Глобализация

Очевидно, что для того, чтобы действия, направленные на формирование государства, были успешными, правителям нужно согласие хотя бы некоторых групп населения, так или иначе участвующих в процессе. По крайней мере, в Моравии, Богемии и Польше новые правители возвысились изначально в собственном сообществе или «племени», а затем уже сумели заручиться согласием на получение более широких полномочий, что, разумеется, напрямую зависело от их успехов и достижений. Даже когда появились более крупные государственные структуры, князьям по-прежнему было необходимо согласие народа, как минимум со стороны optimates центральных земель и, возможно, свободного класса, если мы правы в своем предположении о том, что его представители играли важную роль в жизни славянского общества на рубеже тысячелетий. В то же время в других аспектах формирование государства нередко протекало с применением грубой силы. При расширении сферы своего влияния за пределы первоначальной группы нередко уничтожались убежища или укрепления соседей, многих из которых впоследствии переселяли в Центральный регион. Большие и хорошо экипированные военные отряды были ключевым компонентом новых государственных структур, и сложно даже представить себе, что эти войска могли не играть ведущей роли в разрушении старого политического порядка и перемещении населения.

Все это подчеркивает чрезвычайную важность того, что правители были способны накапливать богатство в беспрецедентных количествах. Немалая их часть уходила на нужды отрядов. Воинам была нужна еда – и много. Сравнительный анализ потребностей дружин (часть которых относится исключительно к новым государствам) говорит о том, что они ожидали прежде всего соответствующего питания. И это вовсе не говорит об их жадности. Все утро воины избивали огромные бревна утяжеленными вдвое мечами (чтобы одновременно нарабатывать мастерство и мышцы) и тренировали разум, на что уходило много калорий. Однако еда – это даже не половина дела. Как мы видели, отличительная черта княжеских армий этих новых королевств – самые современные доспехи и оружие, особенно защитная броня, которая стоила очень дорого, и не важно, покупали ли ее (как, очевидно, было поначалу – судя по Тьонвильскому указу) у франкских кузнецов либо производили у себя (к чему все и пришло). Именно боевой потенциал войск позволял проводить быструю, яростную экспансию, которая характерна для формирования государств Пржемысловичей, Пястов и даже моравских князей. Но на их производство уходило много денег. Отсюда очевидный вопрос: откуда брались эти средства и как попадали в руки правителей?

Глядя на Центральную и Восточную Европу IX–X веков, мы приходим к выводу, что самый вероятный ответ таков: князья получали доходы от сетей международной торговли мехами и рабами. Опять же, есть известное сходство между этим феноменом и процессами, в свое время преобразившими германские сообщества на окраинах Римской империи. Там римские легионы постоянно нуждались в продовольствии и рабочей силе, будь то солдаты или просто рабы. Как мы отмечали, стабильный поток платежей, идущий через границу, помог создать новые социальные структуры, которые укрепили союз германцев в позднеримский период. Однако между этими двумя случаями есть и существенные различия. Во-первых – масштаб происходящего. Торговля мехами и рабами в более поздний период шла с куда большим размахом, как в географическом, так и в экономическом ключе, чем во времена Римской империи. Рабы, разумеется, всегда стоили дорого, но торговля мехами, которая в начале тысячелетия вовсе не упоминается в источниках, приносила куда больше доходов, чем любой обмен товарами с римлянами. К тому же нет признаков того, что в римские времена рабы поставлялись из таких далей, с севера. И я не склонен считать случайностью тот факт, что более поздние торговые сети оставили более заметный след в наших источниках, как исторических, так и археологических, чем их ранние аналоги.

