Образование государства

Многие из этих перемен были схожи с теми, которые породили более крупные политические образования на окраинах Римской империи в первой половине тысячелетия. Анализируя динамику событий, можно с уверенностью сказать, что глубокие и важные социальные и экономические преобразования сыграли крайне важную роль в процессе формирования государств Северной и Восточной Европы. Самым ярким и убедительным примером тому являются славянские государства, но в немалой степени это верно и для Скандинавии.

Вплоть до середины 1-го тысячелетия славяне или покоренные ими народы не характеризуются значительным социальным неравенством. Какой бы ни была их географическая родина, славяноязычные племена, появившиеся на рубежах Средиземноморья в VI веке, явно вышли из неразвитых, поросших лесами регионов Восточной Европы, где поселения были небольшими (преимущественно деревушки), а фермеры железного века не могли похвастаться большими излишками урожая. Соответственно, и материальных маркеров, помогающих разграничить социальные статусы, было немного. Положение дел резко изменилось в VI веке в результате миграционных процессов, благодаря которым некоторые славяне получили прямую связь с более развитым Средиземноморским регионом. Появившийся беспрецедентный поток богатства – прибыль от набегов, делившаяся более или менее поровну, военная служба и дань – спровоцировал рост неравенства в обществе, в котором начали формироваться новые социальные структуры. Они отчетливо проявляются с 575 года, когда возвышается новый класс военных лидеров, контролирующих значительные территории и войска численностью в несколько тысяч человек, несмотря на то что есть причина полагать, что другие элементы славянского общества, представленные в памятниках корчакской культуры, сохранили прежние, эгалитарные социальные формы и прибегали к альтернативным способам миграции (и избегали византийских границ), чтобы сохранить их.

Новые славянские государства IX и X веков создавались при выраженной акцентуации этого первоначального неравенства. Это проявляется ярче всего в существовании военных отрядов – классового двигателя социальной и политической власти, сыгравшего столь важную роль в трансформации германского мира. Предположительно, новые славянские вожди VI века пользовались поддержкой своих последователей, однако в тот период крупные постоянные войска не упоминаются в исторических источниках и не играют роль крупной силы, военной либо социальной. Контраст с государствами IX и X века поразителен. Арабские географы отмечают, что Метко Польский содержал собственное войско в 3 тысячи человек – и это лишь один пример из многих, подчеркивающий важность наличия крупных персональных отрядов в те времена. В Богемии четырнадцать воевод, явившихся на крещение в 845 году, пришли «со своими людьми», и ранние богемские источники, ассоциируемые с Вацлавом, говорят и о его дружине, и о дружине его брата, Болеслава I. Франкские тексты также упоминают «людей» Моймира и Святоплука из моравов; не менее важную роль играли постоянные отряды и на Руси. Опять-таки, арабские географы сообщают о четырехстах людях верховного князя Руси на севере примерно в 900 году, и княжеские дружины играют роль групп давления в нескольких случаях, описываемых в Повести временных лет. К примеру, именно необходимость удовлетворять потребности своих «людей» вынудила Игоря повысить дань, которой он обложил древлян. Возможно, в дальнейшем он пожалел о том, что поддался их давлению, поскольку, как мы знаем, это привело его к смерти от рук разъяренных налогоплательщиков. И, как было в случае с германцами у границ Римской империи, увеличение численности постоянных отрядов повышало шансы того или иного вождя на подавление соперников и навязывание разного рода обязательств (вроде военной и трудовой повинностей) на большую часть населения. Следовательно, эти войска играли важнейшую роль в становлении государств, не в последнюю очередь (как было у германцев) потому, что они представляли собой важную ступень, ведущую к обретению власти. Даже в конце VI века не было никаких свидетельств того, что власть в славянском обществе переходила по наследству, даже если отдельным индивидам удавалось снискать всеобщую поддержку. Но к IX и X векам династии превратились в главные политические силы, и наследование власти стало нормой.

