X

Занавес «Артистического мюзик-холла» взвился при переполненном зале. Спектакль был утренний. Шло в 250-й раз обозрение: «Обнаженная». Для злобы дня авторы прибавили к нему 16-ю картину «Забастовка машин» и составили плакат, который можно было видеть на всех стенах города:

Дирекции Артистического мюзик-холла удалось пригласить за баснословную цену на несколько представлений

Этот ужасный человек появится перед публикой в четверг, утром и вечером. Приходите послушать и посмотреть его, чтобы быть в курсе имеющих наступить серьезных событий.

Главный комик труппы, который должен был изображать секретаря, наскоро заучил смешной монолог, чтобы продекламировать его перед 30-ю девицами в красных лентах и в оригинальных шляпах, изображавших различные машины: локомотив, автомобиль, пароход и т. д. Девицы должны были отвечать «секретарю» хором:

Нет, я не хочу работать.

Нет, мы не хотим работать.

Директор был восхищен этой выдумкой. Он боялся только того, что публика, рассчитывая видеть настоящего секретаря «Союза машин», останется недовольной и выразит свое недовольство слишком шумно. Но авторы ручались за ее спокойствие.

— Ну, а если настоящий секретарь и его друзья устроят нам скандал?

— Это нам будет на руку. Вы могли бы удвоить цену билета.

Патрон успокоился, занавес поднялся, спектакль проходил гладко; прошла пятнадцатая картина.

Вдруг раздался крик:

— Незачем оставаться, господа! Союзный секретарь не придет! Забастовка машин началась. Покупайте газету «Новости».

Все головы повернулись к кричавшему. Это был газетчик, пробравшийся на галерку и потрясавший оттуда кипой газет.

— Купите «Новости»! — кричал он, — прочтите о забастовке машин на заводе Жавиля!

Публика не шевельнулась; она приняла это за интермедию перед началом XVI-й картины, а крикуна-газетчика— за актера.

Но вскоре появились и другие газетчики, крича:

— Забастовка машин на лесопильном заводе у Северной заставы. Покупайте «Дискуссию», «Осведомленного»… Забастовка!

Некоторые из зрителей схватили газеты, прочли, вздрогнули… В один миг тревога охватила весь зал. Вырывали листки из рук друг друга; сами актеры выбежали со сцены, чтобы слушать то, что читали счастливые обладатели газет.

«Неслыханное дело»… — писали «Новости».

«Сумасшедший не был сумасшедшим. Машины одного из заводов Жавиля забастовали».

«Совпадение, или вещи могут иметь волю?» — вопрошала газета «Дискуссия».

«Машины лесопильного завода у Северной заставы остановились. Ультиматум моторов. Мы производим анкету».

За этими сенсационными заголовками и подзаголовками следовали более или менее одинаковые во всех газетах строки:

«Мы только что собирались приступить к набору, как узнали новость, которой мы бы не поверили, если бы она не была сообщена нам лицом вполне компетентным: машины завода г. Жавиля остановились сегодня около 14 часов. Г. Криптон, главный инженер, получил утром предупреждение от таинственного Союза. Мы послали репортера на место забастовки. В экстренном выпуске будут сообщены дальнейшие подробности».

Вмиг спектакль был забыт. Напрасно взывали директор и его два помощника:

— Не уходите, господа! Это утка, которую мы сами распустили, чтобы вызвать сенсацию.

Только запоздавшая кучка зрителей услышала эти слова. Один из них обернулся, обругал говорившего и театр опустел.

Экстренные выпуски следовали через каждые полчаса. Газеты не могли удовлетворить спрос. Они приводили интервью с Жавилем, Криптоном, Трепидексом, с Граффаром, с рабочими; они давали фотографии мастерских.

Только «Смехач», юмористический журнал, отнесся к этому, как к грандиозной шутке. Но в двенадцать часов, когда публика начала уже успокаиваться, новое известие ударило ей по нервам:

«Остановились машины в типографии „Смехача“!» Взрыв смеха встретил это известие, только редакторам веселого листка было не до веселья.

