Глава пятнадцатая
Лимон очнулся и попытался вскочить, но понял, что неподвижен. Он вообще не чувствовал ни рук, ни ног, ни остального тела. Будто его придавило мягкими тяжёлыми мешками. Было абсолютно темно, но хотя бы лицо и глаза он чувствовал, и лицом и веками он сразу ощутил плотно натянутую тряпку, вонючую и заскорузлую, и это странным образом успокоило: Лимон не запаниковал, не закричал и не задёргался, а замер и стал вспоминать, что случилось, но ничего не вспомнил. Уснул… и всё. Он попытался сосредоточиться на руках, пошевелить пальцами — но добрался только до локтей, туго стянутых за спиной. Он представил себе, что будет, когда верёвку разрежут (он понял уже, что лежит на земле связанный по рукам и ногам, с мешком на голове, но вроде бы без кляпа) — и даже застонал от предчувствия той боли.
И тут же получил резкий удар по рёбрам.
Лимон дёрнулся, но промолчал.
— Ты чего, Тапа? — спросил незнакомый голос.
— Да вот… очнулся, а притворяется, джакч, — сказал другой незнакомый голос, по звучанию совсем детский.
— Очнулся — хорошо. Вон уже как раз Тич едет…
Лимон ничего не услышал, но почувствовал, что земля подрагивает. Неизвестный Тич ехал на чём-то увесистом.
Потом Лимона рывком посадили и содрали с головы мешковину. Было светло, но глаза засорились, чесались, всё кругом расплывалось. Видно было, что рядом стоят и ходят несколько человек. Зато стало нормально слышно. Подъехал трактор с бортовым прицепом. Из прицепа выпрыгнуло ещё несколько человек, потом один — огромный — выбрался из кабины.
— Ну, много вы тут наоколачивали? — жирным басом спросил он.
— Да вот, Тич, — в детском голосе кишели заискивающие нотки, — трое живых всего… тут как получилось…
— А остальные?
— Пацан убежал, не догнали, а девка… в общем, пока Мису её пялил, она у него пистоль попыталась вытащить… ну и вот. Хорошо, я вовремя заметил…
— Ты, Тапа, глазастый, — с непонятной интонацией сказал Тич. — И всё ты успеваешь заметить. Как нарочно, а?
— И ничего не нарочно! — заорал вдруг Тапа. — Ты всегда меня подозревать теперь будешь, да? Мне теперь что, обосраться и не жить? Ты так, да?!.
— Уймись, малявка, — сказал Тич. — Давайте грузите этих. Полезного чего нашли?
— Нашли, но мало, — сказал кто-то ещё — кажется, тот, кто поднял Лимона и снял с него мешок. — Четыре ствола, но патронов всего ничего… ну и жратвы чуток. А так… мелочь.
— Откуда они?
— Да из города, откуда ещё. На охоту пошли…
— Ну да, а кабаны шустрее оказались, ха. Не спрашивал, этих пандейцев не видели случаем?
— Спрашивал. Видели. И даже отогнали.
— Ну!..
— Вроде как тот пацан, что утёк, гранату успел бросить. Никого не зацепил, но спугнул.
— Интересный пацан. Надо бы его добыть всё-таки. Может, пригодится.
— Добудем, Тич. Куда он денется? Жрать захочет — придёт…
Тем временем Лимона ухватили под мышки и за ноги, подтащили к прицепу со стороны откинутого борта — и, качнув, бросили на обитый жестью настил. Он прокатился мордой по скользкому, забрыкался, повернулся на бок, даже попытался сесть. Верёвки дико впились в кожу. Трое живых, подумал он. А Шило, похоже, ушёл. Это хорошо…
Он пытался проморгаться, но становилось только хуже.
— Эй, — сказал кто-то рядом. — У парня руки уже почернели. Хрена ли так затягивать?
— Учи, падла, — и звук удара. — Хе, действительно. Кто так вяжет, овцелюбы? Ну-ка дай-ка сюда…
Лимона снова сунули мордой в скользкую вонючую жесть, но верёвки вдруг лопнули — и на локтях, и на коленях. Потом руки вообще упали по обе стороны от туловища — чужие и неживые. И ноги разъехались… Лимона рывком перевернули, посадили спиной к борту. Сам он мог только крутить головой. Сильные руки пропустили толстую верёвку у него под мышками, вокруг груди — и, похоже, закрепили где-то сзади.
