Я решила пойти в магазин сладостей за леденцами. По пути я, как обычно, читала свою книгу. И вдруг мимо меня с ревом пронесся огромный сверкающий автомобиль. Он остановился на противоположной стороне улицы. Я оторвалась от книги и остановилась. Подбежала к ближайшему дереву и спряталась за ним. Через несколько секунд из машины вышел мужчина с аккуратно подстриженной бородкой и увешанными кольцами пальцами. Он закурил.

Джеймс. Это был Джеймс. Я вцепилась в кору дерева.

Ах да. Еще одна вещь, которую вам, наверное, следовало бы обо мне знать: я люблю следить за людьми. Разумеется, все зависит от того, кто этот человек и насколько он мне интересен. Я никогда не преследую незнакомых людей. Только тех, кого боюсь. Кто завораживает меня. Тех, кто меня волнует.

Я бросилась через дорогу и спряталась за одной из припаркованных машин. Джеймс пошел по улице, и я двинулась вслед за ним. Пряталась за мусорными баками и спинами прохожих. Наконец он пришел в ресторан. Ресторан моего папы. Я оглянулась, чтобы убедиться, что больше никто не приехал, а потом снова перебежала дорогу. Увидев свое отражение в витрине, я сделала глубокий вдох и вошла в ресторан. Первый раз за последние годы я могла ощутить запах этого ресторана. Раньше тут пахло только что приготовленной едой и ароматическими свечами, здесь было так тепло. Теперь же пахло дешевым кофе и пивом, в воздухе стоял сигаретный дым, а люди даже не улыбались. Пол остался старым: черные и белые плитки. Я увидела, что Джеймс сидит в дальнем левом углу ресторана. Бармен за стойкой вытирал фужеры. Я подошла к нему и указала на бутылки воды сзади. Он наклонился, вытащил одну и протянул мне. Я отдала ему доллар, а затем села в противоположном углу зала, взяв в руки газету, которая валялась на столе. Я раскрыла ее и стала делать вид, что читаю. Краем глаза я смотрел на него – на Джеймса. Увидела, как он заказал пиво. В руках его был журнал о гоночных автомобилях. Вошел клиент, и Джеймс на мгновение поднял голову. Я быстро спряталась за газетой. Мы были в одном зале. Вместе. Я знала, что еще не могу его убить. Пока я еще не понимала, каково это. Отнять у кого-то жизнь. Судя по тому, что я вам говорю, доктор, вы можете считать меня убийцей. Тупой маньячкой. Но я не была такой. Или, может быть, я была просто рассерженной тринадцатилетней девчонкой.

Я увидела, как Джеймс поднес ко рту сигару и затянулся. Я внимательно наблюдала за ним. Он выглядел вялым, как рыбки в аквариумах дорогих отелей, а я выглядела, как девочка, которая наблюдает за рыбками издалека. На Джеймсе были черные лаковые туфли с красными шнурками, завязанными в идеальный бантик. Безупречный костюм. Верхние пуговицы расстегнуты, оголяя верхнюю часть груди и шею. Интересно, сколько женщин ласкали его шею и с нежностью говорили его имя, не подозревая, какая он сволочь? На нем были три цепочки. На одной из них болтался большой крестик. Я видела, как бриллиантовые серьги в его ушах еле заметно блестят в тусклом свете ламп. Бородка Джеймса была в идеальном состоянии. Внешняя сторона его ладоней была покрыта короткими темными волосами. Когда дым от сигары рассеялся, я заметила, что в отличие от меня грязи под ногтями у него не было. Пальцы его были слишком толстыми для такого количества колец. Джеймс, наверное, уже давно не улыбался, во всяком случае, выглядел он именно так. Думаю, он и вовсе забыл, как это делается. Ему принесли пиво, и он открыл бутылку своими белоснежными зубами, а затем отпил большой глоток, пролив несколько капель на стол. Никто, кроме нас с ним, не заметил этого, и тот факт, что мы оба об этом знали, каким-то странным образом сблизил нас. От сигары поднимались клубы дыма и красивыми кольцами висли в воздухе. Чем дольше я рассматривала Джеймса, тем злее становилась. Убивать легко. Жизнь подобна веточке на дереве, она такая хрупкая. Я могла бы в любой момент схватить вилку с соседнего стола и проткнуть ему живот.

На следующий день в школе, во время урока естествознания, я спрятала свою книгу под партой. Я просто сидела на уроке, вцепившись в книгу, потому что хотела почувствовать себя в безопасности, это моя защита от тех, кому книга не понравилась. Девочка, сидевшая прямо передо мной, обернулась. Кажется, у нее синдром гиперактивности или что-то в этом роде. Я слышала, ее родители не разрешают ей принимать лекарства, и поэтому у нее проблемы с концентрацией, но зато энергия бьет ключом.

– Наверное, тебе нужно записать то, что учительница сейчас пишет на доске. Это к контрольной, – быстро сказала она.

