Наплевав на давящий зной, Фред расхаживал по гостиной, время от времени как бы случайно бросая беглый взгляд через плечо на компьютер. Этот черный пластмассовый ящик, нашпигованный электроникой, никогда раньше не казался ему таким враждебным. Он вышагивал по квартире, раздираемый противоречивыми чувствами: желанием зайти на Майспейс и отвращением. Что он должен сделать? Единственно возможным решением казался ему Эмин совет написать текст и объяснить всем, что он хочет, чтобы его оставили в покое. Фред остановился перед книжными полками и вздохнул. Пора сделать это. Он тянул уже больше недели. Сегодня или никогда, почувствовал он. Сегодня он расставит все точки над i. Фред был на грани нервного срыва. Или он напишет этот текст, или вышвырнет комп в окно. Но для начала нужно было придать себе храбрости с помощью несквика. Он двинулся на кухню, потом, неся кружку, словно боевое оружие, сел к компьютеру.

Несмотря на боль в животе, он проглотил какао единым духом. Живот реагировал на муки совести из-за отказа от воскресного обеда у родителей. “Я устал, похоже, подхватил какой-то вирус”. Но он прекрасно знал, что это за вирус. Страх схлопотать головомойку от брата. Фред не общался с Антуаном после сцены в ресторане и не имел ни малейшего желания столкнуться с ним за родительской ритуальной курицей. Захочет Антуан все выложить родителям – флаг ему в руки. Но не может быть и речи о том, чтобы Фреду пришлось еще раз пережить такое унижение вживую. Ситуация получалась простая и одновременно невыносимая. Встреча с Антуаном предполагала один из двух исходов. Либо он, как всегда, стерпит вечные придирки и колкости брата, что при сегодняшнем положении дел немыслимо: даже Фред не сможет промолчать. Либо он раскроет рот и поссорится со старшим братом, чего до сих пор никогда не делал и на что пока не способен. Таким образом, решение формулировалось само собой: он не должен встречаться с Антуаном.

Почему он сломался именно в этот раз? Конечно, Антуан зашел слишком далеко. Тем не менее в другое время Фред молча проглотил бы все. Но это случилось как раз тогда, когда благодаря общению со Стервами он обрел некоторую уверенность в себе и когда присутствие при Эминых скандалах открыло ему, что срывы порой случаются у всех. Он всерьез злился на старшего брата, и это было нечто для него новое. Да, Антуан вечно третировал его, публично унижал при любом удобном случае, а он, Фред, соглашался с таким раскладом, считая это компенсацией за свое привилегированное положение в семье, – пусть он и занимал его вопреки собственному желанию. Но сейчас он был зол на Антуана, действительно зол. Чаша переполнилась. Фред сердился на брата за то, что тот ни с того ни с сего унизил его, но еще больше его возмущало, что Антуан обозвал Эму буйнопомешанной. Несколько дней назад Эма спросила, не сумасшедшая ли она, и вопрос свидетельствовал о том, что слова Антуана сильно подействовали на нее. И с Фредовой точки зрения это было неприемлемо. Использовать Эмину душевную травму, такую вещь, как изнасилование, обратить это против нее казалось Фреду поступком однозначно омерзительным. Может, Антуан и жалел Эму, но это никак не помешало ему жестоко оскорбить ее.

Фред даже не заметил, как встал из-за стола и начал снова ходить взад-вперед по гостиной. Тридцатиградусная жара не останавливала его. Когда он думал об Антуане, ему требовалось движение. Возможно, впервые в жизни Фред был в ярости. Кипел от гнева. Он даже был почти уверен, что, возникни сейчас перед ним Антуан, он смог бы его ударить. Размахнуться и изо всех сил двинуть кулаком в рожу родному брату. Фред помотал головой. Сейчас его дожидалось решение совсем другой проблемы.

Фред вернулся к столу и открыл Майспейс. В последнее время он нашел несколько опций, которые помогали немного уменьшить дискомфорт. Так, активировав одну из них, он скрыл свое присутствие в сети. Потом блокировал функцию автоматического просмотра комментариев. Они больше не могли появиться на странице без его согласия. Естественно, он отклонял все, не глядя. Он также усвоил, что не должен никогда и ни за что читать отправляемые ему сообщения, иначе отправителю это станет известно. Однако пришло время принять серьезные меры.

На несколько секунд он застыл в нерешительности перед рубрикой “Кто я”, которую до сих пор не заполнял. Потом стал набирать:

Кто я?.. Некто, кому хочется лишь, чтобы его оставили в покое. Некто, не ищущий никакого признания – ни творческого, ни социального. Потому что ваше признание ничего не стоит. Некто стремящийся к спокойствию и самой полной анонимности. Некто, кто хотел бы, чтобы о нем хоть на время забыли. Некто не обязанный отвечать на ваши послания. Некто не собирающийся благодарить вас за комплименты и лестные отзывы. Некто не считающий, что жизнь прекрасна, а мир чудесен. Некто предпочитающий свое одиночество вашим фальшивым отношениям. Некто, чья жизнь не представляет интереса. Некто не желающий входить в ваше сообщество. Некто, кого предпочтительно игнорировать. Некто знающий, что его пребывание здесь не имеет никакого смысла. И иногда опасающийся, что эта бесполезность вот-вот раздавит его. Некто прозрачный. Пропускающий свет. Не желающий даже отражаться в ваших взглядах. Некто, кто однажды умрет и о ком никто не вспомнит. Некто такой же, как вы. То есть никто. Или Персона.

Даже не перечитав написанное, Фред нажал на OK и выложил в сеть свое короткое объяснение. Оно оказалось гораздо более человеконенавистническим, чем он рассчитывал, но не страшно… Все это выскочило само собой. Следуя тому же принципу – не перечитывать, – он, кстати, создавал тексты, перед которыми публика застывала в экстазе. В конце концов, все они представляли собой лишь вереницу вопросов на единственную тему: ради чего реально стоит вставать с постели по утрам. Из тех простых вещей, о которых люди избегают задумываться.

Теперь ему оставалось сделать только одно. Он кликнул на страницу Водяной Лилии и, как и прежде не раздумывая, написал:

Полагаю, мы должны увидеться.

Он убедился, что ее нет в сети и, следовательно, сразу она не ответит, отключился и решил, что теперь самое время заняться онанизмом. По-настоящему на этот раз.

Когда он снова вошел в сеть, счетчик посещений зашкаливало. Да что такое происходит с этими людьми? Им только это и нужно? Чтобы их оплевали ядом, а они потом с наслаждением размазали его по лицу? Или каждый из них считает, что слова Персоны относятся к кому угодно, только не к нему?

Фреду не понадобилось много времени, чтобы констатировать: Эмин совет не только не принес ожидаемого результата, но, напротив, серьезно ухудшил ситуацию. То, что Фред счел достаточно ясным посланием типа “оставьте меня в покое”, было воспринято как блистательная сенсация. И именно Эма в панике позвонила ему утром. Она только что купила свежий выпуск журнала “Энрокюптибль”.

– Стараюсь пройти профпереподготовку, – объяснила она.

Она перелистывала журнал в метро, как вдруг наткнулась на целую полосу, посвященную таинственной Персоне.

