Я начал давить, ее рука чуть подалась, потом больше, но я ощутил, что поддается, нажал сильнее, и она с презрительным смехом повела руку в обратную сторону.

Мои мышцы вздулись сами по себе, но они мне самому напомнили дождевого червяка в мешке, в то время как ее стальные шары едва не прорывают кожу.

Ее рука неумолимо припечатала мою кисть к столешнице.

– Давай третий раз, – предложила она, – последний.

– Так все равно же твоя победа, – сказал я.

– Ну хоть не всухую, – сказала она с язвительным утешением. – Может быть.

Мы в третий раз сомкнули ладони и скрестили пальцы. Она с усмешкой взглянула мне в глаза.

– Готов?

– Может, – предложил я, – сдашься сразу?

Она засмеялась, ее мышцы красиво вздулись, а рука пошла неумолимо и ровно, как солнце на закате, нагибать мою в сторону столешницы.

В последний момент я инстинктивно воспротивился, ее рука замерла, но тут же усилила нажим и припечатала мою к поверхности стола.

– Три ноль, – сказала она с торжеством.

Я вздохнул, в самом деле как-то неловко проигрывать женщине, хотя это еще та женщина, назови ее так, обидится. Такую вот Ахилл еле-еле победил в схватке, а потом ее пояс носил, хвастаясь и доказывая, что да, одолел, вот смотрите.

Она раскраснелась, глаза блестят, даже сиськи стали крупнее, как же победа над мужчиной действует на женщин, даже сильнее, чем полный бокал шампанского. А то и бутылка.

– Ну и как себя чувствуешь?

Голос ее звучал победно, я ответил мирно:

– Да все так же…

– А как насчет поражения? – спросила она весело. – От обиды язвы желудка не будет?

Я изумился:

– Какой обиды? Что у тебя мышцы мышчастее?.. Так у слона еще слоновее. Думаю, у коровы мышечных волокон тоже больше, чем у меня. Если корова меня перекоровит… убьюсь ли о стену от великой обиды и горечи поражения?

Ее глаза разом потемнели.

– Это я корова?

– Ингрид, – сказал я мирно, – ну не чувствую я обиды, не чувствую!.. Может быть, мне даже приятно, что ты меня, как ты уверена, победила. Надеюсь, по праву победительницы тут же изнасилуешь?

Она в изумлении вскинула брови.

– Почему это тут же?.. С чего ты взял?.. У мужчин какое-то странное мышление, фантазии дикие, просто изврат какой-то… У меня с психикой все нормально, нас постоянно проверяют. Потому предпочту утащить добычу в постель. А что, это была не победа?

– Пусть победа, – ответил я великодушно. – Мало ли что у нас другие понятия о победе… Хотя я малость не понял…

– Чего?

Я поинтересовался медленно:

– Зачем тебе это понадобилось?

– Побороться? – переспросила она. – Это же так очевидно? Или не?

– Не, – ответил я. – Для тебя и так очевидно, ты сильнее. И для меня. И для тебя очевиднее очевидного, что я тоже признаю твое превосходство в мышечной мощи. Так почему?

Она помолчала, мне показалось, что не сразу подобрала слова в затруднении, наконец ответила с неохотой:

– Да что-то почудилось… Даже померещилось. Да, у тебя мышцы, как дохлые улитки в целлофановом пакете, но какое-то странное ощущение… Даже не знаю, вдруг почудилось, что ты крепче, чем кажешься. Хотя, конечно, знаю, мышцы – есть мышцы. Не бывает силачей с такими, как у тебя. Устала просто за этот день, вот и мерещится всякое.

– Я тоже устал, – признался я. – Померещилось, что ты умнее… а оказалось, красивее.

Она довольно улыбнулась, посчитав это комплиментом. Да, у женщин мозги развиваются иначе. В основном спинной, но иногда нервных волокон хватает и для утолщения в верхней части.