Однако появление постоянных войск было лишь одним аспектом процесса социальной трансформации. Отчасти неудачи при попытках охватить картину событий с максимальной полнотой проистекают из невозможности определить, с чего все началось. Идея об эгалитарном славянском обществе в 500 году укоренилась как в исторических трудах, так и в более популярной мифологии. Она ложится в основу представления славянизации как этакого «движения хиппи», которое к тому же находит подтверждение в византийских источниках, отмечавших, что славянское общество не обладает выраженной социальной дифференциацией и имеет склонность принимать пленников как свободных и равных его членов. Но к таким представлениям о всеобщем равенстве у славян следует относиться с опаской. Вспомним те аргументы, к которым мы прибегали, говоря о германцах: существуют и нематериальные маркеры статуса, которые являются не менее жесткими – если обладающие ими могут меньше работать, получать больше продуктов, а их слово имеет больший вес при решении споров.

Но даже если мы сочтем стартовой точкой эволюции славянских обществ начальный этап разделения эгалитарного общества в VI веке (а, как мы видели, эгалитаризм, если он существовал, быстро пришел в упадок благодаря одновременным процессам миграции и развития), то к X веку многое успело измениться. Теперь не только наследовалась политическая власть (и к тому же весьма весомая благодаря постоянным войскам), но и славянское общество в целом претерпело эволюцию, распавшись на четко дифференцированные (а значит, скорее всего, также наследуемые) категории статусов, подчиненные строгой иерархии.

В самом низу социальной лестницы находятся группы несвободного населения, ставшие неотъемлемой частью славянского и скандинавского обществ конца 1-го тысячелетия. Работорговля была важным явлением в Центральной и Восточной Европе начиная с VIII века. Также, по мере того как развивались новые государственные структуры, важной составляющей их экономической модели стало несвободное крестьянство. По имеющимся у нас источникам сложно сказать, обладало ли население крепостных деревень более высоким статусом, нежели рабы, которых продавали, – возможно, их статус соответствовал «вольноотпущенным» либо «полусвободным» классам, которые мы видели в германском мире. В любом случае к X веку большая часть славянского населения получила пожизненный наследуемый низкий статус (или статусы, если рабов и крепостных нужно различать). Какой бы модели славянского общества до VI века мы ни отдали предпочтение, разница между прежней и нынешней слишком велика.

Столь же прочно на социальной шкале закрепился противоположный класс – людей, облеченных высоким статусом, которые нередко называются «лучшими» (лат. optimates) в наших источниках. Указано, что такие люди, к примеру, в Богемии посещали ассамблеи, чтобы одобрить кандидатуру Адальберта Славниковича на пост епископа Пражского в 982 году, они называются правителями собственных поселений под властью Рюриковичей на Руси (некоторые из них были достаточно независимыми, чтобы отправить собственных представителей в Константинополь на обсуждение торговых договоров). Отдельные представители высшего класса появляются и в составе свиты великопольского князя в начале XI века. Предположительно, их принимали у себя польские и другие князья, на пирах во время объезда своих владений. Их существование в Моравии веком раньше, возможно, отражено археологически в пяти так называемых княжеских жилищах, обнаруженных на территории в 100 гектаров вокруг Микульчице, хотя они вполне могли принадлежать младшим представителям правящей династии. Наши материалы указывают на то, что этот класс состоял изначально из трех элементов. Во-первых, это ярые сторонники новой династии. Во-вторых, в него входила элита, происходившая от изначально независимых богачей (будь то славяно-скандинавские торговые компании на Руси или «племенные» группы в Богемии, Моравии и Польше), которые не противились господству новой династии. Третьи представители этого класса – младшие члены правящего рода. До и даже после принятия христианства многоженство оставалось обычным делом, в результате чего таких младших княжеских отпрысков становилось все больше, особенно при правителях вроде Владимира, который, как мы знаем, держал сотни наложниц. Со временем эти три класса слились в один, составив наконец знать полноценных государств.

