Книга: Культ
Назад: Глава 5
Дальше: Глава 7

Глава 6

Ворота, ведущие на огражденную часть бывшей стройплощадки «Лиги», охраняли двое молодых полицейских. Не то чтобы они так уж много повидали за несколько лет службы, но достаточно для того, чтобы уметь не сочувствовать, не суетиться по пустякам, не удивляться и не беспокоиться или, во всяком случае, не показывать беспокойства. Но сейчас было из-за чего разволноваться. Не каждый вечер такое увидишь. Хорошо еще, что их тут двое. Не так страшно.
– Какая-то нездоровая херня, – пробормотал сержант Ярыгин, глядя в ненастную тьму через покрытое мелкой изморосью окно сторожевого поста.
Ярыгин до службы в армии и работы в полиции успел окончить педагогический институт по специальности «русская филология и культура», а потому обладал воображением, развитым немного более, чем нужно для сотрудника правоохранительных органов.
– Что это такое, как думаешь? – спросил он и передернул плечами.
Старшина Дегтярев, который был старше и мудрее на полтора года, мрачно плюнул на грязный пол сторожевой будки, надел форменную кепку и ответил:
– Это проблемы, Гриша. Позвони в отдел, пусть помощь пришлют. А я выйду.
Открылась и снова захлопнулась дверь, как рот, жадно хвативший холодного свежего воздуха. Дегтярев, щурясь от ветра, отпер замок на воротах, с усилием приоткрыл одну створку и протиснулся наружу.
За железным забором тугой ветер рвал воздух, толкал в бок, хлестал по глазам, угрожающе выл басом среди черных деревьев близкого леса. Ураганные порывы накатывались, как волны, со стороны скрытого непроницаемым мраком моря, и казалось, что невидимые канаты сдерживают рвущийся к берегу шквал, который, будто взбесившийся цепной пес, в ярости бросается вперед, натягивая гудящую, как струна, цепь. Со стороны города, из темноты, к воротам медленно двигались огни: около двух десятков, синеватых, белых и желтых, вытянувшихся в две неровные цепочки. Дегтярев топтался в ярком пятне света от направленного на ворота прожектора, рефлекторно сжимал рубчатую рукоять дубинки на поясе и ждал.
– Все, вызвал, – сообщил Ярыгин, натягивая пониже кепку и становясь рядом. – Скоро приедут.
– А что сказал? – полюбопытствовал Дегтярев.
– Что у нас внештатная ситуация и требуется помощь.
– Вот и молодец.
Ярыгин посмотрел вперед, на приближающиеся огни.
– Я просто не знал, как это описать.
Из тьмы, тускло освещенные направленными вперед лучами фонариков, стали вырисовываться фигуры: все в черных дождевиках с капюшонами, под которыми бледными пятнами маячили лица. Впечатлительному Ярыгину это зрелище показалось похожим на шествие последователей сатанинского культа или жутковатую похоронную процессию, провожающую на дальний погост тело злобного колдуна, – так, по крайней мере, это выглядело в его любимых фильмах и книжках. Люди приблизились к воротам и выстроились полукругом на границе светового пятна от прожектора, будто боясь покинуть укрывающую их тьму. Вперед шагнула высокая, тонкая женская фигура; взметнулись вверх бледные руки, откинув капюшон плаща, темные провалы глаз уставились на патрульных, ветер подхватил длинные черные волосы, взметнув их зловещим облаком. Женщина воздела ладони к бурному небу и громким, пронзительным голосом провозгласила:
– Я духовный наставник общества «Северная Веда»! Мы требуем дать нам пройти к святилищу!
Должно было получиться эффектно. Кларисса Львова скосила глаза на укрытого вместе с камерой большой прозрачной накидкой оператора и корреспондентку канала «Наш Регион» – та показала большой палец и энергично закивала головой. Значит, картинка хорошая. Только бы водостойкая косметика не подвела – Львова уже чувствовала, как лицо покрывается холодной липкой моросью от свирепого дыхания моря. Она осторожно поправила волосы, чтобы длинные черные пряди не налипли на лицо, и торжественно скрестила руки на груди – тоже шикарный жест, который, как и воздевание рук, она тщательно отрепетировала перед зеркалом.
