Глава 20

Ставка хана Приднепровской орды Бачмана, как водится, находилась на возвышенности, и, стоя подле своего шатра, потомок славного Боняка смотрел на раскинувшийся вокруг лагерь. Тысячи костров окружали его, и в ночной темноте они казались глазами диковинных зверей, которые глядели на него. Но это, разумеется, было не так. Рядом с каждым костром сидели половецкие воины, которых он позвал в поход, дабы наказать отщепенцев, не желающих признавать его власть. Наглецы должны ответить за измену, и тот, кто подбил их на бунт, неведомый колдун из славянских земель по имени Вадим и прозванию Сокол, тоже. И хан был уверен, что всё сложится именно так, как он хочет. Ведь войско его было больше вражеского, идущие с ним воины не сборные ватаги, а ветераны многих степных сражений, под которыми быстрые кони, а в руках грозных батыров доброе оружие.

Однако, несмотря на большое количество костров, верных телохранителей возле шатра и уверенность в победе, на сердце у Бачмана было как-то неспокойно. По какой-то неизвестной ему причине мятежные роды не бросились бежать, лишь только прослышали о надвигающейся на них беде, а сами выступили навстречу ордынским воинам и сейчас находились невдалеке от войска половцев. Ханом это расценивалось как безумие, и так не должно быть. Но почти три тысячи сабель, которые были собраны из разных родов, готовились к неизбежной битве с шестью половецкими тысячами, и отступать они не собирались. А поскольку хан не понимал их поступка, то беспокоился и был занят поиском ответа на один простой вопрос.

«Почему же они не бегут? – разглядывая огни, спросил себя Бачман, дородный пожилой мужчина с крючковатым носом, в дорогом бухарском халате и с усыпанной драгоценными каменьями саблей на боку. – Может, ищут смерти? Нет, ибо слишком хитры и опытны старые вожаки родов. Тогда, наверное, причина в колдуне, который заморочил уважаемым старикам голову? Возможно. А если они выступили против меня, чтобы дать своим семьям возможность сбежать? Да, скорее всего, это правильный ответ. Однако тогда выходит, что их новый хан слаб на голову, ибо я смету войско отщепенцев, как степной буран сдувает с пути сухую верблюжью колючку. А потом всё равно догоню беглецов и отдам кочевья изменников на растерзание своим воинам».

Найдя, как ему казалось, разумное объяснение поступку противника, Бачман кивнул своим охранникам и вошёл в пустой шатёр. Покряхтывая, с одышкой, которая с недавних пор стала его донимать, хан отстегнул саблю и скинул халат. Смазав барсучьим жиром стоящую рядом с ложем статуэтку родового тоса, он мысленно перечислил по именам своих кормосов и только после этого лёг на широкую мягкую кошму.

Закрыл глаза и постарался заснуть. Ведь завтра хан должен выглядеть сильным и крепким, дабы воины не сомневались в нём. Но голова половца была забита множеством вопросов, которые не желали покидать его, и он, сам того не желая, сосредоточился на них и стал перебирать проблемы, словно нанизанные на шнурок камешки. Одну за другой, одну за другой, пока ещё не решая вопрос, а только присматриваясь к нему.

Кажется, какие проблемы могут быть у вольного и сильного степного хана на родных и милых сердцу бескрайних просторах? Никаких, живи и радуйся. Однако они имелись.

Ромеи, коварные и хитрые твари, что ни год, присылали к нему своих послов, которые передавали ему откуп, чтобы он не трогал их приморские города и не перекрывал торговые пути. Но одновременно с этим они что-то нашёптывали его родственникам, а потом подбивали Бачмана наброситься на соседей или русских князей. За руку ромеев поймать не удавалось, слишком скользкие они твари, словно водяные змеи, и объявить им серьёзную войну хан тоже не мог. Поскольку в таком случае сразу же терял поддержку половины своих приближённых и мог получить на шею удавку или яд в питьё. А ещё эти хитрецы постоянно натравливали на него прикормленных крымских кочевников, которые вели дела с купцами из Херсонеса (Корсуни), Сугдеи (Сурожа), Корчева и Таматархи. Поэтому хан всегда был настороже и бдительности не терял.

