Глава 8
Утром долго стояла под душем, потом выпила кофе, чтобы проснуться. После кофе легче не стало.
Инга ходила по комнате взад-вперед, как зверь в клетке.
Разговор с Иваном – если только это можно назвать разговором – перевернул ее душу, вывернул наизнанку. И эта изнанка оказалась страшной, безысходной.
Выходит, это он, Иван, оглушил ее и столкнул в подвал той ночью. Из-за него она пережила те часы рядом с мертвой сестрой.
Однако Линку Иван не убивал, в этом она ему поверила.
Тогда кто же?
Теперь она этого никогда не узнает.
Неожиданно раздался резкий короткий сигнал.
Инга вздрогнула – так напряжены были ее нервы, что она не сразу поняла, что это всего лишь эсэмэска.
Она схватила мобильник, взглянула на дисплей.
И похолодела.
Там высветился номер Макса.
В долю секунды перед глазами пронеслось то видение – монстр, сшитый из головы Максима и тела Ульяны Спасской. Она никогда не забудет, как отделяла голову маникюрными ножницами, как прятала ее в морозильнике ресторана.
И вдруг это сообщение.
Кто его мог послать?
Тот, кто убил Макса?
«Не надо, не читай эсэмэску, – шептал голос благоразумия. – Это не принесет ничего хорошего. Сотри ее, не читая!»
Но тогда она не узнает правды.
«И слава богу, – шептал внутренний голос. – Черта ли в ней, в правде? От нее одни неприятности».
Но Инга решилась. Дрожащими пальцами нажала кнопку, чтобы открыть сообщение.
На дисплее загорелись ровные строчки:
«Привет, Снежинка! Я от тебя совсем потерял голову! Хочу ее вернуть. Приходи в «Сиртаки» как можно скорее, долго ждать не буду».
Инга застыла, не сводя глаз с дисплея.
Этого просто не может быть.
Только Макс называл ее Снежинкой. Сначала ей даже нравилось это дурацкое имя, но потом он сам же проговорился, что так же называл ручную белую крысу, которая была у него в детстве.
Только Макс так называл ее.
Но Макс уже давно мертв, она сама видела его отрезанную голову, сама спрятала ее в морозилке греческого ресторана – и вот теперь его призрак посылает ей это издевательское сообщение и зовет туда же, в этот самый ресторан.
Он потерял от нее голову. Ха-ха. Очень смешно.
От такого юмора немудрено свихнуться.
А она и так давно уже ходит по самому краю, по грани безумия.
Что делать?
Внутренний голос шептал, что нужно затаиться, спрятаться, найти какое-нибудь безопасное место и не высовывать оттуда нос, – но какой-то другой голос, куда более сильный, гнал ее в «Сиртаки», чтобы проверить, на месте ли коробка с ужасным содержимым.
Уже через сорок минут она входила в ресторан.
В зале было почти пусто.
Метрдотель Виталик, увидев Ингу, метнулся к ней, думая, что это посетитель, но узнал ее и скис:
– Ты к шефу?
– Ага, – ответила Инга, не собираясь вдаваться в подробности.
В коридоре она снова столкнулась с поваром Рахметом, и тот снова бросился ей навстречу:
– Привет, Инга-джан! Давно не заходила! Будешь обедать? У нас сегодня долма очень вкусная! Попробуй долмы, я тебе самую лучшую положу. Тебе нужно есть, а то совсем худая стала! Одни кости остались, куда это годится?
– Спасибо, Рахмет, – перебила его Инга. – Мне сейчас некогда. Помнишь, я у тебя в морозилке коробку оставила?
– Помню, Инга-джан, конечно, помню.
– Ее никто не мог взять? Она на месте?
– Обижаешь, Инга-джан. Конечно, на месте. Раз ты ее положила, я никому, кроме тебя, ее не отдам.
– Спасибо, Рахмет! А сейчас я хочу ее забрать.
– Забирай, Инга-джан! Если нужно, конечно, забирай.
Рахмет проводил Ингу к огромному морозильнику и деликатно удалился.
Она убедилась, что рядом никого нет, открыла морозильник, засунула руку в глубину, за огромные куски мороженого мяса, и нащупала там свою коробку.
Со страхом, но и с облегчением вытащила ее.
Никто ее не тронул, никто не подменил.
Но тогда кто же прислал ей то издевательское сообщение? Не призрак же Макса с того света!
На всякий случай Инга заглянула в коробку.
Только чтобы убедиться, что внутри замотанная в несколько слоев пленки голова.
И ресторанная подсобка закачалась, как палуба корабля в шторм.
В коробке действительно лежала голова.
Только не голова Максима.
В коробке лежала женская голова.
Инга на мгновение закрыла глаза.
Нет, этого не может быть.
Это просто невозможно.
Сейчас она откроет глаза – и все будет как прежде. Все будет так, как она оставила в прошлый раз.
В коробке окажется плотно упакованная в полиэтилен голова Макса.
Она открыла глаза, но ровным счетом ничего не изменилось.
В коробке была женская голова.
И она даже узнала чья.
Это была голова Ульяны Спасской.
Брови и ресницы покрывал иней, чувственные губы побелели от холода.
– Черт, черт, черт, – пробормотала Инга, разглядывая эту проклятую голову. – Да что же это творится? Кто играет со мной в эти кошмарные игры?
Она еще раз взглянула на голову Ульяны. Та притягивала взгляд, как магнит притягивает железные опилки. И на этот раз Инга увидела то, чего не заметила сразу.
В губах Ульяны, в этих побелевших от холода, но все еще красивых и чувственных мертвых губах, что-то было зажато.
Это был сложенный вдвое листок бумаги.
«Не трогай! – взвыл внутренний голос. – Не трогай, если не хочешь, чтобы все стало еще хуже!»
Но Инга не слушала.
Она должна была знать. Должна была узнать правду.
Осторожно, словно боясь разбудить мертвую голову, она извлекла из ее губ листок бумаги, развернула.
Это была записка, обращенная к ней.
«Привет, Снежинка! – То ли почерк был таким корявым, то ли у нее дрожали руки, Инга так и не поняла. – Ты нашла мою игрушку. Молодец. Теперь принеси ее мне. Я жду вас – тебя и ее – через час в Парголове, Лесная улица, 4. Если вы с Ульяной опоздаете, ты никогда не узнаешь правду».
Тот, кто писал эту записку, нашел самые верные слова. Узнать правду, поставить точку в бесконечной и бессмысленной череде смертей и страданий. Это единственное, что ее еще интересует.
Самой сунуться в пасть зверю?
Но это ее больше не пугало. Пусть все закончится, как угодно, но только закончится.
