Книга: Красный Марс
Назад: ≈ * ≈
Дальше: ≈ * ≈

≈ * ≈

Теперь тем, кто провел в Андерхилле более полугода (марсианских), выделяли личную комнату на постоянной основе. По всей планете в городах вводили подобную систему из-за того, что люди разъезжали так часто, что никто и нигде не чувствовал себя дома, а эта мера должна была улучшить ситуацию. И разумеется, первая сотня, представители которой были в числе самых подвижных марсиан, стала проводить в Андерхилле больше времени, чем раньше, и это доставляло им прежде всего удовольствие — по крайней мере, большинству. Теперь там постоянно находилось двадцать-тридцать из них, тогда как другие прибывали, проводили там какое-то время между разными занятиями и непрерывно въезжали и выезжали. Благодаря этому первые могли более-менее оставаться в курсе положения дел — новоприбывшие докладывали о том, что видели сами, а они спорили о том, что это значило.
Фрэнк, однако, не проводил в Андерхилле требуемых двенадцати (земных) месяцев в году, поэтому личной комнаты ему не полагалось. Он переехал в главное здание своего министерства в Берроузе в 2050-м и до того, как присоединился к арабам в 2057-м, занимал комнату в этом здании.
Сейчас шел 2059-й, и он, вернувшись, оказался в комнате этажом ниже, чем раньше. Бросив сумку и осмотревшись, он громко выругался. Вынужден находиться в Берроузе лично — будто физическое присутствие в эту пору имело какое-то значение! Не иначе как нелепый анахронизм, но так уж устроены люди. Очередное остаточное явление из саванн. Они по-прежнему жили, как обезьяны, окруженные силами своих новых богов.
Вошел Слусинский. Несмотря на то, что его акцент был чисто нью-йоркским, Фрэнк всегда называл его Дживсом, потому что он был похож на актера из сериала канала ВВС.
— Мы как карлики на погрузчике, — сердито сказал ему Фрэнк. — В такой огромной машине. Сидим внутри и якобы должны сворачивать горы, но, вместо того чтобы использовать его возможности, высовываемся в окошко и копаем чайной ложечкой. И хвалим друг друга за то, что пользуемся преимуществом в росте.
— Понимаю, — осторожно ответил Дживс.
Но ничего с этим поделать было нельзя. Он снова оказался в Берроузе, снова в высоком ритме проводил по четыре встречи в час, участвовал в совещаниях, где говорили о том, что он и так знал, — что УДМ ООН теперь использовало договор как туалетную бумагу. Они принимали системы учета, которые гарантировали, что горные работы не принесут никакой прибыли членам Генеральной Ассамблеи даже после того, как будет запущен космический лифт. Они отдавали статус «необходимых лиц» тысячам эмигрантов. Не внимали ни многочисленным объединениям местных жителей, ни «Первым на Марсе». Многое из этого было сделано ради самого лифта, который обеспечивал бесконечную вереницу извинений — 35 ООО километров извинений, 120 миллиардов долларов извинений. Что было не так уж дорого, если сравнивать с военным бюджетом прошлого века. Причем бóльшая часть средств, необходимых для запуска лифта, требовалась в первые годы — чтобы найти астероид, вывести его на подходящую орбиту и наладить фабрику по производству проводов. А потом фабрика съедала астероид и выплевывала провод — и на этом все. Далее оставалось лишь дождаться, пока он нарастит достаточную длину, и подтолкнуть в нужную позицию. Выгодная сделка, в самом-то деле!
А также прекрасное оправдание нарушения договора, везде кажущееся уместным.
— Черт побери! — воскликнул Фрэнк в конце длинного дня первой недели после возвращения. — Почему УДМ так прогнулось?
Дживс и остальной штат восприняли это как риторический вопрос и не выдвинули никаких предположений. Он явно отсутствовал слишком долго, теперь его боялись. Ему пришлось самому ответить на свой вопрос:
— Полагаю, что из жадности, ведь им всем втихую за это платят, так или иначе.
Вечером за ужином в небольшом кафе он случайно встретился с Урсулой Кол, Джанет Блайлевен и Владом Танеевым. Они ели и смотрели земные новости по здешнему телевизору. Да, теперь есть на что посмотреть! Канада и Норвегия присоединились к плану по замедлению роста численности населения. Конечно, никто не говорил о контроле численности — данное выражение было запрещенным в политике, но подразумевалось именно это, и это снова превращалось в «трагедию общин»: если одна страна игнорировала резолюции СЮН, то ее соседи выли от страха, что их задавят числом. Это еще один вид обезьяньего страха, но ничего нельзя было с ним поделать. Тем временем Австралия, Новая Зеландия, Скандинавия, Азания, США, Канада и Швейцария объявили о запрете иммиграции, тогда как в Индии численность населения прибавляла по восемь процентов в год. Проблему мог решить голод — так и происходило во многих странах. Но пока… Телепередача сменилась рекламой популярного диетического жира, который не переваривался и проходил сквозь кишечник, не претерпевая изменений. «Ешь, сколько хочешь!»
