«Мангалавид» каждый вечер показывал по шесть часов местного любительского видео, солянку, которую Джон любил смотреть при каждом удобном случае. И, приготовив на кухне большую порцию зеленого салата, он прошел в комнату с окном на жилом этаже и стал есть перед телевизором, время от времени поглядывая на багровый закат над горой Аскрийской. Первые десять минут передачи в тот вечер были сняты инженером-сантехником, работавшей на установке, перерабатывающей отходы в каньоне Северном. Ее голос за кадром звучал воодушевленно, но вместе с тем наводил скуку:

— Что особенно хорошо, мы можем загрязнить все, что хотим, определенными веществами, кислородом, озоном, азотом, аргоном, паром, какой-нибудь биотой. Это дает нам такую свободу действий, какой у нас не было дома, и мы просто продолжаем оттачивать все, что они нам дают, пока не сможем выпустить то, что получится, на волю.

«Дома», — повторил про себя Джон. Новенькая. После нее показывали карате, где приемы были одновременно забавными и красивыми; затем какие-то русские двадцать минут играли «Гамлета» в гермокостюмах на дне мохола в Тирренской горе. Постановка поразила Джона, особенно когда Гамлет увидел, как Клавдий опустился на колени, чтобы помолиться, и камера наклонилась, чтобы мохол стал казаться стенами собора, что возвышались над Клавдием и тянулись к бесконечно далеким лучам солнца, будто к прощению, которое не суждено получить.

Джон выключил телевизор и спустился на лифте в спальню. Затем улегся в постель и расслабился. Карате как балет. Новички все еще оставались инженерами, строителями, учеными всех мастей. Но они не казались такими же упертыми, как члены первой сотни, и это, пожалуй, к лучшему. Они сохраняли научный склад ума и мировоззрение, были прагматичны, рациональны. Оставалось только надеяться, что отбор на Земле по-прежнему отсеивал фанатиков и пропускал людей с эмоциональностью странствующих швейцарцев, практичных, но открытых новым возможностям, способных создавать новые убеждения. По крайней мере, он на это надеялся, хотя уже понимал, что это слегка наивно. Стоило взглянуть на первую сотню, чтобы понять, что ученые могли быть столь же фанатичными, как кто угодно другой, а то и больше. Образованность, пожалуй, сосредотачивала их на слишком узких интересах. Команда Хироко исчезла… Они где-то снаружи, среди диких скал, везучие мерзавцы… И он уснул.

Он проработал в Эхо-Оверлуке несколько дней, а затем ему позвонил Гельмут Бронски из Берроуза и сказал, что желает побеседовать с ним о новоприбывших с Земли. Джон решил приехать к нему на поезде и увидеться лично.

В ночь перед отъездом он заглянул к Саксу. И только вошел, как тот своим монотонным голосом произнес:

— Мы нашли астероид Амор, который на девяносто процентов состоит изо льда. Он движется по орбите, которая приведет его на Марс через три года. Это как раз то, что я искал.

Он собирался установить автоматизированный разгонный двигатель на ледяной астероид и вытолкнуть его на орбиту аэродинамического торможения вокруг Марса, тем самым заставив сгореть в атмосфере. Это не нарушило бы протокола УДМ ООН, воспрещающего массовое поражение, которое могло случиться при прямом столкновении, но добавило бы огромное количество воды и разделенного водорода и кислорода в атмосферу, тем самым уплотнив ее как раз теми газами, в которых колонисты нуждались сильнее всего.

— Это может повысить атмосферное давление на целых пятьдесят миллибар!

— Да ты шутишь!

До их высадки это значение составляло от семи до десяти миллибар (на Земле на уровне моря в среднем было 1 013), и все их попытки до этого момента подняли его всего лишь до пятидесяти.

— Один ледяной шар удвоит атмосферное давление?

— Так показывают симуляции. Хотя, конечно, при таком низком исходном уровне увеличение в два раза будет не очень-то впечатляющим.