Как и в раннегерманском мире, существовал и большой класс свободных людей, находившийся между знатью и несвободными крестьянами. Они появляются в некоторых письменных законодательных источниках из всех новых государств, кроме Моравии, которая просуществовала слишком недолго, чтобы оставить таковые. Судя по схожим классам в других культурах Европы конца 1-го тысячелетия, эта группа, скорее всего, составляла костяк военных сил, которыми располагали королевства, помимо профессиональных отрядов князей. Все прочие функции возлагались на несвободное население, вроде трудовых повинностей при строительстве потрясающих архитектурных памятников той эпохи. Военная служба, напротив, была показателем высокого статуса, несмотря на очевидную опасность.

Даже если вы не верите в равноправное славянское общество VI века, нельзя не признать, что оно претерпело полную реструктуризацию между 500 и 1000 годами. Славянский мир VI века порождал лидеров, возвышавшихся и терпевших крах на протяжении своей жизни, без заметного элемента наследования. Нет также признаков существования передаваемых по наследству титулов и владений или перманентно несвободных групп населения. Возможно, это было верно по крайней мере для некоторых славянских племен VII века. Тот факт, что франкский купец, чужак вроде Само, сумел в этот период стать предводителем среди других славянских князей, похоже, указывает на то, что duces оказались на вершине социальной пирамиды вовсе не по праву рождения и не по принципам иерархии. Но к X веку это обстоятельство изменилось, и, что не менее важно, новые государства позднего периода не смогли бы появиться без указанных преобразований. Наследуемая династическая власть, социальный и военный круги сторонников и знати, дифференцированные слои населения, которые можно было вынудить или убедить принять на себя необходимые функции вроде обеспечения знати продовольствием либо выполнения трудовых/воинских повинностей, – все это ключевые элементы новых государственных структур, и все они не были представлены в VI веке.

На вопрос о том, когда именно и как появлялись эти новые элементы, очень сложно дать однозначный ответ. Скорее всего, процесс происходил постепенно. Некоторые перемены явно берут начало в глубоком прошлом. Едва возникнув на обломках Аварской империи после кампаний Карла Великого в 790-х годах, центральноевропейское славянское общество уже характеризовалось приходом к власти могущественных князей. За пару десятилетий летописные источники называют нам несколько имен – Войномир, Маномир и Людевит, которые собирали немалые войска для достижения своих целей. Такая власть вряд ли могла появиться у них ни с того ни с сего – и, скорее всего, зародилась еще в аварский период. О том же говорит тот факт, что и в Моравии, и в Богемии мы встречаем других лидеров – duces, – передающих власть над определенными землями по наследству уже в IX веке. С другой стороны, нужно учитывать и тот факт, что по большей части укрепления, сооружаемые на славянских территориях вплоть до IX века, похоже, были убежищами, построенными общими усилиями. При раскопках не обнаружено признаков того, что здесь могла проживать знать (сомнительно, что здесь вообще постоянно проживали люди), или того, что возводили их по приказу того или иного богатого человека. Если класс лидеров, наследующих власть и статус, уже появился к IX веку, то нужно не переоценить степень его социальной власти.

Что не менее важно, образование государства спровоцировало резкие трансформации в обществе. Наиболее очевидное преобразование из всех – накопление богатства определенными династиями, которые привели к появлению у их представителей постоянных войск и увеличению их влияния. В то же время большая часть зарождающейся аристократии новых государств была, по сути, побочным продуктом самопродвижения династии – либо путем возвышения главных сторонников и младших родственников, либо путем подчинения своей воле правителей ранее независимых регионов. Постройка замков в Богемии, Моравии и Польше также включала в себя разрушение старых общих укреплений и их замену на принадлежащие династии. И пусть работорговля началась уже в VIII веке, в IX и X она резко набрала обороты. Оба этих сравнительно поздних достижения, вероятно, сыграли важную роль в увеличении процента несвободного населения (если не стали тому причиной). Я склонен полагать, что более долгий, постепенный процесс развития привел к появлению группы предводителей, власть которых передавалась по наследству, примерно к началу IX века, но и процесс формирования государства, запущенный с распадом империи аваров, тоже повлиял на развитие ситуации.