Инга увидела на полке рядом с коробкой забытый кем-то длинный мясницкий нож. Повинуясь мгновенному порыву, она схватила его и засунула в злополучную коробку.
Хоть какое-то оружие.
Она вышла из кладовой, прижимая коробку к груди. За дверью ее поджидал деликатный Рахмет.
– Все в порядке, Инга-джан? Что-то ты совсем бледная.
– Это от холода, – отмахнулась Инга.
– Может, чаю горячего хочешь или кофе? Хорошо бы водки выпить, сразу согреешься, но ты же не пьешь.
– Спасибо, Рахмет, некогда! Как-нибудь в другой раз. Вот если у тебя пакет есть, чтобы эту коробку в него положить…
– Есть пакет, как не быть. – И Рахмет протянул ей яркий пластиковый пакет с названием ресторана.
Инга упаковала коробку и вышла на улицу.
Подняла руку, чтобы поймать машину.
Очень скоро рядом с ней остановился старенький, но аккуратный и ухоженный «Фольксваген».
– В Парголово отвезешь? – спросила Инга водителя, подтянутого мужичка лет сорока пяти.
– Отчего не отвезти? – ответил тот дружелюбно. – Я сам парголовский, все там знаю. Вопрос только в цене.
– О цене договоримся.
По дороге в Парголово водитель безуспешно пытался разговорить мрачную пассажирку. Заводил разговор о погоде, о ценах на бензин, о футболе, но она молча смотрела перед собой, прокручивая в голове события последних дней.
Кто играет с ней в эту ужасную игру? Какой безумец жонглирует человеческими головами? Чего он хочет от нее?
– Вот оно, Парголово, – подал голос водитель. – Теперь, девонька, куда едем?
– Лесная улица, дом четыре, – ответила Инга. Этот адрес намертво отпечатался в ее мозгу.
– Лесная, четыре? – Водитель удивленно взглянул на нее. – А ты, девонька, часом, ничего не путаешь?
– Не путаю, – мрачно проговорила Инга. – Лесная, четыре, нужно мне туда.
– Так там сейчас ничего нет и никто не живет. Раньше психушка была засекреченная, больница, значит, психическая, а теперь ее подальше от города перевели.
– Засекреченная психушка? – Инга все же отвлеклась от своих мыслей и взглянула на водителя. – Разве больница может быть засекречена? Это же не военный объект.
Водитель обрадовался, что наконец завладел вниманием мрачной пассажирки, и оживленно заговорил:
– А потому она была засекречена, девонька, что в ней содержали самых опасных психов. Убийц, которых по приговору суда приговорили к принудительному психиатрическому лечению. Маньяков всяких. Видела кино «Молчание ягнят»? Вот таких уродов, как там, в этой больнице и держали. Забор очень высокий, колючая проволока, охрана с собаками – все как положено. Чтобы ни один маньяк оттуда не сбежал.
– А вы-то откуда это знаете, если больница была такая секретная?
– Местные жители всегда все знают. У нас же некоторые в этой больнице подрабатывали, а кто просто с охранниками корешился. От местных ничего не скроешь!
– А сейчас, говорите, она закрылась?
– Закрылась, потому как ее подальше перевели. То ли в Лисий Нос, то ли в Мельничный Ручей. И персонал, и больных – всех перевели. Так что, девонька, зря ты туда едешь, никого там теперь нет. Один сторож с собакой, дядя Петя.
– Зря не зря, а мне туда нужно.
– Коли так – твое дело. Вот она, бывшая больница.
Машина остановилась перед высоким железным забором, по верхнему краю которого была пущена колючая проволока.
Инга почувствовала холод в груди.
Выхода не было.
Она должна доиграть эту кошмарную игру, чего бы это ни стоило.
Расплатилась с водителем, выбралась из машины.
Водитель сочувственно покачал головой и укатил.
Инга еще раз огляделась.
Перед ней был глухой забор, но он уже не производил впечатления непреодолимой преграды. Колючая проволока была кое-где оборвана и свисала ржавыми завитками, железные листы тоже проржавели и кое-где были смяты и погнуты ветром. Все вместе производило впечатление заброшенности. Впрочем, железные ворота были пока закрыты.
Инга побрела вдоль забора и вскоре увидела отогнутый железный лист. Здесь вполне можно было протиснуться на территорию заброшенной больницы.
Она вспомнила о стороже с собакой, но решила, что проблемы нужно решать по мере их поступления, и пробралась за забор.
Перед ней был большой участок с несколькими мрачноватыми зданиями, больше всего похожими на тюремные корпуса. Окна забраны ржавыми решетками, в некоторых стекла еще уцелели, в других были выбиты.
Ближайший к ней корпус выглядел чуть более обжитым, в двух окнах первого этажа здесь виднелись занавески. Должно быть, там обитал тот самый дядя Петя.
Туда и направилась Инга.
На дорожке, по которой она шла, валялась какая-то бесформенная темная груда. Поравнявшись с ней, Инга замерла от ужаса и отвращения – перед ней лежала мертвая собака.
Точнее, только собачье туловище, без головы.
Над окровавленной тушей роились мухи.
Ингу замутило. Впрочем, теперь ее было трудно вышибить из колеи. За последние дни она повидала и не такое.
Она обошла собачий труп и пошла дальше, думая о том, что приближается к концу пути. Скоро все решится – она узнает правду. Или погибнет.
Инга поднялась на крыльцо.
Из-за двери доносились странные фальшивые голоса.
Она постучала, но на стук никто не отозвался, а голоса за дверью стали еще громче.
Тогда она толкнула дверь.
Дверь легко поддалась, и Инга оказалась в небольшой, скудно обставленной комнате. Стол, накрытый яркой клеенкой, на нем чайник и большая фарфоровая кружка, рядом пара разномастных стульев, узенькая кушетка. На полу коврик для собаки, в углу включенный старенький телевизор.
Шел какой-то сериал.
Инга поняла, что слышала из-за двери фальшивые голоса актеров.
Перед телевизором стояло деревянное кресло с высокой спинкой.
В кресле кто-то сидел.
От порога Инге не был виден этот человек, только левая рука на подлокотнике.
– Эй, – окликнула его Инга. – Извините, что я вошла без спроса. Я стучала.
Человек в кресле не отозвался. Рука на подлокотнике не шелохнулась.
Инга медленно двинулась вперед, обошла кресло, взглянула.
В кресле сидел мужчина средних лет. Наверное, тот самый сторож, о котором говорил водитель «Фольксвагена».
Хозяин собаки.
Мертвый хозяин мертвой собаки.