Джанет выключила телевизор.
— Давайте сменим тему.
Они сидели вокруг стола и смотрели в свои тарелки. Как выяснилось, Влад и Урсула приехали из Ахерона из-за эпидемии устойчивого туберкулеза в Элизии.
— Санитарный кордон не выдержал, — сказала Урсула. — Некоторые вирусы, принесенные эмигрантами, могут мутировать или даже вступать в соединение с какой-нибудь из наших систем.
И снова Земля. Этой темы невозможно избежать.
— Там уже ничего не выдерживает, — воскликнула Урсула.
— Все к этому шло не один год, — резко заметил Фрэнк, его язык развязался при виде старых друзей. — Даже до появления терапии средняя продолжительность жизни в богатых странах была примерно вдвое выше, чем в бедных. Не забывайте об этом! Но раньше бедные были настолько бедными, что едва ли знали, что такое средняя продолжительность жизни, их заботило только то, как протянуть до завтра. А сейчас в каждой лавке на углу стоит телевизор и они могут наблюдать за происходящим — и видят, что они получают какие-то вспомогательные средства, тогда как богатым проводят терапию. И здесь уже не простая разница в социальном положении — ведь теперь они умирают молодыми, а богатые живут вечно! Так с чего вдруг они должны это терпеть? Терять-то им нечего.
— А получить можно все, — добавил Влад. — Они могли бы жить, как мы.
Они склонились над своими чашками кофе. В комнате было тусклое освещение. Сосновую мебель покрывала темная патина; пятна, зарубки, мелкие частицы, втертые в поверхность… Все напоминало одну из тех давних ночей, когда они были единственными в этом мире, когда несколько человек засиживались допоздна, дольше других, и разговаривали. Только сейчас Фрэнк, щурясь и оглядываясь вокруг, видел усталость на лицах друзей, седые волосы, морщинистые старые лица. С тех пор прошло время, их раскидало по планете, они перемещались, как он, или скрывались, как Хироко, или были мертвы, как Джон. Отсутствие Джона вдруг показалось таким ощутимым и тягостным, будто кратер, на краю которого они угрюмо ютились, пытаясь согреть руки. Фрэнк содрогнулся.
Позже Влад и Урсула ушли спать. Фрэнк посмотрел на Джанет, почувствовав себя обездвиженным, как иногда у него случалось на исходе дня, неспособным пошевелиться когда-либо вообще.
— Где сейчас Майя? — спросил он, чтобы Джанет задержалась еще немного. Она дружила с Майей, когда они жили в Элладе.
— Да она здесь, в Берроузе, — ответила она. — Разве ты не знал?
— Нет.
— Она живет в старых комнатах Саманты. Может, избегает тебя.
— Что?
— Она сильно злится на тебя.
— Злится на меня?
— Конечно. — Она глянула на него через тусклую, наполненную тихим гулом комнату. — Тебе стоило бы это знать.
Все еще раздумывая, насколько открытым нужно быть с ней, он произнес:
— Нет! С чего бы это ей злиться?
— О, Фрэнк, — ответила она и подалась вперед на своем кресле. — Хватит вести себя так, словно у тебя что-то застряло в заднице! Мы знаем тебя, мы тоже были там и сами все видели! — Когда он откинулся назад, она придвинулась еще ближе и тихо сказала: — Тебе стоит знать, что Майя тебя любит. И всегда любила.
— Меня? — слабо спросил он. — Она же Джона любила.
— Да, конечно. Но с Джоном было слишком легко. Он любил ее в ответ, и это было очаровательно. Но для Майи это не годилось, ей нужно было что-то посложнее. И как раз так было с тобой.
Он покачал головой.
— Что-то не верится.
Джанет усмехнулась ему.
— Я знаю, что права, она сама мне это сказала! С самой конференции, когда подписали договор, она на тебя сердилась, а когда ее что-то злит, она всегда об этом рассказывает.
— Но почему она сердится?
Да потому что ты отверг ее! Отверг после того, как годами преследовал, а она к этому привыкла, ей это нравилось. Это было романтично — то твое упорство. Она принимала это как данность, но любила тебя за это. А теперь Джона нет, и у нее наконец появилась возможность сказать тебе «да», а ты выгнал ее прочь. Она была в ярости! И уже долго не может утихомирить свой гнев.
— Это… — Фрэнк пытался овладеть собой. — Это не так, все произошло не так.
Джанет встала, чтобы уйти, и, когда проходила мимо, погладила его по голове.
— Тогда тебе, может быть, стоит поговорить об этом с ней. — И она вышла.
Он еще долго просидел на месте, ошарашенный, изучая блестящую поверхность ручки своего кресла. Собраться с мыслями ему было трудно. В конце концов он, оставив попытки, ушел спать.
