Один британский инженер, полный мужчина с двойным подбородком, в возрасте 60 с небольшим лет, работавший в Голливуде, 16 мая 1961 года, читая New York Times, наткнулся на необычный заголовок: «На крыльях страха». В заметке рассказывалось об австралийце, дом которого, расположенный в пригороде, атаковали кукабары. Эти птицы проделали клювами сотни дырок с такими звуками, будто кто-то бил в барабан.
А 24 мая того же года в Los Angeles Examiner вышла статья о другом странном инциденте: «Сова порезала лицо человеку». Несколько месяцев спустя тысячи серых буревестников в исступлении заполонили Капитолу — прибрежный городок у залива Монтерей. Газеты пестрели кричащими заголовками: «ПТИЦЫ БЛОКИРУЮТ ДОРОЖНОЕ ДВИЖЕНИЕ», «ГОРОД УСЕЯН ПЕРЬЯМИ», «УМИРАЮЩИЕ ПТИЦЫ СЕЮТ ХАОС В САНТА-КРУЗЕ». По словам одного полицейского, «тут все было черным-черно от них». Серые буревестники — обычно смирные птицы — «издавали пронзительные крики и врезались в машины, по-видимому, их привлекал свет фар».
Британский инженер был заинтригован; ему нравилось наблюдать за птицами. Чтобы исследовать такие отклонения в их поведении, он взял напрокат образовательные фильмы на 16-миллиметровой пленке: «Птицы запада США», «Птицы сельской местности», «Хищные птицы», «Пернатые обитатели океанского побережья», «Птицы у вас в саду» и «Путешествия на крыльях», а потом приступил к чтению повести Дафны дю Морье, опубликованной в журнале Good Housekeeping, где по ходу сюжета хищные птицы напали на приморский город.
Открывшиеся возможности пленили его. Потягивая мятный ликер и попыхивая 30-сантиметровой сигарой «перфекто», он начал вкратце записывать на бумаге идеи для своего следующего кинофильма. Он назвал его «Птицы».
Инженера звали Альфред Хичкок.
Инженерное мышление можно успешно применять в любой сфере деятельности, потому что его главные элементы (структура, ограничения, компромиссы) и основные понятия (включая рекомбинацию, оптимизацию, эффективность и создание прототипов) прекрасно подходят для поиска решений задач, не относящихся к области инженерии. И очевидно, что все эти аспекты сходятся воедино в работе одного из самых знаменитых кинорежиссеров в истории, который «хорошо изучил основы» инженерного дела. Полученное в молодости техническое образование оказало важное влияние на его творчество.
Альфред Хичкок задавался целью превратить сон в нечто такое же реальное, как тиканье часов, чтобы его зрители «смотрели на кошмар». Все у Хичкока уходило корнями в техническую логику, даже создание напряженного момента в фильме: переживания должны были быть непосредственными, пробирать до костей и «леденить зрителям кровь задолго до появления кондиционеров». Так же как устойчивость небоскреба зависела от прочности его соединений, эффективность раскадровок Хичкока основывалась на точно рассчитанных ракурсах съемки. Он был мастером монтажа — воплощения модульного системного подхода в кинематографе, оказавшего огромное влияние на современное кино. Хичкок нацеливался на нервные окончания зрителей; он хотел, чтобы они почувствовали, будто «на цыпочках идут по холодным водам страха».
«Окно во двор» с Джеймсом Стюартом — отличный пример модульного мышления Хичкока и его работы в рамках понятия структуры, ограничений и компромиссов. Как однажды объяснил Хичкок: «На протяжении всего фильма главный герой не перемещается. Но у нас есть крупный план Джеймса Стюарта. Он куда-то смотрит, и в следующих кадрах вы видите то же, что и он, а потом переходите к его реакции. И благодаря визуальным средствам показываете, о чем он думает».
