Не берусь гадать, когда атмосфера недопонимания на выброшенном на берег пароходе сменилась на более продуктивную, потому как задолго до этого я оснастил уключины, вставил весла и при помощи отлива и ветра весело погреб обратно, к острову Нордерней, огни которого просвечивали сквозь дождевую пелену на севере. Сначала я погнал лодку по направлению к лихтеру, безнадежно засевшему с подветра, но, как только счел себя на безопасном расстоянии от буксира, повернул к собственному спасению. Послышался залп разъяренных воплей, но вскоре он стих вдали. На полном ходу при отливе, еще не достигшем низшей отметки! Они тут простоят часов пять, не меньше. Заблудиться было невозможно, и при помощи природных своих союзников я махом проделал нужные две мили. На последнем отрезке, где мой курс пересекал Рифф-Гат, пришлось преодолеть изрядную болтанку, а потом я обернулся через плечо, испытывая Бог весть какое волнение, и стал искать глазами низкий корпус и конусовидную мачту «Дульчибеллы». Ее нет! Но нет смысла искать там, где оставил. Лихорадочно орудуя веслами, я промчался по гавани мимо дремлющего парома и, хвала Небесам, увидел пришвартованную к пирсу яхту.

– Кто идет? – послышалось снизу, когда я ступил на борт.

– Тише, это я.

Мы с Дэвисом обнялись в темноте каюты.

– Как ты, старина? – спросил мой друг.

– Отлично. А ты? Спички! Сколько времени? Скорее!

– Господи, Каррузерс, какого черта ты с собой сотворил?

Подозреваю, после двух дней бродяжничества вид у меня был еще тот.

– Десять минут четвертого, – прервал его я. – Это вторжение в Англию! Долльман на вилле?

– Вторжение?

– Долльман на вилле?

– Да.

– А «Медуза» на плаву?

– Нет, засела в грязи.

– Проклятие! А мы?

– Да, но «Дульчи» задвинули за паром.

– Тогда выводим ее! Выталкиваем! Режь концы!

В течение нескольких трудных минут мы пыхтели, пока не вывели «Дульчибеллу» на глубокую воду впереди парохода. Одновременно я шепотом поведал Дэвису основные факты.

– Сколько нам требуется, чтобы выйти в море? – спросил я.

– Десять минут.

– Когда рассвет?

– Солнце встает в семь, светать начнет около пяти. Куда идем?

– В Голландию или в Англию.

– Немцы начинают вторжение уже сейчас? – без тени волнения поинтересовался Дэвис.

– Нет, только репетируют! – не к месту пошутил я.

– Тогда можно подождать.

– Ждать мы можем в аккурат полтора часа. Идем на берег, прижмем Долльмана. Нам следует разоблачить его и забрать обоих на борт. Сейчас или никогда. Все святые, дружище, ну не в таком же виде! (На Дэвисе еще красовалась пижама.) Морской костюм!

Пока он приобретал христианское обличье, я продолжал излагать факты и обрисовал план.

– За тобой наблюдают? – поинтересовался я.

– Думаю, да. Парни с «Корморана».

– «Корморан» здесь?

– Да?

– Экипаж?

– Сегодня никого нет. Гримм забрал всех на тот буксир. Я видел. И еще одно – «Блиц» тут.

– Где?

– На внешнем рейде. Ты разве его не видел?

– Я не смотрел. Но его капитан в отсутствии. Так же, как Беме, некий третий и ребята с «Корморана». Берег чист. Сейчас или никогда.

Снова пошли мы по длинному пирсу и молчаливым улицам, подставив спину дождю. Ноги наши словно летели, так мне казалось. Усталости я не чувствовал. Дэвис иногда переходил на бег, бормоча себе под нос: «Подлец!»

– Я был прав, но с точностью до наоборот, – то и дело повторял он. – Все-таки был прав – проливы служат ключевым моментом замысла. Чатэм – единственная наша база на востоке, на Северном море у нас нет военных портов или эскадр. Немцы намереваются высадиться на этих Богом забытых отмелях близ Гроуча и Блэкуотера.

– Безумный план, – заметил я.

– Безумный? Отчасти. Как и любое вторжение. Но здесь иное, здесь Германия. Ни одна другая страна не способна на такое. Юпитер! До меня только дошло: это будет Уош! Он намного ближе, и пески там точно такие же, как здесь!

– Как вел себя Долльман? – поинтересовался я.

– Держался вежливо, но дергался. Слишком долгая история.

– Клара?

– С ней все в порядке. Клянусь Юпитером! Ладно, Каррузерс, забудь.

