35

– Отличная подача! Ого, Олли, да ты играешь как одержимый! – крикнул Брюс Каплан с другого конца корта. В его голосе слышалась шутливая зависть и восхищение.

Комплименты Каплан раздавал редко. Как и Олли, в этом году ему исполнилось сорок. Спутанные кудрявые волосы, круглые очки в тонкой оправе, слишком длинные шорты – Каплан на все сто процентов выглядел технарем. Кем он, собственно, и являлся. Но играл Каплан задорно и яростно, передвигаясь по корту стремительно, как молния, и терпеть не мог проигрывать – даже очко, не говоря уже о гейме. Уровень у них был примерно одинаковым, но Каплан чаще выходил победителем, потому что – как он не уставал напоминать Олли – играл лучше. Скромность явно не была одним из его достоинств.

Как хорошо снова оказаться на корте после двухнедельного отсутствия, мелькнуло в голове у Олли. Чудесно. Просто бегать и прыгать, давать своему телу работать по максимуму – эти игры с американским профессором выжимали из него всю энергию, до последней капли. И ни о чем не думать, хотя бы эти полтора часа – абсолютно ни о чем, кроме того, куда послать мяч, как до него добежать и отбить подачу, как предугадать следующий шаг этого высокомерного американца, который вертелся по ту сторону сетки.

Но по ходу игры Олли неожиданно для себя стал осознавать, что все больше и больше думает о собственных проблемах – даже против собственной воли. И еще ему не терпелось узнать, перезвонил Боб Манторп или нет. Олли, как и собирался, позвонил ему утром, сразу же, как только проснулся, и оставил сообщение на автоответчике.

Они поменялись сторонами, и Олли взял сумку, чтобы попить воды и проверить телефон, который стоял на бесшумном режиме. Никаких сообщений. Было уже 1.15, а викарий так и не перезвонил. Будем надеяться, что он позвонит попозже днем, подумал Олли.

Ему все же удалось сконцентрироваться на игре и выиграть первый сет – еле-еле, на тай-брейке. Второй он проиграл со счетом 4:6, в третьем Каплан разделал его под орех: 0:6, а в четвертом, когда их время кончилось, текущий счет был 0:3.

Перед тем как принять душ и переодеться, они зашли в бар. Олли заказал по пинте лимонада и лаймового сока, сэндвичи; они отнесли все это на столик, уселись и стали делиться новостями.

– В первом сете ты играл просто отлично, – похвалил Каплан. – А потом как будто растерялся. Я думаю, это была моя божественная игра. Но похоже, ты осознал, что у тебя нет ни единого шанса, и потерял почву под ногами, хе-хе.

Олли еще раз проверил телефон. Никаких звонков. В том числе от Манторпа. Он улыбнулся, большим глотком допил то, что оставалось у него в стакане, и вытер рот тыльной стороной руки.

– На меня просто свалилась куча всякого дерьма, – признался он. – И я не могу об этом не думать. Извини, если играл паршиво.

– Да ты и всегда играешь паршиво.

– Иди в задницу!

Каплан ухмыльнулся.

– Так что там за куча дерьма, которая не дает тебе жить спокойно?

Каплан работал на факультете искусственного интеллекта в Брайтонском университете, и у него всегда наготове был ряд теорий, которые часто казались Олли не совсем научными. Или научными, но слишком передовыми. Или странными. Но одной из его характерных черт было то, что он никогда не отвергал что-либо как невозможное. Так, одной из тем, интересующих Каплана (и он даже написал об этом книгу, которую опубликовало академическое издательство), была следующая: сможет ли компьютер когда-либо ощутить вкус еды, рассмеяться над шуткой или испытать оргазм.

– Что ты думаешь о привидениях, Брюс? – спросил Олли.

– О привидениях? – с недоумением переспросил Каплан.

– Ты веришь в их существование?

– Ну конечно. Почему бы им не существовать?

Олли пораженно взглянул на приятеля:

– Серьезно?

– Очень многие математики и физики, так же как и я, в них верят. Точно тебе говорю.

– И какова твоя теория… я хочу сказать, что они такое, по-твоему?

– Ну, это вопрос на десять гадзиллионов долларов. – Каплан снова рассмеялся коротким, нервным смешком, как обычно. Это было немного похоже на нервный тик. – А почему ты спрашиваешь?