— Ну, парень, молись, чтобы ничего у тебя не отвалилось, — сказал всё тот голос.
Потом борт захлопнули, мотор взревел — в прицепе тут же завоняло соляркой — и трактор неторопливо покатил куда-то.
— Ты шевели руками, шевели, — сказал кто-то рядом.
— Я не могу, — сказал Лимон. — Я их не чувствую. Вы можете протереть мне глаза?
— Нечем.
— Просто рукой.
— Не стоит. Всё грязное. Тут не на что смотреть.
— Ребята, кто со мной? Гас? Илли?
— Илли зарезали, — сказал издали кто-то хрипло.
— Ты кто? Не могу узнать.
— Я Зее.
— А Гас? Шило?
— Гас без сознания. А Шило сбежал. Сначала уснул, потом сбежал…
— Это он дежурил?
— Да.
И тут руки Лимона начали как будто оттаивать. Он знал, что будет больно, но не думал, что настолько…
Когда их выгружали, он уже мог стоять, но ещё не мог хвататься руками — пальцы были чужими.
Здесь, куда их привезли, раньше держали какую-то фермерскую технику. Об этом говорили широкие и высокие ворота сарая, характерный запах копоти и смазки, сваленные в углу грубые колёсные диски без шин… Прочее железо предусмотрительно прибрали. Под стенами кое-где была набросана солома, прикрытая каким-то тряпьём. Сильно избитых уложили туда, остальные расположились как попало.
Гас в сознание не приходил. Он тяжело дышал открытым ртом, губы запеклись, в уголках насохла жёлтая пена.
Всего в сарае было сейчас девятнадцать человек, из них один взрослый. Тоже сильно избитый, с бесформенным носом и синяками вокруг обоих глаз, он пребывал хотя бы в сознании. Впрочем, толку от этого было ноль: парень пристально смотрел перед собой и судорожно качался взад-вперёд, взад-вперёд.
Зее чистым платочком прочистила Лимону глаза от гноя; глаза продолжали слезиться, но уже можно было что-то видеть. Тут же кто-то посоветовал в глаза поплевать, а кто-то — полить мочой; мол, верный метод; Лимон подумал и отказался. В «Спутнике разведчика» про глаза почему-то ничего не говорилось — разве что о том, как вести себя ночью: никогда не смотреть в костёр и на фонари, а если хочешь что-то увидеть в темноте — то направлять взгляд в сторону от цели…
Ночные события они с Зее больше не обсуждали. Наверное, потому что наслушались чужих историй, пока ехали. Было до обидного одинаково: подкрадывались, чем попало били сонных, связывали, издевались… Это была облава, облава организованная, управляемая, имеющая цель. Разве что пандейская разведгруппа чуть было не испортила деревенским всю масть… но не испортила — как-то они просочились, не столкнулись; а жаль.
Больше половины из тех, кто сидел сейчас в сарае, были с Лимоном и Зее в лагере, а остальные собирались туда приехать — но как назло почему-то ни одного знакомого лица среди них не оказалось; город, совсем ведь небольшой, теперь, после смерти, будто всё открывал и открывал новые кармашки, складочки, закоулки. Кто раньше слышал про Горное училище? Оказалось, было в Шахтах и такое. Маленькое, на тридцать человек всего… И была ещё какая-то Арифметическая школа, тоже маленькая — но, что характерно, в Военном городке, где Лимон, как он думал, знал каждый миллиметр пространства.
Двое из Горного сидели тут уже третий день и теперь распоряжались на правах старожилов. Одного звали Радку Леф, второго — Динуат Яррик. И тут город снова стал маленьким, потому что вдруг выяснилось, что Дину — ближайший друг Пороха, только из Шахт. Семьи Пороха и Дину плотно и радостно дружили: когда-то их отцы в один день женились на подружках-неразлучницах… Радку и Дину попались деревенским ещё до облавы, они пытались украсть овцу из стада. На них спустили собак, и просто чудо, что обошлось без увечий. Радку досталось сильнее, на левую ногу он старался не наступать; Дину уже оправился. Прозвище у него было «Сынсын», что на горском языке означало «молоток», «кот», «кобель», «чирий» — и много что ещё. У горцев полно таких слов, которые имеют множество значений. Как «джакч», например. Попробуйте назвать все значения слова «джакч». Тоже, кстати, слово-то горское… Вернее, горцы говорят «чакч», но они и наши многие слова коверкают на свой лад. Не Саракш, а Саракч. Не Мировой Свет, а Яр-Чакч. А ещё чакчем они называют горный лук — который, когда цветёт, выбрасывает стебли толщиной в руку и с фиолетовой глянцевой шишкой на конце.