Во-вторых, и это одна из причин, по которым так увеличился масштаб, торговые сети конца 1-го тысячелетия действовали опираясь на несколько источников спроса на ценные товары. Похоже, изначально источником спроса была Западная Европа, куда товары с севера Руси поставлялись с середины VIII века. Торговый центр в Старой Ладоге появился через пару поколений – задолго до того, как были установлены хоть какие-то связи с мусульманским миром. Это вполне логично, поскольку рост спроса в Западной Европе в этот период совпадает с расцветом династии Каролингов. Но скоро в игру вступает и мусульманская сторона. Уже в начале IX века на север потекли рекой мусульманские монеты, а значит, часть товаров теперь поступала к новым покупателям – элите империи Аббасидов. Это был самый ее расцвет, поэтому тамошний спрос на товары вскоре затмил таковой на западе, судя по количеству исламского серебра, оказавшегося в Балтийском регионе. Связь с мусульманским миром не была прервана даже после распада халифата Аббасидов в начале X века, поскольку там быстро сформировалось государство-преемник под управлением династии Саманидов из Восточного Ирана, которой принесли баснословное богатство серебряные шахты. Наконец, в середине – конце IX века на арену выходит и Константинополь. Византия была не столь богата, как исламский мир, однако быстро стала третьим источником спроса на элитные товары.

Сравнительное изобилие источников также позволяет нам изучить функционирование этой торговой сети более подробно, нежели в случае с римским периодом. Мы уже ознакомились с основными водными маршрутами, которые в IX веке открыли скандинавские путешественники, – в частности, путь по Волге и ее притокам в исламский мир, вниз по Днепру и через Черное море – в Константинополь. Были и сухопутные маршруты, ведущие через Центральную Европу в Западную, в которых важным промежуточным пунктом была Прага. Также нам кое-что известно о том, где обычно ловили рабов. Арабский географ сообщает, что русы искали своих жертв на западе, в то время как «западные славяне» шли на восток. Это подтверждается распространением мусульманских серебряных монет, которые шли на север в обмен на рабов и меха. Появляются целые их скопления. Два главных, как и ожидается, идут вдоль Волги и ее притоков и в Скандинавии. Однако третье находится между Одером и Вислой, прямо в сердце государства Пястов. Еще интереснее отсутствие монет на огромных территориях к востоку от Вислы и к северу и западу от Днепра. Таким образом, картина распространения монет подтверждает сообщения арабских географов. Регионы, где монеты не были обнаружены, – те самые, откуда увозили рабов, оказавшихся между молотом (русы) и наковальней (западные славяне).

Это наводит на размышления о том, как именно правители получали доходы от новых торговых сетей. Все они, конечно, собирали налоги, но Рюриковичи, как мы видели, этим отнюдь не ограничивались. Активно участвуя в их работе, они развивали рынки, а не просто облагали их налогами. И раз продавали там преимущественно рабов, могла существовать тесная связь между развитием новых торговых сетей и появлением необходимых князьям дружин. Насилие и террор – норма в работорговле, не только потому, что жертвы отчаянно сопротивляются, но и потому, что запуганных людей проще перевозить. Я помню, как еще студентом взял учебник о средневековом рабстве и начал лениво пролистывать его (он был написан на французском, да и предмет был не так уж важен для моего тогдашнего исследования). Но мое внимание привлекла карта, на которой значком со скрещенными мечами были отмечены места боев. Это показалось мне странным. Приглядевшись, я понял, что это не мечи, а ножницы, а речь шла о «points de castration». В переводе это не нуждается. Женщинам везло не намного больше. Арабские географы с удовольствием описывали варварскую природу северных обществ и смаковали отвратительность русских торговцев рабами. Ибн Фадлан называет их самыми грязными из Божьих созданий, обращая внимание в том числе на их нелюбовь к личной гигиене. Он также говорит только о женщинах и детях среди рабов, которых продавали по Волге, с наслаждением вуайериста упоминая о том, как часто между работорговцами и их жертвами происходили сексуальные контакты.

Разобраться в этом довольно сложно. Если верить письменным источникам, можно подумать, что в исламские страны продавали вообще одних только женщин, но я не знаю, стоит ли этому верить. Возможно, на такие расстояния перевозить мужчин было попросту опасно, поскольку путешествовали русы по воде, до берега было не так уж далеко – в отличие от более поздней продажи рабов через Атлантику. Однако я не сомневаюсь в том, что сексуальная эксплуатация играла важную роль в выборе жертв. Так было всегда, когда дело касалось подневольных женщин, и остается только гадать, где Владимир раздобыл триста наложниц, которых он держал в Вышгороде, триста – в Белгороде и двести – в Берестовом.

