Айзея сунул руку в парку, достал зажигалку и пачку сигарет «Кул».

– Курить будешь? – спросил он своего сообщника.

– Эту ментоловую гадость? – огрызнулся Спайсер.

– Конечно.

– Какого черта… а, давай.

Айзея сунул в рот две сигареты, прикурил обе и протянул одну Джерроду.

– Та еще дрянь, – согласился он, затянувшись.

Они сидели на четырехфутовом выступе, на середине обледенелой стены.

– У тебя аптечка в рюкзаке? – напряженным голосом, силясь сдержать боль, спросил Спайсер.

– Нет. Осталась в сумке, которая в особняке.

– Черт…

– Сильно болит, да?

– Хуже некуда. Сейчас бы укол морфина…

– Выглядит плохо.

– Я не смотрел.

– Нет? Там видна кость…

– Заткнись. Слышать ничего не хочу.

Снег шел такой густой, что Айзее пришлось прикрыть ладонью сигарету, чтобы она оставалась сухой. Джеррод сердито затянулся и прислонился спиной к стене, в которую врезался, когда падал с горы. Теперь он сидел, вытянув ноги, – правая вывернулась почти на девяносто градусов, и при беглом взгляде могло показаться, что у него две левые ноги.

– Думаешь, Лоренс лжет? – спросил Спайсер.

– Поначалу – да, думал, а теперь вот не так уверен. Похоже, он злится не меньше нашего.

– Значит, никакого золота нет?

– Пусто.

– Черт, больно!.. Поговори со мной. Мне надо отвлечься. Что бы ты сделал, если б мы все-таки нашли его? Как бы вывез из этих треклятых гор?

– Предположим, его здесь оказалось бы на двадцать четыре миллиона, да? Это по восемь на брата, – начал рассуждать Айзея. – Ну, начать с того, что у меня долгов на двести тысяч. Расплатился бы, потом отложил детишкам на обучение и устроил так, чтобы нам с Шари не пришлось больше работать. После всего этого у меня осталось бы, положим, еще миллиона четыре. Мы собирались построить себе симпатичный домик. В каком-нибудь шикарном пригороде Атланты, где живут только черные. У нас даже проект есть. Домашний кинозал. Гимнастический зал. Большая спальня. Джакузи, баскетбольная площадка, громадный гриль во дворе… В общем, такое место, куда детям, когда они вырастут и разлетятся, хотелось бы возвращаться. На Рождество или День благодарения. Мы с Шари, трое наших ребятишек, да сотня малышни носится… Вот чего мне хотелось бы.

– А Шари знает, что ты здесь делаешь?

– Мы с Шари, друг, всегда заодно. Ну а ты как? Уже придумал, на что свою долю потратишь?

Джеррод отбросил сигарету и застонал.

– Ну-ну, друг, не молчи – говори! – подбодрил его подельник. – Отгоняй боль. Ты и похуже кое-что видел.

– Нет, вообще-то так хреново еще не было. – Спайсер закрыл глаза и сунул руки под мышки, его сильно трясло. – Мне даже восемь миллионов не нужны.

– Остался бы в Колорадо?

– Нет, рванул бы на Аляску. Последний фронтир, да? Нашел бы местечко в какой-нибудь глуши. Такое, чтоб даже дороги не было.

– Да ты прям-таки Дэниел Бун, а?

– Где-нибудь в Чигмитских горах или на Алеутском хребте, – продолжил Джеррод, не обращая внимания на насмешку Айзеи. – Поставил бы дом на большом озере. Всегда хотел получить лицензию пилота. Купил бы гидросамолет и вылезал бы оттуда только за припасами. Жил бы себе, рыбу ловил да охотился. Забыл все то дерьмо…

– Понял.

– И никто бы меня больше не увидел. – Спайсер скрипнул зубами. – Черт, как холодно!

– Думаешь, Стю, получив свою долю, смог бы собраться?

– Думаю, он, скорее, упился бы до смерти, разве что бухло было бы получше… Черт, легче не становится, только хуже!

Айзея отшвырнул сигарету, поднялся и глянул вниз, в бездонную тьму, где кружил снег.

– Что там? – спросил Джеррод.

– Крутой обрыв. А далеко ли дно, сказать трудно – не видать.

– Да уж, положеньице…

– Верно, брат.

– Ты сам-то не сильно побился? Ничего не болит?

– Только голова. Да самолюбие прищемил.

– Придумал, как вытащить меня отсюда?

Айзея сел, положил руку приятелю на плечо и покачал головой.

Спайсер кивнул.

– Боялся, что ты так и скажешь.

– Просто не представляю, как нам из этого выпутаться.

– Извини. Я сам облажался с этим прыжком. – Джеррод вытер глаза.

– Тебе извиняться не за что. – Голос у Айзеи дрогнул. – Всякое бывает.

– Послушай, – посмотрел на него Джеррод. – Раз уж так получилось, то сидеть здесь в одиночку да ждать, пока не замерзну до смерти, я не могу. Не с этой болью. Понимаешь, к чему веду?

– Понимаю.

– Другого выхода нет? Уверен?

– Я его не вижу. – Айзея стиснул зубы и опустил голову; к глазам у него подступили слезы.

– Я тоже. Давай тогда закончим с этим дерьмом, а? – предложил Спайсер.

Его напарник достал пистолет и передернул затвор. Слезы застилали ему глаза. Он подождал, пока в глазах прояснится, – здесь все нужно было сделать чисто.

– Помолиться хочешь или что-то еще?

– Даже не знаю, что, на хрен, сказать. В жизни не молился. Бог, если Он там есть, не дурак, так что не хотелось бы никого обижать, тем более сейчас.

– Хочешь, чтобы я о чем-нибудь позаботился, когда выберусь отсюда? Может, повидать кого надо, известить, передать что-то или…

– Типа?

– Ну, я не знаю. Может, твоих родителей. – Айзея улыбнулся. – Твой гарем шлюх.

– Нет. Никто и не заметит.

– Ну что, готов?

Джеррод глубоко вдохнул и огляделся. Видно с его места было немного – скала, снег, тьма, холодный выступ, где ему суждено умереть…

– Готов, – ответил он.

– Люблю тебя, брат. Никогда никому такого не говорил…

– Я тебя тоже, брат. Я тебя тоже. Семья, да?

– Да.

– Уф, это ожидание меня убивает, так что…

Спайсер отвернулся. Остановив взгляд на мыске своего ботинка, он подумал, как красиво падает снег. Что за чудная мысль в самом конце?

Айзея поднял пистолет и, держа его в нескольких дюймах от головы Джеррода, направил дуло ему в затылок. Вдохнул. Красная точка замерла на одном месте.

Спайсер завалился на снег.

Его подельник вытряхнул из пачки еще одну сигарету. Посидел, покуривая, слушая ветер, глядя, как снег падает на камень, на Джеррода… Снежинки еще таяли на теплом лице его друга.

Потом Айзея наконец поднялся. Некоторое время он стоял, чувствуя, что чего-то не сделал. В рюкзаке у него лежал блокнот. Мужчина достал его, нашел карандаш и снова сел, повернувшись спиной к падающему снегу и склонившись над блокнотом. Написав четыре слова, он вырвал листок, сложил его и сунул в карман парки Джеррода.

Собрав вещи, Айзея прошел футов тридцать по выступу, пока тот не сошел на нет. Начав медленный и опасный спуск в каньон, он думал о том, что написал о своем друге, сожалея, что не написал больше, и мысленно повторяя короткую эпитафию Джерроду.