Понятно теперь, отчего горцы немногословны?
Окон не было; подкопаться под стену сквозь цементный пол… нет, Лимон не строил иллюзий. Отдушины между крышей и стенами? — ну, очень высоко. И они очень узкие. Пару раз через эти отдушины пробирались внутрь любопытные вороны — и видно было, что пролезают они с трудом. В общем, Лимон решил не разбрасываться силами. «Спутник разведчика» рекомендовал в подобных ситуациях ждать, когда куда-нибудь повезут или поведут: тогда шансы на успех побега резко возрастали.
Часа через два приволокли еду: большую кастрюлю мелкой варёной в мундирах картошки, миску мутного рапсового масла, серую соль, хлеб. Вместо вилок-ложек дали что-то вроде кидонских палочек для еды. Оказалось вполне приемлемо: натыкаешь на палочку картофелину, обмакиваешь в масло, посыпаешь солью, дуешь, чтобы не обварить язык… Запивали это жидким овсяным киселём из жестяных кружек.
— Нормально кормят, — заранее предупредил Дину, — не набрасывайтесь, всем хватит. Посуды может не хватить, а жратва ещё и останется.
Так оно и вышло.
К еде у Лимона как специально отошла правая рука; левая ещё слушалась плохо. Поэтому он ел попеременно то картошку, то хлеб. Кстати, чёрный хлеб, обмакнутый в масло и тоже посыпанный солью, был едва ли не вкуснее картошки.
После еды почти сразу приехали покупатели.
Ворота дёрнулись и отъехали в сторону, образуя узкую высокую пылающую щель. Лимон прикрыл глаза ладонью. По очереди вошли трое. На ярком фоне силуэты казались тонкими, но сразу же раздавались в ширину, как только вошедшие делали несколько шагов внутрь сарая.
Двое были типичными молодыми фермерами, хоть прямо сейчас лепи их на плакат: тяжёлые солдатские ботинки, заправленные в них трактористские синие лоснящиеся штаны на широких лямках и с нагрудником, яркие мягкие рубашки, клетчатые шейные платки, широкополые мятые шляпы. Они похожи — должно быть, братья-погодки. Третий вошедший был другим: в вырезанных из автопокрышки шлёпанцах на босу ногу, светлых широких штанах и длинной рубахе навыпуск, без головного убора; голова его была странной формы, но странность эта понималась не сразу, не с первого взгляда — только когда он повернулся в профиль, Лимон увидел, что у него практически нет подбородка, а лоб, наоборот, как бы надутый и выступающий и вперёд, и в стороны.
— Ну вот, пока всё, — сказал он странным высоким голосом. — Следующую партию завтра только подвезут.
— Дохлые какие-то, — сказал один из фермеров.
— Так они дохлые, потому что без понимания сидят, — сказал второй, постарше. — Тебя так опусти — тоже дохлым покажешься… Эй, город! Мне человек пять нужно на стройку. Кормлю от пуза, с мясом каженный день, и работа чистая, без напряга. Давайте, кто молотком махать умеет? А то чичас свиноводы понаедут, будете в станках со свиноматками кувыркаться да с болтушки пенки снимать. Ну, кто рубанок от рубильника отличить может?
Лимон поймал вопросительный взгляд Дину, глазами показал на Гаса. Дину понимающе кивнул.
— А я, наверное, пойду, — прошептал Радку.
— Валяй, — так же тихо ответил Дину. — А куда ехать-то? — громко спросил он фермеров.
— Хутор Весельчаки, — сказал старший, а младший почему-то заржал. — Километров полста отсюда.
— Пиши письма, — сказал Дину и протянул Радку руку. — Не теряйся.
— А то вам не всё равно, куда ехать? — спросил человек без подбородка, и Лимон узнал этот голос. Тогда он показался ему детским.
Этот человек зарезал Илли.