— И все равно это здорово, Сакс. И это будет непросто саботировать.

Но Сакс не хотел сейчас об этом вспоминать. Он слегка сдвинул брови и выскользнул из комнаты.

Джон улыбнулся его своенравности и прошел к двери. Затем, выйдя, осмотрел коридор. Пусто. На мониторах в кабинете Саксa — никакого видео. Он вернулся внутрь, усмехаясь своей скрытной походке, и оглядел бумажный беспорядок на рабочем столе Сакса. С чего начать? В ИИ Сакса, вероятно, содержалось много интересного, но тот, скорее всего, отзывался только на голос хозяина и сохранял данные обо всех попытках обратиться к нему. Он тихо выдвинул ящик стола. Пусто. Такими же оказались и остальные ящики; он чуть не смеялся в голос, еле сдерживаясь. На лабораторном столе лежала стопка писем, и он просмотрел их. В основном это были заметки биологов из Ахерона, но на дне лежал листок, пришедший по почте без подписи и обратного адреса. Принтер Сакса выплюнул его без каких-либо опознавательных знаков, которые были бы видны. Сообщение было коротким:

1. Мы используем гены самоубийства, чтобы сдерживать быстрое распространение.

2. Сейчас на поверхности так много источников тепла, что мы не думаем, что кто-либо сможет отличить излучаемое нами от всего остального.

3. Мы просто решили уйти и работать самостоятельно, без каких-либо вмешательств. Полагаю, теперь ты это понимаешь.

Джон смотрел на лист с минуту, а потом поднял голову и огляделся по сторонам. Никого по-прежнему не было. Он снова взглянул на записку, положил обратно туда, где она лежала, тихонько вышел из кабинета Сакса и направился к гостевым комнатам.

— Сакс, — пробормотал он в восхищении, — да ты целая стая пронырливых крыс!

Поезд в Берроуз перевозил в первую очередь грузы и состоял из тридцати узких вагонов, первые два из которых были пассажирскими. Он двигался по сверхпроводящей магнитной трассе быстро и плавно — даже не верилось, что он едет. А после бесчисленных утомительных марсоходных вылазок Джона это и вовсе казалось чуть ли не пугающим. Ему оставалось лишь подпитать центры удовольствия своего старого мозга омегендорфом, откинуться в кресле и наслаждаться поездкой, которая казалась ему полетом со сверхзвуковой скоростью.

Трасса пролегала более-менее параллельно десятой северной широте. В итоге планировалось опоясать таким образом всю планету, но пока был завершен лишь участок между Эхо и Берроузом. Последний теперь стал крупнейшим городом в своем полушарии. Изначально построенный американским консорциумом по французскому проекту, утвержденному Европейским союзом, он располагался на краю равнины Исиды, которая была, по сути, огромной впадиной в том месте, где северные равнины глубоко врезались в южные высокогорья. Склоны и дно впадины уравновешивали кривизну планеты таким образом, что вокруг города открывались будто земные горизонты, и, пока поезд несся по впадине, Бун видел за темными равнинами, усеянными холмами-останцами, горизонты, до которых было добрых шестьдесят километров.

Почти все строения в Берроузе представляли собой скальные жилища, врезанные в склоны пяти невысоких останцев, скученных на возвышенности возле изгиба древнего канала. Целые участки этих вертикальных склонов заполняли прямоугольники из зеркального стекла, будто постмодернистские небоскребы, опрокинутые набок и воткнутые в холмы. Это было удивительное зрелище, гораздо более впечатляющее, чем Андерхилл и даже Эхо-Оверлук, из которого хоть и открывался прекрасный вид, но сам он был скрыт. Нет, застекленные останцы Берроуза, возвышающиеся над каналом, словно просившего наполнить его водой, с видом на далекие холмы, очень быстро заработали для города репутацию красивейшего на Марсе.

