Глава 68
Женщины лежали на каменистом полу, прижавшись друг к дружке и укрывшись шерстяной накидкой Ланы и мексиканской шалью Джосс. После того как Хартман наполнила желудок водой, голова у нее болела уже не так сильно, но унявшаяся на время боль лишь высвободила место для жуткого голода.
– У нас осталось три свечи, – сказала Джослин. – Надеюсь, их нам хватит, чтобы выбраться в какое-нибудь более комфортное место. Пока же посидим немного в темноте.
Пианистка уловила легкое дуновение, и свет погас.
Их обступили полнейшая тишина и холод.
Она почувствовала, как Джосс дотронулась до ее руки.
– Веришь во все это дерьмо? – спросила барменша. – Я как-то не очень. Это, наверное, даже страшнее, чем стоять с мешком на голове и петлей на шее перед кучкой чужаков. Тебе не холодно? Если нет, пожми мне руку.
Лана сжала ее ладонь.
– Хорошо, – отозвалась Мэддокс.
Какое-то время они молчали. Хартман размышляла над тем, не легче ли уснуть, когда не умираешь от жажды.
– Ты всегда была немой? – спросила вдруг Джосс. – Пожми мне руку один раз, если да, два раза – если нет, и три – если хочешь, чтобы я заткнулась.
Ответом ей были два пожатия.
– Просто любопытно. Не обижайся. То есть еще недавно ты могла говорить? – продолжила расспрашивать Джослин. – Я хочу сказать – во взрослой жизни?
Одно пожатие.
– И как давно уже не можешь?
Три легких пожатия.
– Три года?
Одно пожатие.
– Можно подумать, ты слышишь, как у меня в голове крутятся шестеренки, прикидывая, что за хрень с тобой приключилась… Произошло что-то страшное, так ведь?
Одно пожатие.
– Три года назад кто-то сделал тебе больно.
Одно пожатие.
– Мужчина?
Снова одно пожатие.
– Да все они хренососы! Ты была шлюхой?
Два пожатия.
– Так это твой муженек постарался или…
Одно пожатие.
– Дай-ка догадаюсь… Загуляла, а он прознал?
Два пожатия.
– Что ж… Так как при нашем способе общения у меня уйдет четыреста чертовых лет на разгадку этой тайны, оставим все это. Ты – милое создание, и по какой бы причине тебе ни досталось от твоего благоверного, мне действительно очень жаль, и я надеюсь…
Потолок замерцал, и у обеих женщин перехватило дыхание, когда вверху вдруг показалась луна, почти полная и бледно-желтая, цвета старой бумаги, и их каменную тюрьму залило спокойным, мягким светом.
– Зуб даю, впервые в жизни так подфартило! – воскликнула Мэддокс.
Это удивительное зрелище длилось какие-то мгновения, а потом возникшая в расщелине луна ушла, продолжив свой предопределенный путь по небу и снова погрузив пещеру в непроглядную темноту.
* * *
Джосс подняла свечной фонарь как можно выше над головой и уставилась в потолок.
– Если подсобишь, думаю, я смогу туда забраться, – сказала она своей спутнице. – Присядь-ка на корточки.
Лана опустилась на колени, и барменша взобралась ей на плечи.
– Порядок. А теперь медленно приподнимайся.
Хартман встала, пораженная тем, сколь легкой – фунтов сто, не больше – оказалась Джослин.
Зажав лампу в зубах – свеча, казалось, вот-вот погаснет, – Мэддокс полезла вверх, цепляясь за выступы.
Пианистка огляделась – со всех сторон ее окружала тьма.
– Черт! – едва слышно выругалась Джосс, поднявшись футов на пятнадцать. Она вновь зашевелилась, но уже двигаясь в обратном направлении, и пещера вновь озарилась светом.
Наконец из расщелины показались ее ноги. Она спрыгнула на пол, вытащила изо рта лампу и сказала:
– Послушай, Лана. Подняться туда сможет лишь одна из нас. Я хочу, чтобы это была ты.
Хартман покачала головой.
– Нет? Хочешь знать, что будет, если ты останешься здесь? Кто бы ни полез в эту расщелину, ему придется взять с собой фонарь, так как без свечи в зубах весь этот путь не проделать, – принялась уговаривать ее Джослин. – Я оставлю тебе три свечи и две спички. Что бы ни случилось, шансов на то, что я вернусь, немного, а значит, тебе придется возвратиться в пещеру, туда, где все остальные. Твоя свеча может погаснуть дважды – не больше. После этого можешь просто сидеть и ждать смерти, в кромешной темноте и абсолютной тишине, совершенно одна – лишь ты и твои мысли. Как по мне, так я предпочла бы попытать счастья с тем, что находится на ярком конце этой дыры – что бы там меня ни ждало.
Лана снова покачала головой; ее подбородок дрожал.
– Я не собираюсь долго тебя упрашивать, – предупредила ее Мэддокс. – Ты знаешь обо мне достаточно, чтобы понимать: я не из тех, кто на светлой половине, так что предложить тебе такое для меня не так уж и просто. Советую тебе соглашаться, пока я добрая – а это ненадолго – и пока я не передумала.
Пианистка указала на Джосс, а потом повернула руки ладонями кверху.
– Об этом не беспокойся. Я и не из таких ситуаций выбиралась, – заверила ее барменша. – Вот и из этой выкарабкаюсь. Слушай, в жизни я всякого натворила, и немногое из этого не дает мне спать по ночам, но бросить тебя здесь, в темноте – это не то, что я готова взять на душу, взвалить на ту толику совести, что у меня еще осталась. Сечешь?
Она протянула Лане свечной фонарь и завязала в узел ее волнистые темные волосы.
– А теперь я встану на карачки, а ты уж давай, затаскивай на меня свою хренову тушу!