Но нам важно другое, а именно – что прекрасно обученные и экипированные дружины были превосходным орудием не только для формирования государства, но и для захвата рабов. Некоторые набеги проводили посредники, но русы грязной работы тоже не гнушались, и есть причины полагать, что то же самое верно и для западных славян, возможно подданных Пястов и Пржемысловичей. Как мы видели, немало мусульманских монет обнаружено в землях первых, неподалеку от областей, откуда, судя по данным источников и отсутствию монет, увозили рабов. На мой взгляд, вполне можно предположить, что, как и Рюриковичи, Пясты вооружали и тренировали своих воинов не только на деньги налогоплательщиков, но и на доходы, получаемые от активного участия в международной работорговле.

Ценность новых торговых связей заключалась не только в том, что они приносили новые доходы. Не менее поразительным был общий эффект от возникновения новых структур власти, которые максимизировали приток финансов и контролировали его направление. Как и при современной глобализации, новые связи порождали баснословно богатых победителей – и полных неудачников. Выигрывали прежде всего новые правители и их ближайшие сторонники – предводители и воины дружин. В роли проигравших, разумеется, выступали люди, которых увозили в рабство, но также это коснулось и ближайших соседей, потерявших независимость и превратившихся в крепостных крестьян для оккупантов. И опять-таки, как и в наши дни, новые контакты между более и менее развитыми обществами не ограничивались лишь экономикой. Идеи и технологии тоже пересекали границу, и вызванные ими изменения были крайне важными.

Наиболее важным идеологическим аспектом, сократившим многовековой разрыв в развитии, была христианская вера. Христианство формально приняли правители большей части Скандинавии и Центральной и Восточной Европы к концу 1-го тысячелетия. Династия Пястов крестилась в 970-х годах, датчане под правлением Харальда Синезубого – примерно в то же время, Пржемысловичи – лет на двадцать раньше, а Рюриковичи – примерно через десять лет при князе Владимире. Моравы, конечно, приняли христианство раньше других, в середине IX века. Однако, при всей пользе и активном насаждении новой веры, новые правители за пределами имперской Европы считали один момент, связанный с ней, весьма досадным. Со времен Карла Великого получила распространение идея (хотя сама по себе далеко не новая), что титул императора наделяет человека высшей властью, так как он поставлен Богом править на земле от Его имени. Следовательно, принятие христианства фактически равнялось признанию законности притязаний империй, и, разумеется, это заставляло князей колебаться. Имелись и сугубо практические опасения. К примеру, если у вас нет собственной, абсолютно независимой церковной епархии, то все доходы, идущие в ваших землях на религиозные цели (к примеру, десятина), будут контролироваться не вами, поскольку они должны направляться в архиепископскую епархию. Архиепископы тоже могли (по крайней мере, теоретически) повлиять на назначение епископов, поэтому «имперский» архиепископ мог в любой момент вмешаться в выборы епископа в вашем государстве.

Эти потенциальные проблемы, разумеется, долго мешали Моравской династии принять христианство. Ее представители пытались решить эту проблему, обратившись к папе и Византии, а не к слишком уж тесно соседствующим с ними франкам. Возможно, по тем же причинам англосаксонские проповедники, а не находящиеся прямо под боком имперские священники сыграли ключевую роль на ранних этапах христианизации Скандинавии. Однако в дальнейшем поддержка соседней империи оказалась слишком притягательным фактором, и лучшим вариантом решения проблемы стало принятие христианства, предлагаемого ею, но при этом – как сделала Польша – следовало получить право на собственного архиепископа, тем самым обезопасив себя от самых серьезных угроз.