– С ума сойти, Фред! Подожди, сейчас прочту тебе… Они пишут “этот аноним – знаменитость”, утверждают, что ты “ниспровергатель устоев”… Ниспровергатель, Фред! Они считают тебя ниспровергателем! “При этом невозможно отрицать писательский талант автора и…” Так, тут всякое ля-ля… И они надеются, что речь не идет об издательском пиаре, призванном продвинуть на рынок молодого автора, однако полагают, что “такой филигранный маркетинг не может быть работой одного человека. Прекрасная история, слишком прекрасная, чтобы в нее поверить”.

Несколькими днями позже, тоже в метро, Фред ощутил подступающий приступ паники. Из-за жары в общественном транспорте можно было задохнуться. Он постарался сосредоточиться на дыхании и убрать из головы мысли, которые в последнее время настойчиво загоняли его в стресс. Накануне он искал способы борьбы с паникой и прочел, что рекомендуется тупо сконцентрироваться на внешнем мире. Смотреть перед собой и не допускать ни одной мысли. Что в данном случае вполне годилось, поскольку перед ним была очаровательная молодая женщина. Лет тридцать, продуманно небрежный наряд, погружена в чтение “Либерасьон”. Она как раз просматривала внутренние страницы, когда взгляд Фреда привлекла четвертая полоса. Он не знал, чему на этот раз посвящена традиционная рубрика “Портрет”, но иллюстрация к статье цепляла глаз: огромный вопросительный знак. Похожий на тот, что на Майспейсе. Нет, не похожий, а ровно такой же. Посетившее Фреда подозрение заставило его осторожно наклониться, и он прочел заголовок “Персона. Блогер без лица”. У него перехватило дыхание. Невозможно. Такого не может быть. Наверное, это о ком-то другом.

– Хотите посмотреть?

В полном ужасе он поднял глаза от газетного листа. Женщина широко улыбалась ему.

– Хотите прочесть “Портрет”?

– Э-э-э… Нет, спасибо.

– Прочтите непременно. Мне очень понравилось. Я начала с этой статьи. Не знаю, известен ли вам блогер, но его стоит почитать, это действительно потрясающе. Какая-то безумная история. Никто не догадывается, кто он такой.

– Правда? Но… Вы читали его блог?

– Ну конечно! Сначала я услышала о нем от друзей, потом прочла в газетах. Необыкновенно. Впрочем… я тоже опасаюсь, что это очередной маркетинговый ход. Если так, то это самая мощная пиар-идея года. А я в них разбираюсь. Сама работаю в коммуникациях.

– Но… А вдруг это просто какой-то искрений человек? Который всего лишь хочет, чтобы его оставили в покое?

Она рассмеялась:

– Значит, вы тоже читали! Если честно, я не уверена, что это обязательно затея одного из коммуникационных агентств, вполне возможно, какой-то парень сам все замутил, а может, кстати, и женщина. Я склоняюсь к женщине, например, Кристин Анго. Или Амели Нотомб. Вообще-то они тоже об этом пишут. Короче, это может быть и кто-то уже известный, и еще неизвестный, но он наверняка старается не для того, чтобы сохранить анонимность. Готова поспорить, что через месяц всем станет известно его имя. Держите, оставлю вам, мне пора выходить.

Она сунула газету ему в руки и покинула вагон улыбаясь. Первая мысль, которая осенила Фреда: если бы она знала, кто я, она бы согласилась со мной переспать. Если бы все женщины Парижа знали, что я Персона, я мог быть спать с новой женщиной каждый вечер. Или даже с двумя. Одновременно.

Он развернул газету и стал читать “Портрет”. Журналист сначала принес свои извинения за публикацию портрета человека, с которым он не смог встретиться. Он признавался, что, несмотря на многочисленные обращения, ни разу не получил от Персоны ни строчки в ответ. Затем объяснял, что интерес представляет не подлинное имя блогера, но образ, формирующийся на основе этой анонимности. Поэтому он обратился к нескольким известным в литературном мире людям с просьбой ответить на вопросы одной и той же анкеты, как если бы каждый из них был Персоной. Далее следовали ответы Кристин Анго (она отлично сыграла в эту игру), Фредерика Бегбедера (он ядовито издевался над Персоной) и Жана д’Ормессона, который рассуждал о Боге и интернете…

Фреду стало ясно, что он влип по полной и окончательно загнан в угол. Оставался единственно возможный в таком отчаянном положении выход – сделать то, чего он никогда раньше не делал, то есть объявить срочный сбор Стерв. Они охотно откликнулись и в тот же вечер встретились в “Бутылке”. Ему сразу стало легче, как только он убедился, что они готовы прийти на его зов. Он больше не оставался один на один с коварными подвохами того, что он глупо называл жизнью, поскольку не знал другого подходящего термина. А может, такового и вовсе не существует. Его по-настоящему трогала мысль, что сегодня вечером все три Стервы посвятят время ему, жалкому Фреду, а не своей головокружительной деятельности.

Вначале он с некоторым разочарованием констатировал, что Эма явилась с Блестером. Сам по себе этот факт его не напрягал, но он, во-первых, боялся, как бы у Габриэль не испортилось настроение, а во-вторых, предпочел бы, чтобы первое его собрание состоялось в узком кругу исключительно Стерв. Фред оглядел зал, он был пуст. С наступлением темноты парижане стремились найти какую-никакую прохладу на террасах, и никому в голову не приходила нелепая идея сидеть “внутри”. Чтобы мероприятие проходило в условиях, близких к человеческим, Алиса выволокла откуда-то старый вентилятор и водрузила на стойку. Фред с видом заговорщика протянул им экземпляр “Либерасьон”, извлеченный из рюкзака. Они вытаращили глаза, а Эма воскликнула:

– Фу… Смотреть противно.

Габриэль неодобрительно взглянула на нее, и она пожала плечами:

– Извини меня, но это омерзительно. Я мечтаю, чтобы такое случилось со мной, но это происходит с единственным в мире человеком, для которого известность – катастрофа. Вот что мне противно. Поэтому я настаиваю на формулировке.

– Между прочим, из-за твоих советов ситуация только ухудшилась, – заметил Фред, сделав глоток холодного пива.

– Лучше бы ты нас спросил, – поддержала Габриэль. – Я бы тебе сказала, что это последнее дело. А теперь поздновато устраивать мозговой штурм.

Фред скорчил расстроенную гримасу, и герцогиня смягчилась:

– Ладно-ладно, мы тебе поможем.

– Прекрати, – вмешалась Эма. – Он обожает, когда ты ему выговариваешь. По-моему, его это возбуждает. Дает о себе знать низкое происхождение.

– Так что я должен делать?

– Ты по-прежнему не хочешь срубить бабки благодаря… Подожди. – Эма схватила газету и прочла: – “…Невероятному литературному таланту, свидетельствующему о редкостной зрелости и проницательности”?

– Не-а. Я хочу, чтобы обо мне забыли. Ведь я никто, Персона, смею вам напомнить.

– Все очень просто.

Они вздрогнули. Алиса впервые подала голос. Она направила на них вентилятор, который, правда, всего лишь бессмысленно перемешивал обжигающий воздух.

– Ты бросаешь вести свой блог. И закрываешь аккаунт.

– Он не хочет уходить оттуда. Ему надо ухлестывать за водяным цветком.