Мы отыскали у дверей виллы ночной звонок и лихорадочно задергали шнур. Наверху открылось окно.

– Послание от коммандера фон Брюнинга! – зычно выкрикнул я. – Срочно!

Створка закрылась, через минуту в холле зажегся свет. Дверь открыл Долльман в халате.

– Доброе утро, лейтенант N, – обратился я к нему, назвав английским именем. Дверь почти захлопнулась. – Да не дергайтесь, идиот! Мы друзья!

Петли снова заскрипели, и мы вошли.

– Тише! – прошипел Долльман.

Крупные капли пота стекали по его лбу и по мясистым щекам, но на губах играла улыбка. Но какая улыбка! Знаком попросив нас двигаться тихо (недостижимый идеал для меня), он провел нас в хорошо известную гостиную и щелкнул выключателем.

– Ну? – спросил предатель на английском, все еще улыбаясь.

Я посмотрел на часы и вынужден признать: если счесть руку показателем уверенности, меня стоило счесть самым жалким шантажистом в подлунном мире.

– Мы, наверное, вполне понимаем друг друга, – начал я. – Не будем терять времени на объяснения. Самое позднее – в пять мы отплываем в Голландию, а может, в Англию и намерены сделать это в вашем обществе. Обещаем вам неприкосновенность – на определенных условиях, которые обговорим позже. У нас только две койки, поэтому с собой предлагаем вам взять только мисс Клару.

Во время этой пылкой речи Долльман улыбался, но улыбка была неживой, как будто под ней кипела буря противоречий. Вдруг он рассмеялся, негромко и иронично.

– Вы глупцы! Тупые, нахальные молодые идиоты! Пора покончить с вами. Обещаете мне неприкосновенность? Даете время до пяти? Господи, я даю вам пять минут, чтобы убраться в Англию, иначе отправлю за решетку, как шпионов! За кого вы, черт подери, меня принимаете?

– За предателя на службе у немцев, – заявил Дэвис как-то не слишком твердо.

Внезапный натиск Долльмана смутил нас.

– Предателя?! Свинорылые сосунки! Да я на английской службе! Вы похоронили годы работы, причем буквально в шаге от успеха!

На миг мы с Дэвисом растерянно переглянулись. Он врал, я готов был поклясться, но как можно быть уверенным?

– Почему вы пытались убить Дэвиса? – машинально спросил я.

– Тьфу! Меня заставили избавиться от него. Я знал, что с ним все будет в порядке, и не ошибся.

Оставалось последнее средство, последний трюк, способный вывести его на чистую воду.

– Ладно, – сказал я, подумав. – Мы уходим. Молчи, Дэвис! Похоже, мы совершили ошибку, но будет правильно сказать вам, что нам известно все.

– Не так громко, черт! Что вам известно?

– Я был на Меммерте тем вечером.

– Невозможно!

– Благодарите Дэвиса. Пусть я слышал не все, но достаточно. Вы доложили о своем английском вояже: про Чатэм и английский план нападения – вымышленный, безусловно, раз вы на нашей стороне! Беме и компания обсуждали немецкую схему обороны по пунктам от «A» до «G» – да-да, я все слышал! – семь островов и семь проливов между ними (Дэвис их знает, как свои пять пальцев). Потом материк, кольцо железной дороги, Эзенс в его центре, мобилизация и концентрация армейских корпусов… Но это ведь все чепуха – ха-ха! – ведь вы наш агент.

– Тише, дубина!

Долльман повернулся и сделал пару нерешительных шагов к двери. Его руки сжимали полы халата так же, как сжимали ту занавеску на Меммерте. Дважды пытался он задать вопрос и каждый раз осекался.

– Поздравляю, джентльмены, – заговорил Долльман, несколько собравшись и снова повернувшись к нам. – Вы совершили чудеса в своем неуместном рвении. Но вы и так уже слишком скомпрометировали меня. Вынужден арестовать вас – исключительно проформы ради…

– Благодарю, – буркнул я. – Мы потратили пять минут, а время поджимает. Отплытие в пять, и вы – исключительно проформы ради – поплывете с нами.

– О чем это вы? – фыркнул он.

– На Меммерте я вопреки акустическим преградам слышал больше вас. Ваши приятели сговаривались за вашей спиной, и я в своем неуместном рвении имел неосторожность обратить внимание на их беседу. И таким образом узнал о совсем другом замысле – о плане вторжения в Англию посредством семи зилей.

Дэвис пихнул меня локтем.

– Нет, лучше не хвататься за пистолет, – посоветовал я негодяю. – И звонок лучше не трогать. Вы можете, конечно, арестовать нас, но секрет в надежных руках.