Старшина Дегтярев, вздохнув с облегчением от того, что ситуация стала приобретать реальные черты и перестала быть похожей на какую-то чертовщину, шагнул вперед и произнес тем скучным голосом, что идеально подходит для озвучивания протокольных фраз:
– Граждане, вы находитесь на границе охраняемой территории, куда запрещен вход посторонним лицам. Прошу вас разойтись и не мешать проведению мероприятий по несению караульной службы.
– Мы имеем право видеть объект культурного наследия и поклониться древним святыням! Вы не можете нам запрещать!
Львова вскинула руку, люди вокруг загудели на разные голоса, раскачивая фонариками в руках, и чуть подались вперед.
– Слышь, Ярыгин, отойди за ворота и закрой их на замок на всякий случай, – негромко сказал Дегтярев.
Сержант кивнул и поспешно скрылся в темной щели между створками.
Кларисса Львова оглядела свой небольшой батальон и удовлетворенно улыбнулась. Молодцы, ведь почти все пришли, несмотря на вечер пятницы и отвратительную погоду! И Наталья Ивановна, пожилая библиотекарша, хоть она уже пенсионерка и у нее больная спина; и Анечка, которая могла бы сейчас, как обычно, выпивать уже третий коктейль в «Селедке» и строить глазки мужикам; и до изнеможения изношенная жизнью и провинциальной сценой актриса драмтеатра Карельская – вот она, размахивает фонарем и возмущается в голос; и даже сторож Степан Аркадьевич поменялся сменами, чтобы прийти, и принес с собой огромную старую лампу «летучая мышь». Раньше о такой массовой явке членов «Северной Веды» можно было только мечтать; но, с другой стороны, и такого шикарного повода раньше не было.
Львова твердо знала законы медийного пространства: если не напоминать о себе, не создавать событий, в идеале, скандальных, не присутствовать постоянно в новостях – если уж не в телевизионных, то хотя бы в лентах социальной сети, – то считается, что тебя как бы нет. Когда Львова вернулась в Северосумск из Москвы после крайне неудачного развода, который не принес ей ничего, кроме унизительно маленьких отступных, и переквалифицировалась из содержанок в духовные лидеры, она только тем и занималась, что пыталась привлечь к себе внимание. Самым удачным в этом отношении оказался «Фестиваль ведьм», который она провела весной прошлого года вместе с парой единомышленниц из Михайловска: Вальпургиева ночь, пригорок у леса, каковой она тоже провозгласила «местом силы», – ну и возрождение традиций, как же без этого. Гостям фестиваля предлагалось попробовать варево из котла на костре, поучиться управлять метлой, «очистить мысли», «улучшить энергетику» – в общем, все как всегда. Народу было немного, зато удалось договориться с руководством двух школ, которые привезли на этот праздник жизни учеников младших классов. Все бы прошло незамеченным, как и другие инициативы Львовой, вроде Моления Морю на прибрежной песчаной полосе или Ярмарки Оберегов в Доме культуры, но пришла помощь откуда не ждали: настоятель храма Бориса и Глеба неожиданно резко высказался в адрес ведьминского шабаша, направил жалобу в администрацию города и даже района, так что в итоге на фестиваль прибыла съемочная группа того самого канала «Наш Регион». Казалось бы, дело пошло, но нет, больше ничего интересного придумать не получалось. Хуже того, последователи «Северной Веды» начали терять энтузиазм и манкировать собраниями и общими мероприятиями: на утренние Моления собиралось все меньше желающих мерзнуть на пронзительном ветре и мочить ноги в мокром песке; семинары по личностному развитию теряли слушателей; две книги Львовой – «Жить долго и счастливо» и «Духовные методы привлечения денег», которые она пыталась продавать на своих лекциях, расходились из рук вон плохо.
И тут такая удача. Львова ушам своим не поверила, когда раздался телефонный звонок и ей сказали о том, что следующей ночью будет сделана уникальная археологическая находка, что на строительной площадке выроют из-под земли древнее капище времен неолита. Даже если бы не настойчивая просьба звонившего не оставить сей факт без внимания и обеспечить информационную поддержку, Львова бы и сама сообразила, как распорядиться таким шансом.