– Я предложил ей встретиться. Но она пока не ответила.

– Ага! Тогда все еще проще. Если она скажет “да”, все в порядке. Если откажет, завяжешь с ней. И в любом случае ты закрываешь свой блог.

Фред кивнул, показывая, что его убедили.

– Ладно, в конце концов, это не так сложно. Если бы все проблемы так легко решались, – вздохнула Эма.

Фред понимающе покивал, но тут вмешалась Габриэль, произнеся таинственным тоном:

– Знаешь, Эма, у каждого проблемы по его масштабу.

– Ну да. Кстати, – подхватила Эма. – Поговорим о проблемах. Ты, значит, собралась замуж?

– Еще не решила. Но я своевременно сообщу тебе. И вот еще что. Мы вроде бы пришли к общему мнению, как физически урегулировать Фредову проблему, но ведь главное – это как он себя чувствует, как он справляется с ситуацией.

– Э-э-э… Да… Конечно, – пробормотала явно выбитая из равновесия Эма. – Ну как, Фред? М-м-м… Как ты себя чувствуешь?

– Не очень. Сильно болит живот. Я… Вам еще не надоело, что я все это рассказываю? Уверены?

– Конечно не надоело, – живо среагировала Алиса. – Для этого мы здесь и собрались. Сегодня вечером мы здесь ради тебя.

Он немного смущался в присутствии Блестера. Изливать душу в девичьей компании – это одно, а когда его слышит мужчина, выходит, будто есть свидетель предательства Фредом мужского братства. Но он решил игнорировать заморочки, связанные с эго сильного пола, потому что ему позарез нужно было выговориться.

– Мне все время кажется, будто я окружен невидимыми врагами. Я слишком боюсь, что кто-то меня узнает, хотя это иррациональный страх. Это была бы катастрофа. Не знаю, сможете ли вы понять, но для меня это стало бы настоящим концом света. Если узнают мои родители, или, хуже того, Антуан, или мои коллеги… предпочитаю даже не думать об этом, а то у меня сразу начинаются спазмы желудка.

– Ну как кто-то может узнать, что это ты? – успокоила его Эма. – Я читала твой блог. Там нет даже малейшего намека на тебя. Ноль.

– O’кей, – вздохнул он. – Другая проблема – это Водяная Лилия. Я… я очень разочарован. Пусть я никогда ее не встречал, интуиция подсказывает мне, что между нами что-то есть, нечто естественное, импульсивное. Так вот, у меня такое впечатление, что если бы она хотела, мы бы уже давно встретились. Почему она уклоняется? Я в растерянности. Даже не догадываюсь, в чем дело. Я же не прошу ее о романтическом свидании, предлагаю просто встретиться. Выпить вместе кофе. Я вывернулся перед ней наизнанку, а теперь она как будто все упорнее держится на расстоянии.

– Вижу этому только одно объяснение, – начала Эма, но Фред перебил ее:

– Я знаю, ты опять скажешь, что она инвалид. Но нет. Я уверен, что дело не в этом.

– Во-первых, я не обязательно это собиралась сказать. Во-вторых, если дело в другом, существует еще одна вероятная гипотеза. У нее кто-то есть, и она знает, что встретившись с тобой, вляпается в дерьмовую ситуацию.

– Но почему? Мы просто выпьем кофе.

– А вот так не бывает. Либо ты прекращаешь отношения, либо идешь дальше. Возможно, она хочет сохранить своего парня, свое теперешнее положение.

– Ты должен настаивать, – решительно вмешалась Габриэль. – Если ты так хочешь ее увидеть, надави на нее. Объясни, что это будет всего один раз и только выпить кофе, после чего ты исчезнешь. Она должна тебе эту встречу, как минимум. Напоминаю, не будь ее, ты так бы и остался анонимом.

Фред повернулся к Эме, в глазах его был вопрос. Она скривилась:

– Не уверена. Если она не хочет, нужно оставить ее в покое.

Габриэль наморщила нос, что, по наблюдениям Фреда, было у нее признаком раздражения. Он очень любил подмечать у окружающих физические проявления разных эмоций.

– В жизни нужно всегда пытаться что-то сделать. Иначе это не жизнь. – В тоне Габриэль сквозила досада. – И обращаю твое внимание на то, что таков дух Хартии Стерв, если ты еще о ней не забыла.

– Спасибо за напоминание. Но я еще помню и о том, что Хартия создавалась, чтобы усовершенствовать отношения между мужчинами и женщинами, а вовсе не затем, чтобы разрушать их. К тому же посмотри, куда меня завело “пытаться что-то сделать”.

– Спасибо, – прокомментировал Блестер.

– Нет, солнышко, я не о тебе.

– Разрушить пару, сохранить пару. Да что это значит? Если у тебя прочные отношения, вряд ли чашка кофе с Фредом нанесет им ущерб. Дух Хартии как раз в том, что каждый из членов пары должен сохранять свою независимость. А не только мужчина.

– Конечно. Но отношения требуют и усилий тоже, уступок…

– Давай-давай! – торжествовала Габриэль. – Давай, скажи это. Я знала, что ты это скажешь.

– Нет! – занервничала Эма. – Я вовсе не это имела в виду.

– Еще как это! – Габриэль нервно дергала головой. – Да-да, ты это хотела сказать. Усилия, уступки…

– Жертвы? – попробовал угадать Фред.

Эма тут же испепелила его взглядом, а Габриэль захлопала в ладоши:

– Вот-вот! Видишь, видишь!

– Ну хватит, Габ, я этого не говорила. Это сказал Фред.

– Ничего подобного, он просто логически завершил твою фразу. Ты собиралась произнести “жертвы”. Отношения требуют жертв.

Фред и Блестер бросили вопросительный взгляд на Алису, которая вздохнула и тихонько ответила:

– Это статья номер два Хартии. Отношения требуют жертв – типично женское высказывание. Высказывание, ведущее к добровольному подчинению, добровольному отказу от своих прав. Хватит воспринимать супружество как синоним необходимости жертвовать собой, своими желаниями, своей свободой во славу божественности семейных уз. Однако я должна обратить ваше внимание, дорогие Стервы, на тот факт, что вы сейчас обсуждаете пару, которой, возможно, вообще не существует. Ну, или… – Алиса как будто запуталась. – Все, естественно, зависит от того, о ком мы говорим. Что до Водяной Лилии, то пора кончать с догадками на ее счет, потому что о ней в конечном счете ничего не известно.

– Так что ты будешь делать, Фред? – спросила Габриэль.

Фреду стало ясно, что он попал в западню, очутился под перекрестным огнем двух противоборствующих сторон. Он не способен сделать ни шагу, а окопы слишком далеко. В конце концов Эма вызволила его из этого положения.

– У тебя есть время для оценки ситуации. А на сегодня мы, по-моему, уже все обсудили, – подвела она итог. – Прошу прощения, но нам пора. Нас пригласили на ужин. Совсем отказаться было нельзя, поэтому мы пообещали прийти к десерту. Так что теперь нам надо идти.

