Малькольм проснулся в самом начале восьмого. Он полежал, не вставая, до восьми, обдумывая дальнейшие действия. В конце концов Рональд решил все-таки осуществить свой план. Повернув голову, он посмотрел на кресло. За ночь девица сползла на пол, намотав на голову одеяло. Она тяжело дышала.

Малькольм встал и не без усилий перетащил ее на кровать. Она даже не пошевелилась.

Душ представлял собой дырявый шланг, прикрученный изолентой к крану, поэтому мылся Малькольм чуть теплой водичкой. Он даже сумел побриться почти не пользованной безопасной бритвой. Ему отчаянно хотелось почистить зубы, но делать это чужой зубной щеткой он не отважился.

Прежде чем уйти, Малькольм покосился на сопящую девицу на кровати. Они сторговались на сотне, а Кондор заплатил ей только пятьдесят. Знал бы он, на что она потратит эти деньги… Он неохотно положил вторые полсотни на тумбочку. В конце концов, платил он не из своих денег.

В трех кварталах от ее дома Малькольм нашел «Горячую кружку» и позавтракал в обществе шумной компании соседей, остановившихся здесь по пути на работу. После ресторанчика он зашел в аптеку. Зубы он смог почистить в туалете на автозаправке. Малькольм посмотрел на часы. 9:38.

Он нашел телефонную будку. Сунув в прорезь мелочь, которой ему отсчитали сдачу на заправке, он сделал несколько звонков. Первый был в справочную, второй – в маленькую балтиморскую контору.

– Отдел регистрации транспортных средств. Чем можем помочь?

– Добрый день, – поздоровался Малькольм. – Меня зовут Уинтроп Эстис, я живу в Александрии. Не могли бы вы оказать мне небольшую услугу?

– Смотря какую, – хмыкнули в трубке.

– Видите ли, я вчера ехал с работы, и у меня аккумулятор разрядился на полпути. Я уж боялся, что придется эту чертову железяку толкать до самого дома, и тут за мной тормозит этот мужик на «Мерседесе». И – представляете! – своей дорогой тачкой, не боясь поцарапать бампер, толкает меня, и так, пока я не завелся! Я даже поблагодарить его не успел, только номер запомнил, прежде чем он уехал. Ну, вот я и хотел бы послать ему письмо, типа поблагодарить или там выпивку поставить. В конце концов, в округе Колумбия такое не каждый день случается.

Человека на другом конце провода история, судя по всему, тронула.

– И то правда. Подумать только – «Мерседес»! Ай да чувак! Дайте угадаю… У него номер штата Мэриленд, и вы хотите, чтобы я посмотрел, кто это, так?

– Так. А вы можете?

– Ну… Формально вообще-то не должны… но ведь только формально, верно? Номер у вас под рукой?

– Мэриленд, шесть «Е», сорок девять триста восемьдесят семь.

– Шесть «Е», сорок девять триста восемьдесят семь… так… секундочку подождите, сейчас найду. – Малькольм услышал, как трубку кладут на стол, а удаляющиеся шаги растворяются на фоне стрекота пишущих машинок и гула голосов. Потом шаги снова приблизились.

– Мистер Эстис? Вот, нашел. Черный «Мерседес»-седан, зарегистрирован на Роберта Т. Этвуда, проживающего на Элвуд-лейн – Эл-вуд, записали? – дом сорок два, Чеви Чейз. Ну, этот не обеднеет. Район-то не из бедных. Такому пара царапин на дорогой тачке – пустяк. Даже странно, обыкновенно им плевать на вас и ваш аккумулятор – ну, вы меня понимаете.

– Угу, понимаю. Послушайте, спасибо вам большое.

– Да не за что. Ради такого случая не жаль. Вы только другим не говорите, ладно? И Этвуда тоже попросите. Идет?

– Идет.

– Точно все запомнили? Роберт Этвуд, Чеви Чейз, Элвуд-лейн, сорок два.

– Все, записал. Спасибо еще раз. – Малькольм повесил трубку и сунул листок бумаги с адресом в карман. Адрес мистера Этвуда он хорошо запомнил и без бумажки. Просто так, без особой причины он вернулся в «Горячую кружку» и взял еще кофе. Взгляд его настороженно шарил по окружающим, но никто, похоже, не обращал на него внимания.