Западная станция размещалась внутри одного из выдолбленных останцев и представляла собой застекленное помещение в шестьдесят метров высотой. Джон вышел в ее простор и двинулся навстречу толпе, откинув голову назад, точь-в-точь как какой-нибудь провинциал, оказавшийся в Манхэттене. Железнодорожники были одеты в голубые куртки, старатели — в зеленые прогулочники, чиновники УДМ ООН — в костюмы, строители — в рабочие комбинезоны всех цветов радуги, будто это была спортивная одежда. Штаб УДМ ООН открыли в Берроузе три года назад, вызвав тем самым настоящий строительный бум, и теперь трудно было сказать, кого на станции больше — чиновников или строителей.

На дальнем конце огромного помещения Джон увидел вход в подземку и, пойдя туда, сел в небольшой вагончик, чтобы добраться до штаба управления. Там он пожал руки нескольким людям, которые узнали его и подошли. Это напомнило ему о том странном ощущении, будто он находится в аквариуме. Он снова оказался среди незнакомцев. В городе.

Тем же вечером он ужинал с Гельмутом Бронски. Они встречались уже много раз, и этот человек производил впечатление на Джона. Это был немецкий миллионер, который полез в политику. Высокий, тучный, светловолосый и краснолицый, безукоризненно ухоженный, одетый в дорогой серый костюм. Прежде чем получить должность в УДМ ООН, он был министром финансов ЕС. Сейчас он рассказал Джону последние новости на весьма светском британском английском, быстро пережевывая жареную говядину с картошкой в паузах между предложениями и искусно держа столовые приборы на немецкий манер.

— Мы собираемся отдать контракт на исследовательские работы в Элизии транснациональному консорциуму «Армскор». Они привезут сюда собственное оборудование.

— Но, Гельмут, — произнес Джон, — разве это не противоречит договору о Марсе?

Гельмут сделал широкий жест рукой, в которой держал вилку. Его взгляд говорил, мол, они разумные люди и понимают такие вещи.

— Договор уже устарел, это очевидно всем, кто занимается тут какими-либо делами. Но плановый пересмотр пройдет только через десять лет. Мы же тем временем должны попытаться предвосхитить кое-какие аспекты этого пересмотра. Именно поэтому мы сейчас дадим некоторые концессии. У нас нет разумных причин откладывать, а в противном случае возникнут проблемы в самой Генеральной Ассамблее.

— Но Генеральная Ассамблея не будет в восторге от того, что вы дадите первую концессию старому производителю оружия из Южной Африки!

Гельмут пожал плечами.

— «Армскор» теперь имеет очень мало отношения к тому, с чего начиналась его история. Осталось одно название. Когда ЮАР стала Азанией, компания переехала в Австралию, а затем в Сингапур. И сейчас, конечно, она стала кое-чем гораздо большим, чем просто воздушно-космической фирмой. Она транснациональна в полном смысле слова, это один из новых тигров, с собственной банковской системой, и она владеет контрольными пакетами акций примерно пятидесяти компаний из «Форчун 500».

— Пятидесяти? — переспросил Джон.

Да. И то «Армскор» — наименьший консорциум среди всех транснационалов, и именно поэтому мы его выбрали. Но все равно его экономика больше, чем у любой страны не из первой двадцатки. Когда старые мультинационалы сливаются с транснационалами, то становятся по-настоящему мощной силой и могут влиять на Генеральную Ассамблею. Когда мы дадим эту концессию, выгоду от этого получат двадцать-тридцать стран, которые смогут отправить своих граждан на Марс. А для остальных это послужит прецедентом. И давление на нас ослабнет.

— Угу. — Джон размышлял над этим. — А скажи мне, кто договаривался об этом соглашении?

— Ну, нас было много.

Гельмут невозмутимо набил рот едой и принялся пережевывать, не обращая внимания на пристальный взгляд Джона.