Вот и думай, что делать. Сидеть и изображать из себя живого болванчика, который на всё кивает, каждый день посещает жён и развлекается охотой, или следовать заветам предков – бить подлых тварей с чёрной душой там, где их встретишь? Ответа не было, и Бачман вспомнил о других соседях.

На западе от Приднепровской орды кочевали лукоморцы, которых возглавлял внук великого Тугоркана (по-русски – Тугарина Змея) лихой и горячий хан Изай, от которого неизвестно чего ожидать, поскольку он всё время находился в движении и постоянно воевал. То с галичанами сцепится, то с ромеями, то с уграми или киевлянами, а бывало, что и на своих сородичей половцев нападал. Непредсказуемый человек, а значит – опасный.

На севере находились земли русских, Переяславль и Киев, которые прикрывали сильные отряды чёрных клобуков и тяжёлая дружинная кавалерия. Там были богатые земли, и в тех краях всегда можно взять знатную добычу, об этом знал любой степняк. Но славяне внимательно следили за степью, и если пойти на них в поход, то это могло обернуться великим погромом. Тот же самый знаменитый Тугоркан, родственник Владимира Мономаха, сколько бегал, и всё равно попался да живота лишился, а Бачман хотел жить. По этой причине нападать на Русь он не спешил.

На северо-востоке раскинулись владения других родственников, заорельских половцев, которых Бачман ненавидел люто, ибо не раз они вместе с русскими князьями обрушивались на вежи приднепровцев. Этого хан никогда не забывал и постоянно с ними цапался, что при прежнем заорельским хане, старике Аепе, что при нынешнем, временном, Тотуре. И хотя пока они были заняты на Руси, где воевали за своего родственника Гюрги, и звали его, Бачман с ними не пошёл и постоянно ожидал от заорельцев удара в спину.

Ну и последние соседи, с востока. Там по берегам Танаиса (Дона) и привольным приморским степям кочевали люди хана Колчака и остатки тмутараканских конных сотен. В дрязги с другими ордами они старались не вступать, воевали на Кавказе, брали дань с Таматархи и проходящих через их владения караванов и с Бачманом никогда не ссорились. Но хан приднепровцев им не доверял.

Впрочем, Бачман никому не доверял, и от всех ждал подлости, потому что сам был готов её совершить. Он это понимал и был этим недоволен. Но поделать ничего не мог, ибо жить по чести можно только с честными людьми, а хан есть хан. Степной правитель обязан во всём видеть подвох и держать под рукой сильное войско, а иначе можно лишиться всего, что имеешь, и кануть в небытие вместе со всей семьёй, не оставив после себя никакой памяти.

«Как же я устал, – в очередной раз, закрывая глаза, подумал Бачман. – Как правильно жить и поступать? Что есть правда и в чём истина? С кем разделить тяжкую ношу и ответственность? Кому передать власть и накопленные богатства? Не знаю. Я ничего не знаю. Но одно мне известно точно: завтра меня ждёт битва и очередная славная победа».

Последняя мысль немного развеяла муть в душе Бачмана, и он стал засыпать. Однако не успел провалиться в сон, как за пологом шатра послышался непонятный шум. Что-то упало, и хан приподнялся, а затем окликнул своего главного телохранителя, который был предан ему, словно пёс:

– Атрак, что там?

Охранник, который никогда не оставлял хана, не отозвался, и Бачман рывком вскочил.

«Беда!» – пронеслась в его голове паническая мысль, и он кинулся к оружию, которое неосмотрительно оставил в стороне от ложа. Но наперерез ему от входа скользнула стремительная тень. Рот хана открылся, чтобы позвать кого-то на помощь, но он опоздал. Ночной гость не слишком сильно ударил Бачмана в горло, и крик застрял в груди хана, а следующий удар, который пришёлся по голове, погрузил его в пучину беспамятства. Однако прежде чем потерять сознание, он услышал русскую речь:

– Кедрин, не спи. Лошадей давай.

