Открыв свой единственный подарок на Рождество 1893 года, Гарриет Маккейб с воплями забегала по их скромному, десять на десять ярдов, домику, в котором она жила с родителями. Это был, несомненно, самый экстравагантный подарок из всех, что она когда-либо получала, и ее мать сэкономила на трех последних семейных продовольственных заказах, чтобы купить ей куклу из витрины магазина. Саманта была шестнадцати дюймов ростом и шла в комплекте с двумя платьями и маленькой щеткой для роскошных рыжих волос.

– Теперь понятно, почему нам на ужин лепешки вместо мяса давали, – проворчал Билли, переживавший тяжелое похмелье на комковатом, набитом соломой матрасе.

– Ради доброго дела можно чем-то и пожертвовать, – сказала Бесси. – Ты посмотри на нашу дочку. Когда ты видел ее такой счастливой? Разве тебе самому не приятно?

Гарриет сидела на земляном полу у раковины – обычного тазика на перевернутом упаковочном ящике – и уже нашептывала Саманте свои девчоночьи секреты.

– Горит плохо, – пожаловался ее отец. – Выйди на крыльцо, принеси дровишек. По этой чертовой халупе сквозняки вовсю гуляют.

– Билли! Выбирай выражения! – возмутилась миссис Маккейб. – Сегодня Рождество, и твоя дочь…

– Иди, я сказал!

Бесси ничего не оставалось, как завернуться в одеяло и сунуть ноги в башмаки мужа. Когда она вышла, Билли сел на кровати и потянулся. Он был мал ростом и выглядел младше своих двадцати лет. По этой причине, да еще из-за нервно бегающих, пугливых глазенок большинство мужчин обращались с ним, как с мальчишкой. Вообще-то этот молодой человек был даже смазливым, пока не открывал рот. В девять лет отец сломал ему передние зубы, после чего они напоминали собачьи клыки.

Он встал на стылый земляной пол. Голова гудела. Утренний холод легко проникал сквозь его заляпанные, ветхие кальсоны.

Покачиваясь, Билли добрел до накрытого клеенкой стола, на котором еще остались кое-какие прибереженные на Рождество вкусности. Он открыл банку сардин в горчичном соусе, выловил парочку и отправил в рот, а потом проковылял к единственному окну и откинул занавеску, сшитую Бесси из старой нижней юбки. Замерзшее изнутри окно скрыло от него внешний мир. На подоконнике стояла наполненная раковинами бутылка из-под виски. Маккейб провел пальцем по стеклу и подумал о своем старшем брате, Арнольде. От этой мысли к горлу у него подступил комок, а дыхание перехватило, как будто кто-то врезал ему кулаком под дых.

Билли повернулся и посмотрел на дочь.

– Веселого Рождества, малышка.

Шестилетняя девочка посмотрела на него исподлобья, настороженно, и этот взгляд отозвался в нем печалью и раздражением.

– У меня тут подарок для твоей мамы…

Глава семейства наклонился, сунул руку под кровать и достал что-то размером с буханку хлеба, завернутое в газету. Потом подошел к маленькой елочке, которую они выкопали на холме над домом. Бесси посадила деревцо в жестянку из-под жира и постоянно поливала, но его иголки все равно начали желтеть. Мужчина положил сверток под елку и снова посмотрел на дочку.

– Т-т-тебе нравится кукла? – спросил Билли и покраснел, что случалось всегда, когда он заикался, даже если разговаривал с шестилетней девочкой. До приезда в Абандон никаких проблем с речью у него не было.

– Да, сэр, – пискнула в ответ его дочь.

– Хорошо. Стоит намного больше, чем мы можем себе позволить.

Маккейб поднял крышку стоящей на плите эмалированной кастрюли. Снег наконец растаял, и снизу уже начали подниматься пузырьки. Мужчина взял оловянную кружку с застеленной газетой полки над раковиной и полил горячей водой на арбакловские зерна.

– Рождество, а тут даже приличную чашку кофе не выпьешь, – пробурчал он. – Бурда!