На другой день прохожие увидели рукописную афишу на стене Центрального сквера:

СЕКЦИЯ КРУГЛЫХ ПИЛ.

Эта афиша, содержание которой стало известно публике из газет, уже не вызвала смеха: всем стало жутко и в то же время любопытно. Ждать пришлось недолго. Предместье Холла, такое тихое днем, потому что мужчины работали в соседних копях, женщины в мастерских, а дети уходили в школу, внезапно оживилось… Рудокопы вернулись домой, так как перестали действовать подъемные машины у шахтных клеток. В швейных мастерских остановились машины, работающие электричеством. В школах погасли все лампы. В то же время перестали ходить трамваи. Электрические часы остановились на 10 ч. 4 мин. Подвальные помещения больших магазинов остались без света. Токарные, столярные и фрезерные станки на заводе автомобильном и сельскохозяйственных машин забастовали так же, как и пилы. Стали и ткацкие машины. На станциях метрополитена линии Восток-Запад пассажиры должны были пробираться ощупью по туннелю к выходу. Улицы были полны свободными от работы рабочими, взволнованными чиновниками и коммерсантами. Один вопрос был у всех на устах: «Возможно ли это?» Ответ был: «Невозможно». Но внутренний голос насмешливо спрашивал: «Однако?»

Телеграф и телефон, верные своему долгу, работали беспрерывно и передавали в другие города новые сведения о забастовке по мере того, как они становились известными. Гостиницы в районе расположения заводов Жавиля были засыпаны телеграммами с просьбами оставить помещение для желающих быть очевидцами забастовки. Иностранные ученые спорили о том, что они назвали впоследствии «случаем Жавиля». Поднялась резкая полемика между лицами, утверждавшими, что машины не живут, а следовательно не могут ни думать, ни хотеть, и другими, заявлявшими, что понятие «жизнь» относительно, что нельзя определить границу между одушевленными существами и так называемыми неодушевленными, и что если «функция строила орган», то и орган мог также построить функцию. Одна лондонская газета открыла анкету между своими читателями и напечатала массу воспоминаний последних, послуживших аргументами и для «машинистов» (так назывались защитники существования души у машины) и для «антимашинистов».

— Вот уже более 20 лет, как я управляю автомобилем, — писал, например, некто Смит из Ливерпуля, — значит, я кое-что понимаю в их механизме. Я могу определить по звуку, чем вызвана остановка мотора. В прошлом году я отвозил на вокзал на своей машине, в 20 лошадиных сил, моего друга. Когда я собирался ехать обратно, я не мог тронуться с места. Я проверил все части. Динамо было в порядке, карбюратор чист, как только что отчеканенная монета, бензин подавался хорошо; никаких повреждений. А между тем мотор не работал. Два часа провозился я с машиной; наконец, бросил ее и отправился пешком к фабриканту, продавшему мне ее. Он пожал плечами и мы вернулись вместе с ним на станцию. Я повернул при нем рукоятку, не дотрагиваясь ни до чего другого. И мотор заработал, как всегда. Фабрикант сказал мне: «Вы не единственный, с которым это случилось. Вам попалась „капризная машина“». Эти слова никогда не изгладятся из моей памяти; я вспомнил о них, читая о «забастовке машин».

Другие лица, механики, монтеры тоже рассказывали о подобных случаях, называли число, место, свидетелей. Все эти рассказы вызывали у читателей чувство удивления, смешанное со страхом. Маленькие и большие машины выступали, как одаренные индивидуальностью. Особенно взволнованы были очевидцы событий. Мужчины, женщины, дети всех классов и состояний бросали исподлобья испуганные взгляды на «забастовщиц-машин» через полуоткрытые двери заводов и фабрик. Маховики, шатуны, динамо и другие машины казались в полумраке живыми существами, чудовищными и воинственными. Целое стальное племя, возмутившееся против человечества, заселяло промышленные предприятия города; это были апокалиптические звери, гигантские крабы, пауки, скорпионы, питающиеся маслом и железными опилками, у которых металл заменял мясо, ремни — нервы, электричество — кровь, а какое-то неведомое вещество — мозг.