Глаза его были широко открыты, в них отражалось мерцание телевизора. Одет в теплую вязаную куртку, на шее странный галстук – широкий, неровный, темно-красный, что-то вроде пионерского галстука советских времен.
Инга вгляделась… и уронила пакет, а комната закачалась перед глазами.
За галстук она приняла язык мертвеца.
Язык, продернутый через перерезанное горло.
– Черт, – прошептала Инга, пятясь и пытаясь справиться с приступом тошноты. – Черт, что же это такое? Кто же может такое творить? Это не человек!
Она не справилась с тошнотой, ее долго выворачивало на собачий коврик. Впрочем, собаке он больше не понадобится.
Когда все закончилось, она почувствовала себя пустой и легкой. Недрогнувшей рукой налила воды из чайника, выпила.
Вода еще не успела остыть.
Значит, все произошло совсем недавно.
Инга еще раз взглянула на мертвого сторожа.
И на этот раз увидела стрелку.
Стрелка нарисована была кровью на полу комнаты.
Она указывала на угол, занавешенный тяжелой портьерой.
Инга не колебалась.
Подхватила свой пакет, отдернула портьеру, за которой оказалась дверь, толкнула ее и вышла в полутемный коридор, освещенный редкими тусклыми лампочками дежурного света.
На стене была нарисована кровью еще одна стрелка.
И Инга пошла туда, куда эта стрелка указывала.
Она прошла по коридору метров пятьдесят и оказалась перед открытым люком, за которым была лестница. Лестница, ведущая вниз.
Под землю.
На стене рядом оказалась еще одна стрелка, которая указывала вниз.
«Неужели ты сама пойдешь туда? – прозвучал в голове голос разума и рассудительности. – Туда, к ужасу и смерти?»
Она вспомнила ту ночь, восемь лет назад. Ночь, которая расколола ее жизнь на до и после. Тогда она всего лишь заглянула в открытый люк.
Она поняла, что уже прошла точку невозврата и должна двигаться вперед. Даже если этот путь приведет ее к смерти.
Инга начала медленно спускаться.
Ей казалось, она спускается в свое прошлое, в ту самую ночь. В самую страшную ночь своей жизни.
Вот она снова в подвале деревенского дома, в подвале, стены которого освещены дрожащим пламенем свечей. Только тогда она упала в черную дыру – а сейчас спускается сюда по своей воле.
И как будто она действительно вернулась в прошлое – Инга увидела такой же, как тогда, колеблющийся неверный свет.
Еще несколько ступенек – и она на дне.
Этот подвал не был похож на погреб деревенского дома.
Большой, просторный, уходящий в таинственную полутьму, он был освещен двумя десятками свечей, расставленных на полу.
Как тогда.
Только между этими свечами не лежала мертвая женщина.
Между ними стояла стальная тренога, к которой вниз головой был подвешен человек.
Человек со связанными руками.
Как карта Таро, неуместно подумала Инга. Карта «висельник».
Этим человеком был Иван.
На бетонном полу под ним стояло большое ведро, в котором плескалась какая-то темная жидкость.
Инге не понадобилось много времени, чтобы понять, что это.
Кровь.
Кровь стекала в ведро из раны на шее Ивана.
Инга не думала, что в человеке так много крови.
Она шагнула вперед, приблизилась.
И вдруг его глаза открылись.
Иван все еще был жив.
Он увидел ее и, кажется, узнал. В глазах мелькнуло осмысленное выражение, с губ сорвалось какое-то слово.
Что-то похожее на «прости».
Так Инге хотелось думать.
В эту минуту она совершила, наверное, самый жестокий поступок в жизни. Она подошла вплотную к умирающему, посмотрела прямо в его глаза и отчетливо проговорила:
– Нет!
И тут же глаза Ивана погасли.
А за спиной у Инги раздалось несколько хлопков, и сухой насмешливый голос проговорил:
– Браво! Это правильно! Есть вещи, которые никогда нельзя прощать!
Инга резко развернулась.
Ей показалось, что она сходит с ума. Уже сошла, провалилась в черную пропасть кошмара.
За спиной стояло существо из самых страшных ее снов – чудовище с телом человека и головой волка. То самое существо, которое обитало в черной дыре ее памяти. Существо, которое она увидела в тот последний вечер, когда была с Максом.
Она думала, что это чудовище привиделось ей.
– Браво! – повторил этот монстр тем же странным, приглушенным голосом и шагнул навстречу. – В нас с тобой есть кое-что общее. Ты тоже не умеешь прощать. Но если ты думаешь, что это спасет тебя сегодня, ты ошибаешься. Оборотень вышел на охоту, и он не успокоится, пока не получит свое!
Инга почувствовала, что это уже перебор.
Этого слишком много для одного человека, для одной женщины. Это чудовище…
Но что-то в нем было ненастоящее. Глаза не горят адским блеском, только блестят, как две стекляшки.
Монстр приближался.
Чтобы как-то защититься, она швырнула в него единственное, что оказалось у нее в руках, – пакет с головой Ульяны Спасской. Коробка попала точно в цель, и произошло неожиданное: волчья голова свалилась на пол, и на месте чудовища оказался человек.
Тот самый человек, с которым Инга встречалась в отеле «Невский парадиз».
Человек, который назвался Михаилом Юрьевичем Слонимским, психиатром, специалистом по маньякам.
Но сейчас она ни за что не приняла бы его за респектабельного, интеллигентного ученого, автора книг и участника конгрессов.
Сейчас он был страшен. Забрызганный кровью, с безумными глазами, с перекошенным от ненависти лицом.
Он был страшен, но Инга постаралась преодолеть страх и взглянуть прямо в глаза безумцу. Как нужно смотреть в глаза бездомной собаке, чтобы остановить ее.
– Так это была всего лишь маска? – насмешливо проговорила она, кивнув на волчью голову. – Дешевая бутафория? Стеклянные глаза?
– Это не бутафория, – злобно процедил безумец. – Это настоящая волчья голова. Голова зверя, которого я убил собственными руками, чтобы взять от него силу и беспощадность!
Да, без маски этот человек оказался еще страшнее.
– Кто вы? – проговорила Инга дрожащим голосом. И тут же поправила себя: – Кто ты?
Она поняла, что их двоих связывает что-то столь сильное и страшное, что делает немыслимым холодное «вы».
– Кто ты? – повторила она. – Что тебе от меня нужно? Почему ты меня преследуешь?
Ответ его загрохотал на весь подвал, отдавшись эхом от бетонных стен:
– Ты еще не поняла?
Инга смотрела на него как зачарованная. Как кролик смотрит на приближающегося удава.
А он, этот страшный человек с окровавленными руками, с забрызганным кровью лицом, действительно приближался к ней.