Вечер не до конца оправдал надежды Фреда. Его участники должны были полностью сосредоточиться на его ужасных экзистенциальных проблемах, а все вылилось в драчку между Стервами. Лишь Алиса удержалась вне поля боя, твердо отказавшись становиться на чью-либо сторону и безуспешно пытаясь вернуть обсуждение к “ужасным экзистенциальным проблемам” Фреда. Эма, конечно, была очень мила – внимательная, предупредительная, как обычно, и радикально решила его проблему, предложив все прекратить. Однако она явилась вместе с Блестером, и они ушли рано, оставив Фреда наедине с его печальной и ужасной судьбой.

Конец ужина с новыми друзьями Блестера прошел как нельзя лучше. Участвуя в болтовне, постоянно прерываемой взрывами смеха, Эма наконец-то поверила в то, что ее приняли в компанию. Но, механически поддерживая “светскую беседу”, она параллельно продолжала анализировать намеки и недомолвки Габриэль. Она мило улыбалась, кивала, шутила, подкладывала себе мороженого, но при этом не переставала размышлять. В результате она пришла к выводу, что Габриэль окончательно обнаглела, если позволяет себе ставить под сомнение ее верность кодексу Стерв. И все из-за того, что мадам встречается с мудаком, тогда как Блестера все обожают. Зависть в чистом виде, подкрепленная лицемерием, – не ей учить Эму, как быть полноценной Стервой. На обратном пути они шли медленно, разморенные едой и жарой. Блестер попросил у нее зажигалку. Эма порылась в помойке своей сумки и извлекла из нее спичечный коробок. Он присмотрелся к дизайну и спросил, что это за “Убежище”, но она уклонилась от ответа. И в это мгновение все вдруг обрело ясный смысл. Агрессивность Габриэль по отношению к ней была не чем иным, как следствием их вылазки в это заведение. Возможно, она злилась на Эму за свои откровения.

Эма успокоилась, выстроив теорию, которая выводила ее из-под удара и объясняла возникшее напряжение мутным поведением подруги. Вульгарная психология – практичная штука, если хочешь переложить на приятельниц вину за собственные косяки. Эма это понимала, и потому ей по-прежнему было неуютно. Причем по самой паршивой причине: ей не под силу защититься от нападок Габриэль, не упоминая вечер в “Убежище”, что абсолютно немыслимо. Во-первых, она по-прежнему не была (и никогда не будет) уверена в смысле слов, произнесенных в ту ночь. Она хорошо знала Габриэль и ее способность к глубочайшему погружению в собственный бред. Однако это с одинаковым успехом мог быть и бред бывшей проститутки, которая возомнила себя герцогиней де Бофор, и бред герцогини, вообразившей, будто когда-то была проституткой. В любом случае воспользоваться ее признаниями значило бы уподобиться Антуану, который попрекнул Эму тем, что ее изнасиловали.

В результате, когда на следующее утро Эма получила Алисин мейл, приглашающий в бар сегодня вечером, и выяснила, что среди адресатов числится Габриэль, энтузиазм не захлестнул ее. Тем более что Фреда вроде не позвали, и это наводило на мысль, что Алиса намеревается подтолкнуть их с герцогиней к примирению. При этом она подчеркнула, что хочет, чтобы они собрались “только втроем”, и Эма восприняла это как намек на то, что Блестера не ждут, и подтверждение догадки о специальном сеансе улаживания отношений.

Но когда она явилась в “Бутылку”, Алиса даже не упомянула об их разногласиях. Она просто излучала нервозность, как если бы ей вот-вот предстоял выпускной экзамен по философии. Рваными жестами она проводила рукой по волосам и одергивала майку, все время покусывала верхнюю губу, а потом снова и снова хваталась то за волосы, то за майку. Налив им водки, она спросила, как прошел день, но ни Габриэль, ни Эме ответить было нечего. У Эмы лопнуло терпение, ей надоело наблюдать за проявлениями Алисиного невроза, и она выпалила:

– Ну и?.. Зачем ты нас вызвала?

Алиса вздохнула и пробормотала:

– У нас проблема, девушки. Серьезная. У меня серьезная проблема, но вы давайте сначала выпейте, а потом я вам ее изложу.

Эма с Габриэль переглянулись и выпили свои стопки до дна одним глотком. Алиса тут же налила еще. Новый обмен подозрительными взглядами, новый глоток до дна. В последнее время у алкоголя появилось дополнительное преимущество: он стал самым эффективным способом забыть о жаре.

После пяти порций водки, проглоченных одна за другой и в полном молчании, стойка под Эминым локтем принялась опасно раскачиваться. Габриэль выговорила заплетающимся языком:

– Ты когда-нибудь разродишься, Алиса? Мы уже достаточно набрались, чтобы ты нам все объяснила, как тебе кажется?

Алиса налила себе последнюю стопку. Поставив ее на стойку, она глубоко вздохнула.

– Пообещайте, что не возненавидите меня. Поклянитесь. Ладно… Не будь вы обе во всех смыслах чокнутыми, вы бы решили, что у меня снесло крышу. Я вляпалась в такое дерьмо. В жуткое…

– Да в чем дело?

Она еще яростнее прикусила губу, перед тем как ответить:

– Фред. Я полное дерьмо по отношению к Фреду.

– Что ты натворила, Стерва?

– Э-э-э… Что мне делать, я не хочу, чтобы вы на меня злились, я знаю, что жутко накосячила.

– Что ты ему сделала?

Эма начала беспокоиться всерьез. Фреду и так достаточно плохо, не хватало еще, чтобы его предала одна из них.

– Я… Ладно… Это… это я. Вот.

Она стояла перед ними в ожидании приговора. Но вереница стопок наверняка нанесла ущерб их дедуктивным способностям. Они пожали плечами в знак непонимания, и Алиса в отчаянии возвела глаза к потолку.

– Водяная Лилия. Это я.

Вспоминая позже эту сцену, Эма всегда жалела, что в тот момент их не сняли на кинокамеру. Она помнила только, как ее лицо бесконечно вытягивается, глаза округляются, а рот распахивается все шире.

– О нет! – умоляюще воскликнула Алиса. – Не смотрите на меня так. Как будто я какой-то монстр.

– Нет, но… Не нахожу слов… Невозможно, чтобы это была ты. С самого начала. Нет-нет… Зачем бы тебе делать такое… такую гадость?

– Ну, да, теперь вы считаете меня чудовищем.

– Нет, – резко прервала ее причитания Габриэль. – Но объясни нам. Ты взломала аккаунт Водяной Лилии, да? Чтобы отправить Фреду сообщение?

– Нет. Водяная Лилия всегда была моим ником на Майспейсе. Водяная Лилия – это я. Объясняю. Когда ты, Эма, сказала, что у Фреда на Майспейсе есть блог, мне захотелось зайти и посмотреть. И то, что он написал, показалось мне супер. Но меня бесило, что у него нет ни одного френда, вообще ни одного. Поэтому я предложила ему подружиться. Мы обменялись сообщениями, а поскольку я хотела подтолкнуть его к ведению блога, то решила, что будет солиднее, если я не признаюсь, кто я такая. Комплименты от незнакомцев всегда приятнее. Если хвалят друзья, то кажется, что они делают это из доброго отношения. Впрочем, не знай я Фреда, все равно его тексты поразили бы меня. А потом все раскрутилось со страшной скоростью. Так обычно и бывает в интернете. Ну, и с той минуты, как он начал делиться со мной сокровенными мыслями, уже невозможно было признаться.