На стойке лежал свежий выпуск «Пост». Повинуясь импульсу, Малькольм взял и пролистал газету. То, что его интересовало, обнаружилось на двенадцатой странице. Похоже, они решили действовать наверняка. Трехдюймовое объявление, набранное жирным шрифтом, гласило: «Кондор, позвони домой».

Малькольм улыбнулся, только мельком взглянув на зашифрованное сообщение парой объявлений ниже. Позвони он, и ему наверняка прикажут возвращаться домой или по крайней мере не высовываться. Это не входило в его намерения. Да и то, что ему передавали в шифровке, вряд ли что-то меняло. Не сейчас. Давешний выстрел на Капитолийском холме разом лишил смысла все их инструкции.

Малькольм нахмурился. Если его план не сработает, все может завершиться довольно печально. Он не сомневался, что это «печально» означало его смерть; впрочем, в данный момент это беспокоило Рональда меньше всего. Гораздо больше его тревожило то, что неудача свела бы на нет усилия многих людей. Поэтому Малькольм понимал, что должен все кому-то рассказать – мало ли что. Но и рассказывать прежде, чем он сделает попытку, он тоже не мог. Надо было придумать какой-нибудь способ связи, но с отложенной доставкой.

Мигающая вывеска напротив навела Малькольма на мысль. Он достал ручку и принялся писать на том, что имелось под рукой. Спустя тридцать минут он рассовал краткие изложения событий последних пяти дней по конвертикам, которые он выпросил у официантки. Записи на бумажных салфетках Малькольм решил отправить в ФБР. Несколько мятых бумажек, обнаружившихся в его кошельке, предназначались ЦРУ. Городская карта-схема, которую он захватил на всякий случай на автозаправке, ушла в конверт с надписью «Вашингтон пост». Все три конверта уместились в одном большом, из крафт-бумаги, который он купил в аптеке. Большой конверт Малькольм опустил в почтовый ящик. Если верить надписи на металлической панели, ближайшая выемка ожидалась в два часа пополудни. Большой конверт был адресован в банк Малькольма, который по каким-то причинам закрывался по вторникам в те же два часа. По расчетам Рональда выходило, что получить эту депешу и отправить адресатам три вложенных в нее письма банк сможет не раньше завтрашнего утра, а значит, в его распоряжении остается не менее двадцати четырех часов. Что ж, он поделился всем, что знал, и решил, что с этого момента свободен от любых обязательств.

Пока Малькольм коротал время, стоя в длинной (как всегда) очереди к Монументу Вашингтона, спецслужбы и органы правопорядка медленно, но верно сходили с ума. Детективы и агенты в штатском наперегонки неслись по ложным вызовам, когда кому-то в разных концах города казалось, что он увидел Малькольма. Три полные машины трех разных ведомств одновременно затормозили у одного и того же пансиона проверить три разных вызова, каждый из которых оказался ложным. Когда через полчаса разъяренные агенты отчалили, хозяйка так и не поняла, что произошло. Патруль ФБР задержал и увез в кутузку стажера из Конгресса, отдаленно соответствовавшего описанию Малькольма. Спустя тридцать минут после того, как стажера идентифицировали и освободили из кутузки, его арестовала уже городская полиция и снова посадила за решетку. Журналисты охотились за издерганными служебными лицами, требуя от них объяснений по поводу перестрелки на Капитолийском холме. Конгрессмены, сенаторы и деятели всех оттенков политического спектра непрерывно обзванивали ЦРУ и друг друга и задавали вопросы об утечке информации, слухи о которой уже поползли по городу. Само собой, говорить об этом по телефону никто не соглашался, однако звонки не прекращались. Особенно настойчиво осаждали председателя сенатского комитета. Кевин Пауэлл сделал еще одну попытку представить себя Кондором, повторив маршрут Малькольма, но даже ясная весенняя погода не могла изгнать из его головы роившиеся в ней вопросы. В конце концов, так и не получив ответов на них от окружавших домов и деревьев, Кевин сдался и отправился на встречу с распорядителем охоты.

