Ингрид всмотрелась в нее, перевела взгляд на меня, но я помалкиваю, снова начала вглядываться в растатуированную сотрудницу.

– Это… она!

Я переспросил:

– Что она?

– Украла, – шепнула она. – Я чувствую!

– Женский мир, – пробормотал я, – никто не думает, все чувствуют… Еще немного, и погрузимся в мир меча и магии. Начнем ведьм жечь, красиво, одухотворенно, патриотично…

– Кто будет жечь? – спросил она резонно. – Если мы, ведьмы, и захватили власть?.. Ты ее уже проверил?

Я пробормотал настороженно:

– Как? Я только включил…

– Да кто тебя знает, – буркнула на. – Ты как-то уж чересчур быстро находишь ответы.

– У Шерлока не было компьютера, – напомнил я, – а вот ответы он находил. Я, кстати, тоже нашел.

– Ну?

– Она в самом деле была в тот день в здании, – ответил я. – Оставалась с вечера. Все ушли по домам, а она осталась. Потом выключила свет, обесточила аппаратуру и…

Я сделал паузу, она спросила жадно:

– Отключила видеонаблюдение?

– Умница, – похвалил я. – Это у тебя женская интуиция или мужская логика?

Она отрезала сердито:

– У меня женская логика!

– Женской не бывает, – напомнил я. – То вообще не логика.

– Тогда просто логика, – ответила она. – Видишь, какая я покладистая? Как покладешь, так и лежу. Почти как та твоя пигалица. Значит, берем ее? Не пигалицу, а эту нататуашенную?

– Погоди, – сказал я. – Сперва проверим. А если осталась, чтобы повязаться с кем-то из женатых? У нас есть пара таких, у которых жены просто стервы.

– Что? – спросила она с интересом, – такие еще остались? Здорово. Молодцы.

– И ты такая?

Она фыркнула.

– Нет, конечно. Но я за то, чтобы ваше подлое племя держать в узде. Народами в интересах мира и спокойствия должны править женщины. Хорошо, поедем.

– А у тебя есть, – поинтересовался я, – что предъявить?

– У тебя есть, – напомнила она. – А ты обязан сотрудничать со следствием.

– Ну, если обязан…

Она грубо согнала меня со своего места, женщины рулят в нашем мире, автомобиль под ее управлением рванулся в сторону шоссе, как застоявшийся конь.

Всю дорогу она молчала, злая и сосредоточенная, автомобиль не катит, а летит над асфальтом, распугивая все остальное на дороге, так что да, простому человеку хорошо служить в полиции, привилегии всем нам повышают самооценку и продлевают жизнь.

Я обычно сразу поднимаюсь в свою лабораторию и не выхожу оттуда до конца рабочего дня, который у меня, как почти у всех мне подобных полусумасшедших длится дольше официального, но сейчас, раз уж там все опечатано, не стал подниматься, на первом этаже в препараточной такие же экраны, легко настроить на просмотр изображения с видеокамер.

В коридоре встретился Лазаренко, уже спешит на выход, и так задержался, весь в себе, вздрогнул, наткнувшись на Ингрид, что рассматривает его с мрачным недружелюбием, как непонятного жука, что вдруг да укусит, потому его нужно пристукнуть раньше.

– Ой… простите! А, Володя, ну ты как?

– Завтра вернусь к работе, – пообещал я. – А пока вот помогаю нашей доблестной полиции. Это вот и есть доблестная полиция, старший лейтенант Вервольфова. Представляешь, появился новый вид преступности, вернее, мотив: любой ценой заполучить побольше денег, чтобы купить бессмертие! Вот она и вылавливает таких… ну, ты понял.

Он снова опасливо посмотрел на Ингрид.

– Значит, мир меняется к лучшему.

Она рыкнула:

– Что хорошего?

Он сказал чуть живее:

– Зато исчезли самые распространеннейшие преступления! Например, на почве ревности!.. Сейчас норма, что муж трахает в обеденном перерыве сотрудниц, а его жена совокупляется с коллегами. И даже ссор не возникает, а раньше… подумать страшно!.. за такую ерунду вообще убивали, представляете?

Я буркнул:

– Не представляю. Я вообще-то не так стар. И вообще… думаю, такое в книжках напридумано. С чего это я стал бы злиться, что моя жена с кем-то повяжется? Лишь бы с работы не опаздывала, все-таки обед она готовит. Нет, это все для кина…

Он посмотрел с некоторым подозрением, не уверенный, что не прикалываюсь, но ответил очень серьезно и правильно, поглядывая на Ингрид:

– Было такое, Володя. И почти совсем недавно. Я застал лично, хотя был еще пацаном. Так что да, сейчас преступлений меньше. Чтобы миллиард украсть из банка, какие мозги надо иметь? А вот ревновать мог каждый… И ножом пырнуть любовника жены. Гамлет вон кого-то вообще задушил из-за платочка Фриды…

Он все поглядывал на Ингрид, но перлы мечет зря, не врубилась, вряд ли знает, кто такой Гамлет, это все из уходящего мира.

