Глава 11
Визит в прошлое

На даче у отца Дайнека не была года два. Не то чтобы не хотелось, когда-то она любила их старый дом. Просто после того, как там поселилась гражданская жена отца Настя и ее мать Серафима Петровна, желание ездить туда пропало.

Эти женщины завели в доме свои порядки и сделали так, что Вячеслав Алексеевич, Дайнекин отец, переехал туда насовсем, оставив дочь одну в городской квартире. В то время она училась в выпускном классе, но даже это не остановило его.

Справедливости ради надо заметить, что разлука для Вячеслава Алексеевича не обошлась без угрызений совести, но со временем он благополучно их пережил.

Не имея выбора, Дайнека смирилась со своей участью. Ее утешало лишь то, что у отца была хорошая организация питания и быта. Выражение «дом – полная чаша» как нельзя точно характеризовало хозяйство, которое тащила на себе Серафима Петровна. Она была образцовой хозяйкой, по-немецки трудолюбивой и аккуратной.

Дайнека не была частью их мира. Иногда, тоскуя о семейном укладе, она жалела об этом, но быстро приходила в себя и радовалась тому, что хотя бы отец живет в приличных условиях. О нем хорошо заботятся, и он не одинок. Чего нельзя было сказать о самой Дайнеке.

Воскресным утром она поехала на дачу к отцу забрать свою собаку – дворнягу Тишотку. Чтобы не трястись в автобусе, она позвонила Галуздину и попросила разрешить Квяту подбросить ее до места (как-никак, водитель находился под домашним арестом). Тот разрешил.

Теперь они с Квятом ехали по магистрали в плотном потоке дачников, решивших не упустить последние теплые дни.

– Вот и я говорю, – ни с того ни с сего начал Квят, – при чем здесь я, если в пансионате завелся маньяк? Меня-то почему держат под домашним арестом?

– Кто вам сказал? – ахнула Дайнека.

– Вы сами отпросили меня…

– Я не про арест. Об этом я знаю. С чего вы решили, что в пансионате маньяк?

– Об этом все говорят, – сообщил Квят. – И старики, и персонал.

В Дайнеке шевельнулось раскаяние. Прав был Галуздин. Нельзя было рассказывать директрисе про Зодиака, и уж тем более проводить параллели. Но что сделано, то сделано. Она махнула рукой. Во всяком случае, теперь старикам есть что обсудить. В пансионате так мало тем для разговоров.

– Смерть, лекарства, еда… – тихо проговорила Дайнека.

– Что? – оторвав глаза от дороги, Квят повернул голову. – Что там про смерть?

– Ничего.

Он успокоился:

– Вот и я думаю – все ерунда. Старик съехал с катушек, сбежал в лес, разделся и бросился под машину. При чем тут маньяк? Откуда ему взяться в доме престарелых?

Не сдержавшись, Дайнека ответила вопросом на вопрос:

– А откуда они берутся в других местах?

– Да мало ли… – Квят почесал в затылке. – Убийцей нужно родиться.

– Здесь вы не правы. Живет такой человек среди нас, и неизвестно, когда его намерения перейдут в действия. До одиннадцати часов вечера это только намерения, а после одиннадцати – действие. Ну а уж когда начал убивать, там только держись.

– Не поверю, чтобы человек ни с того ни с сего… – Не договорив, Квят покачал головой.

– Не меряйте по себе. Их побудительные мотивы и желания рождаются в нижних регистрах человеческой сущности. Они рождаются из ненависти, низменных эмоций, комплексов и пороков.

Квят тяжело вздохнул:

– Человека убить трудно. Но если ты уже сделал это однажды, наверняка повторишь еще раз.

– К чему это вы?

– Был у меня друг Муса по кличке Банзай.

– Почему вдруг Банзай? – спросила Дайнека.

– Я уже не помню, почему у него была такая кличка. Кажется, фильм шел французский. Так вот он на главного героя был очень похож. Одним словом, Банзай. – Квят порылся в кармане: – Можно я закурю?

– Курите.

Он приоткрыл окно, достал сигарету, сунул в рот, щелкнул зажигалкой и с видимым удовольствием прикурил, одновременно втянув в себя дым.

– Восемнадцати ему не исполнилось, когда он в драке кого-то ножом пырнул… – Квят снова затянулся и, выдохнув дым, продолжил: – Значит, сел. А когда на свободу вышел – сразу домой. Заходит в квартиру, а жили они втроем с матерью и сестренкой, – никто не встречает. Прошел дальше, в комнату матери, а у той любовник. Ну, Муса разбираться не стал, сразу ударил его в пах ножом. Перерезал артерию, мужик до «Скорой помощи» не дожил, истек кровью.

– За что он его ударил? – удивилась Дайнека.

– До сих пор понять не могу. Да он и сам вряд ли понял. В общем, мужик умер, а Банзая посадили на пятнадцать лет, кажется. Точно не помню.

– Где он теперь?

– Расстреляли. Тогда еще была смертная казнь.

– Вы сказали, что его посадили на пятнадцать лет.