Ноги Бачмана ослабели, и он стал опускаться на покрытый войлоком пол. Свалиться хану я не дал, а подхватил его на руки (тяжёлый, зар-ра-за, кабан) и положил на кошму, которая была его постелью. Потом быстро, но без лишней суеты, закатал пленника в постель и сделал свёрток из его одежды, вложив в неё саблю.

Вроде бы всё. Тихо и спокойно мы с Валентином Кедриным проникли в лагерь половцев. В наглую, словно так и надо, не обращая внимания на караульных, проехали к шатру полководца – а дальше дело техники. Телохранители у хана, конечно, знатные, но расслабленные до невозможности и чересчур раскормленные. В боях давно не участвовали и шкурой, видать, последние лет десять не рисковали. Поэтому они подпустили нас, и мы их вырубили. Двоих Кедрин сделал, а четвёрых – я, и так удачно это вышло, что стоящая у подножия холма сотня ничего не почуяла и не всполошилась. А о ханской обслуге и говорить нечего, холопы дрыхли без задних ног.

В общем, можно сказать, половина дела сделана. Теперь предстояло выбраться из половецкого походного лагеря, соединиться с чёрными клобуками, которые ожидали нас невдалеке, а затем поговорить с Бачманом.

– Чи-чи! – раздался тихий сигнал Валентина, который уже приготовил лошадей.

Пришла пора сваливать, и, взвалив свёрток с телом хана на плечо, я подхватил узел с одеждой и оружием, ещё раз огляделся и вышел. После чего, с трудом уместив пленника на смирной лошадке, которая чуяла волчью суть Кедрина и нервничала, но молчала, я выдохнул. За малым не надорвался, больно грузен хан, но выдюжил.

– Уходим, – прошептал я своему напарнику.

Кедрин кивнул, и мы сели на наших коней. Убийца схватил повод вьючной лошадки, а я выдвинулся вперёд. Мы спустились с холма и поехали через стоянку половцев. Никто не обращал на нас внимания. Ведь мы не дёргались, не суетились, вели себя уверенно, и единственная заминка произошла уже на окраине лагеря, где дорогу нам преградил лихой батыр с обнажённым оружием, за спиной которого встало несколько рядовых бойцов.

– Кто такие? – спросил воин.

– Люди хана, – направляя жеребца прямо на него, ответил я. – Прочь с дороги.

– А чего на ночь глядя в степь выезжаете? – уже менее уверенно, освобождая дорогу, задал он вопрос.

Я остановился и, перегнувшись с седла, заглянул в глаза половца. Обычный десятник, кровь уже распробовал и всегда готов к тому, что противник может нанести неожиданный удар. На таких людях держится любая армия, они крепкие вояки и пока ещё не заплыли жиром. Жаль такого убивать, чисто по-человечески, но это и не потребуется.

– Свёрток видишь? – Я кивнул на гужевую лошадку.

– Вижу, – кивнул десятник.

– Там человек, который много разговаривал и мешал ханским людям. Поэтому, если немедленно не отскочишь в сторону, можешь присоединиться к нему и до рассвета не дожить.

Половец понял меня правильно. Правда, до конца не поверил, но решил со мной не связываться, и этого достаточно.

Проход в степь был открыт, и мы с Валентином рысью устремились в темноту, где в полукилометре от лагеря приднепровцев нас встретили конники Сероштана. Затем, оставив на месте пару дозорных групп, отряд спустился в глубокую балку, где уже горел костерок. Воины спустили наземь знатного пленника, который к этому моменту уже очнулся, и посадили его подле огня. Но разговор начался не сразу.

Бачман приходил в себя, а я прислушивался к ночной степи и сканировал чувства хана, который был встревожен, зол на своих охранников, готовился к смерти и одновременно надеялся на чудесное спасение. Короче, человек как человек. Не шибко злой и не добрый, политик, воин и средний управленец без особых способностей. С таким договориться можно, и некоторое время он даже будет этот договор выполнять. Потом хан, конечно, постарается отомстить, но не сразу, а я далеко не заглядываю. Мне пару лет выиграть бы, а потом окрепну, и меня уже не сковырнуть, так что порядок.