Насколько эта более общая модель социальной трансформации применима к Дании – уже другой вопрос. Процесс образования государства там существенно отличался от такового в других регионах, потому что на севере он заключался скорее в преобразовании государства. Структура близкая к государственной, сравнимая со славянскими и славяно-скандинавскими, уже существовала в Южной Ютландии и на островах с VIII века, пока в эпоху викингов ее не разрушил приток богатства. Как можно предположить (и как утверждают источники), скандинавское общество вошло в последние два века тысячелетия с большей степенью социального неравенства, нежели в славянском мире. Источники эпохи викингов описывают конунгов, ярлов, свободных и несвободных (пленников и рабов) как данность того времени. И это логично, не только потому, что окологосударственные структуры уже существовали там, но также и потому, что Скандинавия (или по меньшей мере Дания) была частью германского мира (пусть и принадлежала к его внешней периферии), взаимодействовавшему с Римской империей в первой половине тысячелетия и участвовавшему – на что указывают римские товары и захоронения с оружием в болотах – в ранних процессах социально-политических преобразований. Формирование государственности в Дании в конце IX и X веке было, судя по всему, скорее историей о возвышении и перераспределении уже имевшихся блоков власти, во главе которых стояли те или иные династии, а не о фундаментальных социальных изменениях, которые характеризовали процесс образования государства у соседствующих с ними славян.

Социальная революция, являвшаяся отчасти причиной, отчасти – следствием, была совершенно необходима для образования государства в те времена, по крайней мере в землях славян. Но столь масштабные социальные преобразования невозможны без параллельной экономической реорганизации, и, опять-таки, у нас предостаточно свидетельств тому, что этот процесс имел место в Центральной и Восточной Европе на том же временном отрезке. Как и в случае с социальными трансформациями, некоторые этапы экономической перестройки предшествовали образованию государств и были необходимым условием для их существования. Дальнейшие перемены были инициированы уже самими государственными структурами.

Сложнее всего проследить за развитием сельскохозяйственной экономики, то есть за производством продовольствия. Нужно помнить, что славяноязычные племена контролировали огромную территорию, с самыми разными природными зонами, и сельское хозяйство не могло везде развиваться по единому пути. Тем не менее имеющиеся у нас свидетельства указывают (пусть и в самом общем ключе) на то, что количество излишков производства резко возросло. Процесс революционных преобразований протекал с разной скоростью в разных регионах и условиях, но суть ясна: возделывалось все больше земли, появлялись более продуктивные методы в плане как применяемых технологий, так и поддержания плодородности почвы. Разумеется, во второй половине 1-го тысячелетия в Центральной и Восточной Европе активно велась расчистка земли и вырубка лесов. В тех частях Польши, где удалось взять пробы пыльцы из озер, соотношение травы и деревьев к зерновым резко уменьшилось именно в эти века, с 3:1 до 1:1, что говорит об увеличении возделываемых участков как минимум вдвое. Но полученный результат нельзя применить ко всей славянской Европе. Я бы предположил, что эти изменения были не такими резкими к северу и востоку. Тем не менее даже на территории матушки-России распространение славянских культур на север и восток ассоциировалось с расширением полноценного земледелия в лесостепи и лесных зонах с умеренным климатом на Восточно-Европейской равнине. В любом случае увеличение возделываемых территорий не вызывает сомнений, пусть даже мы не можем указать точные цифры и даты для конкретных регионов.