Спал он плохо, а под конец долгой ночи ему в очередной раз приснился Джон. Они вращались под действием марсианской гравитации в длинных и просторных отсеках космической станции. Шел 2010 год, и они были в своей шестинедельной экспедиции, молодые и сильные. Джон восклицал:
— Я прямо как Супермен! Вот это гравитация! Прямо как Супермен! — Он наворачивал круги по коридорам станции. — На Марсе все будет по-другому, Фрэнк. Все!
— Нет. Каждый шаг был как последний элемент в тройном прыжке. Прыг, прыг, прыг, прыг.
— Да! Все, что нужно, — это научиться бежать достаточно быстро.
Идеальная интерференционная картина из точек-облаков венчала западное побережье Мадагаскара. А солнце заливало бронзой океан.
Отсюда все смотрелось так превосходно.
— Подойди чуть ближе — и увидишь слишком много, — пробормотал Фрэнк.
— Или мало.
Было холодно, и они спорили из-за температуры. Джон вырос в Миннесоте и в детстве спал с открытым окном. А Фрэнка пробирала дрожь, он натягивал одеяло на плечи, но ноги превращались в лед. Они сыграли в шахматы, и Фрэнк победил.
— Глупость какая, — сказал Джон.
— Что ты имеешь в виду?
— Игры ничего не значат.
— Уверен? Иногда сама жизнь кажется мне какой-то игрой.
Джон отрицательно покачал головой.
— В играх уже есть правила, а в жизни они постоянно меняются. Ты можешь пойти слоном сюда и поставить мат королю противника, а он может увернуться и шепнуть твоему слону что-то на ухо, и тот перейдет на его сторону и будет ходить, как ладья. И тогда тебе трындец.
Фрэнк кивнул. Он сам научил этому Джона.
Все смешалось в кучу — обеды, шахматы, разговоры, виды крутящейся Земли. Казалось, это была единственная жизнь, что он только ею и жил. Голоса из Хьюстона походили на механические, все их проблемы представлялись нелепыми. Сама планета была невероятно прекрасной, покрытая сложными узорами из очертаний облаков и земли.
— Я не хочу опускаться туда обратно. Ну это же чуть ли не лучше, чем будет на Марсе, тебе так не кажется?
— Нет.
Свернувшись калачиком и дрожа, он слушал, как Джон лопотал о своем отрочестве. Девочки, спорт, мечты о космосе. Фрэнк отвечал рассказами о Вашингтоне, учении Макиавелли, пока не понял, что Джон и так уже много почерпнул. Как-никак, дружба есть дипломатия иными средствами. Но затем всплыли смутные воспоминания… беседы, нерешительность, дрожь, рассказ об отце, о возвращениях домой из бара в Джексонвилле, о Присцилле и ее светлых волосах, ее модельной внешности. О том, как это было ему безразлично, о браке ради резюме, ради того, чтобы выглядеть нормальным перед мозгоправами. И в этом не было его вины. Ведь он был брошен. Предан.
— Звучит хреново. Неудивительно, что ты считаешь людей такими говнюками.
Фрэнк махнул рукой на их большой голубой шар, дававший им свет.
— Но они такие и есть, — он указал на Африканский Рог. — Вспомни, что случилось там.
— Это уже история, Фрэнк. Мы можем быть лучше этого.
— Разве? Думаешь?
— Подожди, и сам увидишь.

 

Он проснулся — желудок завязан узлом, по всему телу выступил пот. Он встал, принял душ и помнил теперь лишь единственный кусочек сна — как Джон говорил: «Подожди, и сам увидишь». Но его желудок как будто стал деревянным.
После завтрака он положил вилку на стол и погрузился в раздумья. Весь тот день он чувствовал себя отрешенным, не понимал, где находится — во сне или наяву, каждый раз задумываясь, как другим удается это различать. Разве жизнь не была во всех отношениях похожа на сон? Жизнь, где все было таким причудливым и олицетворяло собой нечто другое? Тем вечером он отправился искать Майю, чувствуя себя беспомощным, не в силах противостоять своему влечению. Он все решил еще прошлой ночью, когда Джанет сказала: «Тебе стоит знать, что Майя тебя любит». Он свернул за угол к общим столовым — и она была там, запрокинула голову, звонко смеясь. Исполненная жизни Майя, ее волосы, некогда совершенно черные, теперь были совсем белыми. Она не сводила глаз со своего спутника — темноволосого привлекательного мужчины лет пятидесяти на вид, улыбающегося ей. Майя положила руку ему на верхнюю часть предплечья из это был характерный жест, один из тех, которые она соотносила с близостью, он ничего не означал, но, по сути, служил знаком того, что этот мужчина не был ее любовником, а скорее тем, кого она как раз старалась обаять в данный момент. Возможно, они встретились всего несколько минут назад, хотя его взгляд показывал, что он знал ее несколько дольше.
Она повернулась и, увидев Фрэнка, удивленно сморгнула. Потом снова посмотрела на мужчину и продолжила говорить, по-русски, не убирая руки.