– Ты знаешь, кто я? – обратившись к пленнику, начал я разговор.

– Догадываюсь. – Хан зыркнул на меня исподлобья и зябко поёжился. – Ты Вадим Сокол, славянский колдун, который взбаламутил тюрков. Верно?

– Правильно. А зачем я вытащил тебя из тёплого шатра и вывез в степь, понимаешь?

– Ты хочешь меня убить – это ясно.

– Нет. Думаю, с тобой можно договориться, а прикончить тебя я мог и в шатре.

– И о чём ты желаешь говорить?

– О мире, само собой.

Хан покачал головой:

– Я мог бы солгать тебе и согласиться на всё, что ты предложишь. Но мир невозможен, ибо роды, которые поверили тебе и вышли из-под моей власти, подают пример остальным. Кроме того, река Саксагань – это земли нашей орды, и я не имею права их отдать. Поэтому всё, что могу пообещать, – перемирие, во время которого ты сможешь уйти подальше и увести людей.

– А если ты всё-таки подаришь мне реку Саксагань?

– Тогда меня прикончат мои ближние люди, – усмехнулся хан. – И значит, ты всё равно ничего не получишь.

– Ты говоришь разумные вещи, хан. Но ты не прав. Ведь если ты будешь убит, то в лагере половцев начнётся свара. Вожди станут переманивать воинов на свою сторону, и вот тут-то я и ударю. После чего остатки твоих бойцов побегут от меня со всевозможной прытью, и пару лет им будет не до меня.

– Но потом они всё равно вернутся.

– Да. Только у меня будет уже не три тысячи сабель, а пять или шесть.

– Ну и что ты предлагаешь?

– Хан Бачман остаётся жить и продолжает править своей ордой, которая отказывается от реки Саксагань, но не просто так, а за равноценные земли по правому берегу Самары.

– Это владения заорельцев.

– Я знаю. И ещё знаю, что ты приуменьшаешь своё влияние на воинов, которым всё равно, с кем воевать, лишь бы добыча была.

– Значит, ты предлагаешь совместный поход на наших соседей? – Хан был удивлён.

– Да.

– А взамен хочешь получить кусок моих земель и неприкосновенность?

– Точно. Но не забывай, что при этом я оставлю тебе жизнь, и в твоей орде не будет кровавой междоусобицы, которая может унести много жизней.

– Надо подумать.

– Конечно. До рассвета время есть.

Хан остался у костра, а я велел отдать ему халат и саблю и, отойдя в сторону, вобрал в грудь запахи степи. Исчезновение Бачмана вот-вот должны были заметить, но дозорные погоню, если она будет, заметят, да и Кедрин топот копыт услышит. Поэтому я чувствовал себя спокойно и был уверен, что хан моё предложение примет. Заорельские половцы ему хоть и родичи, но соперники. Об этом мне известно. Жить хан хочет и чётко понимает, что если его не станет, то в орде прольётся кровь, ибо наследника себе он до сих пор не назначил. Отсюда выводим его мотивацию и ясно видим дальнейший расклад: он соглашается на моё предложение, клянётся на крови не быть моим врагом, и мы вместе наваливаемся на заорельцев.

Кажется – авантюра. Однако большая часть заорельских половцев сейчас на Руси – кто в Суздале, кто в захваченной Долгоруким Рязани, а иные на границе Переяславля. Значит, сопротивление нам будет оказано по минимуму, и войско, что Бачманово, что моё, получит добычу. Попутно я прихватываю несколько родов, которые будут готовы принять мою власть, и усиливаюсь. Половецкие воины хвалят Бачмана, а мои, соответственно, меня. Затем я ввожу в орде старые тюркские законы, на основе которых была написана Яса потрясателя Вселенной Темучина, сына Есугея из рода Бодончара, в моё время больше известного как Чингисхан.