– Зря ты так сделала, – проговорил он с детской обидой в голосе. – Зря ты сбросила с меня маску. Я не люблю, когда посторонние видят мое лицо.
– Перебьешься! – зло бросила Инга.
– Отдай мне мою игрушку, – проговорил мужчина капризным повелительным тоном и протянул вперед руки.
Только теперь Инга заметила, что пакет с головой Ульяны Спасской подкатился к самым ее ногам.
Она подняла пакет, достала коробку, запустила в нее руку. Одним движением выдернула мясницкий нож, который прихватила в ресторане «Сиртаки».
Бросилась вперед, взмахнула ножом, целясь в грудь убийцы.
Но тот едва заметно сдвинулся в сторону, и нож вонзился не в грудь, а в плечо.
Инга попыталась выдернуть нож, чтобы нанести еще один удар, но убийца отшатнулся, сделал шаг назад.
Нож торчал из его плеча, но он этого как будто не замечал.
Глаза его загорелись еще ярче.
– А ты отличная дичь, – прошипел он.
Повернул голову к своему плечу и жадно слизнул стекающую кровь.
Инга попятилась в ужасе.
Что же он такое?
Какое порождение тьмы, не чувствующее боли, не боящееся ран?
– Отличная дичь! – повторил он окровавленными губами.
И тут же в руке его появился какой-то плоский темный предмет, из которого вылетели две пружины, – и тело Инги пронзила молния, и она провалилась в темноту.
Неприметный человек в скромной одежде посмотрел на монитор и покачал головой. Вот уже несколько часов он ничего не знает об Инге. Куда она подевалась, хотелось бы знать. Вышла из дома без компьютера и пропала на долгое время. Интуиция подсказывала ему, что с Ингой что-то случилось. Вот уж умеет эта женщина притягивать к себе всевозможные неприятности. Хотя за последнее время ему удалось добыть любопытные сведения.
Всю жизнь Инги Завьяловой он просветил как рентгеном. На молекулы разобрал. Узнал о трагической смерти сестры, о бывшем зяте – майоре полиции, о ее наркотиках, о мерзавце Дзюбе, который поставляет ей таблетки.
Он узнал о ней все. Или надеялся, что все. И пришел к выводу, что вряд ли она знает, куда подевался Максим Королев. Тот был профи, умел обрубать концы. Но само его исчезновение наводило на размышления. Так или иначе, он не выполнил работу, а это чревато неприятностями. Мог он, конечно, исчезнуть без следа, не выполнив заказ, но ведь это точно ставит крест на его репутации. Решил уйти на покой в таком раннем возрасте? С чего вдруг?
И совершенно не укладывается в эту историю безголовое тело Ульяны Спасской. Допустим, видела бабенка кое-что лишнее, оказалась не в том месте не в то время, помешала операции, но голову-то для чего отрезать? Чтобы не узнали? Так узнали же все равно по татушке.
Полиция, конечно, до сих пор в неведении, но это к лучшему. А его господин Спасский теребит, не столько ему нужно узнать, кто жену убил, а надобно срочно голову этой самой жены получить, чтобы похоронить ее в полном комплекте, в приличном виде и забыть поскорее эту историю. И чтобы журналисты не докопались. Потому что для бизнеса это очень плохо.
Поэтому он следил за Ингой, больше ничего не оставалось. Вчера девица ездила зачем-то в Лугу, куда наведывалась нечасто. Была там довольно долго. После навестила своего бывшего зятя, что делала и вовсе редко. С чего это у нее такая тяга к прошлому?
Он всегда обращал внимание на такие вещи. Поэтому не поленился и поехал в Лугу вслед за Ингой. Но задержался в дороге, еще была авария на шоссе, так что прибыл он к дому Инги, когда та уже уехала.
Разговорить соседку тетю Соню не составило труда. Он представился работником земельной управы, покрутившись возле брошенного, как он сказал, дома. Через полчаса получил все нужные сведения о передвижениях Инги. Он умел задавать вопросы, умел слушать, поэтому выяснил адрес Галины Кочетковой без труда.
Он справедливо посчитал, что Инга не та женщина, чтобы просто ходить в гости, и решил сам навестить Кочеткову. Но до этого посидел в машине и сделал несколько звонков компетентным людям.
Галине Кочетковой он предъявил замысловатое удостоверение, и она сочла его сотрудником очень серьезной конторы. Вид у него был вполне подходящий – совершенно неприметный, глаза пустые, ничего не выражающие, при необходимости и желании он умел делать и не такое.
– Проходите, – устало сказала она и провела его на кухню.
Глядя на ее опущенные плечи, как будто на них давил неподъемный груз, он понял, что эту женщину ничем ни удивить, ни напугать нельзя.
– Галина Викентьевна, я хотел бы поговорить о вашем брате, – начал он, придав голосу официальную доброжелательность.
– О Боре? – вскинулась она. – Вы хотите поговорить о Боре? Но он умер восемь лет назад. Вы не можете этого не знать!
– Я в курсе этой печальной истории, – кивнул он, – но я бы хотел поговорить о другом вашем брате, Глебе.
– Что? – Вот тут она вскочила с места, опрокинув стул. – Как вы?.. Зачем вы?.. Я не хочу об этом говорить, я о нем ничего не знаю! И не хочу знать!
– Придется. – Он добавил голосу жесткости, а глазам суровости. – Я ведь не просто так к вам приехал чаю попить. Дело очень серьезное, вы обязаны со мной сотрудничать. Я не хочу грозить вам санкциями, но если придется…
– Вы думаете, это имеет для меня какое-то значение? Просто я хотела сказать, что у меня нет брата. Когда-то давно было двое, потом остался один Боря. А теперь нет никого. – Последние слова она произнесла севшим голосом.
– Все же расскажите мне все с самого начала, – сказал он теперь уже вполне по-человечески. – Предупреждаю, что это не допрос, я ничего не записываю.