Все-таки связи решают все.
Вдалеке засверкали синие проблесковые маячки полицейских машин. Что ж, это тоже было запланировано. Разумеется, Львова и не рассчитывала на то, что ей и ее людям дадут пройти к раскопу – случись такое, пришлось бы импровизировать и придумывать на ходу, что там делать. Но патрульные автомобили и хмурые полицейские в форме должны были придать новостному репортажу дополнительную остроту и драматизм. Не просто «Последователи общества «Северная Веда» пытались пройти к святилищу времен неолита», а «…были разогнаны полицией при попытке совершить поклонение». Звучит гораздо интереснее. Время вечера пятницы тоже выбрано не случайно: у события были шансы попасть в итоговые воскресные новостные выпуски недели, а потом еще в обзоры утра понедельника, когда офисные работники, проклиная судьбу, выходят на работу после выходных и первым делом принимаются за чтение новостей в социальных сетях. Вначале Кларисса даже хотела устроить факельное шествие, но подумала, что это может вызвать ненужные негативные ассоциации, да и дождь с ветром не способствовали реализации идеи, и она с сожалением от нее отказалась. Жаль, конечно, что никто не будет действительно разгонять ее людей силой или тащить саму Львову в «автозак» – Северосумск все-таки не Москва. Но несколько насыщенных эмоциями кадров сделать получится.
Львова повернулась в сторону десятка темных фигур в полицейской форме, идущих к воротам, у которых держал оборону от пожилых библиотекарш, учительниц и сторожей несгибаемый Дегтярев.
– Алёна, снимаете? Вот сейчас, как полиция подойдет, попробуйте крупные планы.
– Все в порядке, Кларисса, работайте, уже хороший материал получается, – заверила ее корреспондентка Алёна, и Львова, высоко подняв голову в капюшоне, шагнула навстречу полиции – то ли леди Макбет, то ли Мортиша Аддамс.
Впереди, недовольно отдуваясь и то и дело вытирая толстой ладонью круглое лицо, шел сам начальник полиции Михальчук. Неприятный сюрприз: Львова думала, что приедут несколько человек из ближайшего отделения, может быть, какой-нибудь капитан или даже майор, с которыми можно будет пререкаться и спорить, но уж никак не ожидала увидеть Михальчука.
– Привет, Клара, – устало сказал он. – Я-то думаю, кто тут моих парней напугал. А это ты.
Львова краем глаза уловила свет фонарика телевизионной камеры, приосанилась и громко сказала:
– Да, это я! И мы пришли сюда заявить наше право на поклонение духовному наследию предков!
– Понятно, – отозвался Михальчук. – Пойдем в машину, поговорим.
Львова поколебалась немного, потом показала оператору и корреспонденту Алёне на полицейских, медленно раздвигающих нестройные ряды адептов «Северной Веды», и направилась вслед за Михальчуком.
Они уселись на заднее сиденье его личной Toyota Landcruiser: Михальчук пропустил Клариссу вперед и, пыхтя, залез следом. Хлопнула дверца. Полицейский опустил немного стекло, вытянул из кармана пачку сигарет, сунул одну в рот и предложил Львовой:
– Покурим?
– У меня свои. – Она достала из-под дождевика одну тонкую сигаретку, зажала ее в узких красных губах и прикурила от протянутой Михальчуком зажигалки.
– Ну, Клара, рассказывай, что ты тут хулиганишь? – спросил полицейский, выдохнув в узкую щель в окне большой клуб дыма, часть которого тут же повисла под высоким потолком джипа серым пологом.
– Работаю я, Стас, – недовольным голосом отозвалась Львова. – А ты зачем сам приехал?
– А я тоже работаю, – сказал Михальчук. – У меня категорический приказ: никого постороннего рядом с раскопом. А тут звонят в отделение эти два обормота, ничего не говорят толком, чуть не кричат про нештатную ситуацию и что нужна помощь. Если бы я знал, что это ты, не приехал бы, а то у меня и без этого головных болей хватает: следователи приехали из Михайловска по поводу этого утонувшего в бассейне парнишки, ограбление с тяжкими телесными в Слободке, да и вообще, что-то у нас неспокойно в последнее время… Могла бы и предупредить, кстати, по дружбе, что собираешься тут устраивать свой шабаш.