Зачем вообще принимать христианство? Одно важное преимущество мы уже рассмотрели. Принятие веры богатой, развитой имперской Европы было важным шагом, если вы хотели избавиться от статуса «варвар» и получить доступ в клуб избранных христианских наций. Даже если затем вам угрожали проблемы, связанные с имперской гегемонией – или, по крайней мере, притязаниями на таковую, – это все равно лучше, чем оставаться варваром, ведь в этом случае империя и вовсе не будет знать границ, если тамошняя знать сочтет, что можно поживиться за ваш счет. Эта проблема, разумеется, и привела к конечному угасанию полабских славян, несмотря на то что в начале XI века они какое-то время пользовались расположением Генриха II, желавшего с их помощью сдержать рост власти Пястов. К этому моменту все амбициозные правители уже успели понять: принятие христианства означает получение существенных преимуществ, в том числе во внутреннем управлении государством.

Они делятся на несколько категорий. Во-первых, принятие христианства ставило князей на новый идеологический уровень. В 1-м тысячелетии христиане считали, что ни один правитель не смог бы прийти к власти, не будь на то воли Божьей. Таким образом, обращение в христианство позволяло князьям утверждать, будто они избраны высшей силой, тем самым возвышая себя и принижая своих соперников. Это могло оказаться полезным при тогдашних политических условиях, когда наиболее амбициозные князья едва-едва успели подняться над другими, нередко – грубой силой. Во-вторых, христианство было религией Писания – основные тексты, комментарии к ним и практические правила, появившиеся за века для организации необходимых мероприятий, существовали в письменной форме. Поэтому в раннесредневековой Европе христианские священники в целом были более грамотны, чем даже представители элиты. Служители церкви могли стать полезными слугами новообращенных правителей, и мы знаем, что нередко так и получалось. В дальнейшем именно грамотность церковников сделает возможным функционирование более бюрократических форм управления – в особенности в том, что касается подсчетов и сборов налогов, получаемых наличными деньгами. В-третьих, и, разумеется, это проистекает из второго, христианство требовало немалых затрат. Строения, книги, постоянные священники – все это стоило очень дорого. Поэтому установление христианства всегда требовало введения новых налогов – в конце 1-го тысячелетия нередко в форме десятины, – которые шли на необходимые религиозные мероприятия. Все говорит о том, что правители придерживали часть собранных средств и использовали их в собственных целях, иногда напрямую присваивая долю десятины, иногда – косвенно. Косвенный метод работал лучше, поскольку короли и князья нередко сохраняли за собой право назначать священнослужителей высшего сана вроде епископов и аббатов, а потому могли отдать предпочтение своим сторонникам и тем самым заручиться их финансовой и иной поддержкой.

Этот список всегда вызывал у меня сомнения. К примеру, заверения и притязания всегда подлежат проверке. То, что обращенные в христианство правители стремились обрести больший авторитет, выдавая себя за Божьих избранников, еще не означало, что таковыми их считали все остальные, и в большинстве случаев переход в новую веру практически не сказывался на основной политической культуре. Новообращенных правителей могли свергнуть или убить, им могли противоречить – точно так же, как и их предшественникам-язычникам. Особенно ярко это проявилось, к примеру, в том, что Болеслав II решил покончить со Славниковичами в День святого Вацлава. Выбор даты, разумеется, не был случайным, и невольно начинаешь думать, что успех подобной затеи в такой праздник как бы оправдывает действия правителя, несмотря на всю их жестокость. Но Болеслав II был сыном и наследником Болеслава I Грозного, младшего брата Вацлава, убийцы, ставшего заменой брату. Возможно, любовь к кровопролитиям и уничтожению соперников была у потомков Болеслава I в крови, и они предпочитали заниматься этим непременно в конце сентября, выбирая символическую дату, которая станет напоминать потенциальным соперникам об их возможной участи.

Второе предполагаемое преимущество, скорее всего, не имело серьезного веса, поскольку не могло пригодиться новообращенным князьям, а потому вряд ли входило в их расчеты. Учитывая, сколько времени прошло между принятием христианства и появлением развитой грамотной администрации у англосаксов, где этот процесс хорошо описан в источниках и занял несколько веков, мы вряд ли можем считать, что князей подтолкнули бы к смене конфессии мечты о потенциальной революции в правительстве в далеком будущем.

