Гора Олимп — это щитовой вулкан, то есть его конус в основном пологий, а огромная высота достигается благодаря еще более огромной ширине. Он на двадцать пять километров превышает окружающую его равнину, но в ширину тянется на восемьсот километров, то есть средний уклон составляет всего шесть градусов. По периметру его основной части имеется круглый уступ примерно в семь километров высотой, и этот выдающийся склон, который вдвое выше, чем Эхо-Оверлук, на многих участках почти вертикален. Некоторые из этих мест уже привлекли нескольких альпинистов, но никому пока не удалось покорить Олимп. Для большинства же жителей планеты он оставался огромным препятствием на пути к кратеру вулкана. Те, кто путешествовал по земле, поднимались по широкому уклону со стороны севера, где один из последних потоков лавы перекинулся через обрыв. Ареологи рассказывали истории о том, как это предположительно должно выглядеть: река плавленого камня в сто километров шириной, слишком яркая, чтобы на нее смотреть, падала с высоты семи тысяч километров на черную низину, уже покрытую застывшей лавой и поднимающуюся все выше и выше. Разливаясь, лава оставила на склоне не более чем мелкую неровность в том месте, где уступ был чуть выше. Подниматься здесь легко, а после, проехав километров двести в гору, окажешься у края кальдеры.

Верхняя часть кратера Олимпа была такой широкой и пологой, что, хоть с нее и открывался превосходный вид на многоступенчатую кальдеру, с противоположной стороны ничего нельзя было увидеть. Выглядывая наружу, видеть можно было лишь внешний край кратера и небо. Но на южной стороне края находился небольшой метеоритный кратер, не имевший названия, но обозначавшийся на карте как THA-Zp. Внутренняя его часть защищена от слабого струйного течения газов, присутствовавшего на Олимпе, и если встать на южной стороне его свежего, заостренного края, можно было, наконец, увидеть склон вулкана и огромную равнину западной Фарсиды. Смотреть на планету с той позиции все равно что с платформы в верхней части атмосферы.

Астероид летел на рандеву с Марсом почти девять месяцев, и у новости о праздновании, затеянном Джоном, было время, чтобы хорошенько разойтись по планете. И люди приехали караванами по два, пять, десять марсоходов, поднявшись по северному скату, а затем, обогнув край, выбравшись на внешнюю сгорю ну южного склона Zp. Там установили множество больших дугообразных шатров с прозрачными стенами и полами в двух метрах над землей, жестко закрепленными на таких же прозрачных колоннах. Это были временные сооружения новейшего типа, и их дуги внутренней стороной оказались направлены в гору, поэтому, когда все было установлено, получился ряд полумесяцев, сложенных, будто лестницы, словно оранжереи на террасированном склоне, с которых открывался вид на обширный участок погруженной в бронзовые цвета планеты. На протяжении целой недели каждый день прибывали караваны, над длинными склонами поднимались дирижабли, которые затем вставали на якоря внутри Zp, отчего тот стал походить на связку воздушных шариков.

Количество людей удивило Джона: он ожидал, что до столь удаленного места сумеют добраться лишь несколько его друзей. Это в очередной раз доказывало несостоятельность его оценки нынешней численности населения планеты. Поразительно, но всего приехало около тысячи человек. Впрочем, очень многие лица были ему знакомы, многих он знал по именам. Так что в некотором роде мероприятие стало собранием друзей. Будто родной городок, о существовании которого он прежде не знал, внезапно вырос из земли вокруг него. Прибыли и многие из первой сотни, всего человек сорок, среди них — Майя и Сакс, Энн и Саймон, Надя и Аркадий, Влад с Урсулой и остальными ахеронцами, Спенсер, Алекс, Джанет, Мэри, Дмитрий, Елена и другие с Фобоса, Арни, Саша, Илья и еще несколько человек Некоторых из них он не видел уже двадцать лет. Были все, с кем он был близок, — кроме Фрэнка, который сказал, что слишком занят, и Филлис, вообще не ответившей на приглашение.

Кроме самых близких из первой сотни Джон встретил здесь множество старых друзей, приехали и друзья его друзей — появились толпы швейцарцев, включая кочующих строителей дорог, японцы из разных уголков планеты, бóльшая часть всех русских, друзья-суфисты. Все они рассредоточились на уступчатых полумесяцах шатров такими же группами, как ехали в караванах и летели на дирижаблях, время от времени выбегая через шлюзы, чтобы поприветствовать новоприбывших.

Многие из них целыми днями бродили по окрестностям, собирая осколки камней этого выдающегося плавного склона. При падении метеорита Zp здесь повсюду разлетелись куски брекчиевой лавы и образовались конусы растрескивания, похожие на глиняные черепки, одни беспросветно черные, другие яркие, кроваво-красные или покрытые крапинками импактных алмазов. Греческая команда ареологов начала выкладывать их в ряд на земле под высоким полом своего шатра, а с собой у них была небольшая печь для обжига, и с ее помощью они сделали себе пол из желтых, зеленых и голубых фрагментов. Эту идею подхватили другие, и через два дня каждый из прозрачных шатров стоял на красочных мозаичных паркетах с изображениями схематичных карт, птиц и рыб, фракталов, картин Эшера, каллиграфически выведенных тибетских надписей вроде «Ом мани падме хум», карт планеты и ее регионов, уравнений, человеческих лиц, пейзажей и прочего.

