Глава XIII
Смысл нашей работы
В течение десяти последующих дней ничто не отвлекало нас от дела. Каждый светлый час суток, а зачастую и затемно, на ходу или на якоре, на мели или на плаву, в дождь и при солнце, в затишье и в ветер мы исследовали эстуарии и практиковались в прохождении по сети каналов. С землей мы отношений не поддерживали и даже редко приближались к ней. Это была жизнь, исполненная трудностей, лишений и опасностей. И борьбы с неблагоприятными обстоятельствами – установилась обычная для осени ветренная погода, причем диапазон колебался от зюйд-веста до норд-веста, и лишь два благословенных дня держался ровный ост, самый безопасный для этой области. Сила и направление ветра определяли наш выбор для текущих исследований. Если он был сильным и северным, мы ограничивались внутренним бассейном, если умеренным – внешними границами, норовя при первых признаках непогоды юркнуть в ближайшее убежище.
Иногда мы пешком бродили по обширным пространствам песков, иногда скользили по эфемерным трактам мелкого моря. Не раз мы осторожно пробирались по глубоким артериям Большого Кнехта, исследуя их ответвления, отходящие в разные стороны подобно сосудам, в которых бурлит кровь циркулирующих приливов и отливов. Не раз совались мы в каждую извилину и протоку, которые примыкают к фарватеру Везера, проделывая переход между Вилкой и Копьем. В один из погожих дней мне довелось рассмотреть сцену, где разыгрывалось то трагическое приключение Дэвиса. Было это при отличной видимости, когда отмели обсохли и все каналы обозначились. Читатель может разглядеть все на карте и сформировать свое мнение, добавлю только, что, на мой взгляд, нельзя было придумать более смертельную ловушку для ничего не подозревающего чужестранца. Подходя к этому месту с северо-запада даже при благоприятных условиях, было достаточно сложно удержать верный курс.
Из всего этого полного новыми ощущениями периода достаточно нелегко выделить самые тяжелые дни, тем более что Дэвис всегда упорно отрицал наличие хоть малейшего риска. Но я думаю, что критический момент мы пережили десятого октября, когда в результате ничтожной ошибки в расчетах заблудились в очень опасном месте. Сбивались с курса мы довольно часто, это было дело привычное – мы то и дело обсуждали вопрос, стоит ли соваться в неведомое или остеречься. Но в тот раз нас занесло туда, где с приливом мы оказались у подветренного берега при сильном ветре и волнах, имеющих три мили для разгона в виде Робин-Балье, одной из самых глубоких артерий, о которых упоминалось выше. В тот момент она располагалась строго на ветре от нас. Кульминация наступила в десять часов вечера.
– Пока яхта на плаву, мы ничего сделать не можем, – произнес Дэвис.
Как сейчас помню, как он стоит, покуривает спокойно, сплеснивает верповый канат и поясняет, почему двойная обшивка из тика позволяет «Дульчибелле» выдержать любое испытание в разумных пределах. Той ночью нам явно предстояло узнать эти пределы, потому как дно в тех местах из плотного, слежавшегося песка и яхта приподнималась и билась о него с сокрушительной силой. Последние полчаса оказались для меня исполненными невыносимого напряжения. Не в силах усидеть в каюте, я провел их на палубе. Волны перекатывались через крошечный корпус, и раз двадцать мне казалось, что очередной удар киля о песок окажется последним. Но добротные доски, на совесть уложенные в набор, выдержали проверку на прочность. Еще один глухой толчок, и «Дульчибелла» освободилась, нашла якорь и закачалась на волнах.
Но в целом, мне думается, мы допустили лишь пару ошибок. Дэвис выказал настоящий талант в этом деле. Каждый час, иногда даже каждую минуту сталкивались мы с проблемами, и ни разу его способность найти выход не подвела. Чем хуже приходилось, тем большее спокойствие обретал мой друг. Ему присуща еще и интуиция, не имеющая ничего общего с опытом и являющаяся неотъемлемой чертой всякого гения, а в нашем конкретном случае – это качество, без которого не может состояться настоящий проводник или разведчик. Мне кажется, он способен «унюхать» песок там, где не может его видеть или коснуться.
