Глава 8
Женщина в окне
После работы Дайнека решила прогуляться по парку. На улице было темно и уже спустились холодные осенние сумерки. Аллеи парка пересекались друг с другом нелогично и весьма бестолково. Она сама не знала, куда идет.
Вблизи спального корпуса стояли три лавки. У забора напротив располагалась беседка-ротонда. Иных достопримечательностей, сколько хватало глаз, не было. Конечно, если не считать вековых деревьев – дубов, елей и кленов.
Дайнека брела по аллее, загребая ногами опавшие листья, и думала, что хорошо бы привезти сюда Тишотку. Для собаки лучшего места не найти. Бегал бы он между деревьев, а она смотрела бы да радовалась. Вдвоем веселее.
«Надо переговорить с директрисой, – решила Дайнека. – Может быть, разрешит».
Фонари на аллее встречались редко, между ними зияли неосвещенные пятна. В таком темном месте перед Дайнекой неожиданно появился мужчина. Увидев его, она резко отпрянула.
– Не бойтесь! – незнакомец вытянул руку, чем напугал ее еще больше. Дайнека повернулась и побежала обратно.
– Да стойте же! – мужчина без труда обогнал ее.
Они остановились лицом к лицу.
– Что вам нужно? – задыхаясь, спросила Дайнека.
– Ничего.
– Тогда зачем вы меня догнали?
Он чуть заметно пожал плечами:
– А черт его знает.
– Это возмутительно!
– Да нет, вы не поняли. Я Водорезов. Платон Борисович Водорезов, главный врач пансионата.
– Предположим. Но что вы здесь делаете? – недоверчиво осведомилась Дайнека.
– Некоторые перед сном бегают. Не слышали? – он смерил ее критическим взглядом. – Об этом нетрудно догадаться, взглянув на меня…
Дайнека оглядела его: загорелый, спортивный, высокий. Настоящий мужчина, если бы не одно обстоятельство: он слишком нравился самому себе. Вслух она сдержанно проговорила:
– Ну, взглянула. И что?
– Я в кроссовках и спортивной одежде.
– Даже если так, я не просила меня пугать, – осмелела Дайнека.
Водорезов пошел дальше:
– А я не просил вас путаться у меня под ногами.
– Я не путалась!
– Тогда и я вас не пугал. – Он вдруг рассмеялся: – Вы смешная. Знаете, не каждой женщине удается быть смешной и при этом оставаться красивой.
Дайнека безразлично сказала:
– Вы павлин. Думаете, на меня подействуют банальные комплименты?
– Нет, не думаю. Сколько вам лет? – спросил Водорезов.
– Какая разница?
– По рассказу Татьяны Ивановны я решил, что вы значительно старше.
– Ну, двадцать три.
Он кивнул:
– Не катастрофично.
Она поинтересовалась:
– А вам?
– Что?
– Сколько вам лет?
– Успокойтесь. Мы с вами не пара.
Дайнека опешила:
– Да я и не думала…
Он перебил:
– Шучу. Мне тридцать два. Должен заметить, умеете вы зацепить.
– В каком это смысле?
– Я про наш телефонный разговор.
– Да вы только и делали, что флиртовали со мной! – возмутилась Дайнека.
– Виноват. Застоялся. Вокруг – только старухи. – Он предложил: – Может, прогуляемся?
– А как же ваша пробежка?
– На сегодня закончил.
– Тогда идемте.
Не сговариваясь, они двинулись по аллее.
– Знаете, а я рад, что вы к нам приехали.
– Сказать честно, я пока не решила.
– Планируете удрать?
– Я же говорю: пока не решила.
– И от чего это зависит?
– Сама не знаю. Нужно было сразу уехать. Все как-то не заладилось. Не так началось.
– Имеете в виду случай с Безруковым? – уточнил Водорезов.
– Не могу забыть тот момент, когда он упал на капот. До сих пор перед глазами стоит.
– Такие вещи нужно уметь забывать, это я как врач говорю.
– Легко сказать, – вздохнула Дайнека.
– Сказать легко, забыть – еще легче. Представьте, что все это случилось не с вами. Представьте или убедите себя. Увидите, сразу отпустит.
– Меня и не забирало, – возразила она. – Не говорите со мной, как с больной.
– Простите, не хотел вас обидеть.
– Платон Борисович, хватит об этом.
– Зовите меня Платоном, а я вас – Людмилой. Слава богу, мы не такие старые.
– А как же на работе?
– Какая разница?
– Субординация, и все такое…
– Вы не моя подчиненная.
– Если вы так считаете, не возражаю.
– Вот и хорошо, – подытожил Платон.