После этого мы разбежимся в разные стороны. Половецкий хан признает передачу части своих земель, это можно провести как дар союзнику, занимается своими делами и начинает готовиться к реваншу. Ну а я, пока суд да дело, окажу поддержку Изяславу Мстиславичу, который, если ему улыбнётся удача, в этом году всё же разобьёт суздальцев и оттеснит войска Долгорукого от Чернигова, Смоленска и Новгорода-Северского, а также вернёт своим союзникам Рязань. Так всё было бы в идеале, а как оно будет на самом деле, неизвестно. Поскольку на каждый наш хитроумный и хорошо продуманный план противник может выстроить свой, да и роль случая со счетов сбрасывать нельзя.

Рядом, прерывая моё одиночество, появился Кедрин. После возвращения из Константинополя убийца вёл себя несколько странно, словно хотел со мной о чём-то поговорить, но не решался. Вот он и подумал, что сейчас самое время. Хм! Возможно, он прав, ибо настроен я вполне благодушно. Но молчит. И я сам спросил его:

– Что тебя гнетёт, Валентин?

Кедрин помедлил и ответил:

– Я устал, вождь.

– И что?

– Когда-то ты сказал, что не станешь меня держать, если я захочу уйти.

– Это так, и моё слово крепкое. Но хотелось знать, что у тебя на душе и чего ты желаешь.

– Покоя хочу, жить, как все обычные люди живут, детей своих воспитывать и жену любить. В душе накопилось много черноты, потому и ухожу.

– А куда направишься?

– Пока не знаю. Наверное, на север, где меня никто не станет искать.

Отпускать дака не хотелось, ибо я на него рассчитывал, но и неволить его тоже не хотелось. Поэтому я сказал:

– У меня есть для тебя предложение.

– Убивать людей по заказу не стану.

– Это я уже понял. Мирную работу тебе хочу дать, дом и оплату достойную.

– И что надо делать?

– Детей обучать, как ты того желаешь. Однако не только своих, но и моих приёмышей.

– Варогов?

– Да.

– Собственных убийц вырастить хочешь?

– Правильно все понимаешь.

– И где я буду жить?

– На острове Зеландия.

– А сколько платить станешь?

– Цену своим услугам сам назначишь. – Я не стал мелочиться.

Валентин оглянулся на костёр в балке, затем кинул на меня косой взгляд, шмыгнул носом и кивнул:

– Согласен.

– Тогда собирайся. Сегодня же с моими письмами для великого князя отправишься в Киев. Далее вместе со своей семьёй поплывёшь в Новгород, а оттуда – в Венедию.

Убийца снова кивнул и скользнул в темноту, а я проводил его взглядом. После чего подумал, что теперь у варогов появится ещё один отличный учитель, и прислушался к чувствам хана. Бачман уже принял решение, и это хорошо.

Вернувшись к костру, я посмотрел в глаза хана, и он выдохнул:

– Твои условия приняты, колдун. Что дальше?

– Клятва на крови. И в полдень вместе с сотней лучших батыров и ближними людьми ты приедешь в наш лагерь. Станем думать, как заорельцев бить.

– Идёт.

Хан протянул мне руку, и я вложил в неё кинжал. Бачман полосонул себя клинком по другой ладони. Капли крови упали в огонь, и хан, печатая каждое слово, произнёс:

– Я, хан Бачман из рода Кара-Холзан, клянусь, что отдам славянскому ведуну Вадиму Соколу земли по реке Саксагань и не стану чинить ему и его людям вреда, пока он честен со мной. Да будут тосы и кормосы моего рода свидетелями этой клятвы. Да увидят Тэнгри-небо и Кои-солнце, что я честен и соблюдаю заветы предков.

Ещё один взмах окровавленной ладонью. Новые красные капли упали в огонь, пламя которого резко взметнулось ввысь и опало, словно в костёр вылили немного керосина. Это добрый знак. Значит, всё прошло как надо, и духи услышали клятву своего потомка.