– Вы лжете!

Тут он был прав, но не мог знать наверное.

– Вы полагаете, я не принял мер предосторожности? Но об именах умолчим.

Долльман застонал, опустился в кресло и буквально на глазах постарел лет на десять.

– Что вы говорили про неприкосновенность и про Клару? – выдавил он.

– Мы ведь друзья! Друзья! – проговорил Дэвис. Чувствовалось, что в горле у него ком. – Мы хотим помочь вам обоим. – Сквозь пелену, застлавшую вдруг мои глаза, я видел, как мой товарищ подошел к нашему хозяину и положил ему руку на плечо. – Те парни подбираются не только к нам, но и к вам. Поедемте. Разбудите ее, скажите все. Скоро станет слишком поздно.

N вздрогнул от прикосновения.

– Сказать ей? Я не смогу. Скажи ей сам. – Он без сил откинулся на спинку кресла.

Дэвис повернулся ко мне.

– Где ее комната? – резко спросил я.

– Прямо над этой.

– Иди, Каррузерс, – сказал мой друг.

– Только не я! Она перепугается, увидев такое страшилище.

– Не думаю.

– Брось, приятель, идем вместе.

– Только не шумите, – послышался слабый голос из кресла.

Оставив согбенного старика, мы крадучись стали подниматься по лестнице, ступени которой, по счастью, покрывал ковер. Дверь, которую мы искали, оказалась открыта, в комнате горел свет. На пороге виднелась закутанная в белое девичья фигурка с босыми ногами и открытой шеей.

– Что стряслось, отец? – шепотом спросила Клара. – С кем ты разговаривал?

Я попытался вытолкнуть вперед Дэвиса, но тот упирался.

– Тише, не пугайтесь, – сказал я. – Это Каррузерс и Дэвис. Да, Дэвис. Можно нам войти буквально на секунду?

Я аккуратно приоткрыл дверь пошире, девушка отступила назад и нервно ухватилась рукой за горло.

– Пожалуйста, спуститесь к отцу, – начал я. – Мы намереваемся забрать вас обоих в Англию на «Дульчибелле». Прямо сейчас.

Она слушала меня, но смотрела на Дэвиса.

– Я не понимаю, – пробормотала она, дрожа и озираясь в таком трогательном недоумении, что у меня не хватало сил взглянуть на нее.

– Дэвис, Бога ради, скажи же что-нибудь!

– Клара! – выдавил мой друг. – Вы не доверяете нам?

Послышался короткий всхлип. Потом раздался шелест кружев и батиста, и она оказалась у него в объятиях, рыдая, как дитя. Ее босые ноги рядом с тяжелыми морскими сапогами, нежное личико на фоне грубого свитера…

– Уже пятый час, старина, – грубо вмешался я. – Я вернусь к нему. Никаких долгих сборов. Они должны быть на яхте через полчаса.

Я неуклюже споткнулся на лестнице (опять эта треклятая пелена) и застал Долльмана швыряющим в камин кипы бумаг. Угли едва тлели, но он, похоже, не замечал.

– Вам надо одеться за полчаса, – заявил я, благоразумно засунув в карман лежавший на столе револьвер.

– Вы сказали ей? Отвезите ее в Англию, ребята. Мне, думаю, следует остаться.

Он снова опустился в кресло.

– Чепуха, она без вас не поедет. Вы должны ради нее… У нас полчаса.

Эти полчаса выдались не самыми легкими. Дэвис ушел раньше, чтобы подготовить яхту, мне же пришлось вынести всю тяжесть последовавших событий, включая – просто для примера – ужасную сцену с мачехой Клары. От одного воспоминания мне до сих пор делается дурно. Но, в конце концов, фрау Долльман была женщина благоразумная.

Что до остальных двоих, то Клара, представшая передо мной в своей короткой юбке для шлюпочных прогулок и берете, являла собой воплощение хладнокровия и собранности. Без ее помощи мне не удалось бы сдвинуть Долльмана с места. Как хорошо было снова очутиться на свежем воздухе, под дождем и спешить к гавани вместе с двумя подопечными! Я помогал им спускаться по грязному трапу вниз, к тому хрупкому атому английской территории, что обещал стать их первым шагом на пути к дому и безопасности.