Джон сжал губы и отвел глаза. Он вдруг осознал, что разговаривал сейчас с человеком, который, хоть и был функционером, но считал себя гораздо более важным на этой планете, чем Бун. Радушный, чисто выбритый (и кто же его брил и стриг?), Бронски откинулся на спинку стула и заказал послеобеденные напитки. Его помощница, служившая в этот вечер их официанткой, поспешила ему угодить.

— Кажется, меня на Марсе еще никогда не обслуживали, — проговорил Джон.

Гельмут спокойно встретил его взгляд, но лицо его покраснело. Джон едва не расплылся в улыбке. Представитель УДМ ООН хотел выглядеть грозно и продемонстрировать: эта организация так изощренна, что Джон, чье мышление сопоставимо с уровнем сотрудника маленькой метеостанции, не способен даже ее постичь. Но Джон уже давно обнаружил, что пары минут его поведения в режиме Первого Человека на Марсе достаточно, чтобы свести такое отношение на нет. И он стал смеяться, пить, травить байки, намекать на разные секреты, известные лишь первой сотне, дал понять помощнице-официантке, что главным за этим столиком был именно он, и так далее. Он казался беззаботным, понимающим, высокомерным, и ко времени, когда они покончили с шербетом и бренди, Бронски уже вел себя громко и буйно, скрывая таким образом тревогу и осторожность.

Функционеры. Джону хотелось смеяться.

Но его донимало любопытство по поводу главной цели их беседы, которая по-прежнему оставалась загадкой. Вероятно, Бронски хотел своими глазами увидеть, как новость о концессии подействует на человека из первой сотни, — чтобы оценить по нему реакцию остальных. Но это было бы глупостью, потому что для общей оценки необходимо проверить реакцию хотя бы восьмидесяти из них. Впрочем, пусть это и глупость, но вполне возможная. Раньше, бывало, Джона приглашали представлять всякие новинки — ведь он был символом. И теперь Бронски мог считать, что мнение Джона формирует мнение колонистов, но в этом случае он заблуждался, попросту теряя время.

Задумавшись по пути в свой гостевой номер о том, может ли этот вечер принести ему хоть какую-нибудь выгоду, Бун спросил:

— Ты когда-нибудь слышал о Койоте?

— О животном?

Он усмехнулся и ничего не ответил. У себя в комнате он лежал на кровати, включив «Мангалавид», и размышлял. Почистив зубы перед сном, он посмотрел в зеркало и нахмурился. Затем широко взмахнул зубной щеткой.

— Хорошо, — произнес он, непохоже изображая легкий акцент Гельмута, — это бизьнэс, знаещь ли. Бизьнэс, как фсегда!

На следующее утро у него выпала пара свободных часов перед первой встречей, и он провел их с Полин, изучая все, что ему удалось найти о деяниях Гельмута Бронски за последние полгода. Могла ли Полин забраться в дипломатическую почту УДМ ООН? Бывал ли Гельмут в Сензени-На или в других местах, где совершались саботажные действия? Пока Полин следовала своим поисковым алгоритмам, Джон проглотил омегендорф, чтобы не чувствовать похмелья, и задумался, почему ему вдруг захотелось поискать записи о Гельмуте. УДМ ООН сейчас обладало верховной властью на Марсе, по крайней мере, согласно букве закона. Но на деле, как показал прошлый вечер, ООН была, как всегда, беззубой перед национальными армиями и деньгами транснационалов. Выполняя их распоряжения, она была беспомощна, не в силах противостоять их желаниям — и даже вряд ли стала бы пытаться. Так чего они хотели, эти правительства стран и транснациональные советы директоров? Интересно, если бы прогремело достаточно случаев саботажа, это послужило бы для них поводом усилить свою безопасность? Привело бы к усилению их власти?

Он фыркнул. Пока его расследование принесло лишь список подозреваемых, который успел утроиться за это время, тут заговорила Полин:

— Прошу прощения, Джон.