Промолчав метров сто, Дайнека придумала, о чем еще можно спросить:
– Вы пишете диссертацию?
– Пишу… – он вгляделся в ее лицо. – Кто вам сказал?
– Татьяна Ивановна Песня.
– Вот странная женщина… Когда работаю над диссертацией, ей не нравится. А похвастаться – она первая.
– Мне кажется, Татьяна Ивановна вами гордится, – подтвердила Дайнека. – А как звучит тема диссертации?
Водорезов, кажется, удивился:
– Неужели интересно?
– Иначе бы не спросила.
– Ну хорошо, – он улыбнулся. – Только не пытайтесь запомнить. Это звучит так: «Роль сестринского ухода в медико-социальных учреждениях для пациентов пожилого и старческого возраста с болезнью Альцгеймера».
– Не так уж и сложно, – усмехнулась она. – С легкостью могу повторить.
– Ну?
– Роль сестринского ухода в медико-социальных учреждениях для пациентов пожилого и старческого возраста с болезнью Альцгеймера.
– Браво! У вас превосходная память. Или же вы просто умница.
Дайнека сдвинула бровки:
– Напоминаю, на меня не действуют банальные комплименты.
– Простите, забыл.
– Дальше что?
– Вы про диссертацию?
– Раз уж заговорили.
– Что еще вас интересует?
– В пансионате есть такие больные?
– Иначе бы я здесь не работал. – Он указал рукой на серое здание с четырьмя колоннами, отдаленно напоминающее провинциальный театр. – Вот, пожалуйста, так называемый третий корпус. Здесь содержатся особенно дряхлые, безнадежные и потерявшие память. Пациенты с болезнями Паркинсона и Альцгеймера.
– Почему?
– Им требуется особый уход. Многие до этого жили в спальном корпусе, но по истечении времени их перевели сюда.
– Звучит очень грустно. Живет себе человек, живет, и вдруг кто-то другой решает, где для него лучше.
– Такова система. Чтобы вы поняли, я объясню: болезнь Альцгеймера начинается с незначительных отклонений. Например, человек забыл, куда положил вещь, не может вспомнить имя своей дочери или то, что он уже пообедал. Дальше – хуже: больной не помнит, что с ним было вчера или неделю назад. С дальнейшим развитием болезни у него начисто теряется долговременная память. Человек не понимает, где он находится, и уже не может ухаживать за собой. Организм утрачивает многие функции. А дальше только одно – смерть.
– Чудовищная неотвратимость! Неужели нет никаких средств?
– Современная медицина может только смягчить симптомы болезни.
– Ни вылечить, ни замедлить?
– Увы, этого нет. Но я неточно выразился, сказав, что человек, страдающий болезнью Альцгеймера, начисто теряет память. У больных случаются моменты просветления, и они многое вспоминают. Таким процессом нельзя управлять, и уж тем более его нельзя прогнозировать. Все происходит спонтанно.
– Но вы-то… Вы чем занимаетесь?
– Я врач.
– Это ясно. – Дайнека уточнила вопрос: – В рамках своей диссертации.
– Например, оцениваю уровень взаимодействия медперсонала с родственниками пациентов, страдающих болезнью Альцгеймера.
– И как?
– Одно сплошное паскудство.
Дайнека замедлила шаг. Заметив ее реакцию, Водорезов продолжил:
– Иногда кажется, что стариков сдают сюда, как отработанный хлам. Попользовались, выросли, возмужали, забрали квартиру, имущество и – прощай.
За разговором они значительно приблизились к третьему корпусу. Там, в зарешеченном окне второго этажа, стояла женщина в белой рубашке и, не отрываясь, наблюдала за ними. Дайнеке сделалось не по себе:
– Почему она так на нас смотрит?
– Это Ангелина. В прошлом играла на арфе в оркестре Большого театра. Теперь все время смотрит в окно.
– Зачем?
– Ждет своего сына.
– Как часто он приезжает?
– Никогда.
– Она его помнит?
– По странному стечению обстоятельств – помнит и думает, что он мальчик и учится в школе.
– А он?
– Ему сорок пять. Месяц назад, когда Ангелина заболела пневмонией, я решил, что ей конец, и сам позвонил сыну. Сообщил, что она умирает, советовал поторопиться, если он хочет застать мать живой. Сын расстроился, но сказал, сославшись на работу, что не приедет. Потом трубку взяла жена и попросила меня больше не звонить, не расстраивать мужа. Он у нее впечатлительный…
– Что за люди… – пробормотала Дайнека.
– А вы говорите… – Платон тяжело вздохнул. – К счастью, Ангелина тогда выкарабкалась.