– Ой, Стас, – отмахнулась Львова. – Не хотела портить эффект. Планировалось, что твои бойцы будут прогонять всех от ворот, может, хотя бы за руки тянуть или толкать. Кого-нибудь из моих старых кошелок в грязь уронят.
– А мне потом отвечать, да?
– Да ладно, не было бы никаких жалоб, просто для картинки хорошо.
– Ну, теперь уже не уронят, – резонно заметил Михальчук.
– Теперь уж да. Слушай, ну если не будет толкотни, может, что-нибудь другое придумаем? Мне нужно людям дать что-то, не зря же они в эту даль приперлись, да еще в такую погоду.
– Что, например?
Львова задумалась.
– Ну, пусть нам откроют ворота.
Михальчук предостерегающе поднял руку.
– Нет, нет, мы заходить не будем, – торопливо заверила его Львова. – Просто это будет маленькой победой: хоть к самому капищу пройти не удалось, но нам дали посмотреть на него издали, поклониться и вознести молитвы. Типа того.
– А кому молиться-то будете? – не без ехидства осведомился Михальчук.
– Да как всегда, – пожала плечами Львова. – Вечным богам, духам предков, какая разница?
– Ну хорошо, Клара, но только посмотреть. Я за это место головой отвечаю перед такими людьми, что тебе лучше и не знать.
Кларисса промолчала. Перед какими людьми отвечает Михальчук за сохранность ямы, она догадывалась.
Они вышли из машины. Возмущение и перебранка у ворот тем временем уже улеглись, люди – и в форме, и в плащах – сбились кучками под яростным ветром, негромко переговариваясь и ожидая своих лидеров.
– Братья и сестры! – громко возгласила Львова. – Наши требования были услышаны! И хоть прикоснуться к святыне сегодня – только сегодня, подчеркиваю! – нам не удастся, мы сможем увидеть ее издали! Нам откроют ворота! Готовьтесь вознести слова благодарности и мольбы!
– Открой, открой, – махнул рукой Михальчук и добавил: – только не очень широко.
Дегтярев стукнул кулаком по железной створке ворот. Загремел замок, и ворота, преодолевая сопротивление ветра, приотворились. В нескольких десятках метров от них, ярко освещенный светом прожектора, над землей приподнимался пластиковый ядовито-синий купол.
Толпа ахнула.
Зрелище действительно было фантастическое и несколько нереальное. Черные неестественно резкие тени от бульдозера лежали на мокрой траве и развороченном песке и прятались в спутанных, поникших стеблях в тех местах, до которых не успела добраться строительная техника. Синий пластик среди всего этого смотрелся странно чужим, инородным, как артефакт из потустороннего мира.
– Повторяйте за мной! – воскликнула Львова. – О древние вечные боги…
Разноголосый хор подхватил ее восклицание. Она собралась было уже импровизировать дальше, посмотрела на синий купол, вытаращила глаза и взвизгнула:
– Там что-то есть! Что-то движется, смотрите!
По поверхности плотного пластика скользили и извивались, как щупальца спрута, всплывшего из темных глубин, толстые черные тени.
* * *
Подкоп под забором немного размыло дождями, но все равно пролезть было можно даже Жене, и не пришлось раскапывать песок пальцами, как в прошлый раз. Перед тем как ползти, Даниил надел поверх куртки длинный дождевик с капюшоном, втайне от родителей предусмотрительно прихваченный с собой в сумку – второй раз объяснить свою перепачканную одежду неловким падением вряд ли бы удалось.
Вообще все четверо подготовились к этой вылазке особенно тщательно.