За распространением более эффективных методов обработки земли также несложно проследить – в общих чертах. Первые контакты между славянами и Средиземноморьем привели к тому, что они заимствовали более совершенные плуги, которые переворачивают почву, чтобы гниющие сорняки и ботва насыщали почву питательными веществами. Это, естественно, увеличило количество урожая и срок культивации полей. Дальнейшие изменения к лучшему еще не проявились в полной мере к тому времени, как образовались новые государства в IX и X веках. Вершиной средневековых достижений в сельском хозяйстве стало появление поместного хозяйства. Преимущества манориальной системы лежат на поверхности – это самообеспечиваемая интегрированная производственная единица, с большой рабочей силой, в которой технологии культивирования могли долго оттачивать для повышения эффективности (особенно в вопросах ротации севооборота для сохранения плодородности почвы), а расходы (прежде всего на пахотные орудия) можно было разделить на всех и тем самым существенно снизить. Она также стала инструментом жесткого социального контроля, но это другая история. Для нашего исследования первостепенное значение имеет тот факт, что сельскохозяйственное производство в Центральной и Восточной Европе полностью перешло на поместную систему только с XI века – уже после того, как появились новые государства. Это открытие стало неприятным ударом для убежденных марксистов, поскольку, по их идеологии, все эти государства должны были являться «феодальными», а их развитие происходить благодаря манориальным системам, но в данном случае хронология сомнений не вызывает. Однако даже если поместья едва-едва начали появляться в IX и X веках, у нас есть важные доказательства того, что уже были запущены ключевые преобразования. Об этом говорит прежде всего количество ржи, обнаруженное в пробах пыльцы, – оно существенно возрастает во второй половине изучаемого периода. Использование ржи, которую сеют осенью, а не весной, ассоциируется с переходом на схему ротации, основанную на трех видах культур, а не двух. Такой подход свидетельствует об увеличении возделываемых участков (две трети вместо половины) и о лучшем сохранении плодородности почвы. Это достижение, возможно, также подтверждает замечание арабских географов о том, что славяне собирали не один, но два урожая каждый год. В будущем ждали и другие важные достижения, но факт остается фактом: к XI веку в Центральной и Восточной Европе производили куда больше продовольствия, нежели пятьсот лет назад.

И по нескольким причинам это было ключевым фактором формирования государства. До того как появились значительные излишки продовольствия, предводители бы попросту не смогли (как было и у германцев в первой половине тысячелетия) содержать большое постоянное войско и поддерживать своих ближайших сторонников, не участвующих непосредственно в сельскохозяйственном производстве. Без экономических излишков была бы невозможна и социальная дифференциация. К тому же остается принцип «больше еды – больше людей», и образование государства могло бы не произойти вовсе, если бы не рост населения. Правители получили необходимую рабочую силу для многочисленных строительных проектов. Что еще более важно (но, увы, не поддается измерению), рост плотности населения в Центральной и Восточной Европе в значительной мере увеличил и конкуренцию – борьбу за доступные ресурсы. Необходимость принадлежать к определенному сообществу, чтобы процветать, всегда была главной причиной, по которой индивидуумы были готовы смириться с минусами, неизбежно сопровождающими его создание. Проще говоря, причина, по которой крестьяне – или как минимум некоторые из них – соглашались отдавать излишки продовольствия и трудиться во благо возвышающихся династий, заключалась в том, что им предлагали военную защиту и сохранение участков.

Но в варварской Европе произошло куда больше перемен в период с 500 по 1000 год – они не ограничились ростом населения, которое производило больше продовольствия. Другие экономические достижения были не менее важны для формирования государств. Военным отрядам, к примеру, были необходимы доспехи и оружие, и, как мы видели, новые правители X века контролировали значительные запасы драгоценных металлов (чего стоил только золотой крест, поставленный Болеславом Храбрым на могиле Адальберта), а также другие ресурсы, помимо рабочей силы, необходимые для возведения, украшения и отделки престижных строений вроде соборов и дворцовых комплексов, ставших отличительной чертой того периода. Отчасти способность правителей организовать такие проекты проистекала из общих процессов экономического развития, затронувших всю Центральную и Восточную Европу в этот период, над которыми у них не было власти. И отчасти она была обусловлена политикой самих представителей династий.