Джон проводил время, слоняясь от одного шатра к другому, общаясь с людьми и наслаждаясь праздничной атмосферой, которая, однако, не исключала разногласий, коих было достаточно, — но большинство проводило время за пирушками, попойками, прогулками с экскурсиями по извилистой поверхности старых лавовых потоков, выкладыванием мозаичных полов и танцами под музыку различных любительских групп. Лучшей из них была группа, игравшая на магниевых барабанах; инструменты — местные, музыканты — с Тринидада и Тобаго, страны пресловутого транснационального «удобного флага» с мощным движением сопротивления, которое они и представляли. Были здесь и западный коллектив, играющий кантри с классным слайд-гитаристом, и ирландская группа с самодельными инструментами и многочисленным, меняющимся от песни к песне составом. С таким количеством участников музыкальная программа могла продолжаться практически без перерывов. Эти три группы были окружены толпой танцующих, а шатры, что они занимали, поистине превратились в нечто пульсирующее, будто были целиком наполнены изяществом и богатством музыки, гравитации, окружающих пейзажей.

Это был великолепный фестиваль, и Джон был доволен, прекрасно проводя каждую минуту в этом месте. Ему не требовались ни омегендорф, ни пандорф, и, когда Мэриэн вместе с компанией из Сензени-На подозвали его в уголок и стали передавать таблетки по кругу, он лишь усмехнулся.

— Не думаю, что сейчас мне это нужно, — сказал он молодым затейникам и слабо махнул рукой. — Это все равно что возить уголь в Ньюкасл.

— Возить уголь в Ньюкасл?

— Он имеет в виду — возить вечномерзлые грунты на Великую Северную.

— Или выпускать еще CO₂ в атмосферу.

— Заливать лаву в Олимп.

— Сыпать еще больше соли в проклятую землю.

— Добавить оксида железа в любое место на этой чертовой планете!

— Именно! — рассмеялся Джон. — Кажется, я и так уже радикально раскраснелся.

— Но не так радикально, как эти ребята, — возразил один из них, указывая на запад. Над склоном вулкана вереницей поднималась тройка песочного цвета дирижаблей. Они, устаревшие, были небольшого размера и на вызовы по радио не отвечали. Ко времени, когда они подлетели к краю Zp и встали на якоря среди более крупных и ярких дирижаблей, находившихся внутри кратера, все дожидались, пока наблюдатели возле шлюза скажут, кто это такие. Когда же гондолы раскрылись и наружу вышли человек двадцать, одетые в прогулочники, повисло молчание.

— Это Хироко, — вдруг сообщила Надя на общей частоте.

Представители первой сотни стали быстро протискиваться к верхнему шатру, выглядывая в пешеходный тоннель, проходивший над краем кратера. Затем новые гости спустились по трубе к шлюзу, прошли его и оказались внутри. Да, это была Хироко, а вместе с ней — Мишель, Евгения, Ивао, Джин, Эллен, Риа, Рауль и целая толпа молодых.

Воздух пронзило многоголосие криков и возгласов, люди бросились обниматься, некоторые разрыдались, но прозвучало и немало обвинений. Сам Джон не удержался от того, чтобы обнять Хироко, после тех переживаний, что он испытывал, когда ездил на марсоходе, желая с ней поговорить; теперь же он взял ее за плечи и чуть ли не затряс, готовый выплеснуть резкие слова в ее адрес, но ее ухмыляющееся лицо оказалось таким же, что сохранилось в его воспоминаниях, но в то же время другим — оно стало более худощавым и покрылось морщинами. Но это, несомненно, была она. Ему казалось, будто ее лицо меняется и перетекает от того облика, какой он ожидал увидеть, до того, каким оно стало. Он пришел в такое недоумение от этой галлюцинации (и собственных чувств), что сумел лишь воскликнуть:

— О, как же я хотел тебя увидеть!

Я тоже, — ответила она, но ее было трудно расслышать в общем гомоне. Надя пыталась вклиниться между Мишелем и Майей, пока последняя снова и снова кричала: «Почему ты мне не сказал?!» — а потом ударилась в слезы. Это отвлекло Джона, но затем, выглянув через плечо Хироко, он увидел лицо Аркадия, словно говорившее. «На вопросы будем отвечать потом», — и потерял ход мыслей. Им еще предстояли трудные разговоры… Но пока — они были здесь! Здесь были они. Под шатрами, среди шума в двадцать децибел. Они отмечали свое воссоединение.

Позже в тот же день Джон созвал первую сотню — теперь она насчитывала почти шестьдесят человек. Они собрались под самым высоким шатром, откуда могли видеть и остальных гостей, и лежащие внизу земли.

Все здесь было гораздо масштабнее Андерхилла и каменистой равнины вокруг него. Все изменилось: казалось, весь мир вместе с цивилизацией значительно вырос в размерах и стал более сложным. Тем не менее первопроходцы оказались вместе, они вглядывались в знакомые, но изменившиеся лица друг друга, замечая признаки старения: время образовало на их лицах складки, будто они жили в масштабе геологического времени, и это придавало им понимающий взгляд, будто они могли видеть водоносные слои грунта невооруженным взглядом. Большинство из них уже разменяли восьмой десяток. И мир действительно стал во многих отношениях крупнее: ведь теперь появилась возможность того, что, если повезет, они смогут видеть друг друга стареющими очень долго. Осознание такой перспективы давало странное ощущение.