– Я думаю, что наш новый дом – это дом с привидениями.

– Я забыл – ты вроде упоминал, что там есть теннисный корт?

– Нет, но там полно места, чтобы его устроить.

– Собираешься это сделать?

– Может быть. У меня сейчас в жизни вообще полно всяких «может быть».

– И ты думаешь, у тебя живет привидение. Умное или тупое?

– А что, есть разница?

Олли всегда считал, что Каплан обладает суперинтеллектом, и ему нравилось, что тот всегда имеет необычную, а то и уникальную точку зрения на любой предмет, который им когда-либо приходилось обсуждать.

– Разумеется! Существует огромная разница! Расскажи мне об этом привидении.

Олли рассказал Каплану и о перевернувшейся кровати, и о чужом отражении в зеркале, что видели Каро и Джейд, о светящихся сферах и обо всех других странных событиях. Брюс внимательно слушал, то и дело кивая.

– И что ты обо всем этом думаешь? – спросил Олли, когда закончил.

Каплан снял с головы повязку и помахал ею в воздухе.

– Ты знаешь, что Эйнштейн сказал об энергии?

– Нет.

– Он сказал, что энергия не может быть создана или уничтожена. Она может только перейти из одной формы в другую. – Решив устроить маленькое шоу, Каплан выжал повязку, так что на белую поверхность стола упало несколько капель. – Видишь эти капли? Эта вода находилась здесь от начала времен. В той или иной форме ее молекулы могли проходить через член Аттилы-гунна, когда он писал, или быть частью Ниагарского водопада, или вылететь в виде пара из утюга моей мамы. Хе-хе. Каждая ее молекула всегда существовала и всегда будет существовать. Вскипяти эту воду – и она превратится в пар и уйдет в атмосферу; затем вместе с другими вернется где-нибудь на землю в виде тумана или дождя. Никакая энергия не… ты меня понимаешь?

– Ну да, – неуверенно ответил Олли.

– Так что если сейчас ты воткнешь мне в сердце нож и убьешь меня, то не сможешь убить мою энергию. Мое тело подвергнется разложению, но моя энергия останется. Она куда-то перенесется и где-то примет другую форму.

– Форму привидения? – уточнил Олли.

Каплан пожал плечами.

– У меня есть пара теорий насчет памяти – я как раз сейчас занимаюсь этими исследованиями. Я думаю, это большая часть нашего сознания. Наши тела обладают памятью – попробуй делать одни и те же движения постоянно, определенным образом, например растяжения – и ты обнаружишь, что со временем телу станет совершать их гораздо легче, так? Сложи кусочек бумаги, расправь – но складка останется. Это память бумаги. Очень многое из того, что мы делаем – как и все члены животного царства, – определяется памятью. Если человек проводит достаточно длительное время в закрытом пространстве, может быть, его энергия также приобретает память. В Кембридже есть один колледж; так вот, там регулярно видели, как некая серая леди пересекает обеденный зал. Примерно лет пятьдесят назад было обнаружено, что полы гниют. Старый пол сняли и положили новый, причем приподняли его где-то на фут. В следующий раз, когда серая леди шла через обеденный зал, все видели только ее часть – до колен она как будто была обрезана. Вот это то, что я называю тупым привидением. Это некий вид памяти в пределах энергии, которая остается после того, как человек умирает, – и иногда она сохраняет форму этого человека.

– А что такое тогда умное привидение?

– Хе-хе. Тень отца Гамлета, вот тебе пример умного привидения. Он мог разговаривать. «Не дай постели датских королей стать ложем блуда и кровосмешенья. Но, как бы это дело ни повел ты, не запятнай себя, не умышляй на мать свою; с нее довольно неба и терний, что в груди у ней живут, язвя и жаля». – Он ухмыльнулся Олли. – Да?

– То есть умное привидение, в двух словах, – это привидение, наделенное разумом и сознанием?

– Да, именно так. Способное думать.

– Тогда следующей ипостасью должно быть привидение, способное делать нечто физически? Ты полагаешь, такое возможно?

– Конечно.

Олли не мог отвести от него глаз.

– Я полагал, ученые вроде тебя должны быть нормальными, рациональными людьми.

– Мы такие и есть.

