом.

– Ты придурок!.. Знаешь это? Придурок!.. А если бы он ткнул тем шприцем?.. Ладно-ладно, не смотри так. Поняла, проехали. У него в самом деле шанс дожить?

Я изумился.

– В тюрьме?.. Ты знаешь, сколько людей на свете?.. И все имеют право получить бессмертие раньше заключенных. А еще их дети, внуки, правнуки…

Она оглядела меня с головы до ног.

– Ничего себе ты ему пытку обеспечил. Он перед тобой просто зайчик.

– День закончился хорошо, – ответил я. – По чашке кофе и – на работу! Надеюсь, там уже сняли печати с двери лаборатории?

– Печати? – переспросила она. – Какие печати?