Получается, что из всех преимуществ, которыми, как традиционно считается, сопровождается переход в христианство, весомым является только третье, и как раз оно, как и желание избавиться от ярлыка «варвары», стало важным фактором для большинства правителей, крестившихся в IX и X веках. К тому времени система сбора налогов в церковной сфере была так хорошо отлажена в имперской Европе, что включить в систему новые территории было несложно – и этот шаг мог принести князьям и королям значительную прибыль. Однако я склонен верить, что оба этих преимущества меркли на фоне еще одного, о котором не так часто говорят. Его важность, хотя это кажется парадоксальным, проистекает из исторических условий, в которых новой вере активно противостояли.

Будучи грамотной религией развитого мира, обладавшей развитой идеологией и престижем, ассоциировавшейся с успехом и процветанием, христианство обычно «побеждало» в столкновениях культур в раннее Средневековье: примерно так же «Левайс» и «Макдоналдс» разошлись по всему миру, поскольку ассоциировались с ведущим мировым брендом, каковым является Америка. Лишь изредка контакт с христианством вызывал яростное сопротивление (как и успехи Америки в современном мире). Мы ранее сталкивались с одним примером, когда предводители готов-тервингов в IV веке начали преследовать христиан, поскольку эта религия ассоциировалась у них с господством Рима. Еще пару примеров данного явления можно наблюдать шестьсот лет спустя. Яркая антихристианская идеология была центральной во время бунта полабских славян против империи Оттонидов после 983 года, когда многочисленные церкви и монастыри были разграблены и сожжены, и даже над телами епископов, извлеченными из захоронений и ограбленными, нападавшие надругались. Немного иная антихристианская идеология, исходящая от князя, имела место на Руси примерно в тот же период. Хотя вдова Игоря Ольга перешла в христианство под влиянием Византии и крестилась во время визита в Константинополь в 957 году, ее сын Святослав и внук Владимир, правившие поочередно после ее смерти, фактически насаждали язычество, вопреки воле матери. Здесь проблема была скорее культурного плана, поскольку хищная организация Византийской церкви еще не успела поднять голову в Киеве.

Но в этих примерах агрессивного отношения к христианству интересно следующее: природа исконной религии должна была измениться, чтобы у нее появился шанс ему противостоять. Чтобы объединить столько разных народов и оградить их от влияния христианства, Владимир не стал запрещать разных богов, но возвысил Перуна, старого балтийского и славянского бога грома и молний, сделав его верховным, и заставил подданных поклоняться ему. Владимир объединял скандинавов, славян, финнов и бог знает кого еще, а потому для создания религиозного единства необходимо было выбрать один из, судя по всему, многочисленных культов, которым следовали его подданные. И даже среди полабских славян, культура которых была более однородной, антихристианство повлекло значительную перестройку их собственной религии. Другие верования не запрещались и здесь, но новый союз лютичей скреплялся в том числе общим культом – Радегаста. Все платили жрецам бога и храмам, у Радегаста просили совета перед каждой битвой, отдавая десятую часть трофеев. Нам мало что известно о славянских богах и язычестве до обращения этих народов в христианство, но тот факт, что правителям приходилось учреждать единый культ, чтобы бороться с христианством, говорит о том, что богов было великое множество и у каждого «племени» имелись свои.

На этом фоне христианство предлагало правителям, желающим объединить под своей властью огромные территории, удобный выход из положения. Наличие самых разных языческих верований, с которыми им приходилось иметь дело, было частью культурной системы, принадлежащей старому политическому порядку. В этих условиях христианство было очень привлекательным благодаря санкционированной нетерпимости: отказу мириться с существованием иных религиозных культов. Переход в христианство позволял правителю истребить старые религиозные практики, независимо от того, хватает ли у него священников на то, чтобы повсюду вместо языческих культов создать полноценные церкви. Тем самым он мог сломать один из основных культурных барьеров, который в противном случае мог помешать его попыткам утвердить новый политический порядок. Помимо других, более «положительных» преимуществ, христианство давало возможность уничтожить существующие религиозные структуры, что сделало его идеальным идеологическим аккомпанементом к процессу политического объединения.