Самое важное неэкономическое явление в эти годы – рост международной торговли мехами и рабами. Некоторые из ее западных нитей начали функционировать еще в VII веке, но только в VIII они протянулись к Балтике, а в начале IX – уже по всей Восточной Европе. Мы уже выяснили, какую роль сыграли скандинавские мореходы в создании и укреплении торговых связей севера с югом, а востока – с западом и каким было значение этих новых сетей в истории викингов. Соответственно, в эту эпоху шла активная торговля сырьем – преимущественно людьми и мехами, которые привозились из Северной и Восточной Европы, а в обратную сторону шел поток совсем других товаров. Предположительно, немалую их часть составляли византийские шелка, но в наших письменных источниках почти не встречаются упоминания о них, археологических же свидетельств нет вовсе. Дело в том, что великолепные, прекрасно выделанные шелка были основным товаром, который Византия могла предложить в обмен. Зато среди археологических материалов в изобилии встречаются серебряные монеты, прежде всего из мусульманских стран, но хватает и западноевропейских. Они сохранились в огромных количествах: как мы видели в главе 9, в кладах было обнаружено свыше 220 тысяч мусульманских монет (в скоплениях от пяти штук), по последним подсчетам. Эта цифра еще больше поражает, если учесть, что серебро всегда высоко ценилось. Сохранившиеся монеты – скорее всего, лишь верхушка серебряного айсберга, который не раз переплавлялся за последующие века.

Князья, разумеется, были особенно заинтересованы в притоках средств. Не в последнюю очередь потому, что они могли брать часть в качестве налогов, предлагая торговцам безопасные места для осуществления обмена и взимая за это соответствующую плату. В начале IX века тогдашний король Дании до первого ее распада, Годфрид, вынудил купцов, которые ранее вели торговлю на славянских землях в месте под названием Рерик, перебраться в его новый торговый центр Хедебю в Ютландии. Их переселение описано в источнике того периода и нашло подтверждение в археологии. Дендрохронологическая датировка старейшей древесины из Хедебю показывает, что, как и говорится в источнике, город был построен приблизительно в 810 году, когда Годфрид достиг пика своего могущества. Интересы короля в этом случае были исключительно экономическими. Прага, один из главных центров династии Пржемысловичей в Богемии, также была, по сообщениям мусульманских географов, центром работорговли. Налоги, должно быть, обогащали правителей, и роль работорговли здесь была столь велика, что одной из причин убийства Вацлава стала его попытка запретить ее.

Киев, ставший столицей Рюриковичей в X веке, был важнейшим торговым центром. Византийские и русские источники подтверждают, что он был стартовой точкой для торгового флота Руси, который начиная с X века прибывал в Константинополь каждую весну. А к началу XI, как сообщает Титмар Мерзебургский, город мог похвастать восемью рынками. Только о Польше у нас нет точных сведений, в источниках не пишут о ее участии в новых международных торговых сетях, но, возможно, эти материалы до нас просто не дошли. На землях Пястов было обнаружено такое количество мусульманских серебряных монет, что не приходится сомневаться: их население так или иначе принимало в торговле самое активное участие. Так что все наши династии успешно черпали из нового потока богатства.

Но их роль не сводилась лишь к сбору налогов. Правители порой пытались реструктурировать существующие торговые пути, чтобы выжать из них максимум прибыли. Это легче всего продемонстрировать на примере Рюриковичей. В X веке эта династия проводила общую мобилизацию войска в двух случаях – в 911 и 944 годах, чтобы вынудить власти в Константинополе даровать русским купцам более выгодные условия торговли, включая предоставление бесплатных постели и пропитания в городе на месяц, в течение которого торговцы будут вести дела. Поэтому не вызывают удивления (учитывая, какими были изначальные интересы скандинавов на Руси) сообщения источников о том, что представители правящей династии и сами активно участвовали в торговле, а потому у них были все причины добиваться роста рынков и их количества. Но я бы не стал с порога утверждать, что это верно лишь для Рюриковичей. Торговые связи Византии с Русью хорошо документированы, и, на мой взгляд, вполне вероятно (хотя в дошедших до нас текстах такой информации нет), что и у других династий был свой интерес в развитии международных торговых связей – на тех условиях, которые были наиболее выгодными для них.