Фрэнк засомневался и был уже готов развернуться и уйти. Он мысленно проклинал себя — неужели он стал как мальчишка? Он подошел к ним и поздоровался, но не услышал, ответили ли они. До конца ужина она была словно прикована к этому мужчине, не смотрела в сторону Фрэнка, не подходила. Мужчина, довольно симпатичный, был удивлен таким вниманием — и удивлен приятно. Они явно собирались уйти и провести ночь вместе, такое предчувствие всегда казалось приятным. Она использовала людей таким образом, ничуть не колеблясь, вот сука. Любовь… Чем больше он об этом думал, тем сильнее это выводило его из себя. Она никогда не любила никого, кроме самой себя. Но все же… тот взгляд, когда она впервые увидела его… неужели ей не стало приятно на какое-то мгновение? А потом она захотела, чтобы он на нее позлился? И разве это не было признаком задетых чувств, желания причинить боль в ответ? Желания, подразумевающего явную (и невероятно ребяческую) страсть к нему?
Ладно, черт с ней. Он вернулся в свою комнату и собрал сумку, затем сел в метро, доехал до железнодорожной станции и отправился ночным поездом на запад, по Фарсиде, к горе Павлина.

 

Несколько месяцев спустя, когда лифт был выведен на свою орбиту, гора Павлина стала превращаться в координационный центр Марса, превосходя Берроуз так же, как тот когда-то превзошел Андерхилл. А когда до примарсения лифта оставалось уже немного времени, признаки предстоящего доминирования этого региона стали заметны повсюду. Параллельно железной дороге, поднимавшейся по крутому восточному склону вулкана, шли две новые трассы и четыре мощных трубопровода, а также тянулись множество проводов, линия микроволновых мачт и сплошная череда станций, погрузочных путей, складов и свалок. А на последнем и самом крутом изгибе конуса вулкана оказалось громадное скопление шатров и промышленных зданий, располагавшихся все теснее и теснее, до самого широкого края, где они стояли повсюду, а между ними возвышались огромные поля листов для сбора солнечной радиации и накопители энергии, полученной с вращающихся солнечных панелей. Каждый шатер был небольшим городком, напичканным небольшими многоквартирными домами, а каждый из домов был полон народу, чье белье висело в каждом окне. Ближайшие к железной дороге шатры отделялись от нее лишь несколькими деревьями и, похоже, представляли собой что-то вроде торгового квартала; Фрэнк мельком увидел палатки с едой, видеопрокат, спортивные площадки, магазины одежды, прачечные. Мусор, собранный в кучи прямо на улицах.

 

Затем он прибыл на железнодорожную станцию на краю вулкана и вышел из поезда под сень просторного шатра. С южного края открывался поразительный вид на огромную, необъятную кальдеру, почти круглую дыру, совершенную, не считая гигантской выемки на северо-востоке. Эта выемка образовывала большой разрыв, ведущий от станции и пересекающий саму кальдеру, а также служивший свидетельством поистине масштабного бокового взрыва. Но это был единственный недостаток, во всем остальном обрыв был правильным, а дно кальдеры — почти идеально круглым, почти идеально плоским. И тянулось на шестьдесят километров поперек и на целые пять в глубину. Как гигантский вход в мохол. Кое-какие признаки присутствия людей на дне кальдеры, как казалось с края, имели муравьиные масштабы и были еле видны.
Экватор проходил прямо по южному краю, и как раз там планировалось разместить нижний конец лифта. Место крепления было очевидным: это огромное бежево-белое бетонное укрытие, расположенное в нескольких километрах к западу от крупного шатрового городка, окружавшего станцию. К востоку от края вулкана помимо укрытия находилась череда заводов, землеройной техники и кучи сырьевых материалов — и все сверкало, как на фотографиях, в прозрачном, лишенном пыли разреженном горном воздухе под сливово-черным небом. В районе зенита виднелось множество звезд, не скрывавшихся даже днем.
На следующий день после прибытия Чалмерса персонал местного управления министерства повел его к опоре лифта. Техники в тот день собирались поймать направляющую провода. Как оказалось, никто не ожидал, что это станет впечатляющим зрелищем, но тем не менее событие было достаточно необычным. Конец направляющей был обозначен небольшой ведущей ракетой, и газовые струи ее двигателя, выходящие на восток, горели непрерывно, тогда как на севере и юге вспыхивали лишь время от времени. Таким образом ракета медленно опускалась к крану, как любой другой спускаемый аппарат, — только от нее тянулась вверх серебристая линия, тонкая и прямая, видимая лишь в паре километров над ракетой. Глядя на это, Фрэнк представлял себе, будто он стоит на морском дне и рассматривает леску, спускающуюся с водной поверхности, — леску, привязанную к яркой приманке, которая вот-вот зацепится за лежащий на дне мусор. У него защипало в горле, пришлось опустить глаза и сделать глубокий вдох. Странное ощущение.