– Глеб с детства был каким-то жестоким. Он на два года старше Бори, а потом уже я родилась, еще через три года. Меня-то он всегда третировал, мучил по-всякому, сколько раз ему от отца попадало. Понимаете, отец очень суровым был по природе. Не улыбнется никогда, по голове не погладит, ласкового слова не скажет даже мне. Говорят, отцы девочек любят, особенно младших, но в нашей семье все не так было. Не бил он детей, не ругался нехорошо, но при нем чтобы все по струнке ходили. Мама ему никогда не перечила – он, говорила, нас кормит, поит, много работает, значит, нужно все делать, как он хочет. Вроде бы и на работе его хвалили, и не пил он – в праздник только пару рюмок. Но характер был очень тяжелый. Оттого мы с Борей и выросли такими. Не забитыми, нет, но робкими, с людьми трудно сходились, и вообще… В школе у меня подруг не было – отец строго сказал, чтобы в доме никто посторонний не торчал. Боря тоже никого в дом не мог привести, и к маме никто не ходил. А с Глебом все по-другому было. Он с детства никому никогда не подчинялся, все по-своему делал. Отец за это его очень наказывал, ему нужно было, чтобы мы все его беспрекословно слушались. А Глеб ни в какую. Друзей у него не было, не потому, что отца боялся, а потому, что злой он был, жестокий даже. С первого класса учительница жаловалась, что бьет он детей и гадости нарочно делает. Мелкие, а иногда и крупные. Отец в другую школу его перевел, там то же самое началось. В конце концов все от него отступились, мы с Борей тоже его боялись. Сколько он игрушек моих переломал, сколько Боре тетрадей перепортил. А у отца разговор короткий: не уберегла куклу – вторую не получишь, следить надо за вещами. И жаловаться не смей.
– И физически вас мучил?
– Меня все-таки мама оберегала, я младшая. Так, ущипнет втихомолку, один раз чаем горячим облил. А Борю чуть не задушил ночью подушкой, он мне сам рассказывал. Котенка моего головой об стену убил. – Голос у Галины дрогнул. – У нас в доме внизу столовая была, мышей много развелось, отец и разрешил мне котенка, так Глеб его… А потом мышеловки ставил и мышей руками давил.
– Не возникало у родителей никаких вопросов, что что-то не то с вашим братом?
– Мама отцу сказать боялась – он тогда как раз на повышение пошел, большим начальником стал, дома реже бывал. Учителя, конечно, заметили, вызвали маму в школу. Она им сказала, что поставила Глеба на учет, а сама не стала этого делать, отца боялась. Только разговор завела – он как раскричится. Как это – при моем, говорит, положении сын у меня псих? И запретил ей к врачам обращаться.
– Неумный поступок, – не удержался сыщик.
– Конечно. – Галина горько вздохнула. – Но они за него дорогую цену заплатили.
«А вы?» – хотел спросить он, но промолчал.
– Тогда Глебу лет пятнадцать было. В школе, видно, ждали, чтобы поскорее от него избавиться, а он похитрее стал, не нарывался. Пропадать стал из дома надолго, вернется – взгляд такой жуткий, и пахнет от него противно, иногда руки в крови, я сама видела. Как оказалось, бездомных собак и кошек он убивал. Но не в нашем районе, а далеко, так что никто из соседей не видел.
Как-то окончил он школу, плохо, но окончил, учителя ему оценки натянули. Отец сказал, что он в армию пойдет, там, мол, дурь выбьют. А пока на даче мы все жили в Бернгардовке. Там у соседей собака была, овчарка. Очень она Глеба невзлюбила, чувствовала, наверное, что-то не то. Прямо бросалась, когда он мимо шел. Однажды в субботу мы с мамой и Борей в город уехали, нужно было к школе кое-что купить. А поздним утром ту овчарку нашли. Мертвую и без головы.
– Что вы говорите? – Неприметный человек оживился.
– Ага, во дворе у соседей лежало только тело, холодное уже. А голову он подпихнул на подоконник. Они проснулись и увидели… Шум, конечно, крики, соседи сразу на Глеба – что-то такое в воздухе уже витало. И тут он идет – рука замотана, овчарка здорово его покусала.
Тут бы сразу милицию вызвать, а отец схватил его и в доме заперся. Я, говорит, сам с ним разберусь.
Слышали люди крики, потом отец Глеба ударил. А тот тогда схватил кухонный нож и зарезал отца.
Пока милиция приехала, пока дверь взломали – семнадцать ножевых ран на теле уже было. Когда мы вернулись, мама сразу без памяти свалилась. И через два дня в больнице умерла.
Нас с Борей к себе тетка взяла, а Глеба арестовали. Он первое время вообще никого не узнавал, так что его сразу определили в психиатрический институт на экспертизу. Пока то да се, ему восемнадцать исполнилось, так что судили его уже как взрослого. Нам, детям, особо не рассказывали, потом тетка сообщила, что суд определил Глеба на принудительное лечение и вряд ли он теперь из той психушки выйдет. Честно скажу, мы только по маме плакали, отца не очень жалели, не такой был человек, чтобы дети о нем с любовью вспоминали.
Тетка была женщиной грамотной, сообразила, что нужно детей психиатру показать. Да ведь тогда как раз перестройка началась, все вразброд пошло. Никто с нами возиться особо не хотел, оставили нас в покое. Потом другие заботы начались – пенсию нам положили небольшую, тетка крутилась как могла, чтобы нас одеть-прокормить.
Все вещи Глеба она выбросила. И все фотографии, где мы вместе. Мы понятия не имели, что там с Глебом дальше было, забыли о нем. Не было у нас брата. Так легче. – Галина вытерла выступившие слезы. – Вот все я вам рассказала, что раньше было, и понятия не имею, где Глеб сейчас. Не связывалась с ним никогда и от него ничего не получала. Когда тетка умерла, мы с Борей квартиру в городе продали и сюда переехали, в Лугу. Чтобы ничто не напоминало о том страшном времени.
– Ваш брат, Галина Викентьевна, содержался в специализированной психиатрической клинике в Парголове. Режим там очень и очень строгий. Было назначено серьезное лечение, которое, по утверждению наблюдающих его докторов, не сразу, но дало результат.
Во всяком случае, последние десять лет режим ему был значительно ослаблен. Он мог свободно передвигаться в течение дня, помогал санитарам и в больничной библиотеке. И самое главное – примерно месяц назад ваш брат отпущен из больницы как полностью вылечившийся.
– Что-о? – Галина вскочила, стул с грохотом упал на пол. – Что вы сказали? Это правда?
– Сведения абсолютно официальные, – кивнул неприметный человек. – Скажите, вы не замечали ничего необычного в последнее время? Никто не звонил вам, не было странных писем, никто не останавливал вас на улице?
– Нет-нет. Хотя… Понимаете, у Бори был дневник, такая общая тетрадка, куда он записывал свои планы и впечатления. Тогда я думала, что это деловые заметки, а когда он умер, не удержалась и прочитала. Вы ведь знаете, как его убили?
– Да, конечно.