Она усмехнулась.

– Насчет чужой постели не страшно?

– А может быть?

– Может, – ответила она со смешком. – Бывает такое, в своей орлы, а в чужой им что-то мешает.

– А-а-а, – сказал я, – вот ты о чем… Я в любой постели тюлень, а не орел, это такое милое животное с ластами. Не любит суетиться, но не прочь поесть и любит, когда его чешут.

От кухни донесся радостный писк, это плита зовет к себе в понятной жажде похвалиться своим умением.

Ингрид поспешно откинула крышку, до меня докатились совсем уж мощные запахи прожаренного мяса, окутали с головы до ног.

– Хорошо, – сказал я с удовольствием.

Она сказала с насмешливой заботливостью:

– Может быть, тебе травки?.. Ты же ботаник?

– Я плотоядный ботаник, – сообщил я. – Как кабан. Что и мясо ест, и желуди.

– Посмотрим, – сказала она, – что ты за кабан.

Я наблюдал, как повернулась к плите, там попискивают и похрюкивают сенсоры, докладывая о готовности. Ингрид управляется достаточно ловко, что значит, готовит не так уж редко.

Первое блюдо в самом деле заставило меня превратиться в первобытного человека, хотя не забываю и о манерах, но у такого эстета, как я, манеры только помогают быстрее нарезать бифштексы, а после них кромсать тушку курицы и все это поглощать в таком темпе, которому позавидовал бы любой неандерталец или даже король Людовик, что тоже хватал еду со стола, как и все тогда, руками.

После жареного мяса она заботливо подала на стол нежнейшие ломтики двух деликатесов: тутонхамона и тамонхаима, что некогда пришли на смену попавшему под санкции простому и незатейливому хамону, тот так и не выкарабкался из-под них, а любимым блюдом россиян стал тутонхамон и соперничающий с ним тамонхаим.

Я ел, как всегда, снабжая организм белками, клетчаткой и прочими необходимыми веществами. Ингрид поглощала, как шагающий экскаватор, но в то же время чувственно и с удовольствием.

– Что глазенками вороватыми шаришь? – поинтересовалась она. – Чего-то еще недостает твоему извращенному вкусу?

– Не вижу главного блюда, – сообщил я.

– А что у тебя за главное?

– Не у меня, – ответил я. – Где на столе ведро с протеиновым коктейлем? Где гейнеры? Не синтолом же пользуешься?

– Ух ты, – изумилась она, – какие слова знаешь!.. Жри, не перебирай.

– Тогда как мышцы нарастила? – поинтересовался я. – Джинтропин колола?.. По виду ты эктоморф. Без этой горы мышц была бы утонченная леди. На тебе даже наколок нет.

– Тату?

– Ну да, – согласился я, – наколок.

– Жри, – повторила она. – Не умничай. Никакие соматропины не помогут, если не будешь вкалывать в спортзале. А потом еще и дома.

– Молодец, – сказал я.

Она изумилась.

– Что, одобряешь силовые тренировки?

– Нет, – пояснил я, – одобряю усилия. Хоть и дурью маялась, но как усердно! Могла бы только по барам мужиков снимать и жарить. А сейчас народ до того разленился, телевизор без пульта не переключит. Да что там без пульта, уже и с пультом ленится. Только жестами или голосом… Да и готовишь неплохо. Наверное, сама курей режешь? И ощипываешь?

– Не курей, – поправила она победно, – а кур! Сколько вас понаехало… А готовит домашний гриль. По программе.

Я охнул.

– Ты что, умеешь пользоваться? Здорово. Растешь в моих глазах.

– Я и читать умею, – сказала она насмешливо. – Ты лучше думай, как реабилитироваться в глазах закона? Я советую, раз уж начал, сдавай своих подельников до конца! При допросах меньше бить будут.