Ему устроили экскурсию по опорному комплексу. Портал крана, захватившего направляющую, располагался внутри большого отверстия в бетонном блоке, представлявшем собой кратер с широким краем. Стены этого бетонного кратера были усеяны изогнутыми серебристыми колоннами, на которых держались магнитные катушки, фиксирующие конец провода в амортизирующем кольце. Провод должен был с запасом висеть над бетонным дном благодаря тяге другого своего конца. И при этом тянуться по изящно сбалансированной орбите от искусственного спутника к этому помещению — всего 37 000 километров, а в диаметре — лишь десять метров.
Когда направляющая была закреплена, провод стал довольно легко управляем. Пусть это и не было быстро, потому что спускать на конечную орбиту его следовало крайне бережно, посредством асимптотического приближения.
— Это будет похоже на парадокс Зенона, — заметил Слусинский.
Оставалось еще много дней до того момента, как конец провода наконец появится в небе и повиснет над городом. В следующие несколько недель он опускался даже медленнее, чем когда-либо, и постоянно был на виду. Поистине странное зрелище; у Чалмерса даже слегка закружилась голова, и каждый раз, как он смотрел на провод в его сознании вновь всплывало ощущение, будто он, Фрэнк, стоит на дне океана. И все смотрели на леску — черную нить, свисающую с поверхности воды.
Фрэнк налаживал работу головного здания министерства Марса в городе, который уже окрестили Шеффилдом. Сотрудники из Берроуза выступали против переезда, но он к ним не прислушался. Он встречался с американскими управленцами и руководителями проекта по различным вопросам, связанным с лифтом, в Шеффилде или соседних городках на горе Павлина. Американцы представляли лишь малую часть имеющейся здесь рабочей силы, но Чалмерс все равно был постоянно занят, потому что в целом проект достигал невероятных масштабов. При этом американцы преобладали в работе со сверхпроводниковыми материалами, а также программным обеспечением лифтовых вагонов — удачной находкой ценой в миллиарды, которую многие приписывали Фрэнку, хотя на самом деле это была заслуга его искина и Слусинского, а также Филлис.
Многие из американцев жили в шатровом городке к востоку от Шеффилда, который прозвали Техасом, деля его с международниками, которым было приятно думать, что они живут в Техасе. Фрэнк старался повстречаться с как можно большим числом людей, чтобы ко времени, когда провод коснется поверхности, они уже были организованы и вели последовательную политику — или находились под его влиянием, как могли бы сказать некоторые. Местные жители понимали, что были менее влиятельными, чем Восточно-Азиатское содружество, которое собирало корпуса лифтовых вагонов, или чем Европейское содружество, которое прокладывало сам провод. И менее влиятельными, чем «Праксис», «Амекс», «Армскор» и «Субараси».

 

Наконец настал день, когда провод должен был соприкоснуться с землей. В Шеффилде собралась огромная толпа, чтобы увидеть это. Вестибюль железнодорожной станции был забит под завязку, потому что оттуда открывался прекрасный вид на опорный комплекс, который теперь часто называли «гнездом».
Шли часы, и черная колонна опускалась, двигаясь все медленнее по мере приближения к цели. Она висела, не намного крупнее направляющей, помогавшей ей тянуться вниз, и даже меньше рабочей части ракеты «Энергия». Провод висел в небе идеально ровно, но был настолько тонким, что при таком перспективном ракурсе казался не выше небоскреба. Очень узкого и высокого небоскреба, пронзающего атмосферу.
— Вот бы встать прямо под ним, на дне «гнезда», — сказал один из его сотрудников. — Там же достаточно места для человека, да?
— Только магнитное поле может тебя сбросить оттуда, — ответил Слусинский, не сводивший глаз с неба.
Когда провод приблизился, они увидели, что он имел множество выступов и был исчерчен серебряными линиями. Затем его конец исчез в опорном комплексе, и гул толпы в вестибюле, похожий на шум из морской ракушки, стал громче. Люди не отрывались от экранов: камеры, расположенные внутри гнезда, показывали, как провод, не доставая десяти метров до бетонного пола, медленно останавливается. Затем краны, словно пинцетом, сдали амортизирующее кольцо вокруг провода в нескольких метрах от его конца. Все происходило будто в замедленном действии, и, когда все закончилось, казалось, что круглое помещение «гнезда» вдруг накрылось несообразной черной крышей.
Из громкоговорителя донесся женский голос: «Лифт закреплен». Раздались радостные возгласы. Народ оторвался от телевизоров и снова посмотрел через стены шатров. Теперь сооружение выглядело куда менее странным, чем когда провод просто висел в небе. Теперь это не более чем reductio ad absurdum марсианской архитектуры, очень тонкая и очень длинная черная стрела. Толпа тут же пустилась в обсуждения и понемногу рассеялась.