– Ну бывай, – сказал он. – Хорошо выглядишь!

И бочком-бочком прошмыгнул спиной по стеночке мимо Ингрид в сторону выхода.

Я распахнул перед Ингрид двери в одно из наших помещений, где мышек сортируем и группируем по заданным параметрам, она прошла строго посредине между клетками, еще бы отодвинулась, да некуда, осматривается с брезгливостью, пахнет мышиным пометом и самими мышами, а также химикалиями, это мы привыкли и не замечаем…

– Побрызгайся духами, – посоветовал я. – У вас же они всегда с собой?

– У кого это у нас? – переспросила она с высокомерием. – У полиции?

– У самок, – уточнил я. – Замена феромонов. Садись вот сюда. Клавиатуру не дам, испортишь, но экраны включу… Вот, смотри.

Пока она всматривалась, я успел сходить к кофейному аппарату и вернулся с двумя большими пластиковыми стаканами.

– Спасибо, – сказала она сухо и протянула руку.

– Вообще-то я оба взял себе…

– Лопнешь, – заявила она и отобрала стакан, выбрав тот, где кофе визуально больше. – Чем она занимается?

– Черновая работа, – пояснил я. – Но без нее не обойтись даже в самой чистой науке. Видишь целый ряд чашечек?

Она наморщила нос.

– Какие же это чашечки?

– Эх ты, – сказал я с укором, – для тебя и коленная чашечка наверняка не чашечка, а какая-то противная косточка… Ладно, пора с нею пообщаться. Рабочий день заканчивается, вот-вот уйдет.

– А что ей предъявишь?

– Догадки, – ответил я загадочно. – Посмотрим, что ответит. А там уже решим, что дальше. Ты мне только подыгрывай.

Она фыркнула.

– Ты это называешь мужской логикой?.. Это хуже, чем женская интуиция. Ладно, хочу посмотреть, как опозоришься.

– Какая ты добрая, – сказал я грустно.

Я так и вошел со стаканом кофе в руке и с наслаждением отхлебывал, наблюдая со спины за Моникой. Ингрид плотно прикрыла за собой дверь, могучая и подчеркнуто мускулистая, поправила кобуру с пистолетом и дубинку у другого бедра и неспешно подошла к ее столу.

Моника вскинула голову, взгляд недружелюбный, Ингрид все поняла и, показав полицейскую бляху, сказала жестким голосом:

– Полицейский департамент Москвы.

Она сделала нарочитую паузу, и Моника спросила хмуро:

– И что?

– Расследуем дело, – проговорила Ингрид таким голосом, будто заговорил ледник, потопивший «Титаник», – о хищении и двух… нет, пяти убийствах. Я вправе привлечь к ответственности лиц, что отказываются от сотрудничества или скрывают какие-то сведения. Вы все поняли? Повторять не надо?

Моника смотрела все еще зло и неприступно, однако во взгляде появилась нерешительность, а после недолгого колебания ответила хмуро:

– Не отказываюсь, но ничего не знаю о ваших хищениях.

– Вы можете не знать напрямую, – отрезала Ингрид, – но вы могли участвовать косвенно, даже не подозревая, что замешаны в тягчайшем преступлении! Потому советую отвечать без утайки, точно, подробно и ничего не скрывая.

Моника произнесла недружелюбно:

– А мне скрывать нечего.

– Точно?

– Ни в чем противозаконном не участвую, ни в чем не замешана!

– Хорошо, – произнесла Ингрид загробным голосом, – первый вопрос, с какой целью вы остались в тот день, когда была совершена кража, на службе уже после рабочего дня?

Моника вздрогнула, ответила быстро и почти инстинктивно:

– Я не оставалась!..

Ингрид сказала безжалостно:

– Думаете, если отключили все видеокамеры на этаже, то это спасет? Напротив, я повешу на вас и пару трупов. А то и больше. Или еще что-нить найду. У нас есть хар-р-рошие висяки. От пожизненного до каторжных работ на урановых рудниках светит. Представляете, урановые рудники в самом деле существуют.

– Но я не…

Ингрид прервала, повысив голос:

– Камера на противоположной стороне улицы захватывает и выход из вашего центра!

Моника проговорила слабо:

– И… что?

– Все ваши работники вышли, кроме вас!..

Моника побледнела, мне стало жалко, как они все сразу становятся жалобными, когда с них слетает бравада, вот и сейчас просто перепуганная женщина, а женщин инстинкт велит защищать.

– Не вышел еще и Медведев, – сказал я с великодушием человека к слабой женщине, пусть она и вся в татуировках, как зэк с солидным стажем. – Продолжать?

Ингрид сказала с сарказмом:

– Мы его сейчас вызовем и допросим в отдельной комнате. Скажем, что вы во всем сознались.

– Даже бить его не будем, – сообщил я. – Хотя, конечно, если начнет запираться… Знаете ли, дружба дружбой, но бигмаки врозь. Особенно такие, как делают здесь.

Моника, бледная настолько, что даже вызывающие татуировки поблекли, стали мелкими и жалкими, вскрикнула тонким голосом:

– Не нужно!..