– Я сейчас скажу ужасную вещь… – Дайнека потупилась. – Но я не знаю, что для нее лучше.
Водорезов мрачно кивнул:
– И я не знаю. Если иметь в виду здравый смысл, он подсказывает короткие и прямые дороги. Но ведь существует еще сострадание. Человечность.
– Именно это я и имела в виду.
Решив разрядить мрачную атмосферу, Водорезов заметил:
– Зря морочимся. Ошибка считать, что от человека что-то зависит. На самом деле мы все плывем туда, куда волна понесет.
– Вы не должны так говорить! – Дайнека произнесла это очень серьезно.
– Почему?
– Вы врач. Вам верят. На вас здесь надеются.
– Во мне не сомневайтесь, я честно тяну свою лямку. Кстати, Татьяна Ивановна рассказала вам историю постройки третьего корпуса?
– Раньше в нем была оранжерея и помещения для гостей.
– Не просто оранжерея, – с энтузиазмом подхватил Водорезов. – Превосходный зимний сад, который организовали с царским размахом. Здесь круглый год цвели розы, орхидеи и бугенвиллея….
– Что такое бугенвиллея?
– Вечнозеленое растение, усыпанное пурпурными цветами. Уверен, вы много раз видели его на подоконниках. Хотя в зимнем саду графа Измайлова произрастали не только цветы. Перед каждым Новым годом здесь собирали изрядный урожай лимонов и мандаринов.
– Никогда бы не подумала, – призналась Дайнека. – Татьяна Ивановна рассказала лишь то, что в тридцатых годах здание перестроили.
– Возвели второй и третий этажи, заложили большие стеклянные окна зимнего сада и пристроили второе крыло. Оно позади старого здания. Его отсюда не видно.
– Зачем?
– Не знаю. Но для нас это кстати. Старики, по крайней мере, просторно живут.
– Жизнью это не назовешь.
– Опять вы за свое! Сие нам не дано изменить. Кстати, в третий корпус можно пройти по подземному переходу. Говорят, там жила графиня Измайлова. Она перебралась в комнаты для гостей после ссоры с супругом, графом Александром Петровичем. По слухам, граф был очень дурным человеком. Нет таких грехов, которые бы ему не приписывали.
– А вот это интересно, – оживилась Дайнека. – Расскажете?
– Во-первых, он был психопатом. Это я вам как врач говорю. Что до остального… Начнем с мужеложства, продолжим садизмом и закончим практикой БДСМ. Ну и в качестве вишенки на торт – граф употреблял кокаин и курил опиум.
Третий корпус остался позади, а они все шли и шли. За деревьями уже виднелся чугунный забор.
– Кажется, пора возвращаться обратно, – сказала Дайнека.
– Что ж, идемте, я покажу вам другую дорогу. – Водорезов взял ее под руку. – Если говорить о дворцовом комплексе в целом, все три здания сильно пострадали в результате пожаров в сорок втором году.
– Здесь были немцы?
– В общем корпусе располагался штаб немецкой армии.
– Не удивлюсь, если в кабинете Татьяны Ивановны сидел главный фашист, – предположила Дайнека.
– Не поверите, но вы угадали.
Она усмехнулась:
– Теперь каждый раз на ее месте буду представлять Гитлера.
– Ну, его-то здесь не было.
– Я пошутила.
– Когда немцев отсюда выбили, – продолжил Водорезов, – многое погибло в пожарах. Но кое-что осталось: мебель, паркеты ценного дерева, двери, оконные переплеты. Сохранились настенные росписи, одна из них – в плафоне гостиной спального корпуса.
– Знаю. Там герб рода Измайловых.
– Вы немало почерпнули за столь короткое время. Ко всему сказанному могу добавить, что в полной мере воссозданы лишь внешний исторический вид, окраска фасадов и актовый зал. Помещения отреставрированы спустя рукава. Я уж не говорю про подвалы… Вы сами видели подземный переход. Он такой же, как сто пятьдесят лет назад.
– Слышали про архив Измайловых? – поинтересовалась Дайнека.
– Тот, что нашли в подвале третьего корпуса?
– Татьяна Ивановна сказала, что он был спрятан под лестницей, – Дайнека взглянула на Водорезова. – Я вот что подумала. Если реставрация была настолько поверхностной, в потайных местах наверняка много чего осталось.
Платон усмехнулся:
– Хотите найти клад?
Дайнека возмутилась:
– Совсем не хочу! Просто подумала: чем черт не шутит?
– Не к ночи будет помянут, – пробормотал Водорезов и показал на темный купол с крестом, который высился над деревьями. – Бога побойтесь.
– Что это?
– Часовня. Разве не видите? Говорят, ее построил сам граф Измайлов.