И они топтались на месте, поглядывая на людей, оставшихся внизу, и дальше — на пятнистый оранжевый ковер, покрывавший планету. Повсюду быстрыми хаотическими волнами разносились разговоры, создавая интерференционные узоры, а иногда все одновременно замирали и стояли молча, потрясенные, ошеломленные, расплываясь в улыбке, будто дельфины. Люди под нижними шатрами изредка поднимали на них горящие любопытством взгляды, смотря сквозь пластиковые своды и стараясь стать свидетелями исторической встречи.

— Наконец они расселись на стульях, и по рукам пошли сыр, крекеры, бутылки красного вина. Джон облокотился на спинку и осмотрелся. Аркадий положил одну руку на плечо Майи, вторую на Надино плечо, и втроем они смеялись над какой-то фразой Майи. Сакс моргал с совиным удовольствием, а Хироко лучезарно улыбалась. Джон не видел ее такой в первые годы. Было непростительно портить такое настроение, но больше такого случая не представится, а настроение потом вернется. И, когда выдался момент тишины, он отчетливо и громко заметил Саксу: Я могу сказать тебе, кто стоит за саботажем.

— Можешь? — Сакс прищурился.

— Да, — он посмотрел Хироко в глаза. — Это твои люди, Хироко.

Это охладило ее чувства, но улыбка осталась — только стала сдержанной, ее старой улыбкой для своих.

— Нет-нет, — спокойно ответила она и отрицательно покачала головой. — Ты знаешь, я не стала бы этого делать.

— Я так и думал. Но твои люди занимаются этим без твоего ведома. Твои дети, если точнее. Они вместе с Койотом.

Сощурившись, она метнула быстрый взгляд на тех, кто находился внизу. Когда она снова посмотрела на Джона, тот продолжил:

— Ты вырастила их, да? Оплодотворила свои яйцеклетки и вырастила in vitro?

Выдержав паузу, она кивнула.

— Хироко! — воскликнула Энн. — Ты же понятия не имеешь, насколько приемлемо работает этот эктогенный процесс!

— Мы испытали его, — ответила Хироко. — Дети выросли здоровыми.

Теперь вся группа сидела молча и следила за Хироко и Джоном.

— Может, и так, — сказал он, — но некоторые из них не разделяют твоих идей. Они делают все по-своему, как обычные дети. У них вставлены каменные клыки, верно?

Хироко поморщилась.

— Это коронки. Скорее, из композита, чем из настоящего камня. Дурацкая мода.

— А еще это что-то вроде знака отличия. На поверхности живут люди, которые подхватили все это, которые поддерживают связь с твоими детьми и помогают им заниматься саботажем. Они чуть не убили меня в Сензени-На. У моего проводника там тоже был каменный клык. Полагаю, то, что мы оказались в шахте, когда туда упал самосвал, было случайностью. Я не подал им никакого знака, что собираюсь туда спускаться, поэтому думаю, что все было спланировано до того, как я там оказался. Окакура, вероятно, потом спускался в шахту, опасаясь, что его там раздавят, как жука.

После очередной паузы Хироко спросила:

— Ты уверен?

Вполне. Сначала это долго сбивало с толку, потому что это не только они — здесь происходит кое-что еще. Но когда я вспомнил, где впервые увидел каменный зуб, я проверил и узнал, что груз со стоматологическим оборудованием, прибывший с Земли в 2044 году, оказался совершенно пуст. Целый грузовой аппарат был разграблен. Тогда я подумал, что наткнулся на кое-что интересное. Потом случаи саботажа продолжали происходить в тех местах и в то время, когда никто, кто находился в сети, не мог этого совершить. Как в тот раз, когда я приехал к Мэри на родники в районе Жемчужной земли и там произошел взрыв. Было ясно, что это не мог сделать никто из присутствовавших на станции — такое попросту невозможно. Однако станция весьма удаленная, и никто больше не мог оказаться поблизости. Следовательно, это кто-то, кого нет в сети. И я подумал на тебя.

Он с извиняющимся видом пожал плечами.

— Если проверять дальше, можно также заметить, что примерно в половине случаев саботаж просто не мог устроить кто-либо отмеченный в сети. А во второй половине в той области обычно обнаруживался кто-нибудь с каменными зубами. Сейчас такие зубы становятся очень распространенным явлением, но тем не менее.

Я выяснил, что это были вы, и провел на компьютере анализ, который показал, что примерно три четверти случаев произошло в низинах южной атмосферы либо в пределах круга хаотического района радиусом в три тысячи километров с центром на восточной окраине долин Маринер. В этом круге много поселений, но все равно хаос представляется мне самым логичным местом, где могли бы скрываться саботажники. А мы уже давно вычислили, что именно туда вы все ушли, когда покинули Андерхилл.

На лице Хироко не отразилось никаких чувств. Наконец она произнесла:

— Я с этим разберусь.

— Хорошо.