Я посмотрела вокруг, на все эти опущенные головы и двигающиеся вдоль строчек в тетрадях ручки. Я положила книгу на колени, достала ручку из сумки, но тут же поняла, что писать мне не на чем. Может, сосед слева поделится со мной листочком? Лукас, с дислексией. Мне всегда казалось, что он очень похож на Страшилу из моей книги. Не тем, что не мог читать и писать. А тем, как его это огорчало. Когда он заметил, что я смотрю на него, я показала на лист бумаги.

– Я поделюсь с тобой листочком, когда ты выучишь мое имя. Идет? – сказал Лукас. Он был не особенно дружелюбен, но и враждебности не проявлял.

Я кивнула, схватил ручку и нацарапала ответ на руке. И показала ему.

Он с мгновение смотрел на мою руку, а потом нахмурился. Затем спросил:

– Тут… тут что, написано «Страшила»?

Я сама посмотрела на руку. «Имя этого мальчика Лукас! – сказала я себе. – А не Страшила! В моей голове – да, но не на самом деле!»

Я затрясла головой. Другие дети медленно, но с интересом повернули головы и посмотрели на меня. А потом захохотали. И это было ужасно. Они были похожи на стаю гиен, истерически ржавших над раненой антилопой, глаза которой были широко раскрыты от ужаса. Все потому, что над многими из них смеялись другие школьники, и вот наконец они сами нашли козла отпущения.

– Это кто-то из этой твоей книжки? – спросила девочка, сидевшая через ряд от Лукаса.

«Этой твоей книжки». Так враждебно и отстраненно. Как будто я сама себе сделала эту книгу из пары пустых листов бумаги. Нет, это не просто книга, а настоящий шедевр. Она была соткана из самых прекрасных мыслей, о которых никто в классе не имел ни малейшего представления, тех мыслей, которые были им совершенно чужды. И теперь они гавкали на меня, не зная, насколько эта книга сильная.

Я поколебалась с мгновение, а потом кивнула. Да, моя книга. И всегда будет.

– Тебе вообще здесь не место, – заключил Лукас. – Ты же самая чокнутая в классе.

Я вздохнула и огляделась по сторонам. Мне здесь были не рады. Меня не уважали. Ни меня, ни мою книгу. Остался единственный вариант. Только так я хоть частично смогла бы повлиять на них: они бы точно не смогли учиться в классе с такой, как я, только совсем по другой причине. И только так – что самое главное – я смогла бы что-то изменить в самой себе.

Убить Джеймса…

Я встала. Учитель перестал писать на доске и посмотрел на меня. Я сложила книги в сумку и вышла из класса.

– Эй, Блю, нельзя просто так взять и… – крикнул он мне вслед, но я захлопнула дверь, прежде чем он успел закончить предложение.

Оказавшись на улице, я крепко прижала свою личную Библию к груди. Я стояла на пронизывающем ветру. Мне нужно было найти Джеймса. Узнать о нем все, каждую мелочь. Это внезапное желание было неконтролируемым. Несомненным. Слишком сильным. Я должна была найти его. Выяснить его слабости, его преимущества, убеждения и все остальное. Я не знала, куда это меня заведет и что будет с ним. Но знала точно, что не посмею и думать о смерти, пока не узнаю, что за человек стал причиной гибели моего отца. Я хотела найти его. И попытаться понять, что за чертовщина творится в его голове. Я была всего лишь тринадцатилетней девочкой. Плакала, если случалось порезаться листом бумаги. Но я точно знала, что могу убить.

Когда я вернулась в то место, что мы с Дейзи в последнее время называли своим домом, я прошла по коридору и зашла в квартиру. Моя жизнь наполнилась смыслом, я чувствовала себя полноценной, хотела действовать решительно. Я знала, к чему иду. Впервые в жизни.

Дейзи дома не было. Я отправилась в свою комнату, перевернула школьный рюкзак и высыпала его содержимое на кровать. Но мне не было дела до всяких там ручек и тетрадей. Я взяла со стола записную книжку и вместе с книгой, лежавшей среди кучи вещей, разбросанных по кровати, положила в рюкзак. Открыв дверцу шкафа, я схватила черный свитер-худи и быстро надела его. Прежде чем набросить на голову капюшон, я подвела карандашом уголки глаз, а потом наложила на веки темные тени. Я больше не была беззаботной тринадцатилетней Блю. Теперь я стала безжалостной и бесстрашной рокершей с черными глазами. Посмотрев на свое отражение в зеркале, я закричала – громко, пронзительно, словно хотела мощным криком выбить все стекла в окнах, хотела, чтобы рот мой взорвался. Голова загудела. Закончив кричать, я улыбнулась во весь рот, схватила рюкзак и вышла из комнаты. После того, что Джеймс сделал, я не могла позволить ему уйти.

Я играла в эту игру. В русскую рулетку, или как это еще можно было назвать. Только тут вся соль игры была не в том, кто получит пулю. Нет, нет, тут вопрос был не в том, кто умрет первый. Тут важно было, когда. А это был лишь вопрос времени.