Строение выросло над лесом как-то внезапно. Во всяком случае, так показалось Дайнеке.
– Знаете, для чего обычно ставят часовни? – спросила она.
– Какая разница, церковь или часовня…
– В часовне нет алтаря, и значит, там не проводят богослужения.
– Тогда для чего их возводят? – заинтересовался Платон.
– Из всех возможных вариантов к нашему случаю подходит только один: в память о каком-то событии, которое произошло на этом месте или недалеко от него.
Задумавшись, Водорезов сказал, глядя себе под ноги:
– В голову приходят только мрачные мысли.
– В часовню можно попасть?
– Сейчас уже поздно. И я не знаю, где ключ.
– А я и не говорю, что сейчас, – возразила Дайнека.
– Когда мы с вами снова пойдем гулять, я обязательно найду ключ, – пообещал Водорезов.
Казалось, тем для разговора уже не осталось. Скоро они подошли к спальному корпусу. Дайнека хватилась:
– Вы живете не здесь!
– Моя квартира – в другом здании, но я решил проводить вас, – кивнул Водорезов и махнул кому-то рукой: – Привет, Федя!
Дайнека обернулась и увидела Темьянову. Она сидела в коляске, которую толкал мужчина, одетый в рабочую куртку и шапку-ушанку.
Как только они сблизились, Водорезов склонился к Темьяновой:
– Как самочувствие, Лукерья Семеновна?
Она благодушно ответила:
– Слава богу, Платон Борисович, все хорошо. Вот, Феденька согласился со мной погулять.
Дайнека перевела взгляд на мужчину в ушанке, в ответ он поглядел на нее своими светло-голубыми глазами. Его взгляд показался ей беззащитным и детским.
– Кто это? – спросила Дайнека, когда они разошлись.
– Федя, наш дворник, он же садовник и разнорабочий. По диагнозу – аутист, по жизни – добрый и безотказный малый. Вырос в детдоме. Сюда, как говорят, приблудился, и директриса взяла его на работу. Он всеобщий любимец, живет в служебной комнате третьего корпуса. Неделю назад на территорию пансионата проникли придурки из соседней деревни. Залезли в сарай, где он хранит инструмент. Федя заметил их, его чуть не убили… Слава богу, он оказался крепким.
– У него что-то украли?
– Это что-то беспокоит вас больше, чем жизнь человека?
– Конечно, нет! Ну вот я и дома. – Дайнека остановилась, не доходя до дверей, и поступила так не случайно: на лавке сидела Ерохина.
– Уверен, что вы здесь задержитесь. Вы сказали: «Ну вот я и дома».
– Я так сказала? – Дайнека смутилась. – Само собой получилось.
– Простите за банальность, оговорка по Фрейду. Что ж, надеюсь, завтра увидимся, – Водорезов протянул руку.
Она пожала ее в ответ и быстро зашагала к подъезду.
– Добрый вечер, Людмила Вячеславовна! – Ерохина поднялась и заковыляла за ней. – Как погуляли?
– Хорошо.
– Смотрю, у вас все уже сладилось?
Дайнека обернулась:
– Что?
– Я говорю, с Платоном Борисычем отношения намечаются? Не зря я вам его номерочек дала. Как угадала! – Ерохина говорила тоном заправской сводни.
– Вы… – Дайнека не нашлась, что ответить, и, взмахнув рукой, стала подниматься по лестнице. Дойдя до гостиной, услышала, что звонит ее телефон, достала его и сказала:
– Здравствуй, папа.
– Как у тебя дела? – поинтересовался отец.
– Работаю.
– Устаешь?
– С чего ты взял? – окинув взглядом комнату, она присела на свободный диван.
Все, кто находились в гостиной, притихли. Кто-то услужливо убавил звук в телевизоре.
Отец недовольно продолжил:
– У тебя голос севший. Так говорят, когда работают сверх силы.
– Сил хватает. Еще остаются.
– Можно к тебе приехать?
– Пока не надо, – Дайнека чувствовала, что-то ее тревожит.
Он спросил:
– Почему?
– На днях я сама приеду на дачу.
– Правда? – Вячеслав Алексеевич обрадовался.
– Хочу забрать сюда Тишотку.
– Тебе разрешили?
– Еще нет.
– Ну, зна-а-аешь… – протянул отец. – Это еще вилами на воде писано.
– Разрешат, – уверенно сказала Дайнека. – Ну все, папа. Я иду спать.
Она спрятала телефон и вдруг поняла, что именно ее растревожило.
Из крыла, где находились стариковские спальни, доносился жалобный голос скрипки, от которого хотелось заплакать.