 

Вскоре после этого лифт заработал. За годы, что провод тянули от астероида Кларка, роботы сновали по нему, сооружая линии электропередач, предохранительные тросы, генераторы, сверхпроводящие трассы, станции технического обслуживания, станции безопасности, ракеты для регулировки положения, топливные резервуары, аварийные убежища через каждые несколько километров провода. Эта работа выполнялась параллельно прокладке самого провода, так что уже вскоре после соприкосновения вагоны смогли ездить вверх-вниз, сразу по четыреста штук в каждом направлении, словно паразиты по пряди волос. А еще через несколько месяцев можно будет на лифте выехать на орбиту. А потом, на другом лифте, спуститься обратно на поверхность.
И вот они спустились, привезенные с Земли на многоразовых шаттлах, этих огромных космических суднах, бороздящих систему Земля — Венера — Марс, используя три планеты и Луну как гравитационные рычаги, бешеными темпами переправляя пассажиров с Земли на Марс. Каждый из тринадцати кораблей перевозил тысячу человек, и каждый рейс в марсианском направлении все шаттлы были заполнены до отказа. То есть шел непрерывный поток людей, прибывающих на астероид Кларка, затем спускающихся на лифтовых вагонах и высаживающихся в гнезде. А потом растекающихся по вестибюлю Шеффилда, исступленных, шатающихся, выпучивших глаза, с трудом пробирающихся к станции. Там они садились на поезда и отбывали прочь. Большинство поездов высаживали своих пассажиров в шатровых городах на горе Павлина, где автоматизированные бригады строили новые шатры достаточно быстро, чтобы справляться с наплывом, а с завершением работы над двумя новыми трубопроводами наладили снабжение водой, которую качали из водоносного слоя Комптон под Лабиринтом Ночи. Вот таким образом и происходило расселение эмигрантов.
А в «гнезде», на другом конце провода, направляющиеся вверх вагоны грузились очищенными металлами, платиной, золотом, ураном и серебром. Затем вагоны запирались, крепились к трассе и начинали подъем, медленно ускоряясь, пока не набирали полную скорость в 300 километров в час. Пять дней спустя они прибывали к вершине провода и тормозили перед шлюзами внутри противовесного астероида Кларка, теперь представлявшего собой испещренную туннелями углеродсодержащую хондритовую глыбу с таким количеством внешних зданий и внутренних отсеков, что он походил скорее на космический корабль, чем на третью луну Марса. Здесь было суетно; тянулась нескончаемая вереница прибывающих и отбывающих кораблей и постоянно находящихся в движении экипажей и многочисленных диспетчеров, использовавших самые мощные компьютеры из всех существующих. Несмотря на то что большинство связанных с проводом операций управлялось компьютерами и выполнялось роботами, возникли целые новые профессии для руководства и надзора за ними.
И, конечно, все это освещалось в медиа, мгновенно передававших подробные видео о происходящем здесь. В общем и целом, несмотря на десять лет ожидания, казалось, что лифт возник самым чудесным образом.

 

Но имелись и проблемы. Фрэнк обнаружил, что его подчиненные проводят все больше и больше времени с людьми из шатров, приезжавшими в Шеффилд и заходящими в их офис. Это были новоприбывшие, которые беспокоились, кричали и сердились, жалуясь на жилищные условия, недостаток полиции или плохое питание. Один тучный краснолицый мужчина в бейсбольной кепке тряс перед ними пальцем и восклицал:
— Частные охранные компании приходят к нам из других шатров и предлагают защиту, хотя это просто банды и они занимаются вымогательством! Я не могу даже назвать вам своего имени, иначе эта наша охрана прознает о том, что я был здесь! То есть я верю в черную экономику, как и все, но это же никуда не годится! Мы здесь не за этим! Фрэнк в негодовании мерил шагами офис. Все эти заявления были правдой, но сложно принять меры, не имея собственной службы безопасности, которая, по сути, стала бы серьезной полицией. Когда мужчина ушел, Чалмерс принялся пылко требовать разъяснения причин такой ситуации у своих сотрудников, но они не могли сообщить ему ничего нового, что лишь злило его еще сильнее.
— Вам платят за то, чтобы вы узнавали такие вещи для меня, это ваша работа! А вы сидите тут целыми днями и смотрите земные новости!
Он отменил все встречи, запланированные на тот день, — все тридцать семь.
— Ленивые, ни на что не годные ублюдки, — прогремел он и покинул офис, хлопнув дверью.
Выйдя на железнодорожную станцию, сел на поезд, идущий вниз по склону, чтобы увидеть происходящее своими глазами.
Поезд останавливался на каждом километре спуска, где небольшие шлюзы из нержавеющей стали служили станциями шатровых городков. В одном из них он и сошел — указатель говорил, что это был Эль-Пасо. И он ступил в открытые двери переходного шлюза.