– Вот он там много пишет о своей любви. Он был влюблен в ту женщину, которую потом убил маньяк. Но она была замужем, у Бори не было никакой надежды, ее муж – очень грубый человек. Я не сказала об этом сестре той женщины, когда она приходила сюда, – что уж теперь-то. Понимаете, когда я стала показывать ей то, что осталось от Бори… Не знаю зачем, но мне захотелось перебрать старые записи, открытки, фотографии. Дневник лежал в той же коробке, а сейчас его там нет. Я искала потом везде, но он пропал. Зато я нашла вот это. – Она порылась на стеллаже с книгами и вытащила фотографию.
На ней были два мальчика – одному лет десять, второй на два-три года старше. Смотрит в объектив набычившись, косая челка, плотно сжатые губы.
– Понимаете, ее не было. В свое время тетка сожгла ее вместе с остальными, – волновалась Галина. – И вдруг она появилась буквально ниоткуда. Вы думаете, что это…
– Возможно, – сказал ее собеседник, вставая, – что ваш брат побывал у вас в доме. Вы должны быть очень осторожны. Кто знает, в каком он состоянии. Не пугайтесь, все может объясниться очень просто. Берегите себя.
И поскорее вышел, чтобы не отвечать на ее вопросы. У него не было пока на них ответов, одни догадки.
Сейчас, сидя перед пустым экраном, мужчина неприметной наружности размышлял, куда могла подеваться Инга. Все, что рассказала Галина Кочеткова, он тщательно проанализировал еще по дороге из Луги, сопоставил с собственной информацией и решил, что Глеба Кочеткова нельзя сбрасывать со счетов. Очень не понравилась ему история с отрезанной головой собаки.
Сейчас же он перебрал в уме все непонятные факты и прикинул, что чего-то все же не хватает. Только если представить, что за всеми событиями стоит чья-то безумная фантазия, тогда все сходится. Тем более что безумец возник из небытия и связан с Ингой через сестру.
Неприметный сыщик принял решение. Он выяснил, что специальная больница раньше находилась в Парголове, а теперь переведена в другое место. Старое здание больницы хотели сломать, но не успели, так что стоит оно заколоченное и охраняет его один сторож. Нужно ехать туда срочно.
Инга бежала по безлюдным улицам незнакомого ночного города, по узким темным переулкам, а за спиной у нее грохотали шаги преследователя. Тяжелые шаги, тяжелое, шумное, хриплое дыхание.
В какой-то момент она обернулась и увидела его – за ней гналось чудовище с телом человека и головой волка. С белых волчьих клыков капала слюна, глаза горели багровым пламенем. Пламя бешенства, пламя охоты.
Инга бежала из последних сил. Она задыхалась, у нее кололо в боку, но страшный преследователь неумолимо приближался, настигал…
Она взбежала по крутой лестнице и оказалась перед запертой дверью.
За этой дверью – спасение, безопасность. Она принялась колотить по ней кулаками.
Но дверь не открывалась.
Инга стучала, стучала изо всех сил.
И пришла в себя от этого стука.
Она лежала на спине в деревянном ящике, а сверху кто-то приколачивал к ящику крышку. Именно этот стук слышала она в своем кошмаре.
Она вспомнила, как приехала в заброшенную больницу, как нашла там мертвого сторожа, а потом истекающего кровью Ивана, который умер у нее на глазах.
Вспомнила, как появился безумец, маньяк в волчьей маске. Как она сбила с него эту маску и увидела того человека, который встречался с ней под именем Слонимского.
Вспомнила, как пыталась бороться с ним. И как потеряла сознание от удара током.
Инга попыталась подняться и поняла, что руки и ноги ее связаны.
Тогда она ударила связанными руками в крышку ящика.
И тут же над ее головой зазвучал зловещий голос:
– Пришла в себя? Отлично! Теперь начинается самое интересное. Ты почувствуешь то, что чувствуют заживо погребенные! Доски этого ящика плотно пригнаны одна к другой, и воздух скоро закончится. Ты заново переживешь то, что случилось с тобой восемь лет назад.
– За что?
Маньяк не отвечал, он продолжал заколачивать гвозди, и тогда она задала другой вопрос:
– Кто ты?
– Кто я? – переспросил он, и голос его странно дрогнул. – Что ж, если тебе интересно, послушай мою сказку. Начинается она, как любая сказка: жили-были трое детей, два брата и сестра. Сестра и младший брат были дети как дети, самые обычные. А старший отличался от них, отличался от всех остальных детей. Он был необычным человеком. О таких, как он, поэт написал: «Лист опавший, колдовской ребенок»… С самого раннего детства старший брат почувствовал, что все, что его окружает, – ложь. Что за хрупкой поверхностью жизни спрятано бесконечное царство смерти и только смерть существует на самом деле. Тот, кто повелевает смертью, повелевает и жизнью. Он пытался заглянуть в глаза смерти. Сначала только животных.
Маньяк ненадолго замолчал, сделал несколько ударов молотком и снова заговорил. Видимо, ему хотелось выговориться.
– У троих детей, конечно, были родители. Мать – обычная слабая женщина, а отец – жестокий и злой человек. Он мучил своих детей, причинял им боль. Он не давал им жить, как им хотелось, он установил в семье порядки, как в казарме, как в тюрьме. Все должны были подчиняться только ему, все делалось по его велению, никто не смел перечить.
И однажды колдовской ребенок, старший сын, покончил с этим. Он убил отца.
Казалось бы, он только восстановил справедливость, сделал доброе дело, навел порядок в семье. Но человеческое общество устроено глупо и неправильно, оно неверно понимает справедливость, и колдовского ребенка поместили в каменный мешок. В мешок, который по недоразумению называют больницей.
Он снова надолго замолчал, видимо, воспоминания давались ему непросто.
– Несколько лет он – я – страдал в заточении, но постепенно научился правильно обращаться со своими тюремщиками. Я говорил им то, что они хотели услышать, делал то, что они хотели увидеть, помогал им ухаживать за другими узниками, другими несчастными, делал любую работу – и постепенно они стали относиться ко мне лучше. Как дрессировщик относится лучше к послушному зверю. Они разрешили мне гулять, читать книги в тюремной, то есть в больничной, библиотеке. Там было много книг, много замечательных книг о темных сторонах человеческой души. Тогда я и изучил поведение тех, кого называют маньяками, серийными убийцами. Тех, кто, как и я, понимает, что жизнь – лишь видимость, хрупкий покров, а главное в ней – это смерть.
Инга лежала тихо, ошеломленная тем, что услышала.
– Я читал газеты – мне это позволяли, – продолжал маньяк. – Больше всего меня интересовали убийства. Особенно настоящие убийства, не связанные с вульгарными мотивами вроде ограбления. Так я узнал о Лужском маньяке. А потом – о смерти своего брата. Его убили, забили насмерть. Его били долго, он задыхался, пытался закрыться, уползти прочь, но ему не дали. Борис никогда не умел за себя постоять.