– Oh my god… – выдохнула Габриэль. – Как же ты могла натворить такое? – Она тряхнула головой. – Мне очень жаль, не хотелось бы еще дальше топить тебя, я вижу, как тебе плохо, но то, что ты ему сделала, это ужасно.

– Не знаю. Сначала я завелась, а потом западня захлопнулась. Вы и представить себе не можете, как эти вещи работают… Все так легко и незаметно происходит, люди болтают, потом очень скоро начинают откровенничать, а там и флиртовать. И относятся к этому так, будто никаких последствий просто быть не может.

– Но это же Фред! – громко воскликнула Эма, но постаралась продолжить более спокойно: – Ты пойми, это же не какой-нибудь незнакомый парень, ты не могла предполагать, будто обойдется без последствий.

– Выглядело так, словно наша переписка идет ему на пользу. Он мне даже говорил это. И мне от нее было хорошо.

– И все это время ты трахалась с Гонзо…

– Прекратите. Мне так плохо. Кажется, меня сейчас вырвет.

Эма положила ладони на стойку, которая раскачивалась все сильнее, а затем задала единственный по-настоящему важный вопрос. Вопрос, способный решить все.

– Алиса, – торжественно начала она, – Фред тебе нравится? Что ты к нему чувствуешь?

В душе она горячо молилась, чтобы Алиса ответила “да”. И все бы чудесным образом уладилось. Они бы соединились, и вся эта мерзкая мерзость рассосалась сама собой.

– Нет, конечно, – запротестовала Алиса. – То есть… Буду честной. В интернете да, он мне нравится. Но это совсем другое, не то, что в жизни. Там он гораздо увереннее в себе, более мужественный, более прикольный. Короче, это, собственно говоря, не Фред. Это Персона. В реале у нас ничего бы не получилось. Я это заранее знаю. Вчерашний вечер был для меня сплошным кошмаром. Когда я слышала, как и что он говорит обо мне… Я прошу вас, Стервы, о двух вещах. Первая: не сердитесь на меня. Вторая: скажите, что мне теперь делать.

Эма с подозрением посмотрела на нее:

– Мы уже вчера договорились о том, что надо делать. Ты откажешься встречаться с ним. Скажешь, что он офигительный, но ты не свободна. Что тебе очень жаль. И повторишь, что он потрясающий.

Габриэль стукнула кулаком по стойке.

– Да прекрати ты, Эма! Ты действуешь точь-в-точь как Алиса. Относишься к нему как к ребенку, за спиной которого можно плести интриги. Как если бы можно было решать за него, ни о чем не спрашивая. Перестаньте превращать его в инфантильное существо! – Она повернулась к Алисе. – Ты должна ему признаться.

– Ну уж нет! – возмутилась Эма. – Ты просто с катушек слетела, подруга. Это будет для него такой шок. Особенно сейчас. Он решит, что его предали, что над ним издевались. Нет, придется врать до конца. Не делай глупость, Алиса.

– Да разве вы не видите, что именно такое поведение вредит ему? Отпустите его на свободу! Его право решать, злиться на нас или нет.

– Ох, не знаю… – простонала Алиса. – Ты себе не представляешь, Габриэль! Как жестоко я с ним поступила! Он доверил мне много всего. Признавался в разных вещах. Нет, я не могу сказать ему правду.

– Тем более что это ничего не даст, – добавила Эма.

– В любом случае ты сейчас выбрала компромисс, – бросила ей Габриэль.

– Да ну? Давай, объясни.

– Нет уж, сама об этом поразмышляешь, когда будешь в состоянии.

– ДА ЧЕРТ ВАС ПОДЕРИ! – Алисин вопль заставил их подскочить. – Не начинайте опять, как вчера! Вчера Фреду было плохо, он хотел поговорить с нами, а вы ничего не слышали и только выясняли отношения. Предупреждаю, я вам не позволю проделать то же самое со мной. Я только что сообщила вам, что Водяная Лилия – это я. Разве это не новость месяца, а?

Они кивнули, но обменялись косыми взглядами, переносящими ссору на потом. Эма повторила еще раз:

– Ничего не говори ему, похорони эту историю, и через два месяца все будет забыто. Смотри, он больше не вспоминает о… ух ты… забыла ее имя. О студентке, с которой у него был роман.

Габриэль выразительно вздернула брови, демонстрируя огорчение пополам с раздражением, что вызвало у Эмы желание шарахнуть ее стаканом по носу. Она уже собиралась заявить, что ее несогласие и так очевидно, поэтому нечего гримасничать, но тут спинка Эминого стула завибрировала. Она подхватила дергающуюся сумку и стала рыться в поисках телефона. Вызов она, конечно, пропустила и заметила, что Блестер пытался связаться с ней четыре раза подряд. Она извинилась перед девушками, взяла сигарету и вышла на улицу, чтобы перезвонить ему.

– Алло? Все в порядке?

– Я тебе десять раз звонил, а ты все не отвечаешь.

Его голос панически дрожал.

– Всего четыре. Извини, но он у меня на вибрации. Все хорошо?

– Нет. Мне плохо.

– Что случилось?

– Не могу вздохнуть.

– Это стресс. Постарайся успокоиться.

– Мне надо в больницу.

– Нет, Блест. Еще не надо.

– Дьявол… как тебе объяснить? МНЕ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПЛОХО, ПОЙМИ.

– Это все от головы! Достаточно тебе успокоиться, и ты начнешь дышать, выпьешь травяного чаю и все пройдет. С тобой ничего страшного не случилось.

– Ну да, конечно, все от головы, а потом окажется, что это рак мозга с кучей личинок, а ты призываешь меня попить горячей воды.

– Ты сейчас в полном бреду. Успокойся. Ты знаешь, что ничем не болен.

– В бреду, в бреду… Это симптом множества смертельных инфекций. Ох, ты… – Она услышала, что он плачет. – Эма… Мне кажется, я умираю…

– Дыши. Вернусь через час и займусь тобой.

– Через час? Елки-палки… через час… Ну ты сука, гадина бездушная. Как по-твоему, сколько эмболий мозга случается в мире в час?

– Приду как только смогу.

Он, не говоря ни слова, отключился – признак пугающе плохого состояния. Эма проглотила порцию токсичного дыма, возведя глаза к небу. К безнадежно светлому парижскому небу. Даже среди ночи не было видно ни единой звезды. Неизменная пелена, простирающаяся над их безумными головами. Габриэль – бывшая шлюха, Алиса – Водяная Лилия, Фред – звезда, а у Блестера в мозгу личинки. Вполне возможно, что она – самая уравновешенная личность посреди всего этого бардака. Бардака, над которым через несколько лет она будет смеяться. Эма отбросила окурок и позвонила Блестеру.

– Посиди тихо. Буду через пятнадцать минут. До скорого.