— Джон, — вмешался Сакс, — ты сказал, что здесь происходит кое-что еще?

Джон кивнул.

— Видишь ли, дело не только в саботаже. Кто-то пытается меня убить.

Сакс заморгал, а остальные потрясенно замерли.

— Сначала я думал, что саботажники, — сказал Джон, — таким образом пытаются остановить мое расследование. Это имело смысл, и первый случай действительно был саботажным действием, поэтому легко было все спутать. Но сейчас я вполне уверен, что тогда произошла ошибка. Саботажникам не нужна моя смерть — они уже могли меня убить, но не сделали этого. Однажды ночью их группа остановила меня — среди них был твой сын, Касэй, и Койот, которого, насколько я понимаю, ты прятала на «Аресе»…

Это вызвало волну беспокойства — многие давно подозревали, что у них был безбилетный пассажир, а Майя даже с криком вскочила на ноги и торжествующе указала пальцем на Хироко. Джон заглушил всех, повысив голос, и продолжил:

— Их посещение!.. их посещение… стало лучшим доказательством моей теории о саботажах, так как мне удалось получить кусочек кожи одного из них и, прочитав его ДНК, я сравнил его с некоторыми другими образцами, найденными на некоторых местах, где зафиксированы случаи саботажа, и оказалось, что этот человек был и там. Выходит, это они устраивали саботаж, но было очевидно, что убить меня они не пытались. Но однажды ночью в Лоу-Пойнте на меня напали и порезали прогулочник.

Он кивнул в ответ на возгласы своих друзей.

— Это было первое намеренное нападение на меня, и случилось оно очень скоро после того, как я побывал на горе Павлина, где поговорил с Филлис и кучкой транснационалов об интернационализации лифта и прочем.

Аркадий усмехнулся, но Джон не обратил на него внимания и продолжил:

— После этого меня несколько раз дергали следователи из УДМ, которым Гельмут разрешил сюда прилететь под давлением тех же транснационалов. Что любопытно, я выяснил, что на Земле эти следователи работали на «Армскор» или «Субараси», а не на ФБР, как сказали мне. А это именно те корпорации, которые больше всех заинтересованы в проекте лифта и разработке Великого Уступа. И сейчас у них повсюду здесь появились свои люди, отвечающие за безопасность, и слоняющаяся по планете команда так называемых следователей. Затем, перед самым окончанием большой бури, некоторые из этих следователей пытались подставить меня, чтобы обвинить в убийстве, которое произошло в Андерхилле. Да, именно так! У них ничего не вышло, но я не могу с точностью доказать, что это сделали они, хотя видел двоих из них на месте перед происшествием. И все-таки я считаю, что они сами убили того человека, чтобы доставить неприятности мне. Чтобы убрать меня с пути.

— Тебе нужно рассказать об этом Гельмуту, — сказала Надя. — Если мы создадим единый фронт и будем настаивать, чтобы этих людей отправили обратно на Землю, нас не смогут игнорировать.

— Я уже не знаю, насколько велика реальная власть Гельмута, — ответил Джон. — Но попытаться стоит. Я хочу, чтобы их вышвырнули с планеты. А тех двоих я записал на камеры в Сензени-На — как они вошли в медклинику и возились там с роботами-уборщиками, перед тем как пришел я. Так что косвенные улики против них сильны, насколько это возможно.

Остальные не совсем понимали, что со всем этим делать, но оказалось, что представители разных групп УДМ ООН также донимали и других — Аркадия, Алекса, Спенсера, Влада и Урсулу, даже Сакса. Поэтому они быстро согласились с тем, что попытаться выдворить следователей — хорошая мысль.

— А выдворение для тех двоих — лучшее, на что они могут рассчитывать, — горячо добавила Майя.

Сакс же просто нажал на свою наручную панель и позвонил Гельмуту. Изложил ему ситуацию — при этом остальные, рассерженные, время от времени вносили свою лепту в рассказ.

— Если ты не посодействуешь, мы сообщим обо всем земной прессе, — заявил Влад.

Гельмут нахмурился и, сделав паузу, ответил:

— Я разберусь. Те агенты, на которых вы жалуетесь конкретно, непременно отправятся домой.

— Прежде чем их отпустить, сделай им тест ДНК, — посоветовал Джон. — Того человека в Андерхилле убил один из них — я в этом уверен.

— Сделаем, — значительно пообещал Гельмут.

Сакс выключил связь, и Джон снова оглядел круг своих друзей.

— Хорошо, — сказал он. — Но для того, чтобы добиться всего, чего мы хотим, нам одного звонка Гельмуту недостаточно. Настала пора действовать вместе, вопреки всем разногласиям, — только так мы добьемся того, чтобы договор продолжил действие. Это задача-минимум. Отправная точка для всего остального. Нам необходимо сформировать единую политическую силу, несмотря на все возможные расхождения во мнениях.

— Наши усилия не имеют никакого значения, — спокойным тоном заметил Сакс, но его тут же заткнули, подняв недовольный шум, в котором ничего нельзя было разобрать.

— Имеют! — вскричал Джон. — У нас столько же шансов, сколько у любого из тех, кто решает, что здесь происходит.