Пауэлл опоздал, однако, войдя в кабинет, к своему удивлению, не получил укоризненного взгляда от пожилого джентльмена. Напротив, тот прямо-таки излучал радушие. Поначалу Кевин решил, что все это тепло имитируется ради незнакомца, сидевшего за столом напротив старого джентльмена, но постепенно поверил в то, что оно совершенно искреннее.

Такого большого человека, как этот незнакомец, Кевину видеть еще не приходилось. Поскольку тот сидел, оценить его рост было трудно, но по примерным расчетам Пауэлла выходило никак не меньше шести с половиной футов. При этом мужчина обладал солидной комплекцией – по крайней мере триста фунтов плоти туго обтягивал дорогой, на заказ сшитый костюм. Густая черная шевелюра была аккуратно расчесана на прямой пробор: уж не набриолинена ли? Пауэлл ощутил на себе внимательный, оценивающий взгляд маленьких, глубоко посаженных свиных глазок.

– О, Кевин, – произнес пожилой джентльмен. – Как мило с твоей стороны составить нам компанию. Полагаю, ты еще не знаком с доктором Лофтсом?

Пауэллу действительно не доводилось еще встречаться с доктором Лофтсом, но о нем и его работе он слышал. Кроуфорд Лофтс считался одним из самых авторитетных психологов планеты, хотя слава его ограничивалась очень узким, тщательно контролируемым кругом. Доктор возглавлял в Управлении отдел психологической экспертизы. Отдел заработал свою репутацию анализом душевного состояния советского лидера, на основе которого президент Кеннеди принял решение установить блокаду Кубы. С тех пор отдел пользовался почти неограниченным финансированием, что давало ему возможность создавать психологические портреты как мировых лидеров, так и людей попроще, но представляющих интерес для Управления.

Отдав распоряжение насчет кофе для Пауэлла, пожилой джентльмен повернулся к своему подчиненному.

– Доктор Лофтс, – начал он, – занимается нашим Кондором. Последние несколько дней он говорил с людьми, изучал работу нашего парня и его досье, даже пожил в его квартире. В общем, составлял матрицу его поведения, так ведь это называется? Вы, наверное, объясните лучше меня, доктор.

Мягкость голоса Лофтса удивила Пауэлла.

– Мне кажется, вы уже почти все объяснили, друг мой. В общем, на основе предшествующей жизни Малькольма я пытался представить себе его дальнейшие поступки. Почти все, что я могу сказать на этот счет, сводится к тому, что он станет безумно импровизировать, игнорируя все ваши советы, если только они не совпадут с его намерениями. – Доктор Лофтс не принадлежал к той категории людей, которые готовы заливаться соловьем о своей работе при малейшей возможности. Это тоже оказалось неожиданностью для Пауэлла, который не думал, что доктор замолчит так быстро.

– И что вы собираетесь с этим делать? – промямлил Кевин, ощущая себя довольно глупо.

Психолог поднялся, чтобы уходить (почти семь футов, отметил Пауэлл).

– Я рассредоточил своих оперативников по точкам в городе, где может объявиться Малькольм. А теперь, с вашего позволения, я бы отправился проверить, как у них дела. – Он вежливо кивнул обоим мужчинам и вышел.

Кевин повернулся к пожилому джентльмену.

– Вы думаете, сэр, у него больше шансов на успех?

– Не больше, чем у любого другого. Да он и сам это понимает. Слишком много переменных, чтобы Лофтс строил что-то большее, чем предположения. Однако доктор осознает свои реальные возможности – это и делает его таким хорошим специалистом.

– Тогда зачем вы его пригласили? Мы можем привлечь к делу уйму специалистов, не обращаясь к их отделу.

В глазах пожилого джентльмена мелькнула ироничная искорка, но голос сделался чуть холоднее.

– Затем, мой мальчик, что никогда не помешает увеличить количество охотников – главное, чтобы их методы различались. Мне очень, очень нужен этот Малькольм, и я не хочу упустить его из-за какой-нибудь мелочи. Ладно. Как дела на твоем фронте?

Пауэлл ответил, и ответ этот ничем не отличался от предыдущего: ничего нового.