Что до меня, то море никогда не было моей родной стихией и никогда ею не станет. Тем не менее я приспособился к новой жизни, просолился, окреп, приобрел необходимые навыки. Как солдат за неделю войны обучается лучше, чем за годы парадов и муштры, так и я, перемещаясь от бивуака к бивуаку и вынужденный полагаться исключительно на свои мускулы и волю, быстро усвоил азы морского ремесла и приобрел некоторую сноровку. Мне не составляло труда найти в темноте нужную снасть, экономно расходовать силы, преодолевая шквал, брать пеленги, оценивать состояние ветра и течения.
Как правило, мы плыли в одиночестве, но изредка встречали галиоты вроде «Йоханнеса», галсами пробирающиеся через отмели, а пару раз мы наталкивались на целый флот подобных судов, дожидающихся в укромном месте прилива. Их осадка в грузу составляла шесть-семь футов, наша, без шверта, только четыре, но в своих расчетах за стандарт мы принимали именно их заглубление. Исходя из этого, мы определяли, где и как корабль с осадкой в шесть или семь футов способен пройти через пески.
И еще одно слово о наших мотивах. Дэвис, как я уже упоминал, свято верил, что в час войны этот регион станет идеальным полем охоты для малых военных сил, и постепенно это убеждение крепло и во мне. Стоит взглянуть на три морские дороги, идущие сквозь пески к Гамбургу, Бремену и Вильгемсхафену, а через них – к коммерческому сердцу Германии. Эти пути напоминают горные дефиле, где горстка отважных способна сдерживать целую армию.
Давайте продолжим аналогию с войной на суше. Населите ваши горы людьми отважными и предприимчивыми, досконально знающими каждую тропку и дорожку, которые действуют небольшими отрядами, перемещаются налегке и быстро. Какими неисчислимыми преимуществами будут эти партизаны обладать над врагом, придерживающимся исключительно проторенных путей, передвигающимся крупными массами, медленно и не ориентирующимся на местности! Вы поймете, что они не только способны причинить огромный урон превосходящему противнику, но и могут еще долго после решительной битвы оказывать ему скрытое сопротивление. Осознаете и то, что одолеть такого ускользающего неприятеля можно, только переняв его способы ведения войны, изучив территорию, сравнявшись с врагом в подвижности и хитрости. Эту параллель не стоит заводить слишком далеко, но, что подобный вид военных действий имеет приложение и к морю, – истина, не вызывающая сомнений.
Охваченный энтузиазмом Дэвис не знал границ, превознося значимость изложенных выводов. Небольшие суда в мелких водах играли исключительно важную роль в его видении войны на море, роль, которая будет только расти, по мере того как конфликт будет разрастаться и приближаться к решающей фазе.
– Эскадры тяжелых броненосцев – это здорово, – говорил Дэвис. – Но если силы сторон примерно равны, через несколько месяцев войны от них мало что останется. Они могут перетопить друг друга, и даже у номинального победителя в сражении вряд ли останется хоть один или два корабля. Вот тут-то и начнется настоящая борьба, тогда под ружье будет поставлено все, что способно плавать. И тогда тот, кто способен управлять лодкой, знает воды и ни в грош не ставит собственной шкуры, получит великолепный шанс отличиться. Это оружие обоюдоострое. На что способны малые суда в этих водах, вполне понятно. Но возьми случай с Англией. Допустим, силы некоей коалиции разгромят наш флот на море. Результат – опасность блокады и вторжения. Чепуху нам говорят, что придется немедленно сдаваться. Мы сможем существовать на половинных рационах, собираться с силами и строить. Но необходимо время. Тем временем наше побережье и порты в опасности, и все те миллионы, которые мы закопали в форты и минные поля, приносят мало пользы. Это всего лишь пассивные средства обороны. Требуются лодки – комары с острым жалом, настоящие рои этих москитов: сторожевики, разведчики, миноносцы. Это иррегулярные силы, укомплектованные местными жителями, которым дают свободу вести свою игру. И что за шикарная получится игра! На нашем побережье немало мест, подобных этому – пусть даже не наполовину таких интересных, но похожих: эстуарии Мерси, Ди, Северна, Уоша, а самое главное – Темзы, окруженные берегами Кента, Эссекса и Саффолка.