– Посадили, – кивнул Квят. – Но он вышел раньше. И снова убил.

– Убил? Кого же на этот раз?

– Мать и сестру.

Дайнека недоуменно застыла.

– Вот и я говорю, – вздохнул Квят. – Человека убить трудно. Но если уже убил, наверняка убьешь еще раз.

– Страшная история. Даже не хочу знать, за что он убил мать и сестру. Не рассказывайте мне, прошу, не рассказывайте.

– Я и сам, признаться, не знаю. Мало ли что говорили? Я вот что хотел спросить… Не надоело вам в пансионате работать? Все ж молодая, а вокруг одни старики.

– Нет. Не надоело, – ответила Дайнека. – Расскажите лучше про Канторовича.

– Нашего завхоза? А что про него рассказывать… Выжига! Своего не упустит. Вы не поверите, я отчитываюсь перед ним по бензину, и он же у меня его отливает. Сколько раз замечал: вечером полный бак, утром половина. Куда подевался? Он, Канторович…

Они съехали с шоссе к дачному поселку. Вскоре их «Волга» приблизилась к воротам отцовского дома. Квят спросил:

– Вас подождать?

– Нет, не нужно. Езжайте. Хочется побыть здесь подольше.

– Как же вы доберетесь обратно? Это ж в объезд, через Москву.

– Отец перегнал мою машину сюда. Так что обратно в пансионат вернусь на своей.

– Что ж, хорошо, если так.

Квят попрощался и тут же уехал. За воротами уже царапался и лаял Тишотка.

– Узнал, узнал! – рассмеялась Дайнека.

Открылась калитка, навстречу ей вышел отец и едва не упал.

– Тишотка! Что ж ты под ноги лезешь! – Вячеслав Алексеевич обнял дочь и повел к дому.

Дайнека подхватила Тишотку и зарылась лицом в его пушистую шерстку.

– Ну, здравствуй, здравствуй! Погостил – и хватит. Теперь поедешь со мной.

Они подошли к дому, где на крыльце уже стояла Серафима Петровна. Пышная, румяная, жаркая, как только что испеченный хлеб, она раскинула руки:

– Ну, слава богу, приехала! Настенька спит. Вот проснется, обрадуется!

Дайнека сомневалась, что молодая мачеха будет рада ее приезду. Да и вряд ли она спала. Просто не хотела встречаться.

Однако Дайнека ошиблась. Как только она вошла в гостиную, на втором этаже послышались шаги, и кто-то начал спускаться по лестнице. Это была Настя. Когда на ступенях показались ее кривоватые ноги, Дайнека вспомнила давнишнее стихотворение, которое она посвятила мачехе.

В те времена Дайнека маниакально сочиняла стихи. Жить не могла, чтобы не писать. Как говорится, ни дня без строчки. Но все прошло, когда она потеряла любовь. Вернее, потеряла любимого человека. Про это вспоминать не хотелось, но вспомнилось другое четверостишие, посвященное Насте и ее похожести на Дайнекину маму.

Дайнека улыбнулась и поцеловала Тишотку. А хорошо она тогда припечатала Настю… Жаль, что теперь вовсе не сочиняется. Прошло время, пропала любовь, закончились стихи. Все очень логично.

– Здра-а-а-авствуй, Людмила, – пропела Настя, полагая, что такая распевность делает ее женственней.

– Здравствуй, Настя.

– А у нас сегодня праздник! – объявила Серафима Петровна. – Мойте руки и пожалте к столу!

Только теперь Дайнека заметила, что в гостиной накрыт праздничный стол.

– В честь чего? – спросила она.

Вячеслав Алексеевич виновато потупился, собираясь что-то сказать, но Серафима Петровна не дала ему уронить градус торжественности:

– Ровно семь лет, как встретились голубки!

– Какие голубки? – Дайнека обернулась к отцу.

– Серафима Петровна, как всегда, пережимает педаль… Семь лет назад мы познакомились с Настей.

Пользуясь удобным моментом, Настя бросилась ему на шею, демонстрируя свои права на обладание Дайнекиным папой.

Вячеслав Алексеевич неловко обнял ее, а потом по-дружески похлопал по спине:

– Ну, хватит, хватит… Довольно. – Он повернулся к дочери: – Отпускай Тишотку на пол, мой руки и – за стол.

За обедом, между прочими разговорами, Вячеслав Алексеевич рассказал о собрании клуба коллекционеров, которые посещал по субботам. Дайнека знала, что с некоторых пор отец коллекционирует марки, но не считала это старческой придурью (ему было всего пятьдесят два). Она предполагала, что этим увлечением отец заполняет пустоты своей жизни. Детей у них с Настей не было, а Дайнека находилась далеко.

– И что интересно, – продолжил рассказ отец, – на таких сборищах не только обмениваются марками, но и продают их. Есть и другие направления: нумизматика, библиофилия, картофилия. Кто побогаче, коллекционирует картины, иконы…

– А почему ты не коллекционируешь картины? – капризно спросила Настя. – У тебя деньги есть.