Из шатров, по крайней мере, открывался превосходный вид — с этим не поспорить. На востоке по долгому склону вулкана вниз тянулась железная дорога и трубопроводы, а на другой стороне, будто волдыри, теснились шатры за шатрами. Прозрачная ткань старых шатров уже приобрела легкий пурпурный оттенок. В расположенном рядом корпусе жизнеобеспечения громко шумели вентиляторы, и в этот шум вплетался высокий гул гидразинового генератора. Люди здесь общались на испанском и английском. Фрэнк позвонил в офис и распорядился позвонить в квартиру мужчины, обратившегося с жалобой. Тот ответил, и Фрэнк договорился встретиться с ним в кафе возле станции, где сел за столик снаружи. Мужчины и женщины за соседними столиками непринужденно и весело болтали. На узких улочках шумели маленькие электромобили, в основном загруженные какими-то ящиками. Соседние со станцией здания были трехэтажными и состояли из сборных железобетонных конструкций, окрашенных в яркие голубые и белые оттенки. В трубах, соединяющих станцию с главной улицей, был высажен ряд молодых деревьев. На искусственном газоне люди сидели немногочисленными группами, другие же бесцельно бродили из лавки к лавке или спешили к станции, нагруженные сумками и рюкзаками. Все они выглядели несколько сбитыми с толку и неуверенными, будто не знали, что делать, или не научились как следует ходить.
Наконец мужчина показался вместе с целой толпой соседей, всем по двадцать с лишним лет, слишком молодых, чтобы оказаться на Марсе, как когда-то говаривали. Наверное, терапия возместит вред от радиации, даст людям, прибывшим сюда молодыми, возможность произвести здоровое потомство — кто скажет наверняка, пока это не произойдет? Лабораторные животные — вот кем они были. Как и всегда.
Странно было стоять среди них, Фрэнк чувствовал себя старейшиной, к которому все относились с трепетом и снисхождением, как к дедушке. Раздраженный, он велел им прогуляться с ним и все показать. И они повели его по узким улицам от станции к более высоким зданиям между низкими рядами строений, оказавшихся бараками, предназначенными служить в качестве временных укрытий в дикой местности — исследовательскими пунктами, водосборными станциями, убежищами. Теперь их скопились целые десятки. Склон вулкана был разделен на несколько уровней, и многие бараки имели по две или три степени наклона, из-за чего приходилось быть осторожным на кухнях и как следует выравнивать кровати.
Фрэнк спросил их, чем они занимались. Большинство ответили, что работают с погрузками в Шеффилде, — разгружают вагоны лифта и загружают поезда. Вообще это должны были делать роботы, но было удивительно, как много работы там оставалось для человеческой рабочей силы. Операторы тяжелого оборудования, программисты, техники-ремонтники, водители погрузчиков, строители. Многие из них редко выбирались на поверхность, а некоторые и вовсе проводили все время под землей. Дома, на Земле, они занимались похожей работой или же были безработными. Полет стал для них шансом. Большинство хотели когда-нибудь вернуться на Землю, но тренажерные залы были переполнены людьми, оказались слишком дорогими, да и требовали много времени, поэтому они все теряли форму. Говорили здесь с южным акцентом, какого Фрэнк не слышал с детства; теперь их речь казалась ему голосом из прошлого столетия, будто он слушал людей Елизаветинской эпохи. Неужели люди до сих пор так разговаривали? По телевизору таких никогда не показывали.
— Вы пробыли здесь так долго, что привыкли все время находиться в помещении, но я такого не переношу.
«Я такого не переношу-у-у».
Фрэнк бросил взгляд на кухню.
— А что едите? — спросил он.
Рыбу, овощи, рис, тофу. Все это поставлялось в базовых упаковках. Но они не жаловались, считали это сносным. Американцы… люди с самыми испорченными вкусами в истории. Кто-нибудь, дайте мне чизбургер! Нет, они были недовольны лишь своим заточением, незащищенностью частной жизни, дистанционным управлением, ощущением тесноты. И вытекающими из этого проблемами:
— На второй день, как я здесь оказался, у меня украли все вещи.
— И у меня!
— И у меня!
Кражи, угрозы, вымогательство. Они говорили, все бандиты были из других шатровых городков. Говорили, это русские. Белые со странным акцентом. Были и черные, но меньше, чем дома. На прошлой неделе изнасиловали женщину.
— Быть не может! — воскликнул Фрэнк.
— Что значит «не может»? — возмутилась женщина, бросив на него презрительный взгляд.
Наконец они вывели его обратно на станцию. Остановившись у двери, Фрэнк не знал, что им сказать. Собралась уже немалая толпа — люди узнавали его и присоединялись к общей группе.
— Я посмотрю, что можно сделать, — пробормотал он и нырнул в переходной шлюз.
Поезд поднимался по склону, а он бездумно разглядывал шатры. Один из них был занят капсульными отелями в токийском стиле. Очевидно, в них проживало гораздо больше людей, чем в Эль-Пасо, но заботило ли это их постояльцев? Некоторые люди привыкли жить, как шариковые подшипники. И таких людей множество. Но на Марсе все должно было быть иначе!