«А чтобы продемонстрировать вам гибкость этого способа, предположим, что перед нами крупный план Стюарта. Он на что-то смотрит, и в следующем кадре мы видим, как женщина нянчится с малышом. Смена кадра: Стюарт улыбается. Кем предстает здесь Стюарт? Добрым и мягким джентльменом. А теперь уберем среднюю часть, оставим оба крупных плана — когда он смотрит и реагирует — и вставим между ними кадр с девушкой в бикини. Он смотрит на девушку в бикини — и улыбается. Теперь он — похотливый тип».
Один из следующих фильмов Хичкока, «Психо», заново подтвердил, насколько талантливо этот режиссер добивается нужного эффекта, мастерски нагнетая напряжение. В «Психо» важное место занимает одна из лучших сцен Хичкока, входящая в число самых знаменитых в истории кино: женщину, моющуюся в душе, убивают ножом. «Но на самом деле там не было ни одного кадра, где нож касался бы тела героини, — подчеркивал Хичкок. — Это все иллюзия с начала до конца».
«Психо» стал потрясающим фильмом благодаря волшебству, которое Хичкок творил на монтажном столе. Это ярчайший пример модульной системной инженерии. «Монтаж — это не просто вырезание; правильнее будет назвать его подборкой, — однажды объяснил Хичкок, добавив: — Подборка кусочков пленки, которые быстро сменяют друг друга на глазах у зрителя, активизируют воображение». Подход Хичкока как технического творца в корне отличался от других.
«Нельзя же было просто взять камеру и показать, как вонзают нож в обнаженную женщину. Это нужно было сделать в импрессионистской манере», — пояснил режиссер. Хичкоку удалось вызвать страх, подбирая и комбинируя короткие фрагменты фильма; получилась лихорадочная смена 78 фрагментов с ножом, лицом, руками, душем, ногами, водой в ванне и темной тени на занавеске в ванной. Это было нереальное отражение реальности. Вся сцена заняла около 45 секунд.
В «Психо» по мере развития сюжета насилия становилось все меньше и меньше, а напряжение зрителей, наоборот, усиливалось. Это подтверждает сходство философии Альфреда Хичкока и Кларенса Сондерса из Piggly Wiggly: оба проводили подготовительную работу с аудиторией, а затем «подсаживали ее на крючок», чтобы люди все сделали сами. «К концу [фильма] у меня вообще не было никакого насилия, но аудитория билась в агонии, — сказал Хичкок. — Вот и прекрасно!»
Жизнь то и дело подбрасывает нам задачи, заставляющие ломать голову. Мы живем в культуре, требующей высоких результатов, а поэтому от нас ожидают инновационных решений. Как в эпоху, когда идеи и финансовые ресурсы кажутся таким же привычным явлением, как пузырьки в только что открытой банке содовой, извлекать наибольшую пользу из малого? Как бороться с куда более обширными проявлениями неэффективности, которые, подобно метастазам, проникли в экономику, образование, здравоохранение и управление?
Этим трудным задачам свойственны элементы, с которыми инженеры сталкиваются каждый день. В этой книге вы познакомились с инженерами, применившими возможности модульного системного мышления и конструирования от обратного для создания пространства решений. Мы убедились в том, что среди инженеров много весьма незаурядных личностей, а инженерное мышление правильнее будет сравнить не с фруктовым салатом, а со смузи, так как его ингредиенты не всегда легко распознать. Кроме того, мы узнали, что люди приходят в инженерию самыми разными путями: кто-то по призванию, кто-то из других областей знаний, а кто-то — благодаря настояниям супруга(и). Способов заниматься инженерией не меньше, чем методов достижения внутреннего спокойствия и гармонии. Мы увидели, как инженеры извлекают уроки из успехов и неудач и совершенствуют свои подходы. Очевидно, что для повышения эффективности нужна оптимизация, которая, в свою очередь, выигрывает от создания прототипов. Мы также рассмотрели то, как инженеры применяют триаду структуры, ограничений и компромиссов, чтобы совершать технические революции.