Но как сможем мы защищать наши берега тем способом, какой я описываю? Мы не готовы, совершенно не готовы! У нас нет даже малых миноносцев. Быстроходные «истребители» для этой задачи совсем не подходят – слишком длинные и неповоротливые, а большинство еще и слишком глубоко сидит. Что нам нужно, так это нечто простое, но мощное, с малой осадкой и пусть даже всего с одной шестовой миной, если на то пошло. Буксиры, катера, малые яхты – годится все, потому что успех будет зависеть от умения, а не от калибров и сложных механизмов. Эти кораблики будут гибнуть, но что с того? Если все правильно организовать, у нас не найдется недостатка ни в судах, ни в людях. Но кто возьмет на себя организацию?
Возьмем иной вариант. Мы побеждаем в открытом море и блокируем побережье, подобное этому, где кругом пески. Люди, знающие эти воды, из ниоткуда не появятся. Флотские парни о здешних каналах понятия не имеют. Клянусь Юпитером, это лучшие морские офицеры в мире, у них есть все: отвага, выдержка, все! Они берутся за любую задачу и зачастую совершают невозможное. Но их корабли слишком глубоко сидят, а у них самих слишком мало опыта для подобных операций.
Дэвис никогда не развивал темы, но я знал: в его сердце живет надежда хоть как-то и где-то, но получить шанс применить своих знания этих берегов на практике, во время войны, в наступлении которой он не сомневался, и сыграть в ту «шикарную игру» на поле, столь для нее подходящем.
Я могу лишь привести очерк его взглядов. Когда я слушал их под плеск волн и журчание прилива за бортом, они произвели на меня глубокое впечатление и пробудили во мне столь же ревностное желание исполнить нашу работу, каковое горело в нем в силу темперамента.
Но по мере того как шли дни и не происходило ничего, способного помешать нам, я стал склоняться к выводу, что по части обретения разгадки мы на ложной тропе. Мы не обнаружили ничего подозрительного, ничего, что могло бы объяснить предательский поступок Долльмана. Начав терять терпение, я ратовал за то, чтобы побыстрее переместиться далее к западу. Дэвис все еще цеплялся за свою теорию, но тоже стал склоняться к моей идее.
– Уверен, это как-то связано с проливами в песках, – твердил он. – Но, боюсь, ты прав, и мы так и не подобрались к тайне. Никто, похоже, и в ус не дует, что мы тут возимся. Нам еще не удалось обследовать эстуарии, как хотелось бы, но лучше будет переместиться на острова. Там нас ждет совершенно такая же работа, причем столь же важная. Думаю, скоро мы найдем ключ к разгадке.
Существовала еще и проблема времени, по меньшей мере для меня. Если мне не продлят отпуска, двадцать восьмого я должен быть уже в Лондоне, а скорого конца наших странствий не предвиделось. Положа руку на сердце, признаюсь, что особого значения я сему факту не придавал. Если наша затея имеет смысл, то чиновничья рутина может и обождать. Государственный механизм не пострадает из-за моего отсутствия, извинения можно принести, а успех искупит все.
С каждым днем наше отважное маленькое суденышко становилось все грязнее и потрепаннее. Лак облез, палуба посерела, паруса выцвели, а потолок каюты покрыли пятна сажи от кухонной плиты. Но главное достоинство яхты – ее удивительная пригодность выполнять свои функции – сохранилось. За отсутствием лучшего «Дульчибелла» стала моим домом. Мои члены приспособились к ее стесненному внутреннему пространству, а вкусы и привычки согласовались с ее хозяйственной рачительностью.
Но запасы воды и керосина подходили к концу и близилось время, когда мы вынуждены будем пристать к земле и пополнить содержимое трюма.