Несмотря на то что нам известно не так много, как хотелось бы, мы можем прийти к выводу, что все эти династии играли весьма активную роль в организации экономики, по крайней мере своих центральных земель. Картина складывается на основании данных исторических источников и археологических материалов. С точки зрения археологии центральные земли польской и богемской династий в X веке поражают сравнительно высокой плотностью населения. Опять же, это наблюдение основывается на знаниях о хронологии типов керамики, распространение которых указывает на существование поселений. Археологические материалы говорят о том, что такая плотность населения была не случайной, это результат намеренного вмешательства. Ключевым моментом возвышения династий Пржемысловичей и Пястов было уничтожение укрепленных центров, ассоциировавшихся со старыми социально-политическими структурами, то есть «племенами», и замена их своими замками в конце IX и начале X века соответственно. Этот процесс, похоже, сопровождался насильственным переселением по крайней мере части жителей из покоренных земель в центральные территории. Такие случаи упоминаются в наших источниках. Повесть временных лет, к примеру, связывает князя Владимира в конце X века с массовым переселением разных групп населения (славян, кривичей, чуди и вятичей) в земли близ реки Десны. Здесь причиной могло стать убеждение, а не сила. В других случаях – в Польше и Богемии – у нас есть лишь археологические материалы, свидетельствующие о последствиях подобных перемещений, то есть о неожиданном росте плотности населения на новом месте, однако ранние тексты (которые все были подарены монастырям) из этих стран (да и из Руси тоже) проясняют цель таких переселений. Из них мы узнаем об основной экономической модели тех времен, которая известна как крепостное право (о нем мы уже говорили). Несвободные крестьяне были необходимы для выполнения определенных экономических функций для князя, вроде содержания пчел или разведения лошадей, помимо обеспечения его продовольствием. Тот факт, что они были несвободными, говорит о том, что они поселились здесь не по своей воле.

Короли – или князья и их советники – достаточно разбирались в экономике, чтобы извлекать максимальную выгоду из земель, принадлежащих династии. И их действия указывают на то, что они жили в мире, где почти ничто не препятствовало развитию рыночной экономики при обращении товаров сельскохозяйственного производства, так как, вместо того чтобы производить и затем продавать все подряд, каждое поселение выполняло конкретную задачу. Это неудивительно – так же поступали Каролинги в IX веке, которые тоже использовали труд несвободных крестьян в некоторых регионах – и не противоречит археологической картине (включающей в себя залежи монет и тот факт, что крестьяне платили налоги продовольствием, а не деньгами). Северная и Восточная Европа в то время отличались экономикой, которой не хватало перемен. Мусульманского серебра было достаточно, но оно оставалось слишком дорогим для повседневных покупок. Расплатись монетой в булочной – и вернешься домой с несколькими мешками хлеба, который зачерствеет раньше, чем ты успеешь его съесть. Поэтому, хотя короли и предпочитали получать налоги в монетах, поскольку их проще пустить в оборот, они могли их требовать лишь в том случае, когда у крестьян была возможность расплатиться деньгами, полученными при продаже излишков купцам.

Вышеизложенное добавляет новое измерение к тенденции этих государств конца тысячелетия к четкому разделению на центр и периферию. Это не случайное порождение логистических ограничений либо объездного управления, оно отражает важные вехи возникновения государства. Благодаря политике пришедших к власти династий ядро и периферия отличались и по плотности населения, и по экономической организации. В Киевской Руси, из-за особенностей ее происхождения, процесс формирования ядра обретает особую важность. Вплоть до середины X века династия Рюриковичей обнаруживала тенденцию менять центр своих владений. Сначала он располагался на севере, судя по всему, в старом Новгородском городище, а в конце IX века был перенесен на юг, на реку Днепр, в Киев, когда на юг пришел Олег со своим войском.