– Почему?

– Я все скажу. Только его не вызывайте!. И вообще ничего ему не говорите…

Ингрид сказала без всякой жалости:

– Это будет зависеть от вашей откровенности, понятно. Нас не ваши отношения интересуют, а уголовная составляющая.

– Какая уголовная?

– Если она не присутствует, – пояснила Ингрид, – то никто ни о чем не узнает. Ваши отношения – ваше личное дело. Но если…

Моника сказала быстро-быстро:

– Нет-нет, я все скажу! Да-да, все.

– Так говорите.

Она сказала потерянным голосом:

– Мы с ним в самом деле встречались несколько раз после работы прямо в отделе.

– Жена в самом деле ревнива? – спросила Ингрид с недоверием.

Моника помотала головой.

– Нет, ей все равно.

– Тогда почему?

Она ответила жалким голосом:

– Ему хотелось чего-то необычного! Мужчины все такие, рутинный секс приедается быстро… Думаете, зачем я вся в татуировках? Тоже старалась разнообразить, заинтересовать, хотя это больно и противно…

Ингрид поморщилась.

– Верю. На мой взгляд, в мире нет мужчин, ради которых стоит вообще пошевелить даже пальцем, а не то чтобы делать тату… Дальше!

– В общем, – сказала Моника упавшим голосом, – он представлял, что мы встречаемся тайком от его жены и моего ревнивого мужа…

– Вы замужем? – прервала Ингрид.

Моника снова помотала головой.

– Нет, и никогда не была. Наши тайные встречи были для игры, вроде бы рискуем, таимся, нарушаем законы и приличия… Ему хотелось быть тайным нарушителем, то ли пиратом, то ли корсаром… Меня представлял флибустьершей!

Ингрид посмотрела на меня озадаченно. Я подумал, сказал ей с некоторым колебанием:

– Он вообще-то человек… экстравагантный. Скучное ему в самом деле скучно. Если риска в нашей работе нет, то он хотя бы его воображает… Это да, можно поверить, а вот ей нужно…

Ингрид прервала:

– Арестуем его и допросим.

Моника вскрикнула, как раненая птица:

– Нет! Не надо. Я докажу, что он был со мной.

– Как? – спросила Ингрид в лоб.

Моника замялась, посмотрела на меня пугливо, почти прошептала:

– Дело в том, что у нас все шло к окончанию… Я это чувствовала, страшилась, но что может слабая женщина? Потому решила сделать запись на память… И сама установила камеру. Там автоматически выставляется время, вы можете убедиться, что он все время был со мной!

Ингрид кивнула, поинтересовалась:

– С какой целью записывали? Для шантажа?

Моника вздрогнула.

– Как вы можете?.. Это единственный мужчина, которого люблю… я готова оберегать его ценой жизни!.. Он никогда бы не узнал про эту запись, а я бы до старости берегла воспоминания.

Я с удивлением заметил, что Ингрид вроде бы даже неловко от таких откровений, явно больше привыкла догонять, сбивать с ног и вязать, а если что не так – стрелять быстро и точно.

– Хорошо, – сказала она, – давайте эту запись. Обещаю, о ней никто не узнает.

Через несколько секунд Моника протянула ей крохотную флешку.

– Это здесь.

– Хорошо, – ответила Ингрид и добавила милостиво: – Надеюсь, больше не потревожим. Владимир, оставим ее наедине со своими… проблемами.

В коридоре я сказал с удивлением:

– Ты даже расчувствовалась. Кто бы подумал!

– Когда собачка прищемит лапку, – ответила она, – кто не сочувствует? Сейчас то же самое… Как говоришь, Медведев? Это тот, толстый и с бутербродом?

– Запомнила, – ответил я. – Да, именно с бутербродом.

– Извини, – сказала она. – В самом деле сожалею, что это один из твоих друзей.

– Да, – ответил я без охоты. – Особых друзей у меня на работе нет, но Медведев был один из самых близких, к кому я был… расположен. Вообще меньше всего бы на него подумал. С другой стороны, он рисковый. Другие все-таки более правильные. И… понятно теперь, почему не увидел его тогда, когда ты меня силой притащила в свой участок и угрожала не то убить, не то посадить…

– Не увидел на записях камер?

– Да, – подтвердил я. – Он просто не появился на них в тот вечер, днем раньше оставшись ночевать с Моникой в лаборатории.

Она сказала независимо:

– Все равно бы это тебе ничего не дало.

– Возможно, – согласился я. – Но вот так он вообще выпал из любого списка. Что послало нас по ложным следам. Наверное, пора зайти к нему… Побудь здесь, хорошо?

Она сказала встревоженно:

– Он не опасен?

Я усмехнулся.

– Здесь все научные работники. Мы не умеем стрелять и не бросаемся друг на друга с топорами. Да и не убийство он совершил, и даже не чемодан спер…

Она покачала головой.

– Ладно, но не рискуй. Мало ли чего тебе хочется пообщаться наедине… Иди, только быстро!

– Жди здесь, – велел я.