– С законом не спорят, – согласился я. – Особенно, когда у него такие мускулы, что и сисек не видно. Нужно подумать, какие есть пути… Те, кто это задумал, не на виду…

Она скосила глаза на свою грудь, но не попалась на провокацию, сделала вид, что не услышала, сказала небрежно:

– Если не знаешь, то что там думать? У тебя нет возможностей, которые есть у наших криминалистов.

– Верно, – согласился я. – У меня нет кувалды для выбивания дверей, но есть голова.

Она с сомнением посмотрела на мой лоб.

– Думаешь, головой лучше?

– Конечно, – уверенно сказал я. – И чем выше чин, тем лоб крепче. В честь нашей доблестной полиции мы даже одну породу рыб назвали!

– Какую?

– Толстолобики, – ответил я. – Как ни крути, но нужно просеивать теперь всех, у кого были контакты с тем Германом. Или хотя бы Жоржиком.

– Его так и зовут?

– Георгий Авилов, – ответил я. – Но имя Георгий очень уж… Георг, Джордж, Жорж, Егор… Представляешь, Жорж Победоносец, пронзающий копьем змия?

Она отмахнулась.

– Звали же его Егорием, и ничего… Просеивать уже начали. Сразу же. Наш аналитический центр никогда не спит. Нужно только сказать, чтоб искали Георгия Авилова, а не всяких Жоржиков.

– А потом, – сказал я, – когда окажется, что кто-то из них получал указания от анонима по имейлу или по звонку с телефона, который не отследить, придется…

Я задумался, она спросила быстро:

– Что придется?..

– Придется, – ответил я мудро. – У тебя компьютер есть?

– Есть, – ответила она. – И даже включать умею.

– Прекрасно, – сказал я. – Мне нужно воспользоваться. Обещаю не смотреть твои закладки на порносайты.

Она отмахнулась.

– Да смотри сколько угодно, лишь бы не запачкал мне там все вокруг.

– Вокруг не запачкаю, – пообещал я.

Она поколебалась, вид такой, что ищет как бы еще уесть, сообщила:

– Я же говорю, руководству все доложили. Там целая бригада аналитиков ищет все ниточки.

Я ухмыльнулся.

– Полиционеры?.. Да, они молодцы.

– Не вижу причины для иронии, – сказала она холодно. – Лучшие люди идут на службу в охрану порядка.

– Точно, – сказал я, – а остальные, что никуда не годятся, в науку. Бозоны всякие открывают, черные дыры, лекарство от рака… В самом деле, кому вся эта ерунда нужна, когда самое главное – научиться ходить строем.

– И отдавать честь, – добавила она. – Ты умеешь?

– Нет, – ответил я честно. – Честь у меня одна, никому не отдам. А вы можете отдавать ее любому вышестоящему. И даже друг другу.

Она фыркнула, оглядела меня критически.

– Понимаю-понимаю, зачем такой вызывающий тон. Боишься, что потащу, как проигравшего, в постель снова. Потому так вот и стараешься показаться еще неприятнее, чем ты есть.

Я фыркнул.

– Разве? А может, мечтаю быть изнасилованным?..

Она сделала широкий жест в сторону постели.

– Выбирай. Либо на диване, либо в постели.

Я сказал жалобно:

– А домой не отпустишь?

Она покачала головой, голос прозвучал неумолимо:

– Ты на подозрении, за тобой должен быть глаз да глаз. Возможно, даже привяжу к кровати.

– А если мне в туалет? Потащу за собой кровать?

– Отведу на веревочке, – сообщила она. – У меня здесь чисто, не заметил, конечно?

Я вздохнул, сказал с мукой:

– Ладно, ты меня сломила… Бери меня, терзай, наслаждайся моей чистотой, невинностью и девственностью… Я лягу с краю?

– К стенке, – ответила она кровожадно. – Чтоб и не пытался сбежать! А пока дожевывай, не могу смотреть на грязную посуду, пока не вымою.