Инженерный тип мышления — не панацея, а устойчивая модель познания и прочная практическая концепция жизни. Как более высокая форма сознания, инженерия, по словам историка Тома Крауча из Смитсоновского института, с ее «тупиками и разочарованиями все равно в основном представляет собой продвижение вперед». «Даже благодаря ошибкам вы узнаете то, что помогает вам двигаться дальше», — говорит он. Вряд ли есть такой вариант развития событий, в котором инженерное мышление не принесло бы пользы. Поэтому может возникнуть искушение помечтать о мире, населенном исключительно инженерами. Но зачем? Даже если бы мечта о «массовой генерации» инженерного мышления осуществилась, смогли бы мы преодолеть все свои трудности? Я сомневаюсь. А самое главное — кто захотел бы жить в мире, где все мыслят как инженеры?
Что бы мы ни делали или говорили, наша система образования и жизненные обстоятельства порождают и поддерживают специализацию; они на это рассчитаны. Но с точки зрения природы нет ни нанобиотехнологий, ни металлоорганической химии, ни прикладной сверхпроводимости, ни физики конденсированных сред; инженерии тоже нет. Такие разграничения существуют только в нашем сознании, и слишком часто они настолько четкие, что задают направление развития в нашей сфере деятельности, но оно может оказаться правильным или ошибочным. Специальность и узкая специализация активно отгораживают нас от более широких проявлений жизни общества.
В какой-то момент каждый из нас становится инженером, проектируя свою судьбу. Вот почему не только инженеры, но и практически все обязаны формировать будущий ход развития инженерии, которая вступает в эпоху нового эклектизма. Общее видение поможет нам создавать лучшие пространства решений, превращать беспорядочные метания в прогресс и укреплять способность общества бороться со сложностями — нынешними и будущими.
Хичкок умел мыслить в обратном направлении, отталкиваясь от желаемого результата; его конечный продукт был предопределен, но обладал гибкостью. Хичкок ставил практическую реализацию выше импровизации. «Я создаю фильм полностью на бумаге. Не “пишу”, а “создаю” его на бумаге», — объяснял он в интервью одному журналу; это звучит как цитата инженера, работающего над проектом. «Хичкок приходил на съемки, подготовившись лучше, чем кто-либо, с кем я имел дело в своей жизни, — рассказывал Джеймс Стюарт в интервью одной французской телепередаче. — Он по пять-шесть месяцев работал с автором над сценарием, досконально изучал его и знал до мелочей каждую сцену, каждое слово».
По сценарию в «Птицах» агрессивные птицы по неизвестным причинам напали на городок Бодега-Бэй в северной Калифорнии. Главными действующими лицами в фильме были сами птицы, а настоящие птицы оказались крикливой и дорогостоящей труппой. Для них потребовался квалифицированный дрессировщик. Еженедельные расходы на питание птиц составляли около тысячи долларов: они поглощали приблизительно по 45 кг семян и в два раза больше анчоусов, креветок и измельченного мяса. Были и бутафорские вороны, изготовленные из папье-маше.
По словам Хичкока, технические проблемы во время съемок фильма возникали «на каждом шагу». «Такие фильмы, как “Бен-Гур” или “Клеопатра”, — просто детские забавы по сравнению с нашим. Ведь нам приходилось дрессировать птиц почти для каждого кадра», — рассказывал он. Инженерное образование наверняка пригодилось Хичкоку, когда он применял аэродинамические принципы планеров для имитации движений бутафорских птиц. Чтобы пернатые артисты реалистично выглядели в кадре, использовались специальные проволочные конструкции, макеты и механизмы — голливудский вариант робототехники до прихода компьютеров.