Сакс с сомнением покачал головой, но остальные прислушались к Джону. Большинство, казалось, с ним согласились: Аркадий, Энн, Майя, Влад, и каждый смотрел на это со своей точки зрения… Он видел по их лицам, что изменения возможны. Лишь Хироко была непроницаема: ее лицо ничего не выражало и пробуждало целый ворох острых воспоминаний. Она всегда была такой в отношении Джона, и вдруг это вызвало у него боль и разочарование, отчего он пришел в раздражение.

Он встал и взмахнул рукой. Близился закат, и огромную бугристую поверхность планеты покрыли темные пятна.

— Хироко, можно поговорить с тобой наедине? Недолго. Давай спустимся к нижнему шатру. Я задам всего пару вопросов, и вернемся обратно.

Остальные с любопытством уставились на них. Под тяжестью этих взглядов Хироко наконец кивнула и вышла, опережая Джона, в туннель, который вел к следующему шатру.

Они стояли на вершине полумесяца нижнего шатра под взглядами сидящих выше друзей и случайных наблюдателей снизу. Шатер был почти пуст, люди уважали право первой сотни побыть наедине и оставили некоторое свободное пространство.

— У тебя есть предположения, как мне вычислить саботажников? — спросила Хироко.

— Можешь начать с парня по имени Касэй, — сказал Джон. — Того, в котором скрещены мы с тобой.

Она не смотрела на него.

Джон склонился к ней, в нем вскипала ярость.

— Полагаю, там есть дети от каждого мужчины из первой сотни?

Хироко наклонила голову набок и едва заметно пожала плечами.

— Мы взяли образцы от всех, кто их дал. Матерями стали все женщины в группе, отцами — все мужчины.

— Как ты могла сделать все это без разрешения? — продолжил Джон. — Сделать наших детей, не спросив нас, а потом убежать и скрыться — зачем? Зачем?

Хироко спокойно ответила на его взгляд.

— У нас есть видение того, какой может быть жизнь на Марсе. Но мы увидели, что она развивается по неправильному пути. То, что случилось после, доказало, что мы оказались правы. Поэтому мы посчитали, что сможем устроить собственную новую жизнь…

— Но разве ты не видишь, как это эгоистично? У каждого из нас было свое видение, мы все хотели разного и стремились к этому изо всех сил, а ты все то время, что тебя не было, создавала себе мирок для своей маленькой группы! Я это к тому, что нам могла пригодиться твоя помощь! Мне так часто хотелось поговорить с тобой! А теперь оказывается, у нас есть общий ребенок, смесь нас с тобой, а ты не говорила мне об этом двадцать лет!

— Мы не хотели быть эгоистичными, — медленно проговорила Хироко. — Мы хотели испытать это, экспериментально показать, какой может быть жизнь здесь. Кто-то должен был показать, что ты имеешь в виду, когда говоришь о другой жизни, Джон Бун. Кто-то должен этой жизнью жить.

— Но если делать это тайно, никто этого не увидит!

— Мы никогда не собирались оставаться в тайне вечно. Положение ухудшалось, и мы держались в стороне. Но ведь сейчас мы здесь. И когда мы будем нужны, когда сумеем помочь, мы объявимся снова.

— Вы нужны каждый день! — решительно произнес Джон. В этом и суть жизни в обществе. Ты совершила ошибку, Хироко. Пока ты пряталась, шансы на то, чтобы Марс остался нашим, лишь ухудшились, и многие люди постарались ускорить процесс — в их числе и кое-кто из первой сотни. А что ты сделала, чтобы их остановить?

Хироко ничего не ответила, и он продолжил:

— Полагаю, ты немного тайно помогала Саксу. Я видел одну из твоих записок для него. Но этого я тоже не одобряю: ты помогала одним и ничего не делала для других.

— Мы все так делаем, — сказала Хироко, и теперь, похоже, ей стало неудобно.

— У вас в колонии проводится геронтологическая терапия?

— Да.

— Вы получили лечение от Сакса?

— Да.

— Те дети знают, кто их родители?

— Да.

Джон, уже вне себя, покачал головой.

— Просто не могу поверить, что вы так поступили!

— Мы не спрашивали, сможешь ли ты в это поверить.

— Уж несомненно. Но неужели вас ничуть не смущает, что вы украли наши гены и вырастили наших детей, без нашего ведома, не спросив нашего согласия? Что вы воспитали их без нашего участия, полностью устранили нас от них?

Она пожала плечами.

— Ты можешь завести себе детей, если хочешь. А что до этих… Были кому-нибудь из вас нужны дети двадцать лет назад? Нет. Эта тема никогда не поднималась.

— Мы были слишком старыми!

Нет, не были. Просто решили об этом не думать. Невежество по выбору, знаешь ли, и это невежество многое говорит о том, что люди считают по-настоящему важным. Вы не хотели детей, поэтому и не знали о поздних родах. Но мы хотели и знали, поэтому изучили их техническую сторону. А когда ты увидишь результаты, думаю, поймешь, что это была хорошая идея. Я даже думаю, вы все нас еще поблагодарите. Чего вам это стоило, в конце-то концов? Эти дети наши. Но они связаны с вами генетически и с этих пор будут жить и для вас, как, скажем, неожиданный подарок. Весьма необычный подарок. — На ее лице возникла улыбка Моны Лизы, но тут же исчезла.