В полпятого Малькольм решил, что самое время угнать машину. Он обдумал множество других способов обеспечить себе транспорт и вычеркнул из списка их все как слишком рискованные. Однако судьба, работая рука об руку с Американским легионом и кентуккийскими винокурнями, помогла разрешить стоявшую перед ним проблему.

Если бы не Американский легион и организованная им конференция о проблеме молодежной наркомании, Элвин Филипс ни за что бы не попал в столицу, не говоря уже о Монументе Вашингтона. Само руководство Легиона штата Индиана выбрало его делегатом на дорогущую национальную конференцию, чтобы он узнал все о том, как много зла причиняют наркотики молодому поколению. Помимо прочего, делегатам конференции выдали пропуска, позволяющие без очереди посетить все национальные достопримечательности столицы, а что касается Монумента Вашингтона – так и вовсе залезть на самую его верхушку. Свой пропуск Элвин потерял еще вчера, но чувствовал себя обязанным хотя бы поглазеть на него, чтобы потом похвастаться этим дома.

И если бы не продукция одной конкретной винокурни из Кентукки, делегат не пребывал бы в теперешнем блаженном состоянии. Винокурня презентовала каждому делегату конференции полугаллонную бутылку своего лучшего виски. Накануне вечером Элвин так расстроился, посмотрев фильм о том, как употребление наркотиков может привести к сексуальным извращениям среди несовершеннолетних школьниц, что, вернувшись в гостиницу, выдул всю бутылку в одиночку. Виски так пришелся ему по вкусу, что он прикупил еще полгаллона, чтобы с его помощью продержаться до конца конференции. К моменту официального закрытия мероприятия он почти прикончил и эту бутылку, что не помешало ему, впрочем, отыскать дорогу к Монументу.

Малькольм не нашел Элвина – тот сам наткнулся на очередь. Встав в нее, он популярно объяснил всем и каждому, кто мог его слышать, что стоит на этом богом проклятом солнцепеке исключительно из патриотического долга. Что он вовсе не обязан мариноваться здесь, а мог бы пройти прямо на богом проклятую верхушку, когда бы не эта богом проклятая распутная девка, что вытащила у него богом проклятый кошелек и богом проклятый пропуск. Так пусть она теперь подавится его богом проклятыми дорожными чеками – пусть попробует купить что-нибудь на эти богом проклятые бумажки. Хотя богом проклятые буфера у нее все-таки зачетные, да. А ведь он всего-то хотел покатать ее на своей новой тачке.

Услышав слово «тачка», Малькольм немедленно проникся жгучей неприязнью к распутным, богом проклятым девкам и воспылал любовью к Американскому легиону, штату Индиана, кентуккийскому виски и новенькому «Крайслеру» Элвина. Едва представившись, он дал Элвину понять, что тот беседует с братом-ветераном, тоже понюхавшим пороху и души не чаявшим в тачках. Так что не пойти ли им пропустить по одной?

– Че, правда? Ты сечешь в тачках? – Столь важная тема разговора даже наполовину выдернула Элвина из его блаженной алкогольной нирваны. Впрочем, Малькольму не составило особого труда погрузить своего закадычного дружка обратно. – Хо – ик! – чешь увидеть настоящий класс? Моя как четвертак новенький. Только-только – ик! – ее с Индианы пригнал. Бывал в Индиане? Так приезжай, гостем будешь. Познакомлю со старухой своей. Ну не то чтобы – ик! – красавица, со… сорок четыре как-никак. Вот я, дашь мне сорок четыре, а? О чем бишь я? А, старуха моя. Самый сок. Ну, жирновата чуток, так ведь я, черт подери, всегда…

К этому времени Малькольму удалось отделить Элвина от толпы и направить к автостоянке. Еще он сделал с полдюжины глотков из бутылки, которую Элвин предусмотрительно прятал под полой заметно отсыревшего пиджака. Малькольм очень убедительно подносил горлышко к губам и имитировал глотательные движения. Ему не хотелось, чтобы алкоголь сковывал его движения в ближайшие несколько часов. Впрочем, когда бутылка переходила к Элвину, тот более чем компенсировал воздержание Рональда. К тому времени, когда они дошли до стоянки, виски в бутылке оставалось всего на пару пальцев.