Дверь распахнулась, и в комнату ввалилась Бесси с двумя охапками дров и морозным дыханием зимы. Бросив все на пол, она открыла дверцу и сунула в железную печь три полена.

– Вижу, снег идет, – сказал Билли, заметив белые хлопья в соломенных волосах жены.

– Идет. И останавливаться, похоже, не собирается. Отряхни с меня, ладно? – попросила та.

Маккейб подошел к жене и смахнул снег с одеяла.

– П-п-посмотри, что под елкой, – сказал он ей, снова заикаясь.

Бесси посмотрела туда и, увидев сверток на мешке, улыбнулась.

– Я уж думала, ты ничего мне не подаришь. – Она развернула одеяло, повесила его на спинку стоящего у плиты кресла-качалки и подошла к засыхающей елочке. Подняла сверток и удивленно подняла брови: – Тяжелый!

– Иди с-с-сюда, к кровати, – позвал ее муж.

Бесси опустилась на матрас. Гарриет тоже забралась на кровать и устроилась в ногах у родителей.

Миссис Маккейб развернула газету.

– Господи… Билли… – О том, что лежало на рваной газете у нее на коленях, можно было только мечтать.

– Я взвесил – двадцать два фунта, – с гордостью сообщил муж.

– Мамочка, дай и мне посмотреть! – потребовала девочка.

Бесси подняла золотой слиток – увесистый, холодный, с царапинками и крохотными выщерблинами, тускло отливающий бронзой.

– И сколько это? – спросила она.

– Золото идет сейчас по двадцать долларов и шестьдесят семь центов за унцию, так что у тебя в руках больше семи тысяч долларов, – сказал Маккейб.

О таких деньгах его жена даже не слыхивала и потому расплакалась. Билли сел поближе и обнял ее за плечи.

– Где ты его взял? – спросила молодая женщина.

Ее муж отхлебнул кофе. Зерна заливали кипятком уже не раз, так что теперь они почти не меняли цвет воды и не давали вкуса.

– Посмотри на это. – Мужчина обвел рукой их жалкое жилище. – Грязь, убожество. И мы так живем. Тебе не надоело? Пол, который после каждого дождя превращается в грязную лужу? Стена, от которой отваливаются куски? Эти треклятые сквозняки в кухне, куда через все щели лезет снег?

– Где ты его взял? – повторила Бесси.

– Тебе знать не надо. Мы богаты. Вот что тебя должно интересовать. И кстати, это не единственный.

– Что ты имеешь в виду?

Маккейб ухмыльнулся.

– У этого слитка куча братишек и сестричек.

Бесси положила золото на кровать, поднялась и взяла в ладони изуродованное угрями лицо мужа. Последние шесть месяцев он пытался отпустить усы, но результат у него получился довольно жалкий.

– Мне нужно знать – прямо сейчас, – что ты натворил.

Билли убрал ее руки.

– Что значит «натворил»? Я, на хрен, обеспечиваю свою семью!

– Послушай, когда ты принес с шахты песок, мне это не понравилось, но тогда я промолчала. Потом в подвале обнаружилось с полтонны руды. Я опять ничего не сказала. Но это… – Миссис Маккейб ткнула пальцем в слиток. – Ты взял это на прииске?

– Ну а если я скажу, что нашел его и…

– Скажи, и я назову тебя отъявленным лгуном.

Билли вскочил, схватил жену за руку и втолкнул в кухню. Бесси ударилась о раковину и полки. Сверху на нее полетели коробки с сахаром, банка со сгущенным молоком, пакеты с мукой и солью и бутылка с сиропом. Она подняла голову – супруг стоял над ней, сжав кулаки. Глаз его подергивался от тика, а лицо налилось кровью.

Гарриет забилась под стол, и ее плач наполнил маленький домишко.

Сорвав со стола клеенку, Билли сердито зыркнул на дочку.

– Заткнись, сопливка, и не тявкай! Я разговариваю с твоей матерью и не желаю слышать твое нытье!