На экране вспыхнула информация. Дипломатическая почта, как она выяснила, засекречена одной из новых невзламываемых кодировок, и для того, чтобы получить к ней доступ, необходимо ее расшифровать. С другой стороны, отследить перемещения Гельмута оказалось легко. Десять недель назад он был на Пифагоре, зеркальной станции, сошедшей с орбиты. И на Сензени-На приезжал за две недели до Джона. Причем в Сензени-На никто не упомянул о его появлении там.

А совсем недавно вернулся из горнодобывающего комплекса, который сейчас разворачивался в местечке под названием Брэдбери-Пойнт. Через два дня Джон отправился туда.

Брэдбери-Пойнт находился примерно в восьмистах километрах к северу от Берроуза, на восточной границе гор Нилосирт. Это был регион со множеством холмов-останцев — казалось, будто островки южных гор выдавались среди лощин в северных равнинах. Островки останцев в Нилосирте, как недавно выяснилось, были богатым металлогенным регионом, где имелись запасы меди, серебра, цинка, золота, платины и других металлов. Скопления этих руд были открыты в нескольких местах так называемого Большого Уступа, где южные горы переходили к северным низменностям. Некоторые ареологи доходили до того, что называли весь район Уступа металлогенной областью, опоясывающей всю планету, как шов на бейсбольном мяче. Это был очередной странный факт в дополнение к великой загадке севера-юга, и состоял он, конечно, в том, чтобы привлечь как можно больше внимания. Горные работы вкупе с интенсивными ареологическими изысканиями проводились учеными из УДМ ООН и, как выяснил Джон, изучив записи о новоприбывших, транснациональных консорциумов — все они стремились найти как можно большее количество месторождений. Но даже на Земле геология минеральных образований не была до конца понятна, из-за чего в изыскательских работах по-прежнему многое зависело от везения; на Марсе же геология оказалась еще загадочнее. Недавние находки на Большом Уступе удавались в основном случайно, и только сейчас региону начинали уделять наибольшее внимание.

Открытие комплекса в Брэдбери-Пойнте ускорило поиски, когда выяснилось, что регион не уступает крупнейшим земным месторождениям и, вероятно, сопоставим с Бушвелдским комплексом в Азании. И вот — золотая лихорадка в Нилосирте. Посещал это место и Гельмут Бронски.

Место, которое оказалось маленьким и утилитарным… но это было только начало. Реактор Риковера и несколько перерабатывающих заводов, плюс останец, в котором размещались жилища. Шахты были разбросаны по низинам между останцами. Бун подъехал к жилищу, подключил марсоход к гаражу и вошел через шлюз.

Внутри его встретил приветственный комитет, после чего его отвели в конференц-зал со стеклянными окнами.

Как ему сообщили, в Брэдбери находилось около трехсот человек, все работали на УДМ ООН и прошли обучение в консорциуме «Шеллалко». Для него провели краткую экскурсию, из которой он узнал, что здесь были смешаны южноафриканцы, австралийцы и американцы — и все они радостно пожимали ему руки, — примерно три четверти составляли мужчины, бледные и чистые, больше похожие на лабораторных техников, чем на чумазых троллей, которых Джон представлял себе при слове «шахтер». Они рассказали, что большинство здесь работали по одно- и двухлетним контрактам и считали оставшееся время по неделям, а то и по дням. Шахтами управляли, как правило, дистанционно, и их не на шутку взволновало, когда Джон попросил спуститься вниз, чтобы осмотреть одну из них.

— Это же просто дыра, — сказал один.

Бун лишь невинно смотрел в ответ, а затем, после очередного неловкого мгновения, они начали собирать сопровождающую группу, чтобы провести его в шахту.

На то, чтобы надеть прогулочники и выйти через шлюзы, им понадобилось два часа. Добравшись до края шахты, они поехали по наклонной дороге, уходящей в ступенчатую овальную яму в пару километров длиной. Там они выбрались из транспорта и последовали за Джоном, когда тот двинулся вперед. Окруженные большими автоматизированными бульдозерами, самосвалами и землеройными машинами, его четверо спутников глядели сквозь забрала во все глаза — бдели, присматривая за диким зверем, вышедшим на свободу, как подумал Джон. Он смотрел на них, изумленный такой робостью, и вдруг осознал, что теперь Марс мог казаться кому-то просто неблагоприятным вариантом перевода по работе — адской смесью Сибири, диких районов Саудовской Аравии, Южного полюса в зимний период и «Нового мира».