И снова подарок. Джон поразмыслил над этим.

— Ладно, — наконец произнес он. — Полагаю, мы еще долго будем об этом разговаривать.

В сумерках небо над горизонтом превратилось в темно-пурпурную полосу, которая, словно бархатная кайма, тянулась вдоль черного, усеянного звездами диска над их головой. Из нижних шатров доносились песни, заведенные суфистами:

— Хармахис, Мангала, Ниргал, Окакух! Хармахис, Мангала, Ниргал, Окакух! — повторяя снова и снова, украшая интонацией названия Марса на разных языках. Им помогали музыканты, игравшие на всевозможных инструментах, и вскоре уже запели все, кто находился под шатром, — и всё наполнилось их песней. Затем суфисты начали кружиться, и в толпе образовались небольшие группки танцующих.

— Хотя бы теперь ты останешься со мной на связи? — спросил Джон и пристально посмотрел на Хироко. — Это ты мне позволишь?

— Да.

Они вернулись в верхний шатер, и затем вся группа присоединилась к празднику, спустившись на общую вечеринку. Джон медленно пробрался к суфистам и начал вращаться, как они его учили, чем вызвал одобрительные возгласы в свой адрес. А когда он кружился так сильно, что падал на зрителей, те подхватывали его. После одного из падений ему помог подняться узколицый мужчина с дредами — тот самый, который приходил той ночью в его марсоход.

— Койот! — воскликнул Джон.

— Это я, — признался мужчина, и у Джона от его голоса по спине пробежал холодок. — Но не нужно поднимать тревогу.

Он предложил Джону флягу, и после некоторого колебания тот принял ее и отпил. «Удача помогает смелым», — подумал он. Судя по всему, там оказалась текила.

— Койот! — он попытался перекричать музыку, которую теперь исполняла группа с магниевыми барабанами.

Мужчина широко улыбнулся и кратко кивнул, взял флягу обратно и выпил.

— Касэй с тобой?

— Нет. Он не любит этот метеор, — сообщил он, дружески похлопав Джона по плечу, и двинулся в круговорот толпы. Обернувшись, Койот крикнул: — Веселись! Джон следил, как он исчезает среди лиц, чувствуя, как текила обжигает желудок. Суфисты, Хироко, теперь еще и Койот — встреча получилась что надо. Он увидел Майю и поспешил к ней; положил руку ей на плечо, и они пошли по шатрам и соединяющим помещения туннелям, и люди пили за их здоровье, когда они проходили мимо. Полужесткие перекрытия между шатрами мягко покачивались вверх-вниз.

Обратный отсчет достиг двух минут, и многие поднялись под верхние шатры, чтобы прижаться там к прозрачным стенам южной дуги. Предполагалось, что ледяной астероид быстро сгорит, так как подлетит по довольно крутой траектории. Вчетверо меньше Фобоса, он будет превращаться в пар, а затем, когда станет совсем горячим, разлетится на молекулы кислорода и водорода. И все это произойдет за несколько минут. И никто не знал наверняка, как это будет выглядеть.

Так они и стояли, кое-кто продолжал распевать имена планеты снова и снова. Все больше людей начинали отсчитывать последние секунды вслух, и, когда осталось отсчитать последние десять, они сделали это громко, с усилием, будто были астронавтами. Когда прогрохотало последнее — «ноль!», в следующие три мгновения они затаили дыхание, их сердца стучали, но ничего не происходило. А затем над юго-западным горизонтом в атмосферу ворвался белый шар с горящим хвостом из белого огня. Огромный, как гобелен из Байё, он был ярче всех лун, зеркал и звезд, вместе взятых. Пылающий лед, тянущийся по небу, белое на черном, проносящийся быстро и низко, — так низко, что теперь он находился не выше их, сидящих на Олимпе, и что они уже видели, как от него откалывались белые глыбы и опадали, будто гигантские искры. Затем, где-то в середине атмосферы он развалился на части, и раскаленные языки пламени обрушились на востоке, рассыпавшись крупной дробью. Все звезды вдруг содрогнулись — раздался звуковой хлопок, ударив по шатрам и содрогнув их. Затем последовал еще один хлопок, и в следующее мгновение дико затряслись куски фосфора, срываясь в небо и исчезая над юго-восточным горизонтом. Их огненные хвосты протянулись за ними до самой поверхности, где и исчезли, после чего вновь стало темно, а ночное небо приняло вид, будто ничего не случилось. Лишь звезды продолжали мерцать во тьме.

Они так этого задали, но реальное действие заняло всего три-четыре минуты. Участники празднества следили за ним в основном молча, но, когда астероид раскололся, многие не смогли сдержать возгласов, как во время салюта; то же повторилось и при обоих звуковых хлопках. Теперь, когда вернулась тьма, повисло молчание, и люди остались стоять на местах. Что оставалось делать после такого эффектного зрелища?

И тут Хироко пробралась по шатрам к тому, в котором стояли Джон, Майя, Надя и Аркадий. По пути она негромко пела, но ее голос разносился по каждому шатру, что она проходила:

— Аль-Кахира, Арес, Барам, Касэй, Маадим, Маджа, Мамерс, Мангала, Моурт, Ниргал, Окакух, Хармахис, Храд, Хуо Синь, Шал батану, Симуд и Тйу.