Малькольм и Элвин поговорили об этих богом проклятых малолетних сосунках и их богом проклятых наркотиках. Особенно о девицах, несовершеннолетних девицах вроде чирлидерш из Индианы, пристрастившихся к травке и готовых на что угодно – что угодно! – ради этого богом проклятого зелья. Что угодно. Малькольм как бы невзначай вспомнил двух таких девиц, которые вроде как ошиваются неподалеку, ожидая возможности сделать что угодно ради этой богом проклятой травы. Тут Элвин остановил его.

– Правда? – умоляющим голосом спросил он. Когда же Малькольм («Джон») заверил его, что так оно и есть, делегат сильно призадумался. Малькольм продолжил развивать тему, а потом подтолкнул Элвина к мысли, что неплохо было бы познакомиться с этими девицами, чтобы Элвину потом было что рассказать у себя в Индиане. Право же. Поскольку девицы находились типа в общественном месте, разумнее всего «Джону» съездить за ними и привезти сюда. Ну а потом они могли бы подняться к Элвину в номер и потолковать. Да нет, лучше там, чем здесь. Вот тут-то он и узнает, почему они готовы на все, что угодно – что угодно! – ради этой богом проклятой травы. Они подошли к сияющей новизной машине, и Элвин отдал Малькольму ключи.

– Бензина полный бак, под завязку. Точно денег не надо? – Элвин порылся в карманах и извлек из них видавший виды бумажник. – Бери, не стесняйся… эта сучка давеча, кроме дорожных чеков, ни хрена не получила.

Малькольм взял бумажник. Пока Элвин неверной рукой подносил к губам бутылку, его новый приятель достал из бумажника все удостоверения, включая карточку с номером водительской лицензии. Потом вернул бумажник Элвину.

– Вот, – сказал он. – Не думаю, чтобы они хотели денег. Не сейчас. – Кондор заговорщически улыбнулся. При виде этой улыбки сердце у Элвина забилось быстрее. Правда, на его лице это почти не отразилось, поскольку лицевые мышцы его не слушались, так он набрался.

Малькольм отпер дверцу. На переднем сиденье лежала мятая голубая фуражка, на полу – упаковка с шестью банками пива, которую Элвин прикупил, чтобы лучше справляться с жарой. Рональд напялил фуражку другу на голову, забрал у него уже окончательно опустевшую бутылку и выдал вместо нее упаковку с пивом. Потом внимательно посмотрел в его раскрасневшееся лицо и глаза в щелочку. Еще пару часов на солнце, и Элвина развезет окончательно. Малькольм улыбнулся и ткнул пальцем в сторону зеленого сквера.

– Когда я вернусь с девочками, встретимся вон там, а потом поедем к тебе. Ты нас сразу узнаешь – у обеих буфера экстра-размера. Я быстро, ты и пиво допить не успеешь. Не беспокойся. – Он легонько подтолкнул Элвина, и тот, шатаясь, побрел в указанном направлении. Выруливая со стоянки, Малькольм покосился в зеркало заднего вида и увидел, как Элвин плюхнулся задницей на траву подальше от прохожих. Когда Малькольм сворачивал за угол, Элвин уже откупорил первую банку и сделал большой, медленный глоток.

Бензобак у машины и впрямь оказался заправлен почти полностью. Малькольм выбрал путь по кольцевой автостраде, задержавшись ненадолго в придорожном ресторанчике в Чеви Чейз ради чизбургера и посещения туалета, где он, помимо прочего, проверил пистолет.

Дом номер 42 по Элвуд-лейн оказался самым настоящим загородным особняком с большим участком. С дороги дом почти не было видно. К нему вела асфальтированная дорожка, перегороженная коваными чугунными воротами. Ближайший соседний дом находился от номера 42 в миле с лишним. С трех сторон дом был окружен густым лесом, и только участок между ним и дорогой был частично прорежен. На первый взгляд дом показался Малькольму большим, но он не стал задерживаться для более внимательного осмотра. Это было бы неосторожно.