– Я в картинах ничего не понимаю, – ответил Вячеслав Алексеевич. – Как и в иконах. Недавно в клубе обсуждали пренеприятнейший случай. Один наш товарищ купил икону. Так вот, спустя несколько дней его убили, а икона пропала. Есть основания полагать, что убийство произошло из-за нее.

– Что за икона? – Серафима Петровна принесла с кухни горячий пирог и, пристроив его на стол, вклинилась в разговор.

– Старинная икона, семнадцатый век. Ранее считалась утерянной, поэтому стоит больших денег.

– Настоящая?

– С сертификатом, с документами – все как положено.

– Убийцу не нашли?

Вячеслав Алексеевич махнул рукой:

– Да где там найдешь! И, кстати, некогда эта икона принадлежала семейству графа Измайлова.

– Того самого? – заинтересовалась Дайнека. – Странное совпадение…

– Я случайно об этом узнал, друг рассказал, он сам коллекционирует иконы. Считалось, что после революции, когда Измайлов сбежал за границу, он взял икону с собой, и там она затерялась.

– Как интересно…

– Куда уж интересней, – проворчала Серафима Петровна. – Человек помер. Его не вернешь.

После обеда Дайнека отправилась гулять с отцом и Тишоткой по осеннему лесу. Там они вдоволь наговорились о ее работе и жизни на новом месте.

– Тебе нравится? – допытывался Вячеслав Алексеевич.

– Нравится.

– Но ведь там кругом одни старики!

Она возразила:

– Не только. Медсестры есть, и врачи… – вспомнив про Водорезова, Дайнека мечтательно улыбнулась. – Очень даже интересные, кстати, мужчины.

– Хорошо, если так.

– Что касается стариков, с ними занимательно говорить. Для них все имеет значение: каждая мысль или деталь, каждое мгновение жизни. Им интересно все. Тогда как нам кажется, что все пустяки и впереди долгая жизнь. Глупое заблуждение!

Произнеся эти слова, Дайнека физически ощутила, как в никуда летят секунды, минуты, часы… Мгновения собственной жизни проносились мимо нее, как облетевшие листья на сильном ветру. И ей стало страшно.

– Ты говоришь так, как будто тебе шестьдесят. Меня это пугает, – заметил отец. – Как будто ты прожила долгую-предолгую жизнь.

– Это плохо?

– Нет. Просто чувствую себя виноватым, как будто это я во всем виноват.

– Не говори глупости! – Дайнека поцеловала отца и побежала по тропинке вслед за Тишоткой: – А ну, стой! Вот я тебя поймаю!

– Ребенок… Какой ты еще ребенок!

Обратно в пансионат Дайнека поехала с Тишоткой на собственной машине, прихватив собачью подстилку и плошки, а также пироги, которые навязала ей Серафима Петровна.

– Я поеду с тобой, – сказал Вячеслав Алексеевич.

– А как обратно? Автобус идет только в Москву.

В дорогу она тронулась в начале десятого, когда уже прилично стемнело. Полчаса ехала по шоссе безо всякой задержки. Тишотка сидел рядом на переднем сиденье и от волнения перебирал тонкими лапами. Чувствовал, что его ждут новые впечатления.

В какой-то момент пришлось сбавить скорость. Впереди поперек дороги лежала здоровенная фура.

– Приехали… – Дайнека включила навигатор и вбила адрес пансионата. Пока он загружался, взглянула на Тишотку и успокоила его и себя: – Ничего… Найдем другую дорогу.

– Через двадцать метров поворот направо, съезд на деревню Поздеевка, – проговорил металлический голос навигатора.

Дайнека и сама это видела, туда уже направились другие машины. Она съехала на обочину и потихоньку добралась до поворота.

– Ну вот, а ты говорил…

Тишотка прижал уши и лег, свернувшись калачиком.

Во всем доверяя навигатору, Дайнека сворачивала то влево, то вправо и, судя по проложенному маршруту, вот-вот должна была добраться до пансионата. Но вдруг машина начала терять скорость и уже через пару минут встала посреди темноты на безлюдной дороге.

– Да что же это такое! – Дайнека вышла на улицу.

Тишотка выпрыгнул за ней в открытую дверь, подбежал к первому дереву и задрал лапу. Дайнека огляделась. Ни впереди, ни позади нее не было ни огня. В этот момент она осознала, что находится на той же дороге и, возможно, на том же месте, где машина Квята сбила Безрукова.

Не отдавая себе отчета, она подняла капот, но тут же опустила. Ей стало еще страшнее, когда Тишотка залился лаем. Он лаял, глядя на черный лес, и от напряжения его лапы царапали землю. Неожиданно пес испуганно завизжал и прыгнул в машину, а там спрятался под сиденье.

Дайнека бросилась следом и закрылась на внутренний замок. Несколько мгновений прошло в тишине, после чего она взялась за ключ зажигания и, надеясь на чудо, повернула его. Машина завелась.

Не медля ни секунды, Дайнека рванула вперед.