Она протиснулась сквозь толпу и встала прямо перед Джоном, лицом к нему, схватила его правую руку, подняла вверх и вдруг воскликнула:

— Джон Бун! Джон Бун!

Затем все стали его приветствовать и закричали: «Бун! Бун! Бун! Бун!», другие же скандировали: «Марс! Марс! Марс!»

Лицо Джона вспыхнуло, как метеор, а сам он был ошеломлен так, будто какой-то кусок угодил ему в голову. Его старые друзья засмеялись над ним, а Аркадий, изображая то, что ему казалось американским акцентом, завел: «Речь! Речь! Речь! Ре-е-ечь!» Скандирование тут же подхватили остальные.

Через некоторое время шум умолк, и они выжидающе взглянули на Джона, давясь от смеха при виде изумления на его лице. Хироко отпустила его руку, и он обреченно поднял вторую — теперь он держал их обе над головой, разведя пальцы в стороны.

— Что я могу сказать, друзья?! — воскликнул он. — Вы сами все видели, это невозможно описать словами. Для этого нужно придумать новые слова.

Его кровь бурлила от адреналина, текилы, омегендорфа и радости, и слова против его воли полились из него, как уже случалось с ним множество раз.

— Смотрите, — возвестил он, — вот мы и здесь, на Марсе!

Раздался смех множества людей, и Джон продолжил:

Это наш дар — огромный дар, причина, по которой мы все должны посвятить свои жизни тому, чтобы цикл продолжался, как в эко-экономике, где то, что вы берете от системы, должно быть уравновешено тем, что вы ей отдаете, — уравновешено или превышено, чтобы создать антиэнтропический подъем, который отличает все созидательное и особенно этот шаг к новому миру, месту, где нет ни природы, ни культуры, к превращению планеты в новый мир, а затем и в наш дом. Сейчас мы все знаем, что разные люди имеют разные причины находиться здесь, и, что не менее важно, люди, отправившие нас сюда, также имели разные на то причины, а теперь мы начинаем понимать, что эти различия приводят к конфликтам, на горизонте надвигаются бури, летают метеоры тревог, некоторые из них скорее убьют нас, чем пролетят над головой, как эта вспышка белого льда!

Послышались одобрительные возгласы.

— Это может быть неприятно — а иногда непременно будет неприятным, — поэтому нам следует помнить, что, как эти метеоры обогащают атмосферу, утолщают ее и приправляют чудодейственным кислородом ядовитый суп, разлитый снаружи этих шатров, так и конфликты между людьми могут растопить вечномерзлый грунт в нашей социальной основе, заставить улетучиться все те замороженные законы и оставить лишь необходимость созидания; потребность придумать новый общественный порядок, который будет чисто марсианским, — как это сделала Хироко Ай, наша Персефона, которая поднялась из реголита, чтобы провозгласить начало новой весны!

Одобрительные возгласы усилились.

Знаю, раньше я говорил, что нам нужно создать все с чистого листа, но за последние годы, что я посещал разные места и встречался со всеми вами, я понял, что был неправ, когда говорил это. Это не так, что у нас ничего нет и что нам следует созидать из вакуума, как будто мы боги, — вы можете сказать, что у нас есть гены, мемы — которые Влад называет нашими «культурными генами». То есть совершенно естественно, что мы должны заниматься генной инженерией, и мы ею занимаемся, у нас есть образцы ДНК нашей культуры, которая создавалась, разрушалась и смешивалась посредством истории. И мы можем выбирать, вырезать, скреплять воедино то, что считаем лучшим во всем генофонде, связывать в единый узел, как швейцарцы сделали в своей конституции, или суфисты в своей религии, или группа из Ахерона создала свой последний быстрорастущий лишайник, — кусочек отсюда, кусочек оттуда, все, что уместно, держа в уме правило семи поколений, думая на семь поколений назад и семь поколений вперед, а то и семь раз по семь, потому что мы сейчас говорим о наших жизнях и от этого зависят многие будущие годы, а пока мы не знаем, какое влияние это окажет на нас, но уже очевидно, что альтруизм и личный интерес сейчас слились так неразрывно, как никогда прежде. Но, кроме того, речь, как всегда, идет о жизни наших детей, жизни детей их детей и далее до бесконечности, а потому мы должны действовать таким образом, чтобы предоставить им столько же возможностей, сколько было дано нам, а то и больше, направить солнечную энергию гораздо более искусно, чтобы обратить течение энтропии в этом маленьком ответвлении вселенского потока. А я знаю до противного простой способ это уладить, когда договор, который определяет порядок нашей жизни здесь, скоро будет пересмотрен, но мы не должны упускать его, потому что то, что может последовать, касается не только договора, это скорее некий конституционный конгресс, так как мы имеем дело с геномом нашего общественного устройства — что мы можем это, не можем то, обязаны третье, что мы поглощаем, что отдаем. И мы жили по своду правил, установленному для пустынных земель, — Договору об Антарктике, хрупкому и идеалистическому, который все это время удерживал этот холодный материк от вмешательства, вплоть до прошлого десятилетия, когда его сократили — а это знак того, что то же самое начинает происходить и здесь. Посягательства на этот свод правил начались повсюду, будто паразит, который разъедает последние остатки своего хозяина, — потому что именно так выглядит замена этого свода правил, старая паразитическая жадность королей и их приспешников, эта система, которую мы называем транснациональным мировым порядком, — это возвращение феодального строя, свод правил в котором антиэкологичен, он ничего не отдает в систему, а лишь обогащает мировую элиту, обедняя все остальное, и, разумеется, эта так называемая богатая элита на самом деле так же бедна, отрешенная от реальной людской работы, а вместе с ним и от реальных людских свершений, самая что ни на есть паразитическая, но и могущественная, какими могут становиться паразиты, которые овладевают телом, высасывая дары людской работы из тех, кому они принадлежат по праву. То есть отнимают у семи поколений, а потом кормятся ими, наращивая свои сдерживающие силы, чтобы не дать народу освободиться.