Девочка уткнулась лицом в подол платья.

– Она же твоя дочь! – возмущенно крикнула Бесси. – Твоя…

Маккейб схватил жену за лодыжки, притянул ее к кровати, подхватил и, швырнув на матрас, навалился сверху всем телом.

– С-с-слушай ты, сука неблагодарная, – прошипел он, изо всех сил стараясь удержать ее внизу. – Ей-богу, ты у меня стихнешь.

Он стегнул ее ладонью по лицу – раз, другой. Бесси больше не сопротивлялась. Они лежали, пыхтя, отдуваясь. От Билли воняло рыбой, и его жена с трудом загоняла внутрь подступающую тошноту.

– Это все Ооту, да? Он втянул тебя во что-то. Ты сильно изменился с тех пор, как стал с ним водиться, – шипела миссис Маккейб.

Билли прижал к ее шее локоть и надавил ей на горло.

– С-с-смотри мне, – предупредил он. – Одно лишнее слово, и я тебя придушу. Раз – и готово!

– А твоя дочка? – прохрипела Бесси. – Ты и Гарриет тоже убьешь?

И ведь убьет, поняла вдруг она. Глаза ее мужа уже налились безумием. Он задушит ее и убьет дочь…

– Всё в порядке, малыш. Все хорошо. – Женщина убрала руку с локтя мужа – ее ногти уже вонзились в его кожу – и погладила засаленные, грязновато-песочные волосы. – Билли… – Говорить у нее получалось только шепотом. – Билли, я не могу дышать.

Сработало. Он больше не давил ей на горло, но и не отпускал – лежал на ней, пока она откашливалась и отдувалась.

– Ты меня доведешь, – сказал Маккейб. – Придется убить.

И ей ничего не оставалось, как только смотреть в его дергающиеся глаза. Она больше не злилась на него. Нет, злости уже не было. Только страх и глубокая печаль. От того парня, за которого она выскочила замуж в четырнадцать лет в Западном Теннесси, не осталось почти ничего. Тот милый и нежный мальчишка воспринимался теперь как некто далекий и чужой… как ее отец, давно уже сошедший в могилу.

Взгляд молодой женщины наткнулся на бутылку с ракушками на подоконнике. В то счастливое лето 1889-го они спустились на пароходе по Миссисипи до самого Мексиканского залива – там жил брат Билли. В первый и последний раз она увидела тогда океан, но его запах остался с ней навсегда, как и память о том утре, когда они с Билли шли по берегу, вместе собирая ракушки, а под ногами у них плескалась прохладная соленая вода.

Маккейб скатился с нее и поднялся на ноги. Бесси потрогала набухающую на голове шишку.

– В Теннесси ты никогда меня не бил, – пробормотала она.

– А разве было за что? А теперь вот… за это золото. У нас что, какие-то проблемы?

– Нет, Билли. Никаких проблем.

– Вот и ладно.

Молодой человек вздохнул, поднялся с кровати и, подойдя к столу, опустился на колени. Гарриет все еще сидела, закрыв платьем личико, так что он увидел только ее черные кудряшки.

– Давай, дочка, вылезай, – сказал ей отец. – Мы с твоей мамой помирились. Взрослым приходится иногда кричать, когда надо найти выход из положения. – Гарриет подняла голову. В ее глазах все еще стояли слезы. – Выбирайся оттуда, милая, а то твоя кукла совсем без тебя заскучала. Звать-то ее как?

– Саманта, – отозвалась малышка.

– Ну так что? Пусть Саманта плачет там одна? Разве ты теперь не ее мама?

Девочка выбралась из-под стола.

– Ну вот. А не открыть ли нам банку устриц, а? Как-никак, Рождество сегодня, верно? – Маккейб улыбнулся жене, показав свои сломанные зубы.

«Не знаю, город виноват или Ооту, но ты уже не тот, – подумала, глядя на мужа, Бесси. – Может, здешний воздух тебя отравил. Ты – не мой Билли. Его я потеряла».