Она заехала за Блестером и отвезла его в больницу, которая – весьма удачно – находилась неподалеку. Может, он и квартиру специально так выбрал, кто знает, до чего могут дойти ипохондрики. Они прождали больше часа в коридоре, где жара усиливала отвратительные больничные запахи, рядом с бомжом, орущим нечто нечленораздельное через каждые пять минут. Все это время Эма пыталась успокоить Блестера, который переходил из полуобморочного состояния в полубезумное. Затем она вернулась в приемный покой к изрядно взвинченному дежурному врачу. Тот заявил, что не виноват и пусть она жалуется в министерство на урезанный бюджет больницы; к тому же люди, подобные ей, никогда не приходят на акции протеста поддержать работников скорой помощи. Эма поняла, что у него тоже была тяжелая ночь, и вернулась в коридор, испытывая подобие сочувствия. Она спрашивала себя, не связана ли и эта реформа с ОРПГФ. Судя по тому, что она выловила из объяснений Фреда, так оно и есть. Она немного растерялась. Как-то она забыла, что хоть выбросила из головы ОРПГФ и все безумные политические заявления, они от этого не перестали существовать. Реформы продолжались, и даже если они казались весьма далекими, их последствия для Эминой повседневной жизни были вполне ощутимы. Например, необходимость проторчать целую ночь в отделении скорой помощи. Вместе со свихнутым бойфрендом.

В конце концов их принял настоящий врач, чьи пугающие черные круги под глазами Эма сразу заметила, и ему удалось успокоить вышеупомянутого свихнутого бойфренда, проведя исследование, подтвердившее, что с ним все в порядке. Еще полчаса спустя они сидели на скамейке в ста метрах от больницы и курили. Блестеру было необходимо передохнуть. Давящая духота препятствовала малейшему физическому усилию. Эма в который раз заметила, что парижская ночь затянута розоватой пеленой. В жару рекордные цифры загрязнения воздуха обновлялись с пугающей частотой. Погрузившись в созерцание своей обуви, Блестер сказал ей:

– Прости меня. Ты не бездушное чудовище. У меня как-то само собой вырвалось.

– Бездушная гадина, – поправила она.

– И не она. Ты обиделась?

Вместо ответа она прижалась к нему, уткнувшись носом в шею. Конечно, она не обижалась. Она начинала привыкать к его приступам ипохондрии, училась мириться с ними. Заботило ее лишь то, что она бросила Стерв. К ее огромному удивлению, Габриэль не отпустила ни одного замечания по поводу ее поспешного ухода, тогда как Алиса, напротив, выглядела огорченной. Эма тупо извинилась несколько раз подряд и ушла. С тяжелым сердцем, но все-таки ушла.

Тем же вечером, но раньше, как раз когда Эма пыталась вспомнить имя девушки с большой грудью, Фред натянул на голову капюшон. Он, однако, вовсе не собирался на улицу, где к тому же была невыносимая жара. Фред сидел скрючившись на стуле перед своим компом. Абсолютно голый, если не считать капюшона от ветровки. Он пытался отыскать хоть какую-то прохладу, но ему становилось еще жарче от одного вида волос на собственном теле. Он не решался зайти на свою страницу в Майспейсе, словно опасаясь, как бы компьютер не взорвался ему в лицо. Именно поэтому он натянул капюшон. Так он становился как бы более сильным, защищенным. Амулет супергероя. Включив компьютер, он был вынужден делать частые паузы, чтобы сосредоточиться на дыхании и избежать приступа паники. Проверив личные сообщения, он с разочарованием увидел, что Водяная Лилия еще не ответила ему. Но это, возможно, означало, что она серьезно рассматривает его предложение насчет кофе. Если как следует вдуматься, это значило, что ответ не является однозначно отрицательным. Как, впрочем, и однозначно положительным. Водяная Лилия все не отвечала, однако неожиданно объявилась другая возлюбленная Фреда, та самая, чье имя Эма пыталась вспомнить. Персоне пришло сообщение от Алексии. Фред был потрясен. Алексия – одна из фанаток Персоны? Как это? Впрочем, гипотеза выглядела вполне пикантно. Сначала он не хотел читать, но любопытство в конце концов победило.

Привет! Хотела сказать, что мне очень нравится твой блог, но тебе, наверное, все это говорят. Тебе, наверное, уже надоело ☺ А еще я хочу кое-что у тебя спросить, даже если тебе это покажется странным: это ты, Фред? Я уверена, что ты! Такая депрессивная штука – наверняка ты! Кроме того, на моей странице установлена шпионская программка, и мне известно, что Персона заходила на нее несколько раз! Я была бы очень рада пообщаться с тобой теперь, когда ты стал звездой. У меня все нормально. Может, ты слышал в новостях, мы прекратили факультетскую забастовку, она бесполезна. К тому же я собираюсь сменить факультет в будущем году – боюсь, что здешний диплом полная ерунда.

Чмоки-чмоки.

PS: Извини, если ты не Фред!!!

Фред почувствовал, что, как дурак, краснеет. Нельзя не признать, ей удалось произвести на него впечатление. Все-таки единственный человек из его окружения, разоблачивший Персону, тогда как сама Эма утверждала, что выйти на него невозможно. Он прикусил губу. Вот оно, доказательство того, что выйти на него – можно. Если удалось Алексии, может получиться и у других. Опасность опасно приближалась, и растущее число людей, интересующихся Персоной, становилось реальной угрозой Фредову спокойствию. Чтобы лучше оценить ситуацию со своими врагами, он запустил поиск в гугле.

Французский интернет был заполнен рассуждениями насчет личности Персоны. Все это напоминало модную забаву последнего времени. Почти повсюду, и в блогах, и на форумах, повторялся этот вопрос, и все предлагали собственные догадки. Игровая составляющая была замечена некими шустрыми ребятами, создавшими сайт, посетители которого увлеченно пытались идентифицировать автора и, главное, заключали пари. Люди ставили деньги на предложенное имя и имели право объяснить свой выбор. Самыми популярными гипотезами были Кристин Анго и Амели Нотомб. Между прочим, совершенно разные по стилю писательницы. Далее следовало предположение, будто Персона – это Водяная Лилия, но это мало что давало, поскольку так и так никому не было известно, кто скрывается под вторым ником. Несколько чокнутых узнали в Персоне своих родственников, пропавших без вести лет двадцать назад. Школьники подозревали своих преподов.

Фред также выяснил, что на Майспейсе открылась вторая страница Персоны. Ее автор сообщал, что является фанатом настоящей Персоны с самых первых постов и, оставаясь таковым, уважает, конечно, ее стремление к анонимности и отказ от общения, но, поскольку истинная Персона закрыла комменты, решил дать возможность высказаться всем желающим. Этот человек воспроизвел Фредову страницу один в один – тот же декор, копия каждого текста, – но с той разницей, что здесь любой мог оставить свой комментарий или поделиться оценкой. При этом блог Фреда продолжал бить рекорды посещаемости, как если бы подлинность, даже лишенная смысла, была гораздо важнее.

По прошествии трех часов безостановочного чтения, передышек, наполненных паникой и “Пауком”, необходимым, чтобы прийти в себя, Фред заметил новый мейл от Габриэль. Это заинтриговало его настолько, что он на несколько минут позабыл о своих страхах. Gabrielle d’Estré[email protected] спрашивала у него совета.

Фред, ты знаешь, как я доверяю твоим суждениям. У меня нет привычки грузить всех подряд своими проблемами, но мне бы очень хотелось услышать твое мнение. Не знаю, что мне ответить на предложение Ришара. Чтобы тебе было понятно: он мне правда дорог, я хочу за него замуж, но у меня впечатление, будто это неправильное решение. Я знаю, что над моими историями про реинкарнацию смеются, но ведь нужно извлекать уроки из прошлого, и я не могу не видеть аналогий с судьбой моей прапра, что кажется мне плохим предзнаменованием.