…Маски сделал Рома. Попросил у мамы несколько больших листов плотного картона для художественных работ и за один вечер нарисовал и вырезал четыре личины: волка с оскаленными клыками и кроваво-красными глазами – для себя; рыжего лиса – ему он хотел смеха ради пририсовать очки, но потом решил, что веселость в таком серьезном деле неуместна, и оставил как есть – лис получился задумчивым и печальным, вылитый Даниил. Женя выбрал себе имя Филин, и маска его была, наверное, самой страшной: очень уж жуткими получились большие желтые глаза и разинутый хищный клюв, как будто это не филин вовсе, а неприятный причудливый осьминог с перьями на голове и торчащими острыми ушами. Макс хотел быть сначала тигром, но Даниил сказал, что лучше брать имя такого зверя, который водится в их широтах, так что тигр предсказуемо был заменен на медведя – маска его получалась сперва слишком доброй, и Рома добавил нахмуренные мохнатые брови и кровь на огромных клыках.
– Сынок, а это зачем тебе?..
– Готовимся к Дню учителя, мама, задумали один номер для праздничного концерта. Не знаем еще, может, что и не получится.
– Лучше бы работать пошел, мелкий говнюк! Вот я в твои годы…
– Да, дедушка, обязательно пойду. На завод, как и ты.
Жди, жди, старый хрыч. Недолго тебе осталось.
Свою идею насчет жертвы Женя держал в тайне, только хихикал и говорил, что жертва будет что надо, Мамочка останется довольна.
– А как мы будем ее убивать? – серьезно спросил Макс.
Даниил обещал разобраться и на следующий день выдал подробный обзор способов ритуального умерщвления в разных культах. Остановились на разбивании головы.
– По некоторым данным, в культуре неолита голова считалась вместилищем души, так что логично предположить, что жертве раскраивали череп во время отправления ритуала…
– Нам нужен молоток или что-то еще в этом роде.
– Я принесу, – пообещал Макс.
И не подвел. Вечером в пятницу его отчим, дядя Вадим, учил Макса водить машину – новенький китайский джип серебристого цвета. «Премию дали на работе», – объяснил отчим. Макс знал, что последней работой дяди Вадима было руководство бригадой на закрытой теперь стройплощадке, где нашли капище, в связи с чем не очень было понятно, за что дали премию, но вопросов не задавал. Отчим разрешил ему посидеть за рулем и даже немного проехаться по пустым улицам Слободки, а потом похвалил за то, как Макс хорошо справлялся с вождением. Момент был благоприятный.
– Дядя Вадим, можно взять у тебя кувалду? Ту, которая в кладовке?
– Зачем тебе?
– Да надо. – Макс был не мастер придумывать поводы.
Но это и не потребовалось. Теперь увесистый молот болтался у него за спиной в большом рюкзаке.
Почти всю дорогу они молчали, едва перекинувшись парой слов.
Огромная, выложенная камнем яма в земле показалась уютной, как будто их тут кто-то ждал и был рад, что они наконец появились. Женя зажег лампу и аккуратно поставил ее на пол, точно на середину, как в прошлый раз.
– Черт, я забыл! Нам нужен жертвенник!
– Что?
– Ну, алтарь для жертвоприношения. Камень какой-нибудь.
Макс и Женя, пыхтя, с трудом вытащили из верхнего края кладки большой плоский камень и тяжело уронили его на песчаный пол.
– Пойдет?
Алтарь поместили рядом с лампой. Рома вытащил из плоской широкой сумки, в которой когда-то его мама студенткой носила свои картины, четыре маски и раздал друзьям.
– Вот, держите.
– Круто!
– Жесть!
Они надели личины. Освещенные голубоватым светом маски выглядели странно живыми и неживыми одновременно: словно духи древних, давно исчезнувших с планеты зверей вернулись и собрались здесь, в подземелье. Другой Волк, другой Лис, другой Филин, другой Медведь, ничего общего не имевшие с теми, что бегали и летали в лесах. Человеческие глаза блестели в прорезях, как зрачки.
Даниил включил планшет и поставил его на каменную полку. Массивная фигура Мамочки повисла в черном пространстве экрана, выйдя из пустоты. Серебристый огрызок яблока на кромке планшета сиял у нее над головой, как причудливая корона.
– Нужно решить, кто будет шаманом.
– Я грибы есть не буду.
– А я бы съел!
– А это что значит?
– Должен быть кто-то один, кто будет передавать просьбы от всех, – объяснил Даниил. – Как бы представитель. Нужно будет повторять Мамочке все, что мы скажем.