На маленькой автозаправке чуть дальше по дороге он купил карту района. Лес за домом переходил в необитаемые холмы. Когда Малькольм сообщил кассиру на заправке, что он орнитолог и приехал сюда в отпуск в надежде увидеть редкий вид дроздов, тот показал ему на карте несколько безлюдных проселочных дорог, которые могли вести в места гнездования птиц. Одна из этих дорог проходила как раз за домом номер 42 по Элвуд-лейн.

Благодаря бескорыстной помощи парня с заправки Малькольм без труда нашел нужную ему дорогу. Ухабистая, без намека на асфальт, она вилась между холмами, пересекала неглубокие ручьи и заросшие звериные тропы. Деревья здесь росли так густо, что порой ограничивали видимость по сторонам от дороги парой десятков футов. Впрочем Малькольму по-прежнему везло: когда дорога перевалила через холм, он увидел на расстоянии не больше мили слева от себя дом, возвышавшийся над деревьями. Малькольм свернул с дороги и остановил машину на небольшой прогалине.

В лесу стояла тишина, небо на западе уже начало окрашиваться в закатные цвета. Малькольм поспешно продирался через заросли. Он понимал, что должен подобраться как можно ближе к дому, прежде чем стемнеет: в противном случае он просто его не найдет.

На дорогу ушло утомительных полчаса. Когда дневной свет сменился сумерками, Малькольм поднялся на вершину невысокого холма. Дом находился прямо под ним, в каких-то трех сотнях ярдов. Рональд рухнул на землю, жадно глотая свежий, холодный воздух. Он хотел как следует сориентироваться, пока не стемнело окончательно. В окнах чудилось какое-то движение. Дом стоял посреди просторного двора, окруженного оградой из валунов. За ним виднелся небольшой сарай.

Теперь Малькольму оставалось лишь дождаться темноты.

Роберт Этвуд сидел в своем любимом кресле. Тело его отдыхало, но голова продолжала работать. Ему очень не хотелось встречаться сегодня с Мароником и его людьми, тем более здесь, в собственном доме. Он понимал, что они находятся в сложном положении и это вынудит их склонить его к какому-то альтернативному решению. Пока Этвуд не мог выдумать ни одного. Последние события значительно изменили общую картину. Очень многое зависело от девушки. Если она осталась в сознании и смогла опознать его… что ж, это было бы весьма некстати. Посылать к ней Мароника он боялся: слишком много риска, слишком строго ее охраняли. Этвуд улыбнулся. С другой стороны, если бы она осталась в живых, это можно было бы обыграть с пользой для себя, особенно в том, что касалось взаимоотношений с Мароником. Улыбка у Этвуда сделалась шире. Непогрешимый Мароник промахнулся. Ну, не сильно, но промахнулся. Возможно, девицу, живого свидетеля, можно будет использовать против него. Как именно, Этвуд пока не знал, но решил, что пусть лучше Мароник и дальше считает ее мертвой. Ее карту можно будет разыграть позже. А пока Мароник должен сосредоточить усилия на поисках Малькольма.

Этвуд понимал, что Мароник настоял на встрече у него дома с целью скомпрометировать его еще сильнее. Уж Мароник постарается, чтобы его увидел кто-нибудь из соседей, кого полиция сможет потом допросить, если что-то пойдет не так. Таким образом Мароник рассчитывает заполучить дальнейшую лояльность со стороны Этвуда. Этвуд улыбнулся. С этим можно справиться. Возможно, девушка станет полезным орудием. Вот если бы…

– Я поехала, милый. – Этвуд повернулся к полнеющей седой женщине в дорогом костюме. Он поднялся и проводил жену до двери. Подойдя к супруге вплотную, он невольно покосился на тоненькие, почти незаметные шрамы у нее на шее и у основания волос – там, где скальпель убрал с ее кожи десяток-другой лет. Он снова улыбнулся, на этот раз пытаясь представить себе, облегчили ли услуги хирурга задачу ее любовнику.