Сам факт, что Габриэль советуется с ним по такому важному поводу, льстил Фреду, но ему все-таки было грустно. Если честно, он совсем не хотел, чтобы Габриэль выходила замуж за Ришара. Он предпочел бы, чтобы она оставалась загадочной Габриэль д’Эстре, а не мадам имярек, как все. Однако Фред не сомневался, что как друг он должен исходить из ее интересов. Поэтому он успокоил ее в ответном письме (где пытался убедить в необоснованности суеверных страхов), но это принесло ему не удовлетворение, а глубокую грусть.

Когда он наконец-то вернулся в Майспейс, то увидел, что Водяная Лилия ответила. Еще до того, как Фред нажал на сообщение и прочел его, интуиция ему подсказала, что ничего хорошего в ее ответе нет. Он стянул капюшон и голым прошагал в ванную, чтобы плеснуть на лицо холодной воды. Но, хотя он держал кран открытым несколько минут, из него все равно лилась только тепловатая вода. Вернувшись к компьютеру, он посидел какое-то время неподвижно, уставившись на экран. В своей жизни Фред огреб немало отказов от девушек и научился относиться к ним более или менее спокойно. Но здесь ситуация была другой, поскольку он считал, что у них с Водяной Лилией может что-то получиться. Могло бы. Возможно, могло бы. Но разумные и доброкачественные отношения – это не для него. Люди встречаются, между ними проскакивает искра, они обмениваются телефоном, опять видятся, вместе спят, созваниваются через пару дней и т. д. Но нет, у Фреда всегда что-то идет наперекосяк. Нарушит ли эту закономерность Водяная Лилия? Фред обреченно вздохнул и кликнул на ее имя.

Только закончив читать сообщение Водяной Лилии, в особенности после абзаца, начинающегося со слов “Мне искренне жаль”, Фред осознал, что все-таки до конца надеялся. Питал надежду, что хотя бы раз все получится и девушка наконец-то выберет его. Он провел ладонью по глазам: он был раздавлен печальной действительностью. В отличие от письма Алексии, сообщающего о разрыве, это послание он не стал перечитывать пятьдесят раз подряд. Бесполезно. Он прекрасно понял написанное. Он клевый, замечательный, а проблема – у нее, и она за это просит прощения, но встретиться они не могут, лучше поставить точку. Да забить ему на то, какой он клевый, если она все равно его бросает. Алексия сказала, что он ноулайфер, и бросила его. Водяная Лилия говорит Фреду, что он замечательный, и бросает его. Ему стало казаться, что в его жизни наметились некие настойчивые повторы. И на этот раз нет смысла выстраивать систему координат, отражающую соотношение успеха и провала. Провал был очевидным. Полным. Всеобъемлющим.

Фред вытер лоб тыльной стороной ладони – он снова вспотел. Он встал и облокотился о подоконник, надеясь поймать хоть какое-то дуновение. Вокруг царила тишина, словно зной сразил всех обитателей квартала. Только издалека доносился гул кольцевой дороги. В доме напротив три окна на разных этажах были освещены голубоватым сиянием работающих телевизоров. И вдруг Фреда поразила простая и убийственная догадка: он больше никогда не услышит о Водяной Лилии. Это не просто отказ от встречи – это конец всех их отношений. Эма отдалялась от него, Водяная Лилия исчезла, и ему мало что осталось. Появление Алексии могло бы наполнить его блаженством, но мысль, что он обязан этим своей известности, вызывала у него отвращение. У Фреда не было ни малейшего желания извлекать выгоду из своей популярности. Алексии стоило бы гораздо раньше поинтересоваться, как у него дела. А теперь ее мотивация абсолютно прозрачна. Превратившись в медийную фигуру, Фред стал интересен.

Ему было грустно, но спокойно. По-настоящему его занимал один-единственный вопрос. Зачем тянуть? Зачем упорствовать в проживании такой никчемной жизни? Никакого смысла продолжать просто нет. Ничего больше его здесь не удерживает. Нет ни дружбы, ни надежды. Пора. Он вернулся к письменному столу. На экране оставалась его страница на Майспейсе. Он зашел в меню и без всяких колебаний нажал на “Удалить мой аккаунт”.

Можно идти спать. Веревка разорвана. С Персоной покончено.

Назавтра, когда он проснулся и пил свое какао, и потом еще, когда ждал на перроне электричку, и в лифте, поднимавшем его на нужный этаж, и даже возле кофейного автомата, и за столом, и направляясь в туалет два часа спустя, и идя через площадь на обед, и разнося почту, проходя через турникет в метро, глядя в окно вагона и на дисплей своего мобильника, и вечером включая телевизор, Фред пребывал в растерянности. У него было ощущение, будто он ищет неизвестно что, но при этом не хочет найти. Он с переменным успехом старался не сосредоточиваться на этом, не обращать внимания. Он погрузился в работу, чтобы заблокировать рефлекс, побуждавший зайти на Майспейс и прочесть сообщения от Водяной Лилии. Его жизнь вновь стала такой, как раньше. В этот день он не получил ни одного мейла – как если бы Стерв никогда не существовало. Как если бы ничего никогда не существовало, а вся его жизнь сводилась к роли винтика в хорошо отлаженном механизме непостижимой для него экономической системы. Он жил лишь затем, чтобы выполнять некие обязанности в рамках компании. В перерывах между рабочими днями система давала ему несколько свободных часов, чтобы он мог вернуться в свою нору отдохнуть и принять пищу для восстановления сил и дальнейшего выполнения своих функций. И так будет повторяться еще сорок долгих лет. Вся его жизнь впустую. В бесконечном повторении одного и того же, одних и тех же слов, одних и тех же действий.

И только на следующий день во время обеденного перерыва, когда Фред сидел с привычным сэндвичем в привычной забегаловке, как всегда с программой RTL в качестве фона, он пришел к четкому выводу, что так продолжаться не может. Он жевал свой резинистый бутерброд, и его челюстям приходилось прикладывать изрядные усилия в попытке перемолоть ингредиенты и превратить их в массу, легко усваиваемую организмом. Одновременно он наблюдал за каждодневной вереницей фигур, пересекающих эспланаду на Дефанс, в костюмах и при галстуках, с атташе-кейсами в руках. Он старался освободить голову от любых мыслей, но рассеянно задавался вопросом, когда ему придется встретиться с Антуаном в следующий раз – наверняка во время ближайшего воскресного обеда, – и подозревал, что, как всегда, ничего такого ему не скажет, сдастся и поведет себя так, будто между ними не произошло ничего непоправимого. При воспоминаниях о словах брата на него накатил приступ злости, но он постарался отвлечься и сосредоточился на радио. В краткий информационный блок включили заявление министра здравоохранения, который утверждал, что реформа больничной системы будет доведена до конца согласованно и с уважением к интересам больных и персонала. Фред вспомнил, что в ходе своего расследования по ОРПГФ он читал и рекомендации по поводу больниц. И вдруг в его памяти всплыла улыбка Шарлотты. Он уже давно не вспоминал ее лицо, и неожиданное видение парализовало его. Секунду картинка продержалась невыносимо четко – в этой четкости было что-то болезненное. А потом она быстро расплылась. Шарлотта была бы недовольна, подумал он. Ей бы не понравилось то, что я делаю со своей жизнью. Она всегда беспокоилась обо мне. Фред тряхнул головой. Что я буду смотреть по телевизору сегодня вечером? Вот какие вопросы отныне должны стать приоритетными. Он поднес сэндвич ко рту и застыл. В это мгновение он как бы со стороны увидел себя, сидящего за столом в углу у окна, услышал свои мысли, перемешанные с потоком радиорекламы, и понял, что даже приложи он сверхчеловеческие усилия, ему не удастся вернуться назад. Он утратил способность к былому существованию в экзистенциальной пустоте. Не мог снова перестать жить и превратиться в маленький автомат. Его по-прежнему переполнял гнев на брата. Ему хотелось увидеться со Стервами. И хотелось верить, что однажды он встретит девушку, которая его поймет и на чью грудь ему будет дозволено изливать сперму.