– Давай я, – сказал Рома.
– Тогда держи, – Даниил протянул Роме листок бумаги. – Я тут текст доработал немного, но главное осталось без изменений.
Все сели на свои места: Рома и Даниил по обе стороны от Мамочки, Женя и Макс – ближе к лестнице.
– Готовы? Начинаем.
Сердце билось в груди так, что казалось – стук идет откуда-то снизу, снаружи, извне.
Рома взял листок и громко начал читать:
– Мы пришли к тебе, благодатная Мать, поклониться смиренно и славу воздать! Я, Волк!
– Я, Лис!
– Я, Филин!
– Я, Медведь!
– Прими славословие и песнопения в честь твоего от сна пробуждения!
– Филин, Медведь, начинайте, – шепнул Лис.
Раздались низкие, ухающие звуки и гулкие, ритмичные шлепки.
Уммм-уммм-умм-умм, уммм-уммм-умм-умм…

– Теперь главная песня, – подсказал Лис.
Волк кивнул и начал:
– Слава тебе, о великая Мать!
– Дай нам тебя за жопу обнять!
Теперь никто не смеялся. Древние звери не умеют смеяться.
– К сиськам твоим дружно мы припадем…
– Желаний любых исполнения ждем!
Уммм-уммм-умм-умм, уммм-уммм-умм-умм…

– А сейчас время жертвы…
Филин расстегнул сумку, вынул оттуда что-то белое, продолговатое и осторожно положил на камень.
– Бля, – сказал Медведь.
– Зашибись, – недовольно прорычал Волк.
На камне, ярко освещенном лампой, как актриса на сцене, лежала голая кукла с длинными черными волосами, огромными накрашенными глазами, выпяченными губами и торчащими грудями без сосков. Длинные тонкие руки и ноги куклы были аккуратно связаны тонкими веревками.
– Вообще-то, в жертву нужно приносить что-то ценное, – заметил Лис.
– Это ценное, – заверил Филин. – Очень, очень ценное!
…Так оно и было. Куклу эту он стащил у сестры года два назад: она и не искала особо, выйдя из возраста, когда девочкам интересны куклы. Он немедленно раздел ее и стал играть: кукла была его пленницей, рабыней, с которой можно было делать все что пожелаешь, а она только умоляла о пощаде и обещала быть покорной. Пленница содержалась в тайнике под нижним ящиком письменного стола, а когда мать и сестра уходили из дома, извлекалась из своего заточения для развлечения господина: в грудь и между ног ей втыкались длинные канцелярские кнопки, по круглой заднице хлестала плеть из переплетенной проволоки, а еще ее можно было вешать, топить, а после всего этого кончать на лицо, заливая густым и белым распахнутые глаза, грудь и пухлые губы. Правда, последнее время кукла редко покидала тюрьму под столом: у хозяина появились другие игрушки, но все равно – она была ценной. И похожей на человека.
– Ладно, делаем, – решил Волк и продолжил читать нараспев.
– Щедрую жертву от нас ты прими!
– Будем тебе мы вечно верны!
– Гимн тебе этот сейчас допоем…
– Голову жертве тотчас разобьем!
Медведь встал и передал Волку молот для первого удара. Тот с натугой поднял тяжелую кувалду и с размаху опустил на пластиковую голову куклы.
– Черт!
Пластик спружинил, и молот откинуло назад так, что железо врезалось в камень стены.
– Филин, твою мать!..
– Спокойнее! Просто не так сильно, дай я…
Лис вцепился тонкими лапами в массивную деревянную рукоять, приподнял молот и опустил его вниз, стараясь плотно прижать. На этот раз получилось удачнее: голова сплющилась, волосы расползлись по алтарю, как щупальца раздавленной медузы.
– Давай, Филин! Покажи класс!
После третьего удара пластик треснул, так что глаза жертвы уставились вверх и вниз, а лицо стало похоже на египетский рисунок. Медведь ухнул и с грохотом вдарил по жертвеннику – брызнула каменная крошка, а пластиковая голова оторвалась от тела.
Все тяжело дышали.
– Все. Теперь желания. В том же порядке, как и прошлый раз.