Одобрительные возгласы нарастали.

— Поэтому на данном этапе мы имеем противостояние демократии и капитализма, друзья мои, и теперь стоим на границе людского мира, пожалуй, в лучшем положении, чем все остальные, кто видит это и пытается выстоять в этой мировой битве. Здесь у нас пустоши, скудные и невосполнимые ресурсы, и мы вовлечены в борьбу, от которой просто не можем отказаться, мы — один из трофеев, и наша судьба будет зависеть от того, что произойдет с людским миром. Вот как обстоит дело, и нам лучше сплотиться ради общего блага, ради Марса, ради нас, людей на Земле и семи поколений. Это будет нелегко, на это уйдут годы. Чем мы будем сильнее, тем выше наши шансы, вот почему я так счастлив видеть, как этот горящий метеор в небе вдохнул жизнь в наш мир, и вот почему я так счастлив видеть вас всех вместе на этом празднике, похожем на конгресс, представляющий все, что я люблю в этом мире. Но мне кажется, группа со стальными барабанами готова заиграть, да?

Послышались крики согласия.

— Так почему бы вам, ребята, не начать, а мы будем танцевать до рассвета, а завтра разлетимся под дуновением ветров и спустимся по склонам этой великой горы, чтобы нести свой дар повсюду.

Толпа выражала безудержное одобрение. Музыканты подхватили его быстрыми ритмичными ударами в магниевые барабаны, и толпа вновь пришла в движение.

Они гуляли всю ночь. Джон переходил от шатра к шатру, пожимая руки и обнимаясь.

— Спасибо, спасибо, спасибо. Не знаю, я не помню, что говорил. Но именно это я все время подразумевал, это точно.

Старые друзья по-доброму смеялись над ним. Сакс, попивая кофе с чрезвычайно спокойным видом, сказал ему:

— Синкретизм, да? Очень интересно, а как удачно изложено… — Он изобразил самую маленькую в мире улыбку.

Майя поцеловала Джона, как и Влад, Урсула и Надя; Аркадий с мощным ревом поднял его и покружил в воздухе, поцеловал в обе щеки, уколов своей бородой, и прокричал:

— Слушай, Джон, а ты не мог бы повторить?! — Он заулюлюкал при самой этой мысли. — Ты поражаешь меня, Джон, ты всегда меня поражаешь!

Хироко незаметно ему улыбалась, за ней, ухмыляясь, стояли Мишель и Ивао…

Мишель заметил:

— Мне кажется, это как раз то, что Маслоу называл пиковым переживанием.

Ивао со стоном ткнул его локтем, а Хироко протянула к Джону руку и коснулась указательным пальцем его предплечья, будто передавая некую живую силу, способность, дар.

На следующий день они рассортировали и упаковали вещи, оставшиеся после гуляний, и разобрали шатры, открыв небу выложенные плитами террасы, будто ряды ожерелий, украшающих склон старого черного вулкана. Они попрощались с прилетевшими на дирижаблях, и те поплыли над склоном вниз, напоминая воздушные шары, зажатые в детской руке. Песчаные судна, на которых летели жители тайной колонии, скрылись из виду очень быстро.

Джон, попрощавшись с остальными, забрался в свой марсоход вместе с Майей, и они направились по краю Олимпа в сопровождении марсоходов Аркадия и Нади, Энн и Саймона с их сыном Питером. Ранее в тот день Джон сказал:

— Нам нужно поговорить с Гельмутом и заставить ООН считать нас представителями местного населения. И еще нужно представить в ООН проект нового договора. Примерно в L_S = 90° я должен буду участвовать в церемонии по случаю открытия нового палаточного города в восточной части Фарсиды. Там, наверное, будет и Гельмут, может, там мы и встретимся.

В разговоре участвовали лишь немногие, но они представляли интересы остальных, поэтому план был принят. Затем они обсудили, что должно содержаться в проекте договора, и передали его во все караваны и дирижабли. На следующий день спустились по склону северного уступа и, достигнув его основания, разъехались каждый в своем направлении.

— Хорошая была гулянка! — сообщил Джон по радио каждому по очереди. — Увидимся на следующей!

Суфисты, проезжая мимо, остановились, помахали им из окон и попрощались по радио. Джон узнал голос пожилой женщины, которая ухаживала за ним после его танца во время бури. Он помахал им в ответ и сказал:

— Будь в мире этом или том, любовь твоя ведет нас в нем.