Все началось со смерти Шарлотты. С истории, которую они оставили незаконченной. На всех навалились свои заботы, которые так или иначе обернулись диким геморроем, и в результате они не завершили дело Шарлотты. Бросили разбирательство на полпути. Вернувшись в контору, он отправил сообщение Эме, которая тут же ответила ему. Она была дома, убирала и как будто слегка удивилась призыву Фреда возобновить расследование. “Ты должна попробовать что-то накопать вокруг Шарлоттиной работы”, – написал он.

Эма, конечно, нашла решение, и, естественно, оно было ненадежным – в строгом соответствии с ее фирменным стилем. Она еще раньше придумала, как что-то разузнать насчет занятий Шарлотты. Но в конце концов собственная параноидальная настойчивость утомила ее. И только после почти просительного Фредова письма она сочла своим долгом сделать это – по крайней мере, ради него. Она не очень-то понимала, почему это так для него важно, но догадывалась, что важно.

Источником вдохновения для нее послужили все говенные телефильмы, которыми канал TF1 пичкал в дневное время одиноких пенсионеров и депрессивных безработных. В тот же день, когда пришло письмо от Фреда, она позвонила начальнику Шарлотты и договорилась о встрече. К великому Эминому удивлению, он проглотил ее историю: якобы Эма намеревалась снять видеофильм, посвященный памяти Шарлотты, и была бы очень благодарна, если бы он согласился принять в нем участие и произнести пару слов о своей подчиненной. Он предложил ей зайти через два дня, в обеденное время. Как будто смерть – это довод, против которого нельзя устоять.

В их конторе обеденный перерыв, похоже, мало чем отличался от рабочего времени. В огромном зале Эма увидела занятых делом сотрудников: они сидели за компьютерами и рассеянно жевали бутерброды. Начальник Шарлотты не обратил никакого внимания на Эмино декольте – глубокое, между прочим. Это был мужчина лет сорока, который выглядел так, будто родился в костюме с галстуком. Он был любезным и сдержанным одновременно и страдал легким тиком, который Эма довольно быстро заметила. Она сидела в его кабинете, напротив него, меньше пяти минут, а он уже трижды взял и поставил обратно в стаканчик ручку, поправил клавиатуру компьютера, подровнял стопку досье, сложенных справа от него. После каждого из таких непроизвольных жестов он поднимал голову и посылал ей слабую рассеянную улыбку. Они обменялись несколькими банальными фразами на тему смерти и умершей.

– Я никак такого не ожидал, – объяснил он. – Это было таким шоком. – (Рука поднимается, чтобы повернуть экран монитора, затем следует смущенная улыбочка.) – А ведь нас учат распознавать признаки подавленности у подчиненных. В нашей работе стресс – распространенное явление. Многие не выдерживают.

Эма зацепилась за последнюю фразу, чтобы приступить к делу:

– То есть Шарлотта выглядела так, будто у нее стресс? У нее были проблемы на работе?

– Нет. Вовсе нет. Шарлотта была эффективным членом команды. Если вы не против, давайте перейдем к съемке, у меня, к сожалению, не больше двадцати минут.

Эма кивнула и достала аппаратуру, позаимствованную у Блестера. Она включила и настроила камеру, а он в это время позвал секретаршу:

– Сандрина, принесите, пожалуйста, документы по мадемуазель Дюрье.

Иначе говоря, он поручил секретарше, высокой, не очень красивой блондинке, составить для него маленькое выступление.

Как только драгоценный листок оказался у него в руках, он пригладил волосы, поднял голову к объективу и, наклеив на лицо сокрушенную улыбку, спросил:

– Все в порядке? Пишется? Я могу начинать?

Она кивнула и склонилась над экраном камеры. Когда он начал свое выступление, Эме стало ясно, что потребуются нечеловеческие усилия, чтобы не свалиться со стула от хохота. Перед объективом сидел человек, которому явно было в высшей степени неуютно. На лице у него читалось нечто среднее между страхом и запором. Ситуацию усугубляла жара, и пресловутая “зона Т” (лоб, нос, подбородок) блестела от пота. Он произносил дрожащим голосом приличествующие случаю клише, бросая осторожные взгляды на свой листок.

– Шарлотта была важнейшим элементом нашей команды, и ее уход – это невосполнимая утрата для друзей и коллег. Мы сохраним о ней воспоминание как о красивой и блистательной женщине, всегда готовой прислушаться к другому мнению.

Эма внутренне передернулась, когда он упомянул эту Шарлоттину способность. Красивая и блистательная – хорошо. Но если Шарлотта снисходила до того, чтобы кого-то выслушать, то всегда лишь затем, чтобы наброситься на собеседника с позиции несгибаемого моралиста.

Складывая аппаратуру, Эма воспользовалась моментом и как бы между прочим спросила:

– Мне все же кажется, что у нее был стресс из-за работы. Шарлотта много рассказывала мне о досье “Да Винчи”. Я вот хочу спросить, нельзя ли почитать ее соображения на эту тему?

В соответствии с установившейся частотой и очередностью его невротических жестов, он должен был бы сейчас передвинуть пресс-папье, однако ничего такого не сделал. Впервые за все время он остался совершенно неподвижным.

– Нет. Мне очень жаль. Мы не даем копии рабочих документов из соображений конфиденциальности. Блюдем интересы наших клиентов.

Вошла секретарша, бросила взгляд на Эму, положила на стол папку и прошептала: “Посетитель ждет вас”. Эме нужно было действовать как можно быстрее.

– Не хочу вас задерживать, но вы не беспокойтесь, я просила об этом не для того, чтобы обнародовать их. Это дань уважения к работе Шарлотты. Отчет по делу “Да Винчи” был очень важен для нее, и я уверена, – она выразительно подчеркнула голосом это слово, – она бы хотела, чтобы я прочла этот материал.

– К сожалению, я вынужден повторить свой отказ. Сандрина, будьте добры, проводите мадам. – Он протянул ей руку. – Я очень тронут тем, что мне удалось принять участие в этой мемориальной акции. Всего хорошего.

Эма вышла несколько разочарованной, но с чувством выполненного долга. Она сделала все, что было в ее силах.

System of a Down – Chop Suey!

Дэйв Брубек – Blue Rondo à la Turk

The Smiths – Panic