Снова оказавшись в Шеффилде, он вышагивал по залу, не сводя глаз с тонкой вертикальной линии лифта, не обращая внимания на других и заставляя некоторых отскакивать, уступая ему дорогу. Один раз он даже остановился и оглядел толпу: в поле зрения попадало полтысячи людей, каждый из которых жил своей жизнью. Когда все стало таким? Ведь это был форпост науки, где горстка исследователей рассеивалась по всей планете, где было столько же территории, сколько на Земле, — целые Евразия, Африка, Америка, Австралия, Антарктика, все они. И вся эта земля по-прежнему была на своем месте, но какой процент теперь занимали шатры, какая ее часть стала обитаемой? Намного меньше одного процента. И тем не менее в УДМ говорили что? Здесь уже миллион человек, и еще больше сейчас в пути. И нет никакой полиции, но есть преступления. Миллион человек и никакого закона — никакого, кроме корпоративного права. Вот в чем суть. Минимизировать расходы, максимизировать доходы. И плавно работать на шарикоподшипниках.
На следующей неделе несколько шатров южного склона объявили забастовку. Чалмерс услышал об этом по дороге в офис, когда Слусинский буквально прервал его путь своим звонком. Бастовали в основном американцы, отчего его подчиненные пришли в панику.
— Они заблокировали станции и не выпускают людей из поездов, поэтому их можно взять под контроль, только если штурмовать аварийные шлюзы…
— Заткнись!
Фрэнк, не обращая внимания на возражения Слусинского, пошел вниз по южной железной дороге к бастующим шатрам. Более того, приказал нескольким своим подчиненным присоединиться к нему.
На станции находилась служба безопасности из Шеффилда, но он, посовещавшись с шеффилдским руководством, приказал им садиться на поезд и уезжать, и они так и сделали. Перед переходным шлюзом он назвал свое имя и попросил разрешения войти. Его впустили.
Когда он вышел на главную площадку другого шатра, его окружило множество злобных лиц.
— Выключите телевизоры, — предложил он. — Давайте поговорим конфиденциально.
Они выключили. Здесь все было так же, как в Эль-Пасо, — акценты разные, но жалобы общие. Его предыдущий визит позволил ему предвидеть то, что они будут говорить, и говорить это раньше них самих. Он хмуро наблюдал, как на их лицах отражалось удивление от этой его способности. Они были молоды.
Слушайте, положение сложилось неприятное, — сказал он после того, как они проговорили целый час. — Но если вы надолго продлите забастовку, то сделаете только хуже. Они пришлют охрану, и жизнь здесь будет похожа не на жизнь с бандами и полицией, а на жизнь в тюрьме. Вы уже обозначили свою позицию, так что теперь должны понять, когда прекратить забастовку и начать переговоры. Создайте комитет, который будет представлять ваши интересы, составьте список жалоб и требований. Задокументируйте все правонарушения, просто запишите их и добейтесь, чтобы жертвы подписали показания. Все это я использую как надо. Это прибавит работы УДМ и здесь, и на Земле, потому что они нарушают договор. — Он выдержал паузу, чтобы снова взять себя в руки, расслабить челюсти. — А тем временем возвращайтесь к работе! Так вам легче будет коротать время, чем если будете сидеть, запершись здесь, и так вы окажетесь в лучшем положении при переговорах. А если откажетесь, они могут просто заморить вас голодом и заставить выйти. Так что сделайте это по своей воле и покажите себя разумными переговорщиками.
И забастовка кончилась. А когда Фрэнк вышел со станции, его даже удостоили жидкими аплодисментами.
В слепой ярости он сел на поезд, не обращая внимания ни на вопросы своих сотрудников, ни на их глупые взгляды, и набросился на начальника службы безопасности, который оказался надменным идиотом.
— Если бы твои продажные ублюдки были понадежнее, этого бы не произошло! А так ты только покрываешь рэкет! Почему на людей нападают в их шатрах? Почему они платят за свою охрану, что делаешь ты, когда все это происходит?
— Это не в нашей юрисдикции, — ответил мужчина с побледневшими губами.
— Да ладно тебе, а что в вашей юрисдикции? Твой карман — единственная твоя юрисдикция!..
Он не умолкал до тех пор, пока они не встали и не вышли из машины. Они злились на него так же, как он на них, но были слишком дисциплинированы или напуганы, чтобы отвечать на его выпады.
В шеффилдском офисе он шагал из комнаты в комнату, кричал на подчиненных и делал звонки. Саксу, Владу, Джанет. Он рассказывал им, что происходит, и все они предлагали одно и то же решение, которое, он был вынужден признать, имело смысл. Ему нужно было подняться на лифте и поговорить с Филлис.
— Посмотрим, сумеете ли вы заказать места, — сказал он своим сотрудникам.
Назад: ≈ * ≈
Дальше: ≈ * ≈