Понять причины, стоявшие за этой переменой, не так легко. На первый взгляд такое решение кажется странным, поскольку Рюриково городище, как отмечалось раньше, было лучше расположено и из него было удобнее контролировать торговые пути вдоль Волги в мусульманские страны, которые были куда богаче того, что вел по Днепру в Константинополь. Однако у Киева имелись другие преимущества. Стоящий в лесостепи, он идеально подходил для управления прилегающими территориями (современная Украина), которые в VII–VIII веках были заселены славянскими крестьянами. Они создавали свои поселения здесь задолго до прибытия скандинавов. Поляне господствовали в землях вокруг Киева, из других племен поблизости жили древляне, северяне, радимичи и дреговичи (см. карту 19). Отличавшийся менее выгодным расположением для торговли, Киев предлагал скандинавским выскочкам куда больше возможностей для использования человеческих и экономических ресурсов. Уже во времена Олега, как гласит Повесть временных лет, войско великого князя состояло не только из скандинавов, но и из славян и финнов. И великому князю, желавшему стать не просто очередным князем-купцом, Украина могла предложить гораздо больше, чем север. Но, несмотря на это, Рюриковичи были еще не готовы отказаться от кочевой жизни. Сын и наследник Олега, Святослав, участвовал в долгих кампаниях, дойдя до Волги на востоке и до Кавказа на юге. Повесть временных лет сообщает, что незадолго до смерти он подумывал в третий раз перенести столицу – теперь уже на Дунай. А вот сын и наследник Святослава, князь Владимир, сумел создать и укрепить экономическое ядро в Киеве и на прилегающих территориях вдоль Десны, раз и навсегда сделав центральные земли современной Украины сердцем Русского государства.

Разумеется, мы многого не знаем о том, как формирование государства переплеталось с экономическим развитием, происходившим в конце 1-го тысячелетия. Первый серьезный пробел – отсутствие подробных сведений о добыче железа и работе со сталью. Армии, служащие новым династиям, нуждались в оружии и доспехах, но у нас нет сведений о том, как именно удовлетворялся имеющийся спрос. Тем не менее общая картина вполне ясна. Формирование государства было бы невозможным без некоторых важных социальных и экономических преобразований, подготовивших для него почву – появление более продуктивных и развитых методов ведения сельского хозяйства, последующий рост населения, резкий рост количества движимых ценностей и более развитая социальная иерархия, сформировавшаяся благодаря их неравномерному распределению.

Но если эти перемены стали благоприятным фоном для возникновения государства, то дальнейшие социальные и экономические преобразования были делом рук непосредственно правителей, и они крайне важны. В сфере экономики князья не только получали прибыль с новых международных торговых сетей (собирая налоги), но и активно расширяли их при каждом удобном случае. Сельскохозяйственное производство в центральных регионах их княжеств также было максимизировано. Однако к 1000 году ни один из этих процессов еще не был завершен. Начиная с XI века не только было реорганизовано сельскохозяйственное производство (путем учреждения первого варианта поместной системы), но к тому же внуки и правнуки правителей начали нанимать посредников, чтобы пойти еще дальше и посулить тысячам немецких крестьян такие выгоды, чтобы они не могли отказаться от переселения на восток. Даже несмотря на то, что до конца тысячелетия все эти процедуры еще не были завершены, мы получили частичный ответ на свой вопрос. Амбиции правителей приносили просто невероятные результаты в этот период, потому что в условиях глубоких социальных и экономических трансформаций они фактически пытались распахнуть дверь, которая уже и так начала открываться.

Но это в лучшем случае половина ответа. Притязания князей стали запальным механизмом формирования государства, будучи одновременно причиной и следствием политической революции, которую мы наблюдали, а глубокие социальные и экономические преобразования подготовили для нее почву. Но что лежало за теми, первыми, социальными и экономическими переменами, давшими возможность выскочкам из новых династий переделать карту Центральной и Восточной Европы?