– Борис? – против воли спросила Инга. – Ты хочешь сказать, что Борис Кочетков – твой брат?
– Ага, значит, она тебе не сказала, – прошипел маньяк. – Она не сказала, что у нее было двое братьев!
Инга вспомнила, как изменилась в лице Галина, как выхватила у нее из рук фотографию двух мальчиков. Один был Борис, а второй – сердитое неприятное лицо, тяжелый взгляд из-под косой челки…
Маньяк ненадолго замолчал, несколько раз ударил молотком и снова заговорил:
– Так прошло много лет, а потом, в один прекрасный, действительно прекрасный день, тюремщики или врачи, что одно и то же, решили, что я окончательно выздоровел и больше не представляю угрозы для общества. Ха-ха-ха, – маньяк обозначил смех, – не представляю угрозы! И они выпустили меня.
Я нашел сестру. Не стал показываться ей, не стал с ней разговаривать – не хотел ее пугать раньше времени. Но я тайком проник в ее дом.
Там я понял две вещи.
Тот, кто убил моего брата, убил и сестру. После его смерти она не жила. От нее осталась оболочка, как сброшенная змеей старая кожа.
И еще я понял, что должен отомстить. Отомстить за брата и за погубленную жизнь сестры.
В квартире сестры я нашел дневник Бориса. Из него я узнал, что он любил Лину, твою сестру. Но ты была против их любви, ты все время наговаривала на него…
– Ерунда! – подала голос Инга. – Как я могла что-то о нем говорить? Я о нем знать не знала! И о какой любви речь? У Лины не было к твоему брату никаких чувств.
– Замолчи, – оборвал ее маньяк. – Я читал его дневники и знаю правду!
– Правду? О какой правде ты говоришь? У твоего брата была своя правда, свой мир, ничего общего не имеющий с реальностью! Выдуманный мир!
– Замолчи! Я все равно не стану тебя слушать!.. В том же дневнике я прочел, что Иван, муж твоей сестры, угрожал брату, грозил избить и даже убить его. Потом я сумел раздобыть протокол осмотра тела Бориса и понял, что это Иван забил его до смерти, а потом сделал все, чтобы дело закрыли.
Тогда я и решил, что вы – ты и Иван – должны сполна заплатить за смерть брата.
– Допустим, Иван действительно в чем-то виноват, но при чем здесь я? – взвыла Инга. – Что плохого я сделала твоему брату?
– Ты виновата еще больше, чем Иван! И не пытайся оправдаться. Я вынес приговор и начал приводить его в исполнение.
– За всем этим ужасом стоишь ты?
– Конечно, – хвастливо ответил маньяк. – О, я не торопился, за эти двадцать пять лет я научился терпению. Я стал следить за тобой, за тобой и за этим отвратительным ментом, убийцей моего брата. Месть моя должна была быть тщательно продуманной и холодной.
Да, за восемь лет она успела основательно остыть. Я выяснил о тебе все, узнал, что ты наркоманка, жить не можешь без таблеток, что ты одинока и только раз в неделю позволяешь себе ни к чему не обязывающий секс. Твой партнер меня интересовал только потому, что он связан с тобой. Оказалось, однако, что он не так прост. Он усиленно окучивал богатую красотку, то есть спал с вами обеими, а ты ничего и не заметила.
– Я все это знаю, – процедила Инга, – очень уж не старайся. Это ты мне подсыпал какую-то дрянь там, в баре?
– Конечно! За то время, что я провел в больнице, я сумел подобрать ключи ко всем помещениям, ко всем шкафчикам, выкрал много нужных лекарств, изучил от корки до корки свою медицинскую карту, прочитал заметки врача и понял, что нужно делать, чтобы медики посчитали меня вполне нормальным.
Мне нужно было усыпить тебя, чтобы той ночью ты не мешала. А когда ты проснулась утром, тебя ждал в постели симпатичный сюрприз. – Маньяк противно засмеялся. – Я думал, ты окончательно рехнешься и тебя запрут в психушку, посчитав, как и меня, опасной для общества.
Но ты не сошла с ума, а вызвала этого мента, Ивана. На него у меня тоже были обширные планы. Это даже хорошо, что вы сопротивлялись, что все удалось сделать не сразу. Я получил от игры гораздо больше удовольствия!
– Ты псих, тебя надо было не лечить, а пристрелить сразу же! – закричала Инга. – Скольких неповинных людей ты убил! Что ты сделал с настоящим психиатром Слонимским, тоже убил?
– И его, и многих других. Что значат эти людишки рядом с моими планами? – высокомерно вскинул голову маньяк.
С этими словами он последний раз ударил по крышке ящика. По крышке гроба.
Инга услышала удаляющиеся шаги. И поняла, что все кончено.
Она давно чувствовала, что ей не хватает воздуха. Теперь его почти не осталось, каждый вдох становился все тяжелее, все мучительнее, сердце билось тяжело и часто, в голове стучали молоточки, как будто ее мучитель продолжал вколачивать гвозди в крышку ящика.
Она попыталась развязать веревку на руках, но из этого ничего не вышло. Да и что бы она сделала, если бы сумела освободить руки? Все равно ящик был намертво заколочен.
Она повернулась набок и вдруг почувствовала резкую боль в плече, что-то острое вонзилось в кожу.
Подняла связанные руки, ощупала стенку ящика и нашла не до конца забитый гвоздь с торчащей из доски шляпкой.
Именно этим гвоздем она поцарапалась.
Этим гвоздем можно попытаться разрезать веревку…
Она принялась перетирать веревку гвоздем.
Дело подвигалось медленно. Не только веревка постепенно источилась, но и гвоздь понемногу вылезал из стенки ящика, должно быть, был непрочно забит.
Силы Инги быстро таяли, воздуха в ящике становилось все меньше, но она не оставляла своих попыток, не переставала бороться…
И наконец – о чудо! – веревка распалась на две части.
Ее руки были свободны.
Но сама она ни на пядь не приблизилась к свободе.
Легкие разрывались от боли, сердце билось часто и слабо. Перед глазами поплыли яркие цветные полосы, которые начали складываться в фантастические картины.
Еще немного – и она потеряет сознание, а затем и жизнь.
А может, так и нужно? Может, отдаться в ласковые руки беспамятства? Закончатся ее страдания, закончится пытка, в которую превратилась ее жизнь.
Инга пошевелилась и снова задела гвоздь.
Боль вернула чувства, вернула жажду жизни.
Нет, она не сдастся! Этот злобный идиот не победит ее так просто!
Это легко сказать, но что она может сделать? Она заколочена в ящике, у нее нет никакого инструмента, чтобы выбраться.