Наш побег из гавани прошел без помех, незамеченным. Когда мы обогнули пирс и направились под туго зарифленными парусами и при помощи остатков отливного течения по Рифф-Гату, на небе проступили только первые признаки рассвета, смешивающиеся со светом меркнущей луны. Нам удалось проскочить прямо под носом у «Блица», так рассказал Дэвис, потому как оставался на палубе один – мы все до выхода в открытое море сидели в каюте. А когда поднялись наверх, уже занимался день. Вода стояла на низшей отметке, и где-то вдали на юге среди песчаных дюн я разглядел, а быть может, мне только показалось, две неподвижные черные точки. Окунув борт до поручней в набегающие с моря валы, мы пошли круто к ветру под прикрытием Юста. На запад, скорее на запад!

– Вверх по Эмсу с приливом, в голландский Делфзейл, – предложил я Дэвису.

Тот покачал головой. Слишком близко к Германии, да и надо миновать приливный отрезок по пути из Бузе-Тифа. Лучше свернуть к материку за островом Роттум. И мы промчались мимо Меммерта, мимо Юстер-Рифф и погребенных на дне миллионов «Коринны», пересекли два широких и пенных устья Эмса, и вот уже Роттум, уединенный крошечный лоскуток земли, первый из островов голландского архипелага, показался на скуле наветренного борта.

– Надо зайти за него, – заявил Дэвис. – Тогда нам ничего не грозит. Путь я вроде знаю, но дай мне карту этого участка и иди отдыхать, старина. Мы с Кларой справимся.

Девушка пробыла на палубе большую часть времени и проявила себя лучшим помощником, какого можно пожелать, а при моей теперешней усталости толку от нее явно было больше, чем от меня. Осторожно пробравшись по скользким доскам, я спустился в каюту.

– Где мы? – вскричал Долльман, вскакивая с подветренной софы, где лежал, судя по всему, в состоянии почти транса.

С колен старика соскользнула книга – его собственная книга. Я заметил, что фронтиспис лежит на полу в луже керосина – плита сдвинулась с места и вообще салон находился в состоянии самого прискорбного беспорядка.

– У Роттума, – ответил я и опустился на колени, разыскивая карту.

В глазах его мелькнуло нечто, на что мне стоило обратить внимание. Но я не склонен строго судить себя. Теперь, когда до безопасности и успеха было рукой подать, на меня в полной мере обрушились усталость и напряжение не только последних трех дней и ночей, но всего изнурительного месяца круиза с Дэвисом. Я просунул карту через световой люк, после чего забился в каморку на баке и улегся на мешки с запасными парусами. Рев моря и удары волн стояли в ушах.

Чтобы описать последующие события, мне придется процитировать Дэвиса, потому как, когда поднялась тревога и я выбрался через носовой люк на палубу, трагедия уже свершилась. Привожу рассказ моего друга:

«N поднялся по трапу вскоре после того, как ты спустился. Ухватился за ходовой конец и стал пристально вглядываться в Роттум, как будто хорошо знал это место. Потом пошел к нам, держась на ногах так нетвердо, что я передал румпель Кларе и кинулся помочь ему. Я предложил старику вернуться в каюту, но он не согласился и прошел на корму.

– Дайте мне руль, – сказал он наполовину сам себе. – Море с наветра очень бурное, я знаю, где срезать.

– Спасибо, я знаю короткий путь, – ответил я, вовсе не подразумевая иронии.

N промолчал, потом уселся на подзоре позади нас, достаточно надежно, опершись ногами на подветренные поручни. А потом, к моему удивлению, начал весьма разумно сообщать мне сведения о курсах, показал буй, неверно нанесенный на карту (я об этом знал), и такое прочее.

Так вот, мы приближались к бару Шильд, и нужно было совершить поворот на юг, к тому извилистому и неспокойному участку между Роттумом и мелью Босх. Клара стояла на кливер-шкоте, я занимался румпелем и картой, тебе ли не знать, как невнимателен я к происходящему вокруг в такие моменты. Нас болтало, дел у обоих хватало и… В общем, когда я обернулся, его не было. Он перед этим молчал несколько минут, но, когда заговорил в последний раз, не берусь точно сказать, когда именно, не до того было, опять упомянул про «короткий путь». Наверное, он соскользнул потихоньку… На нем были ольстер и тяжелые сапоги».

Мы некоторое время обыскивали место, но Долльмана так и не нашли.

Тем вечером, пробравшись через лабиринт отмелей между материковой и островной частями Голландии, мы бросили якорь у крошечной деревушки Остмахорн, оставили яхту на попечении изумленных местных рыбаков, добрались по шоссе и железной дороге до Харлингена, а оттуда сели на пароход до Лондона. С этого места личная наша история не имеет касательства к внешнему миру, поэтому тут я и ставлю в своем повествовании точку.