Затем перед Хичкоком встала задача совместить отдельные изображения людей и птиц на переднем и заднем планах. Изучив ряд возможностей — технологии с применением синей кобальтовой краски, натриевых ламп и инфракрасного излучения, — он в итоге заключил договор со студией Walt Disney об использовании фотохимического процесса с применением натриевых ламп, дававших желтый свет, и системы Technicolor. Результатом стали великолепные комбинированные кадры с прекрасно согласованными движениями крыльев множества птиц — и настоящих, и бутафорских. Эти спецэффекты впоследствии повлияли на такие суперуспешные фильмы, как «Челюсти» и «Парк Юрского периода».
Еще предстояло разобраться со звуковым оформлением: Хичкок особенно настаивал на «невыразительной композиции», которую можно было бы накладывать на эзотерический звуковой фон — негромкое карканье вороны или зловещие крики ворона. «В “Птицах” есть ощущение реальности; вы там как бы присутствуете», — отмечает Гэри Райдстром, семикратный лауреат премии «Оскар». Чтобы усилить воздействие контекста, Хичкок применил траутониум — электронный музыкальный инструмент, генерирующий вибрирующие звуки. Результатом стала так называемая конкретная музыка — коллаж синтезированной музыки, усиливающей ощущение таинственности.
Райдстром особо выделяет одну из сцен фильма, в которой птицы собираются рядом со школой на гимнастических снарядах, готовясь напасть на группу детей. «Это очень зловещая сцена — ощущение надвигающейся беды, исходящей от слетающихся черных птиц. Другие режиссеры поставили бы сюда зловещую музыку или даже зловещие звуковые эффекты, — поясняет Райдстром, — но у Хичкока вместо этого — пение детей. Это подчеркивает контраст между невинностью будущих жертв и нарастающей на экране угрозой. Тем самым Хичкок показывает ситуацию с двух разных сторон, а это гораздо эффективнее». Как любой инженер-творец, Хичкок не только понимал силу такого контекста, но и сочетал имеющиеся в его распоряжении инструменты для оптимизации результата.
Хичкок изложил подробные требования для звукового оформления «Птиц». Он стилизовал реальные звуки, чтобы «извлечь немного драматизма из обычного звука». Электронные звуки дали ему «дополнительное средство драматизации». Траутониум позволил экспериментировать с резкими контрастами. В определенных сценах особенно глубокое впечатление производила электронная тишина. «Конечно, я допустил некоторую творческую вольность — сделать так, чтобы птицы вовсе не кричали, — сказал Хичкок в интервью французскому режиссеру Франсуа Трюффо. — Я добился таких звуков, будто птицы говорят персонажу: “Попался! Теперь ты от нас не уйдешь! Мы обойдемся без криков ликования и ярости — это будет молчаливое убийство!» Это было не просто эффективное применение технологии, а эффективная манипуляция социальной психологией. Задействовав эту связь, Хичкок проявил себя настоящим специалистом по системной инженерии.
Хичкок не получил ни одного «Оскара»; возможно, его талант при жизни не оценили в полной мере. «Возникает впечатление, что жизнь Хича так же тщательно планируется, как и его фильмы, — говорил Стюарт в 1979 году, когда Американский институт кинематографии удостоил режиссера премии за прижизненные достижения. — Все заранее продумано до мельчайших подробностей. И, как у большинства людей, которые начинали работать еще в эпоху немого кино, действия имеют больше значения, чем слова». И конечно же, Хичкок был любителем строгого порядка. «Я обычно ношу синий костюм, белую рубашку, черные носки и никаких украшений или аксессуаров, даже наручных часов, — как-то сказал он. — Мне кажется, это связано с упорядоченностью мышления. Я мыслю очень организованно».
В пятидесяти с лишним кинофильмах великого режиссера сюжеты развивались благодаря инженерии и технологии, а не наоборот. «Есть режиссеры, которые снимают куски жизни, а я снимаю куски пирога», — заметил как-то Хичкок. Он знал, что, придерживаясь сюжета, наладит глубокую и прочную связь со зрителями. В противном случае усилия создателей фильма воспринимались просто как ухищрения.
«Дело в том, что вы мне нравитесь. Я хочу, чтобы вы были довольны. Что еще я могу сказать?»