– Лис, начинай, ты первый.
Тот замялся.
– Ну? Ты что?
Глубокий вздох.
– Хочу, чтобы Лиля Скворцова обратила на меня внимание!
Филин хрюкнул под маской.
– Ну и желание! Хоть бы за сиськи потрогать загадал!
– Нет. Не за сиськи. Я хочу, чтобы Лиля Скворцова обратила на меня внимание.
…На самом деле Даниил хотел, разумеется, пощупать выдающуюся грудь Лили. Да и не только грудь, если уж на то пошло. Но ему представлялось, что это не главное, что это должно быть следствием чего-то другого, более важного. Например, ее восхищения. Или, как это называется в старых романах, благосклонности. Если и можно было загадать Мамочке желание более невероятное, то Лис его не знал. Уже почти год каждый вечер он заходил на страницу Лили в социальной сети, чтобы нажать на значок «сердечко» под каждой фотографией, с тоской понимая, что он двадцать четвертый… тридцать пятый… восемнадцатый… а в случае с изображением Лили, выходящей из бассейна в крошечном красном купальнике, который как будто растворялся на ее блестящей от воды груди и покатых бедрах, – так и вовсе девяносто второй. Он ставил «лайк» под каждой ее записью на стене, понимая, что это глупо, но все-таки ждал, что однажды она подойдет к нему на перемене и скажет: «О, это ты тот парень, которому понравились стихи у меня на стене? Как мило, спасибо!» Он вешал свою куртку рядом с ее пальто в школьном гардеробе, ждал, когда у нее закончатся уроки, следил, чтобы войти вместе с ней в раздевалку и там, между плотных мягких рядов висящей одежды, пройти совсем рядом, даже иногда чуть касаясь, и втянуть ноздрями ее сладкий, томный, тревожащий аромат, похожий на смесь молока и меда. Лиля смотрела на него, улыбалась, говорила: «Проходи, мальчик», и он протискивался мимо нее, а великолепная грудь маячила на уровне его очков, потому что Лиля Скворцова была на три года старше и на голову выше. Иногда Даниил представлял себе, очень живо, как она однажды придвинется ближе, навалившись мягкой тяжестью, и прошепчет что-то, и прижмется плотнее… но потом чувствовал такое сильное возбуждение, что ему становилось стыдно за эти мысли, и он снова открывал ее страницу и бесконечно кликал мышкой. «О, так это тебе понравилась моя фотография?..»
– Как скажешь.
Волк простер руки к Мамочке, парящей в потусторонней пустоте, и произнес:
– Пусть на Лиса обратит внимание Лиля Скворцова!
«Ну, и за сиськи тоже можно», – подумал Лис неожиданно для себя и услышал: «Да, молодец!»
Низкий женский голос прозвучал в голове так отчетливо, что он вздрогнул и оглянулся по сторонам. Если бы маски могли менять цвет, то в этот момент рыжий Лес превратился бы в бледно-серого.
Тем временем Волк вздохнул и, четко выговаривая слова, произнес:
– Пусть исчезнет мой дед, и мы с мамой будем жить вдвоем!
«Что значит исчезнет? – вкрадчиво спросил женский голос в голове Волка. – Ты же хочешь, чтобы он умер, да? Чтобы сдох, как собака? Ну, смелее!»
Волк не стал вздрагивать и крутить головой. Чего-то в этом роде он ждал.
«Да, я хочу, чтобы он умер».
Экран планшета мигнул и на мгновение потускнел.
– Ты что, зарядить забыл?
– Нет, все в порядке вроде было…
– Филин, твоя очередь!
…В четверг вечером мама и сестра сидели на кухне. Из коридора он услышал их смех и слова матери:
– Только проговориться не вздумай, что я тут тебе рассказываю…
Когда он вошел, обе замолчали, только смотрели на него насмешливо и вызывающе, как на маленького, которому еще рано знать то веселое, что они обсуждают. На столе перед ними стояла бутылка и два широких бокала. Пахло алкогольным и сладким, а еще теми резкими мужскими духами, которые он так ненавидел. Он сделал себе бутерброд и ушел в комнату, слыша из-за стены взрывы смеха и громкий шепот. Защелкнул задвижку и, чтобы заглушить звуки, надел наушники. «Mom&son», «sister brother love».