Или, возможно, они считали его опасным человеком, с которым лучше было не выходить вот так. Это их пугало. Несомненно, все слышали об упавшем самосвале — может, дело именно в нем. Или было что-то еще? Может, эти люди знали о чем-то, чего не знал он? Поразмыслив над этим какое-то время, Джон понял, что вот-вот протрет на них глазами дыру. Он думал о падающем самосвале как о происшествии, которое может случиться всего раз. Но ведь его передвижения легко отследить — все знали, где он сейчас находится. А каждый раз, выходя наружу, человек становился просто странником, как говорили некоторые. И в шахтах слонялось много диких зверей…

Но они вернулись без происшествий. Позже в тот вечер у них состоялся привычный ужин и вечеринка в его честь, где много пили, употребляли омегендорф, шумно разговаривали; группа молодых крепких инженеров с радостью узнала, что Джон Бун — забавный человек, с которым можно отлично провести время. Вполне распространенная реакция среди новичков, особенно молодых людей. Джон болтал с ними, приятно проводя время и незаметно, как ему казалось, расспрашивая их о своем деле. О Койоте они не слышали, но тема их заинтересовала, поскольку они знали о Большом человеке и тайной колонии. Койот явно был героем историй иного толка; о нем слышали лишь немногие — и все они, насколько знал Джон, из первой сотни.

И все же недавно к шахтерам заглядывали необычные гости — арабский караван, огибающий край Великой Северной равнины. И, как ему сказали, арабы клялись, будто видели неких «затерянных колонистов», как они их назвали.

— Любопытно, — ответил Джон.

Ему казалось маловероятным, что Хироко или кто-либо из ее команды стали бы кому-то показываться, но кто знал наверняка? Он мог, однако, все проверить сам; в любом случае, в Брэдбери-Пойнте ему больше нечего делать. Для раскрытия преступления, как он теперь понимал, детектив мог сделать мало полезного. Он все же провел еще пару дней, наблюдая за горными работами, но его лишь сильнее потрясли масштабы процесса и возможный ущерб, какой могли нанести автоматизированные землеройные машины.

— Что вы собираетесь делать со всем этим металлом? — спросил он после того, как заглянул в очередную открытую шахту, расположенную в двадцати пяти километрах от жилищ. — Ведь доставить его на Землю выйдет дороже его собственной стоимости, разве не так?

Руководитель горных работ, темноволосый мужчина с острыми чертами лица, усмехнулся.

— Мы придержим его до тех пор, пока он не будет стоить дороже доставки. Или пока не построят космический лифт.

— Ты в это веришь?

— О да, материалы для этого уже есть! Графитовый стержень, усиленный алмазной спиралью, можно построить даже на Земле. А здесь это будет вообще легко.

Джон покачал головой. В конце дня они целый час возвращались в жилища, минуя сырые ямы и отвалы, держа курс на отдаленные столбы дыма, которые поднимались над перерабатывающими заводами, расположенными в тех же останцах, что и жилища, но с другой стороны. Вид земли, раскуроченной для строительства, для него привычен, но это… Поразительно, на что способны несколько сотен человек! Понятно, что они использовали ту же технологию, по которой Сакс построил вертикальный город во всю высоту Эхо-Оверлука и по которой быстро строились новые города. Технологию, которая наводила такую разруху, лишь чтобы урвать металлы, предназначенные для ненасытной Земли…

На следующий день он распорядился, чтобы руководитель горных работ установил строжайшие меры безопасности на ближайшие два месяца, и уехал по занесенным ветром следам арабского каравана, уводящим на северо-восток.