– Но то, о чем ты сейчас говоришь, не слишком рационально, верно?

– Знаешь, что я думаю? – спросил Каплан. – Мы, человеческие существа, все еще находимся на очень ранней стадии развития – и я не думаю, что у нас на данном этапе хватит ума выйти за рамки и при этом не разрушить себя. Но нам предстоит открыть для себя массу нового – в далеком будущем и если нам повезет. Все виды – уровни – существования, о которых мы пока ничего не знаем и понятия не имеем, как их достигнуть. Возьмем, к примеру, простой ультразвуковой свисток для собак. Они его слышат, а мы – нет. И сколько вокруг нас еще всего такого, о чем мы даже не подозреваем?

– Например?

– Не знаю, но хотелось бы прожить подольше, чтобы узнать, хе-хе. Может быть, привидения – вовсе и не привидения, и это явление как-то связано с нашим пониманием времени. Мы живем в линейном времени, так? Передвигаемся из пункта А в пункт Б, а дальше в пункт В. Утром просыпаемся, вылезаем из кровати, пьем кофе, едем на работу и так далее. Так мы воспринимаем день. Но что, если наше восприятие неверно? Что, если линейное время – это только конструкция, выстроенная нашим мозгом, которую мы используем, чтобы происходящее с нами приобрело смысл? Что, если все когда-либо произошедшее существует и сейчас – и прошлое, и настоящее, и будущее происходит одновременно и мы застряли в ловушке, в одной крохотной точке пространственно-временного континуума? И иногда мы, как сквозь приподнятый уголок занавески, можем увидеть кусочки прошлого, а иногда и будущего? – Он пожал плечами. – Кто знает?

Олли нахмурился, пытаясь осмыслить то, что сказал Каплан.

– То есть ты имеешь в виду, что привидение в нашем доме совсем и не привидение? И мы видим что-то – или кого-то, – кто находится в прошлом?

– Или кого-то, кто в будущем. Хе-хе.

Олли покачал головой:

– Господи, с ума сойти. Как все запутано. Ты надо мной издеваешься.

– Живи как живешь – я думаю, тебе выпало удивительное, потрясающее приключение.

– Скажи это Каро. Она испугана так, что дальше некуда. И если хочешь знать правду – и я тоже.

– Никто не любит находиться вне зоны комфорта.

– О, мы сейчас очень далеко за пределами зоны комфорта.

Каплан немного помолчал.

– Эта кровать, которая, по твоим словам, развернулась – в месте, где это физически невозможно, да?

– Да. Или и я, и Каро сходим с ума, или она нарушила все законы физики.

Каплан протянул руку, взял сэндвич с сыром и соленым огурчиком и жадно откусил. Не прекращая жевать, он продолжил:

– Нет. Есть куда более простое объяснение.

– А именно?

– Это был полтергейст. – Он схватил вторую половинку сэндвича и засунул ее в рот.

– Полтергейст?

– Да. Ты знаешь, что такое полтергейст? Как он действует?

– Понятия не имею.

Каплан постучал по столу, за которым они сидели.

– Этот стол – твердый, так?

Олли кивнул.

Каплан так же постучал по фарфоровому блюдечку.

– И это – тоже твердое, так?

– Да.

– И в обоих случаях ты не прав. Твердые объекты – это иллюзия. И блюдце, и стол сцеплены миллиардами и миллиардами электрически заряженных субатомных частиц, которые движутся в разных направлениях. Их бомбардируют, точно так же, как тебя и меня, нейтроны, которые сквозь них проходят. Если бы случилось нечто такое, что на мгновение сумело бы изменить магнитное поле и, скажем, все частицы в этом блюдце двинулись бы в одном направлении всего на долю секунды, оно улетело бы со стола. И то же самое произошло бы со столом – он улетел бы с пола.

– Как транспортер в «Звездном пути»?

– Ну, вроде того, хе-хе.

– И какова же твоя теория насчет перевернутой на сто восемьдесят градусов кровати?

– Как я уже сказал, Олли, мы пока знаем очень, очень мало. Просто живи с этим и принимай.

– Тебе легко говорить – ты не спал в той комнате. Кстати, не желаешь приехать и провести там ночь?

– Нет, спасибо! – И Каплан снова захохотал.