Элен Этвуд было пятьдесят – на пять лет меньше, чем мужу, и на двадцать четыре года больше, чем любовнику. Мужчину, который сводил ее с ума и хоть на время возвращал в молодость, она знала как Эдриена Куинза, англичанина, аспиранта Американского университета. Ее муж знал про ее любовника все, в том числе и то, что на самом деле его звали Алексей Иванович Подговский и что этот амбициозный агент КГБ надеялся выдоить из жены офицера, занимающего высокий пост в разведывательных органах, ценную информацию, которая поможет его карьерному росту. Роман жены с Подговским забавлял Этвуда и хорошо служил его целям. Он отвлекал Элен, занимал ее время и мысли, давая ему возможность заниматься собственными разведывательными аферами. Такие вещи никогда не вредят карьере, если знать, как воспользоваться подворачивающейся возможностью.

– Я, наверно, останусь после концерта у Джейн, милый. Хочешь, чтобы я позвонила?

– Нет, дорогая. Я буду знать, что ты у нее, если не вернешься до полуночи. Обо мне не беспокойся. Поцелуй от меня Джейн.

Пара вышла на крыльцо. Этвуд запечатлел на напудренной щеке жены казенный поцелуй. Еще не сев в машину (спортивное американское купе, не «Мерседес»), Элен уже думала только о любовнике и долгой ночи, которая им предстоит. Этвуд же, еще не закрыв входную дверь, снова думал о Маронике.

Малькольм наблюдал эту сцену у дверей, хотя лиц на таком расстоянии разглядеть не мог. Отъезд жены укрепил его уверенность. Он полчаса выждет.

Из этих тридцати минут прошло не больше половины, когда Малькольм заметил двух мужчин, идущих по дороге от ворот к дому. Фигуры совершенно терялись в тени деревьев. Если бы они не двигались, Малькольм мог бы вообще их не заметить. Единственное, что он разглядел из своего укрытия на холме, – это то, что один из них неестественно высок. Что-то в этом высоком человеке не давало покоя подсознанию, но вытащить эту мысль на поверхность Малькольму никак не удавалось. Оба незнакомца позвонили в дверь и скрылись в доме.

Будь у Малькольма бинокль, он разглядел бы машину вновь прибывшей пары. Они оставили ее у самых ворот, а остаток пути проделали пешком. Притом что Мароник хотел оставить следы своего посещения дома Этвуда, он не видел резона позволять ему увидеть их автомобиль.

Малькольм досчитал до пятидесяти и начал спускаться к дому. Триста ярдов. В темноте он почти не видел сучьев и корней, о которые можно споткнуться и поднять шум. Он двигался медленно, не обращая внимания на царапавшие кожу колючие кусты. На полпути Малькольм споткнулся-таки о пень, порвал штаны и рассадил колено. Каким-то образом ему удалось удержаться и не вскрикнуть. Сто ярдов. Бросок через невысокие кусты и поросшую травой поляну – и он съежился за оградой из валунов. Отчаянно глотая воздух, Малькольм достал тяжелый револьвер. Колено болело, но он старался об этом не думать. За стеной раскинулся двор. Справа виднелся садовый сарай. Между ним и домом росло несколько вечнозеленых кустов. Слева темнел лес. Малькольм посмотрел на небо. Луна еще не взошла. Редкие облачка почти не заслоняли ярких звезд. Он ждал, стараясь совладать с дыханием и уверяя себя в том, что не слышит в темноте ничего необычного. Малькольм перевалился через каменную ограду и перебежал к ближнему кусту. Пятьдесят ярдов. От сарая бесшумно отделилась тень и слилась с кустом. Малькольм мог бы заметить ее. Но не заметил.

Еще одна перебежка – и от дома Малькольма отделяло уже всего двадцать пять ярдов. Свет из окон заливал двор, за исключением узкой полосы травы у самой стены, а еще тени от росшего ближе других к дому куста. Подоконники располагались совсем невысоко. Малькольм не хотел, чтобы чей-то случайный взгляд в окно заметил его, бегущего по газону. Поэтому следующие полтора десятка ярдов он прополз, стараясь держаться в тени куста. Десять ярдов. Сквозь открытые окна он услышал голоса в доме. Он убедил себя в том, что все другие звуки порождены его воображением.

Малькольм сделал глубокий вдох и, перепрыгнув через куст, устремился к стене под окном. Сделав пару шагов, он услышал за спиной какой-то шорох. А потом его шею чуть ниже затылка обожгло ослепительной болью.