– Я хочу, – тщательно подбирая слова, сказал Филин, – чтобы мама перестала встречаться с тем, с кем встречается сейчас. У меня все.
Никто не издал ни звука. Волк негромко, будто чего-то стесняясь, повторил слова Филина, протянув руки к Мамочке, а тот вдруг добавил, словно обращаясь к кому-то:
– Да, пусть так. Я хочу, чтобы так и случилось.
– Медведь, ты последний!
…Желание придумать у него так и не получилось. Всю неделю в голову лезли только какие-то вещи: то новые перчатки для тренировок, то модная бейсболка, то навороченный телефон – ничего такого, чего бы он не мог попросить, скажем, у отчима. Место известной своей любвеобильностью Машки, к которой из армии вернулся парень – кстати, тот самый Марат, брат Комбата, – заняла Светка, которая была даже круче: ей было уже двадцать семь, и она работала продавщицей. Реально, желать было нечего, так что он в конце концов решил, что будет импровизировать прямо на месте. Но и сейчас в мыслях была пустота.
– Я хочу… хочу…
Взгляд упал на Мамочку.
– Я хочу планшет, как у Петровича… тьфу, как у Лиса! Да, точно такой же планшет, как у Лиса!
И облегченно вздохнул.
– Мамочка, дай Медведю такой же планшет, как тот, на котором мы тебя сейчас видим! – провозгласил Волк.
Что-то протяжно вздохнуло во мраке за горизонтом. Ветер пронесся над синим куполом и принес издали чей-то крик.
– Тише! Слышали?
Все замерли. Точно, откуда-то со стороны ворот неслись визгливые вопли. Все четверо уставились друг на друга. Если бы вместо этого они посмотрели наверх, то поняли бы, чем был вызван этот тревожный визг: во мраке под потолком клубились, свиваясь, как спаривающиеся змеи, черные тени.
– Надо посмотреть! Макс, подсади!
Макс вскочил, подбежал к стене, уперся ногами в пол и сложил ступенью согнутые руки. Рома сорвал маску, ступил на сложенные ладони и схватился за камни стены. Макс крякнул, выпрямился и, как мог, поднял друга чуть выше, так, чтобы он смог выглянуть наружу между камнями и краем купола. Рома взглянул и через мгновение спрыгнул вниз.
– Пацаны, уходим! Там целая толпа у ворот и менты еще, кажется!
Все заметались. Маски полетели на пол, Рома торопливо подхватывал их и засовывал в сумку. Даниил смахнул с полки планшет, Макс, матерясь, пытался всунуть кувалду обратно в рюкзак.
– А с ней что будем делать?
Женя показал на распластанную на камне жертву.
– С собой!
– Нельзя, это для Мамочки!
– Тогда закапываем, быстро!
Пальцы вонзились в холодный и мокрый песок. Крики стали ближе, а может быть, просто громче.
– Быстрее, быстрее!
Безжизненное пластиковое тело скрылось под слоем песка. Сверху надгробием навалился жертвенный камень. Женя подхватил лампу, выключил ее, и они в темноте, на ощупь хватая грубые доски ступеней, выкарабкались по лестнице наверх. Из-за бульдозера ворот не было видно, но чувствовалось движение и слышались крики. Четверо, низко пригнувшись, рванулись к подкопу, проскочили под железным забором испуганными мышами – даже Женя юркнул туда с такой легкостью, как будто не он с кряхтением протискивался здесь полчаса назад. Вскочили, подхватили рюкзаки и сумки и, почти не разбирая дороги, с треском бросились через темный подлесок.
Когда Ярыгин и Дегтярев, оглядываясь на едва сдерживаемую толпу у входа на стройплощадку, подошли к куполу и осторожно посветили в темную глубину, там были только мрак, пустота и тяжелый, сгустившийся воздух, который пах потревоженной древней землей, морем, прелыми водорослями, а еще чем-то живым и горячим, как если бы внизу, в темноте, притаилось чье-то огромное тело.
Проверять они не стали.
Назад: Глава 5
Дальше: Глава 7