Гвоздь!
Конечно, это жалкое подобие инструмента, но все же хоть что-то. По крайней мере, она будет бороться.
Инга ухватила пальцами шляпку гвоздя, попыталась вытащить его, но гвоздь даже не шелохнулся.
Тогда она сползла чуть ниже, чтобы гвоздь оказался напротив ее лица, и вцепилась зубами.
Напрягла шею, потянула что было сил.
И гвоздь вылез из доски.
Инга перехватила его рукой.
И потеряла сознание: борьба отняла слишком много сил.
В последний миг она почувствовала облегчение. Все наконец закончилось.
Живительный глоток воздуха проник в ее легкие. Она жадно вздохнула, издала мучительный хрип и открыла глаза.
Крышка ящика была немного сдвинута, над ней нависало лицо маньяка.
– Сюрприз! – проговорил он, вглядываясь в свою жертву. – Ты думала, что все закончилось? Надеялась, что милосердная смерть приняла тебя? Нет, тебе не удастся отделаться так легко! Ты будешь умирать снова и снова! Я буду убивать тебя раз за разом!
Инга жадно вдыхала воздух, и жизнь возвращалась к ней.
И вместе с жизнью к ней возвращалась ненависть.
Она сжала кулаки.
И вдруг ощутила в правой руке гвоздь.
Большой длинный гвоздь.
– Ты не умрешь еще очень долго! – прошипел маньяк, наклонившись над ящиком и вглядываясь в ее лицо.
– Зато ты умрешь быстро! – вскрикнула Инга и ударила его в глаз.
Гвоздь легко вошел в глазницу.
Маньяк зарычал, отшатнулся и упал на цементный пол.
Инга отдышалась, сдвинула крышку и выбралась из ящика.
В нескольких шагах от нее на полу корчился маньяк. Из одного его глаза торчала ржавая шляпка гвоздя, другой все еще горел безумием и ненавистью.
– Ты, – прохрипел маньяк, увидев Ингу. – Ты!..
– Да сдохни уже, – процедила та.
Вдруг тело маньяка напряглось, по нему пробежала судорога – и он затих, откинув голову и уставившись в потолок своим единственным широко открытым глазом.
– Наконец-то!
Инга опустилась на пол.
Так она и сидела, прислонившись спиной к стене.
Ей ничего не хотелось делать, никуда не хотелось идти – только сидеть неподвижно и дышать, дышать. Дышать сырым и затхлым воздухом подвала, который казался ей сейчас свежим, как морской бриз.
Вдруг дверь подвала со скрипом открылась, и на пороге показалась человеческая фигура.
Инга напряглась – она ждала от жизни только неприятных сюрпризов.
Однако человек вышел к свету, и она его узнала, хотя это было не так просто. Этот человек отличался очень незаметной, незапоминающейся внешностью. Среднего роста, среднего возраста, среднего телосложения. Увидев его на улице, вы бы его немедленно забыли.
Но Инга вспомнила этого человека, с которым встречалась несколько раз. Именно ему она отдала флешку, украденную Максимом у Вадима Спасского.
– Здрасьте, – проговорил неприметный человек, оглядывая подвал. – Да, не завидую я тому, кто будет здесь наводить порядок.
– Вы немного опоздали, – проговорила Инга мрачно, – пропустили самое интересное.
– Что же делать. – Неприметный мужчина подошел к мертвому маньяку, остановился над ним. – Я так понимаю, что это Глеб Кочетков, старший брат Бориса и Галины.
– Он самый.
– Интересный персонаж. Убил своего отца, по результатам психиатрической экспертизы был помещен в спецклинику. Там спустя какое-то время врачи отметили значительное улучшение, перевели его на облегченный режим. Он много читал и здорово подковался по вопросам психиатрии. А когда его признали здоровым и выписали, такого наворочал…
– Да знаю я все это, – устало проговорила Инга. – Лучше скажите, что сейчас делать. Я ведь убила его при самозащите.
– Ничуть не сомневаюсь. И советую вам отправляться домой, а здесь я как-нибудь сам разберусь. А вы идите себе тихонечко домой, баиньки. А я так сделаю, чтобы вас здесь никогда не было. Никаких следов, ясно? Вы понятия не имеете об этом запущенном здании, вас с этим ничего не связывает.
Он увидел на полу пакет, наклонился, заглянул в него и присвистнул:
– Ага, а вот и голова Ульяны Спасской! Ее-то я и ищу. Теперь можно будет организовать приличные похороны. А то вдовец уже извелся прямо в нетерпении.
– А где голова Макса? – невольно спросила Инга. – И что он сделал с его телом?
– А вам зачем? – тут же оглянулся на нее этот неприметный сыщик. – Хотите поплакать? Я так понимаю, что тела его мы не найдем, и голова, верно, уже растворилась. Но вы не волнуйтесь, никто его искать не станет. Не тот человек.
– Уж точно не я. – Инга скупо кивнула.
– А тело вашего бывшего родственника, конечно, придется полиции предъявить. Пусть уж они сами разбираются, за что его маньяк убил. А также убийство сторожа расследуют и еще того, настоящего психиатра. А я вот доставлю ценный груз, – он кивнул на коробку с головой Ульяны, – и считаю свою работу законченной.
– Рада за вас, – поморщилась Инга. – А вот я так и не узнала, кто убил мою сестру.
– Точно не он. – Неприметный человек взглянул на маньяка. – Когда ее убили, он еще был в больнице.
Он немного подумал и добавил:
– Вот что я подумал. Не хотите ли вы, Инга, работать со мной? У вас большие способности, и вы очень везучий человек. В моей работе это важно. Зарабатываю я неплохо, вас не обижу. А самое главное – у вас будет возможность разобраться с мучающими вас вопросами. Знаете, в процессе нашей работы много чего всплывает…
– Неожиданное предложение. – Инга исподлобья взглянула на своего собеседника и вдруг поняла, что не такой уж он неприметный. Удачно маскируется, а когда не нужно, вон и взгляд вполне человеческий.
– Соглашайтесь, Инга, вам больше ничего не остается. Вам давно пора менять свою жизнь. Вы мне подходите, единственное и непременное условие – никакого Дзюбы с его таблетками. Никогда и нигде. Расслабляться будете по-другому.
– Да я вроде уже их не пью. – Инга осознала, что, несмотря на весь ужас, у этой истории есть и положительный эффект. – Но все же как-то это неожиданно. Я ведь даже не знаю, как вас зовут!..
– Максим.
– Что? – Инга вздрогнула и отшатнулась.
– Да шучу я. Шучу.
Назад: Глава 7
На главную: Предисловие
